(Не)молчать

На линейке Соня стоит с краю, как и подобает самой тихой девочке в классе. Кривляется, чтобы псевдовыпускники не стояли с каменными ёблами. Получая «позорную» ленту, пожимает плечами на разочарованный взгляд директора. Когда возвращается к пацанкам, притормаживает: — Если у вас такой нет, то вы мно-ого чего упускаете в своей жизни. Смеётся вместе с девчонками. — Например, не шляемся по клубам и не швыряемся наркотой. Шепчет один смелый парнишка, стоящий ближе к ней. Соня смотрит на него с улыбкой, подмигивает: — Не только, малыш. Тот теряется.

***

Позволяя себя полбокала шампанского за здоровье провокаторов, Соня решает делать хоть что-нибудь, не закапывающее её в глазах преподавательниц. Переносит наиболее игнорируемые тарелки, расставляет аккуратно, посередине стола. Не обращает внимания на язвительные комментарии, за которые хочется въебать псевдошколоте со всей силы.

***

— Мне, как человеку, которому абсолютно ****(до лампочки) мнение школьников, было плевать, что они говорят. Потому что я могу легко ткнуть им в ****(лицо) неудачной первой любовью, грязными штанами на ****(месте силы) или какими другими неприятными ситуациями, которые объединяют АБСОЛЮТНОЕ БОЛЬШИНСТВО школьников.

***

— Скажи, красавица, чего не нравится, пойми ведь я всего лишь навсего хочу тебе понравиться, тебе понравиться. Соня поёт в вполголоса, немного даже пританцовывает, уже не задумываясь о том, что идёт испытание, о том, что здесь полно чужих людей, о том, что их снимают для ТВ шоу (отчасти потому, что уже привыкла к тому, что в эфир её моменты не выпускают от слова почти), о том, что девчонки, в общем-то, не близкие друзья, чтобы слышать её охренительный голос. О том, что эти самые девчонки вот-вот начнут пиздиться с псевдовыпускниками. Расставляет тарелки как велит направленное алкоголем сознание. Точно-точно, скрупулезно, чтобы выглядело прям ИДЕАЛЬНО. — Неплохо поешь. Говорит подошедшая с тарелкой Романова. Соня думает, слышала ли она эту песню раньше. Оборачивается через плечо. Кто вообще в этом зале слышал/помнил её? Замечает, как смотрит своими тёмными глазами Федоренко. Смущается непонятно чему. Петь отчего-то больше не хочется.

***

— Соня, прочитайте свою надпись. — «Озадачливая многозадачность» — Как вы думаете, что это может быть? — Ну, если учесть, какой молодец был у Евы… что-то многорукое. — Откройте ваш клаше, Соня. Первое, за что цепляется взгляд — зелень, салат, сельдерей, все для людей, топящих за правильное питание. Второе — несколько тёмных тараканов, будто бы спрятавшихся средь листвы.

***

— Я угадала! Соня хлопает в ладоши, улыбается. Всегда приятно считать себя догадливой, схватывающей всё на лету.

***

— Бе. — Нихуя себе. — Прямо как у тех китайцев. Приносят второе блюдо — три бутерброда с красной рыбой и пучками петрушки. — Итак, Соня. Любовь Анатольевна зачитывает очередную записку, движения чинные, благородные. — «Воронцову шпыняет непонятно за что, она ничего плохого не делала»… О ком речь в данной записке? — О Поцелуевой. Отзывается Юлиана, и голос её на тон тише обычного. Соня смотрит на Дашу. Спокойную, не пытающуюся больше выебнуться ради Грац. Не сомневается, что извиняться она пока (перед Соней) не будет. Даже через плотно сжатые и стёртые в порошок зубы. — За что вы буллите Соню, Даша? — Есть причины. Соня опережает, отвечая максимально уклончиво. Есть догадки, явных причин же на самом деле нихуя нет. Пс Любовь Анатольевна поджимает губы, явно недовольная недосказанность, но, как настоящий психолог, не настаивает. — Вы готовы извиниться, Даша? Даша кривит губы, подпирает щеку ладонью. Молчит, уводя взгляд в противоположную от девочек сторону. Соня замечает, как на Поцелуеву смотрит Федоренко. Немного пугается. Но, впрочем, она все ещё опасается любого взгляда новенькой. — Даша?.. — Я готова не услышать извинения, если честно… Соня улыбается психологу, внимательно осматривает блюдо номер 1. Если чудо случится, и Поцелуева извинится, она все равно сожрёт этих тараканов. -…только, если вы скажите мне, что этих таракашек не собирали где-нибудь на заводской столовке. Девочки смеются, Любовь Анатольевна не улыбается даже уголками губ. — Насколько я помню, ты одна кайфовала, когда ела китайские гостинцы. Говорит Ева, Соня пожимает плечами. — Вы готовы уступить своей однокласснице и оставить нерешенным вопрос с буллингом? — Я думаю, теперь его можно считать просто отложенным. Соня улыбается. Психолог недовольно поджимает губы. Переключается на другую девочку.

***

— Соня, расскажите о том, что вы видели? — Бабушку. Она буллила меня всё детство и буллит сейчас. Некоторые девочки смеются, Соня тоже не сдерживает улыбки. — Почему же так произошло, что вас буллила именно бабушка? — С самого детства распространённому буллингу я не подвергалась. Одноклассники боялись моего отца, что я могу нажаловаться ему. Взрослые уважали его. Да меня и не за что буллить. Тихая, прилично одетая, неплохо училась. Не конфликтная. На людях. Дома же бабушка ругала меня за то, что не ценю такого золотого отца… Говорила, что я не благодарная, ничего не добьюсь в жизни. Когда ушла и начала встречаться… С человеком… Соня прерывается неожиданно для самой себя. Закрывает рот рукой, вбирает в грудь побольше воздуха. — Вам тяжело говорить об этом, Соня? — Да… Но не нужно ведь хранить все а себе, верно?.. Бабушка продолжала считать меня не благодарной сукой, причиняющей боль собственному отцу. Начала говорить мне, что я — шлюха. Иногда дешёвая, иногда просто шлюха. В основном, по праздникам. А я наверное, пыталась, доказать ей, что я не такая, какой она меня считает. Что я заботливая, что я блядский «спасатель». Соня закрывает лицо рукой, едва сдерживается, чтобы не заплакать. Неожиданно тяжело, неожиданно хочется, чтобы кто-то заменил, стал поддержкой. — Человек, с которым вы встречались, поддерживал вас в этом? — Да, он испытывал мои благородные порывы на прочность. У нас были… созависимые отношения. Становится холодно настолько, что не помогает плед. По телу проходит дрожь, Соня слегка горбится, заставляет себя улыбаться, чувствует, как из-за слез щиплет глаза. Кто-то из девочек кладёт руку на плечо, сжимает. — Не держите в себе, Соня. — Я… терпела около трех лет… Мне… нравилось это терпеть. — Он бил вас? — Давил морально, физического насилия не применял никогда. — Но потом я поняла, что всё, хватит. Исчерпала себя. Решила разорвать отношения окончательно.

***

— Это *** (треш). Я привыкла видеть Соню… Ну, знаете, беззаботным весёлым шутником, который может если что ****(дать по носу). И когда она начала плакать на психологии… Такой **** (ужас) Алина Буслаева цепляется в подлокотники кресла руками, качает головой.

***

— Вам удалось это сделать, Соня? — Да. Удалось… Она вздыхает грудью как можно больше воздуха, потому что, кажется, кружится голова от нехватки кислорода. То, что она сказала, в продолжении не нуждалось, но плотину прорвало. -… А потом он убил человека… Молчат все. Замирают, будто каменные статуи. Соня видит, как расширяются зрачки психолога, как Федоренко оборачивается. Улыбается в ответ на взгляд, чувствуя слезы на щеках. -…Прислала мне фото с подписью «это всё из-за тебя-я-я» Под конец голос срывается, становится невозможно сдерживаться, и поэтому тихий вой, рвущийся из груди, Соня заглушает рукой. Помогает слабо, потому что за воем следует истерика, которую так просто не заглушишь. Некоторые операторы отключают камеры. — Извините меня. Она оставляет плед на стуле, срывается с места, чтобы больше не сдерживать рвущую наружу боль. Лиза подрывается следом под встревоженные взгляды и минутную отрешенность психолога.

***

— СУКА-А-А-А-А!.. Соня кричит, обхватывает руками голову. Сидит прямо на земле, в задранной юбке, чувствуя, как пробегают по бёдрам мурашки. Плачет, громко всхлипывая. Очень больно, все нутро словно выворачивает наизнанку, пронзает её сотнями иголок. Соня раскачивается на месте, подвывает, жалкая, эгоистичная сучка. Вздрагивает, когда плечи накрывает обжигающе-теплая ткань колючего пледа. Когда кто-то разворачивает её и прижимает к себе, позволяя обнять в ответ, завыть в плечо и намочить пиджак слезами. — Ты не виновата. Ты, блять, ни в чем не виновата. Лиза наклонила голову, шепчет горячим дыханием на кончик носа. Ждёт, пока истерика отступит, и Соня успокоится. — Если бы не я, этот человек был бы жив. — Хуйня… был бы жив этот, убила бы другого. Если человек может, хочет, он убьёт. — Она говорила мне об этом «ты помогаешь мне держать себя в руках, малышка, иначе я бы уебала пару-тройку долбоебов». А потом я поняла — хватит. Я устала. И она убила. — Ты не виновата, еб твою мать. Не виновата. Ты — не блядский робот. Ты человек. — Даже, если я не виновата в том, что она убила этого человека. Я виновата в том, что вообще связалась с ней. Блять, блять, блять! — Стоп. Тише. Тише. Благодаря отношениям с этой сучкой ты сейчас такая, какая есть. — Жалкая, разбитая. — Сука, хватит, а. Не напрашивайся на комплименты. — А ты бы мне их сказала?.. — Так. Всё. Ты в норме. Лиза размыкает объятья, начинает отстраняется, но Соня дёргает за пиджак, удерживает. Тыкается губами в чужие губы, вгоняя Макарову, кажется, в самую настоящую прострацию. — Останься ещё ненадолго. Шепчет еле слышно. — Возникнут вопросики. — За минуту не успеют. На этот раз Лиза целует сама.

***

«Нифигово её изрезали, будто в дробилку эту, с лезвиями, опустили пару раз» Соня не злится, как остальные девочки. Обидно, конечно, но это правда, а на правду не обижаются. Лишь пожимают плечами и поджимают губы. — Уебок. Говорит Алина за неё, и все кивают. «А вообще смело, конечно, в коротком с такими ногами ходить» Соня кладёт ногу на ногу, покачивает носком ботинка и неожиданно понимает, что любит вот эту белую ленточку, и эту, и вот эту паутинку, переплетающуюся с растяжками. Любит все свои шрамы и не стыдится их. Потому что шрамы — это составляющая её личности, её следы на пути к тому человеку, каким она является сейчас. Ах, да, ещё на правду разводят философские размышления. — Нормально? Соня переводит взгляд на Веру, отмечает руку на собственном пиджаке. Улыбается улыбкой «всё в порядке».

***

От кринжовых вопросов гостье хочется сделать фейспалм и сидеть с ним до окончания беседы. Соня ненавидит чувствовать испанский стыд и невозможность абстрагироваться от этого всего. Да, Аня несёт абсолютно банальную чушь про то, что нельзя агрессировать в ответ на агрессию, нужно принимать всё спокойно и с юмором, но порой проговаривания банальщины и не хватает для осознания ситуации. Когда их зовут снимать антиагрессорский ролик, Соня всеми фибрами души открещивается от этой идеи, несмотря даже на то, что до этого довольно неплохо с Ениной пообщалась. Адаменко и Юлиана тащат насильно, за руки, и всё-таки притаскивают к остальным. Снимают они довольно быстро и весело, вечером провожают Аню довольно тепло, и полночи обсуждают прошедший день, делясь эмоциями и впечатлениями. Распивая, разумеется, припасенную бутылку виски и раскуривая по сигарете на два-три человека. Соня без какой-либо брезгливости делит сижку с Федоренко, сидящей рядом.

***

— А можно я матерное рядышком напишу? Чтобы легче писать было. Наставник кивает. Федоренко Вера и Диана Адаменко заглядывают через плечо, дают советы, слушают их.

***

— Когда-то давно у нас были проблемы, Но хочется верить — теперь мы другие, Стали добрее и повзрослели, Жизни уроки мы возымели. Пусть стих мой не складен, И рифм в нем почти нет, Должна я сказать, что ты Самый лучший мой оппонент. Девочки аплодируют, Маша напротив улыбается. Соня понимает, что написала милую, но не складную хуйню и приписочка рядом — матерный стих — гораздо более сильный и хорошо сложенный. Но не такой добрый. Мария довольно прикрывает глаза, взмахивает длинными ресницами. — Соня, ваш стих несёт в себе… дружеские мотивы. И в вашем стихотворении, Маша, не видно агрессии или злобы. Это очень хорошо. Полагаю, можно засчитать это ничьей. Маша, оспаривать победу которой Соня не собирается, обнимает её тепло, шепчет на ухо «талантище». Соня смеётся.

***

— Блии-ин, это так мило было. Юлиана в камеру, как всегда, старается не смотреть. Чертит глазами круги где-то на потолке.

***

— Предлагаю за этот день выпить. Говорит Алина, когда все заходят в гостиную и прощаются с тетей Дашей. — У нас же нет нихуя. Напоминает Токарова, которой выпить хочется. — Кто это сказал? — Откуда?.. Соня улыбается, потому что внезапно вспомнился глупый анекдот, потому что улыбается Вера Федоренко, неплохо сведущая в поэзии. — Ты, блять, меня не недооценивай, Воронец. Лиза кривит губы, поднимается наверх и приносит три бутылки пива. Пить из одной бутылки с Верой не брезгуют только Диана, Карина и Соня, впрочем, как замечает Соня, Федоренко устраивает и эта малая часть принятия.

***

— Вер, Вер, Вер. Соня подлетает, едва ли не наёбываясь несколько раз по пути в этой чёртовой юбке официантки, встаёт перед пожилой женщиной, знающей, что её никто не обидит, но всё равно напуганной. — Успокойся! — Уйди, блять, куколка, я ей въебу. Будет знать, как претензии блядские свои выказывать. — Не уйду! Вокруг толпятся девочки, гости, не понимающие, вероятно, всего уровня опасности. Переминается с ноги на ногу охрана неподалёку. В глазах Федоренко — огни пьяного — самого опасного — гнева. — По-хорошему, блять, прошу. — Ударишь ты её и что? Что блять будет? Итак нихера хорошего уже не выйдет из испытания, а так вообще все в пизду полетит! — Вот-вот, послушай её! — Вы куда блять лезете?! Соня упускает момент, когда мужику прилетает в живот. Когда спешат охранники, хватают Федоренко и буквально уносят с испытания. Гости охуевше переговариваются, девочки шушукаются, добухивают оставшийся алкоголь. К ней подходит Лиза, приобнимает за плечи. — Нормально? — Чувствую себя очень хуево. — С тобой выйти? — Как хочешь.

***

Их уход не комментирует никто, лишь Эванс спрашивает, не вызвать ли врача. Соня за неимением в пальцах сигареты прокатывает во рту шампанское, ощущая, как спирт щипает рецепторы на языке. — Ты понимаешь, что могло случиться? Спрашивает Лиза, закинув ебанную официантскую юбку в какой-то из кустов по дороге. — Ведоренко… Блять. Соня смеётся пьяным гыгыканьем, стоит спиной и не может видеть эмоции Макаровой. — Федоренко меня бы хорошенько уебала. — И тебя эта хуйня никак не смущает? Соня молчит, смотрит на стену дома, считает кирпичики. Наверное, у неё инстинкт сохранения как галька — заточен ебанной водой, что пускают киты зависимостей. Удивлённо приподнимает глаза от прошедшей метафоры. Поэтической что пиздец. — Ну, она бы разбила мне нос. Или фингал посадила. Там охранники уже наготове стояли. — Сука. Тебе эта бабка кто? Какого хуя она вообще уперлась тебе? — Может, я не её защищала?.. — Вот так. Макарова молчит долго, настолько, что Соня, залпом допившая бокал и уебавшая его о неровные-блять-кирпичики, оборачивается. Лиза смотрит куда-то вдаль, сидит боком и периодически прикладывается к спизженной бутылке вискаря. Соня подходит, опускается прямо в юбке прямо на траву около ног, перегораживает точку обзора. Тянется, берёт алкоголь, делает большой глоток. В тишине прислушивается к далёкому шуму движа. — Трахалась с ней? Спрашивает Лиза, смотрит на этот раз прямо на неё. В упор, жестоким холодным взглядом. — Нет. — Нравится тебе? — Чем тебя не устраивает вариант с шестёркой или исправлением? — Потому что я тебя знаю. Знаю, что ты слишком добренькая для лидерства, что не цепляешься за «исправление» тех, кто тебя готов обматерить или отпиздить в любой момент. — За твоё же я берусь. — Не строй из себя ебучую барби, да и она мозги какие-никакие имеет. Ты прекрасно понимаешь, о чём я. — Ты права. Понимаю. Но не тебе мне судить… — Если ты сейчас упомянешь… -… После твоей истории с Грац. Лиза притягивает её к себе за ворот пиджака, грубо, потому что ткань давит на голую кожу шеи. Соня думает, что сейчас получит со лба, но Макарова целует её. Грубо и больно, впиваясь в губы зубами, буквально насилуя её рот своим. Соня старается отвечать с не меньшим напором, выплескивает все свои эмоции, чтобы остаться пустой, как полая новогодняя игрушка. Сама тянется к заправленной блузке, сама расстегивает первую пуговицу. Лиза рычит, валит на спину, отстраняется, удерживая руки за запястья. Губы у неё опухшие, взгляд — дикий, пылающий. Соня сгибает ноги в коленях, расставляет, разгибает поочерёдно в бездумной необходимости выплеснуть эмоции. — Что… я не Грац? Или тебе больше не нравится быть сверху? Лиза отпускает её. Садится, поправляя форму, смотрит на осколки бокала. — Я ненавижу тебя. Звучит как пощёчина. Соня поднимается, подтягивает ноги к себе, тянет подол юбки как можно ниже. Ощупывает губы — в крови. Поправляет в волосы, отмечая, что всё бухло вылилось нахуй. — Я тоже себя ненавижу. Говорит, абсолютно пустая. Поднимется на ноги, слегка пошатывается. Лиза чешет затылок, опустила голову. Слушает удаляющиеся шаги. Поднимает пустую бутылку и со всей силы ебашит о стену.

***

Мама-Даша собирает их, как каких-то цыплят. Не говорит ничего о произошедшем и отправляет в дом, «приводить себя в порядок и набираться сил». По пути к Соне цепляется дуэт Адаменко-Поцелуева. Цепляется Диана, Поцелуева просто идёт рядом, «абсолютно не при делах». — Всё в порядке? — Да. Спасибо, что спросила. — У меня гигиеничка в комнате. Хорошо заживляет. — Спасибо, солнышко. — До завтра точно не заживет. — Спасибо, кэп. — Не ссорьтесь, пожалуйста. Все итак сейчас грустные, да ещё и вы драку устроите. Даше, судя по взгляду, откровенно похуй. Впервые Соня с ней солидарна.

***

— Я извиниться хотела. Соня вздрагивает, когда голос Федоренко выдергивает её от чтения Бредберри. Откладывает книгу, используя клочок ленты позора, как закладку. Садится на кровати, неловко одергивает майку, задравшуюся, пока лежала на животе. У Веры на подбородке пластырь. Рубцы на коже вблизи выглядят ещё страшнее… Кажется, у Сони где-то был заживляющий крем. — За?.. — Да. За то, что чуть не ударила тебя… и ту старую суку. — Но ты ударила того старичка. — Не люблю жополизов. Когда бухая — особенно. — Ясно… Спасибо, что извинилась. «это очень важно в принятии себя», как выразились бы преподавательницы. — Я их не так хорошо знаю. Федоренко улыбается, Воронцова отвечает тем же. Замирает, когда татуированная ладонь Веры накрывает её собственную. Не одергивает свою. — Эм… — Я заметила, как ты смотришь на меня. Нравлюсь? Соня теряется от вопроса в лоб. Вспоминает, что у Федоренко не очень с социализацией и отчасти такие проблемы очень помогают в общении — ведь социализация ПОДРАЗУМЕВАЕТ под собой тонну ненужной воды в общении, направлению на то, чтобы скрыть истинные чувства и не отвечать на неудобные вопросы, требующие раскрытия и правды. — Ударили? Вера касается губ большим пальцем, смотрит участливо. Вера странная, Вера по-особенному красивая, в её взгляде нет того, что было во взгляде… той. Вера сильная. — Сама нарвалась. — Кто? — Не скажу. Соня шепчет, поддалась эмоциям. Соня не отстраняется, когда Вера наклоняется к ней. Не закрывает глаза. Губы у Веры жёсткие, неровные по структуре. Целует она уверенно.

***

Её отправляют к Анастасии Амброскиной вместе с Дианой. Соня радуется, хотя и не очень сильно, потому что хотела пойти к Наталье Палиновой. Слушает с интересом и ужасом, понимая в процессе, что её буллинг в школе, буллинг от родной бабушки — не важная проблема, чтобы переживать её из раза в раз, пережевывая, как потерявшую вкус жвачку. У неё нет настолько больших причин жалеть себя, ставя это во главу угла. Она здорова, красива, и нравится себе характером. Нравится самой себе. Спрашивает, как широко открывались рты у завистников, когда видели Амброскину в журналах. Настя смеётся. В длинном чёрном платье до щиколоток, без лямок, с разрезом почти до колена и на чёрных шпильках Соня чувствует себя моделью. Когда ей позволяют надеть светлый пиджак — самой красивой на свете. Девочки подтверждают, смотрят с восхищением, делают комплименты. От взгляда Федоренко за столом визажиста, когда у примерочной Соня выставляет ногу с разрезом и смотрит, застегнула ли застежку на туфле, становится волнительно.

***

— Соня, вы достойно проявили себя на выпускном вечере и во время приёма гостей. С чем это связано? — Меня начало тошнить от алкоголя. — Но на этих испытаниях вы пили, Соня. — Потому что не было сигарет. Я пила, и буквально чувствовала, как меня тошнит. Девчонки смеются со слов, с наигранного тона. Мария Владимировна неодобрительно качает головой, и её неодобрение принимать неожиданно неприятно. Соня ёрзает, устраивается поудобнее. — Вы будуте бороться с этим? — Да. — Покажите фотографию.

***

— Я выгляжу, ***(удивительно), как леди. Как самая настоящая леди. Соня улыбается в объектив камеры.

***

Как леди. Не вызывающая модель-пацанка, в лифаке, пиджаке и с растрепанными патлами. Как леди. С уложенной причёской, в красивом вечернем платье, с красивым вечерним макияжем. — Прекрасная! — Леди! — Красотка! Говорит с улыбкой Федоренко. Соня чувствует, что краснеет от всего этого внимания к чуждому ей образом. — Вам нравится, как вы выглядите, Соня? — Да, хоть это и не я. Девчонки смеются. — Соня, сегодня вы показали себя лучшей среди других девушек. Подойдите к дворецкому. Дворецкий прикалывает белую ленту с МАКСИМАЛЬНО серьёзным еблом. Соня даже не старается рассмешить его — мысли о том, что а) она первая получила белую ленту б) ещё одна-две такие ленты, и она точно вылетит с проекта, как самая исправная пацанка, не дают думать на 100% процентов.

***

— Аааааа Соня показывает бантик оператору, не может сказать ничего внятного.

***

— Ебать, правильная девочка. — Теперь элитой себя считать будет. — Нос выше неба задерёт. Соня лишь качает головой на подъебки и легкие насмешки, идёт после испытания, как и все, следом за тётей Дашей, довольная, проведшая прекрасную беседу с преподавателями. Относительно, конечно. Потому что обе, будто давно обсуждая вопрос между собой, мягко и тактично намекнули, что с её проблемами прекрасно справится простой, внепроектный психолог. Потому что она сильная, быстро учится справляться со своими проблемами и зависимостями. Сказать о том, что с удовольствием скурила бы блок сигарет и по пачке в начале и в конце каждого испытания, Соня не решается. Улыбается, отвечая на улыбку Татьяны, кивает Лауре Альбертовне. Она — директор, ей виднее. А Соня… Соне просто не хватает стимула жить, а не просто существовать. У дверей её ждёт Вера, ковыряющая траву носком ботинка. — Отпустили наконец? — Вроде бы. Соня поводит плечами, морщится от вечернего холода, ущипнувшего за ноги. Не отстраняется, когда Вера поправляет её галстук и приобнимает за талию, потому что вся съёмочная группа и гиперактивный «Гриша» ушли за основной группой. Потому что у них есть минута или пара минут, чтобы побыть вдвоём. — О чём говорили? — О том, что у меня есть все шансы оставить белую ленту и на следующей неделе. — Нехуево. — Согласна. Вера прижимает к себе крепче, целует в макушку, как Соня периодически — чёрного кота. Соня жмурится. Это оказывается приятно. — Вы ведь не только об этом балакали? Вера отстраняется, смотрит внимательно, почувствовала напряжение. — Нет. Соня решает не лгать и не утаивать. Во-первых: бесполезно — хоть Вера мало понимает психологию, она обладает хорошей интуицией; во-вторых: не хочется — желание довериться кому-то близкому вновь появляется где-то в душе. — Тебя тоже собираются исключить? Вера раздражается — это заметно по усилившейся хватке на талии и шумном дыхании куда-то в волосы. — Вер, мне больно. — Прости. Вера поворачивает её к себе, обнимает, прижимаясь губами к виску. Соня обнимает в ответ. — Через одну-две недели. — Поговорить с ними? — Нет. — Тогда набухайся и разбей кому-нибудь ебло. — Хороший способ, но не действенный. Представляешь, сколько со мной будут проводить воспитательных бесед? А сколько разочарования на лицах преподавателей… — Тебя это волнует больше, чем участие на проекте? Ебла этих куриц? — Вер!.. Если они решили выгнать меня — они выгонят все равно по какой причине. — Но ты блять даже не хочешь попытаться остаться? Тебе настолько похуй? — Нет, конечно, просто не вижу смысла вредить кому-нибудь, делать то, чего не хочу, выше нормы, чтобы каждую неделю меня ставили в кандидаты на выбывание. — В этом и смысл, куколка. Вера прижимает её крепче к себе, обнимает, гладит по спине. — Я хочу остаться ради тебя и нескольких девочек. — Видимо, не так сильно хочешь, куколка. Пойдём. — Вер… Соня хватает её, уходящую, за запястье. Чувствует, что готова зарыдать навзрыд прямо здесь, перед Верой и преподавателями, которые появятся в дверях уже с минуты на минуту. — Я не знаю, что мне делать. Соня целует её сама, нежно и ласково, заглушая боль и эмоции. Шепчет куда-то в шею. — Я уже сказала тебе, куколка. Остальных они догоняют довольно быстро.

***

— Правильной заделалась, значит? Соня сплевывает пасту, смотрит через зеркало на привалившуюся к косяку двери Лизу. Выпрямляется. — Я сейчас закончу, подожди немного. — От мата в речи избавилась, умница, блять, какая, с преподаватели беседы наедине вести стала. Хорошая девочка, прям. — Лиз, ты бухая, или что? Вытирает лицо полотенцем и старается поддерживать зрительный контакт, потому что знает — расслабишься, получишь в ебло или ребро. Перспективы не прельщают. — Я трезвая, блять. А ты явно зазналась. — Ты завидуешь, что я получила эту ленту или что разговаривала с преподавателями? — Я? Завидую тебе? Сними блядские розовые очки, пока я их тебе не разбила нахуй. Щёлкает дверной замок. Соня удивлённо хлопает глазами, наблюдая, как Лиза медленно подходит, разминая шею. Выпрямляется, откладывая щётку в сторону. Разворачивается. — Сняла. Понимаю, что ты меня сейчас ударишь, но не понимаю причины. Не вижу её. — То, что ты меня бесишь, считается причиной? Макарова подходит впритык, высокая, носом до макушки, крепкая, пыщущая злобой. — Почему я тебя бешу? Спрашивает Соня, понижая голос. Послушно прижимается к раковине, ощущает, как гулко бьётся в груди сердце, жар возбуждения, охвативший тело. Вспоминает сон в самый первый день, как только Лиза упирается руками по обе стороны от её бёдер. — Потому что я терпеть тебя не могу, тварь ты ебаная. Лиза впивается в её губы почти также отчаянно, как сама Соня, когда пыталась выкинуть сжирающие воспоминания после сессии с психологом. Обнимает за талию, горячая, заглушающая эмоции грубым напором. Переходит на шею, когда Соня издаёт первый стон. Целует, покусывает, больно, ощутимо, наверняка до последствий в виде пятен или даже засосов. — Бесишь тем, что пиздишь, как пиздишь, как выглядишь, как ходишь, как, сука, дышишь. — А как я дышу? — Как последняя шлюха. — Тяжело и томно?.. Лиза не отвечает — подхватывает под бедра, несёт вглубь ванной комнаты в одну из двух душевых кабинок. Прижимает к холодной кафельной стене. — Я, блять, твои провокации уже все выучила. Переведешь всё в шутку, лыбится начнёшь и съебешься нахуй. Не надейся, что сейчас все будет также. — Не надеюсь. Лиза рычит зверем в ключицу, заползает руками под футболку, сжимает грудь. Соня стонет от удовольствия, задирает голову, зарывается пальцами в ёжик тёмных волос. В кабинке жарко, душно, не хватает воздуха и приходится жадно ловить его ртом. Чужие руки стягивают футболку, отшвыривают в сторону. Лиза отстраняется, с ухмылкой не давая притянуть себя обратно. — Я ещё в клетке заметила, что у тебя пиздатые сиськи. Проводит ладонями по бокам, проходится по рёбрам и обхватывает грудь, массируя соски большими пальцами. — И тоже шрамированные. — Заткнись… Соня шипит сквозь плотно зубы, раздраженная, раскаленная от эмоций. Но вскрикивает, пожалуй, слишком громко, когда Лизе берёт один из сосков в рот, слегка прикусывает. — Тише. Или хочешь, чтобы все узнали, чем мы тут занимаемся? Лиза смеётся, Лизе весело и хочется посмотреть, как эта сексуальная сучка будет извиваться на её пальцах. — Заткнись, ради… ради… — Как, если ты так реагируешь? Рука плавно скользит по подрагивающему животу к шортам, проникает под резинку и замирает на тонкой ткани нижнего белья. — Бля-я-ять. — Хорошая девочка. Соня теряется в эмоциях, чувствах и ощущениях, цепляется за Лизу, её плечи и ёжик коротких волос. Не отвечая за свои действия, случайно открывает краны. — Был бы это кипяток, было бы плохо и больно. Шепчет Лиза на ухо, лаская набухшие складки. Невероятно горячие, невероятно влажные. — А это разве не он? Лиза смеётся, утягивая Соню на пол. Та смотрит на неё глазами с проволокой, с наркомански расширившимися зрачками. Невероятно волнительно, невероятно сексуально.