Твое сердце будет разбито

Когда Маша почти добежала до того места, где стояли девчонки, первое, что услышал, было: — …Тогда встань на колени, Николаева . Оближи мне обувь. Тогда я буду считать, что ты извинилась. И больше не станешь засматриваться на моего мужчину. Синеглазая не собиралась этого делать. И Барс вдруг подумал, что она крутая. — Пошла в жопу, сама лижи Поцелуева. Лижи, что хочешь. Хоть обувь, хоть землю. Хоть руки своему Лебедеву, — гордо ответила она. — Проклятая стерва! Судя по звукам, они ударили ее, повалил на землю. Кто-то заорал: — Давайте, девки, давайте! Уделайте эту крысу! Маша остановилась в проходе между кустами за их спинами. Катя лежала на земле, закрывая голову от ударов. Ее волосы были мокрыми — видимо, на нее что-то вылили. А на губе блестела алая кровь. Но в глазах не было страха — лишь ярость. От увиденного у Маши пульс застучал так, будто она пробежала десять километров. И дыхание участилось, только воздух стал горячим и тяжелым — и не вдохнешь во всю мощь легких. Мышцы рук напряглись еще сильнее, еще болезненнее. — Не трогайте ее, — сказала она, и они тотчас оставили новенькую в покое. Отскочили от нее в стороны и испуганно уставились на неё . Если бы это были не девки, а пацаны, уложила бы на землю каждого. Только у неё принцип — девчонок не трогать. Никогда. — Мага? А ты тут что делаешь? — спросила Даша. Она ничего не ответила.Подошла к новенькой, помогла встать, положила руку на ее плечо. Затем велела дать салфетку, чтобы вытереть кровь на ее бледном лице. Гнев захлестывал её напополам с непонятной нежностью. Маша вытерла кровь с губ Кати. А она смотрела на нее большими синими глазами и дрожала. Она была такой маленькой, хрупкой, что ей хотелось закрыть ее собой. Обнять и не отпускать. «Все будет хорошо, малыш», — подумала Рома и испугалась— вдруг сказала вслух? Но нет, не сказала. Она вручила окровавленные салфетки одной из девиц, которая не посмела выбросить их — смотрела на девушку со страхом и молчала. — Еще раз увижу рядом с ней — у всех вас будут проблемы. Поняли? — Но… — Поняли или нет? — П-поняли. — Отлично. Извиняйтесь, — велела Мага, зная, что это поставит идиоток на место. Конечно же, они не посмели её ослушаться. — Кать, извини, пожалуйста! — Прости! Мы не хотели! — Это просто была такая шутка! Ты нас не так поняла! Как фальшиво. Почему мрази насквозь пропитаны этой фальшью? — Не так извиняйтесь. На колени вставайте. Каждая, — велела спасительница с усмешкой. На глазах Поцелуевой появились слезы. Она не хотела так унижаться, но знала — пойти против неё не сможет. — Нет, не надо, — вдруг тихо сказала Катя. — Не уподобляюсь ничтожествам. Маша едва сдержала довольную улыбку. — И правильно. Идем, нам пора, — сказала она, не убирая руки с плеча девушки. Дрожать она перестала. И смотрела на неё так, как никто никогда не смотрел. Как на героя. — Но почему, Ром? Почему ты ее защищаешь? — выкрикнула им в спину Даша. Мага лишь крепче Прижала Катю к себе. Странно, но от нее действительно пахло солнцем и виноградом. Как в ее сне. Она оглядела куриц насмешливым взглядом и сказала: — Потому что она моя девушка. Они охренели. Не могли переварить — Маша по их лицам видела. Да и в глазах синеглазки появилось удивление, смешанное с восхищением. Ладно, она и сам удивилась, что сказала это, хотя ее голос был спокойным. — Твоя девушка? — переспросила потерянным голосом Даша. Мага смерила ее насмешливым взглядом. Только что готова была смешать синеглазку с грязью, потому что чувствовала себя сильнее. Но стоило появиться ей, как стала кроткой и послушной. Лицемерно. Лицемерие Мага не переваривала. — Ты реально оглохла, Дашенька? Она — моя. И если ты или твои курицы еще хоть пальцем ее тронете, разговор будет другой. И да — ты ударила мою подругу, теперь я набью морду твоему парню. Око за око. Передавай привет Данилке. И еще. Маша взяла из рук одной из куриц телефон, на который она снимала все происходящее, думая, что он не заметит. Удалила без права восстановления, хотя хотела разбить телефон об асфальт. И только тогда вернула. Затем велела Даше сделать так, чтобы никакие записи с ней не появлялись в сети, накинула на Катю толстовку, чтобы согреть. — Говорила же, что мой парень вас по стенке размажет, ну почти парень, девушка!— вдруг повернулась к девицам Катя, и Маше стало смешно. Черт, такая маленькая, и такая храбрая. А как она ей все время дерзила? Не боялась. И снова волна странной нежности. Накатила на сердце, опустилась на живот, прошила насквозь. Мага взяла Катю за руку и увела. Их пальцы переплелись так, будто они действительно были парочкой. ‍ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌ ‌‍По дороге им встретились парни, которые возвращались с трени. Они тут же заинтересовались, кто это с ней. Маша сказала, что её подружка. А когда один из челов попытался опустить тупую шуточку, поставила на место. Никто не имеет права так разговаривать с её девушкой. И пусть вся школа знает — новенькая из одиннадцатого «А» принадлежит ей. Никто не смеет ее трогать. Маша каждого поломает. — Спасибо, — тихо сказала Катя, свободной рукой прижимая к окровавленной губе салфетку. — Правда. Я очень тебе благодарна… — Сочтемся. — А куда мы идем? — Гуляем, — отозвалась независимым тоном Рома. Пусть не думает, что она ей нравится. Она же крутая. Они шли по алее. Молча, не отпуская рук друг друга. Маше хотелось думать, что кате нравится чувствовать её пальцы в своих, а не что она боится отпустить её . Ей нравилось, что она рядом, а почему, она и сама не понимала. И не понимала, откуда на ее лице появилась улыбка, которую она тотчас прогнала. Горящие фонари, тени деревьев на дороге, шорох гравия под ногами. Темное небо с россыпью звезд — а прямо над ними Большая медведица. Запах опавшей листвы, влажной земли и медового аромата, исходящего от мелких белых цветов, высаженных вдоль аллеи. Изредка Маша изредка поглядывала на синеглазку и думала — снова и снова — что она красивая. Нет, не в ее вкусе, но красивая. Когда в небе раздался глухой гул двигателей, Катя замедлила шаг, подняла голову и слабо улыбнулась, увидев самолет, идущий на посадку. Перемигиваясь зелеными и алыми огнями, он появился из-за деревьев, и летел так низко, что дух захватывало. Катя смотрела на самолет, затаив дыхание, а Маша смотрела на нее. И едва успела отвернуться, когда она перевела на неё взгляд. Девушка снова улыбнулась — теперь смущенно, будто извиняясь за то, что остановилась. — Ты всегда смотришь на самолеты, — сказала Маша. — Что? — вздрогнула Катя. — Самолеты, — повторила она. — Ты всегда провожаешь их глазами. Я заметила. — Потому что следишь за мной? — лукаво спросила девушка. И она нахмурилась. — Да нужна ты мне. Катя тихо рассмеялась, и смех у нее был волшебный. Маге захотелось вмазать самой себе по морде, чтобы перестать думать о сумасшедшей, как о прекрасной принцессе. — Самолеты — символ перемен и свободы, — сказала Катя. — Когда я их вижу, всегда представляю, что люди летят в то место, где будут счастливы. — Чувствуешь себя несчастной? — зачем-то спросила Маша и подумала, что ее вопрос, наверное, какой-то тупой. — Нет. Чувствую, что пока не нашла свой самолет, — покачала головой Катя. — Тот самый. Которые доставит меня в нужное место. Глупо звучит, да? Маша пожала плечами. — Я в самолетах не шарю. У меня байк. — Я видела. — Это потому что следишь за мной? — вернула она ей колкость. — А если и слежу? — дерзко спросила Катя. Мага улыбнулась .Ей нравилось, что синеглазка свободно ведет себя рядом с ней. Не боится. Не видит в ней отброса. — Если следишь, я буду чаще появляться перед окном без одежды, чтобы тебя порадовать. — Извращенка! — надулась она. Пошел дождь — неожиданный и сильный. Ливанул, как по щелчку пальцев, и Маша быстро затащила Катю под крону тополя, которая защищала от капель, но не от ветра, пронизывающего насквозь. Ветер был осенний, злой, и Мага поежилась от холода — стояла ведь в одной футболке. Катя вдруг стянула с себя ее толстовку и вернула ей. — Держи! — Зачем сняла? — нахмурилась Маша. — Тебе холодно. Я вижу, что ты замерзла, — выдала Катя. Черт, откуда взялась новая волна нежности? Ее же этой нежностью нафиг смоет! — Не надо. Не растаю. — Нет, возьми и надень! — Если я сказала, что не надо, значит, не надо! — рявкнула Рома— не от злости, а от растерянности. Обычно никто не беспокоился о том, холодно ей или тепло. С самого детства. Кат по привычке прикусила губу, забыв, что она рассечена, выдохнула от острой короткой боли и вдруг потянула Машу за руку. — Нам нужно туда! — Куда? — В кафе! Идем же, идем! Девушка упрямо потянула её в сторону кофейни — она находилось неподалеку, на первом этаже панельной десятиэтажки, вдоль которой тянулась аллея. Вывеска кофейни призывно мигала теплым желтым светом. — Идем, там тепло! Я тебя кофе угощу! И Маша согласилась. Не из-за себя — сама-то уж как-нибудь могла перетерпеть холод. Из-за нее. У сумасшедшей волосы мокрые и пятна на кофте. Все так же держась за руки, они побежали ко входу, и спустя несколько мгновений оказались в тепле. Кафейня была небольшой, но уютной. С персиковыми стенами, букетами из сухоцветов и меловой доской, на которой мелом были написан название напитков и цены. Столиков тут было не больше десяти — и все пустые. Зато вкусно пахло свежесваренным кофе, а на витрине стояли пирожные и тортики.