Твое сердце будет разбито

Ден слушал не учителя по физике, а музыку в беспроводных наушниках. Физика не входила в приоритет его интересов. Положа руку на сердце, уроки вообще его не интересовали. Мать обещала отправить его учиться в Москву, разумеется, на платное отделение. Поэтому Ден мог не парится ни о чем. Главное — как-нибудь сдать ЕГЭ. Это единственное условие матери. А физику на юрфаке точно сдавать не надо будет. Когда посреди урока Дену пришло сообщение от Данила, он не смог скрыть улыбку. «Держи видос с Николаевой, мне сегодня прислали. Тебе понравится», — написал Данил и прикрепил к следующему сообщению видео. Однако открыть его Ден не успел. Над ним навис учитель физики. — Руслан, что вы делаете? — спросил он. Как и все учителя в гимназии, он обращался к учащимся исключительно на «вы». — Слушаю музыку и называйте меня Ден— вытащил один наушник парень . — Вы же знаете, что на уроках запрещено пользоваться смартфонами, — терпеливо сказал физик ничего не ответив на просьбу. — И что? — с ухмылкой взглянул на него парень. — Вы мешаете мне вести урок. Руслан, пожалуйста, уберите телефон. — Без проблем. Но мне выйти надо. — Руслан поднялся на ноги, оттолкнул плечом учителя и, не забыв прихватит телефон, вышел из класса. Прислонился к стене и с любопытством включил видео. Оно было снято на чью-то дешевую камеру, но неплохо передавало происходящее. Новая дочь отца стояла у доски, сверкая глазами. Она что-то говорила, гордо вздернув подбородок, а потом какой-то тип облил ее водой из ведра. Вместо того, чтобы заплакать или убежать, она схватила этого типа за ворот рубашки. Он оттолкнул ее, и девица отлетела на пол, но поднялась. И снова так смотрела на всех, будто бы ей было все равно. Как будто бы она выше всех их. Как будто бы они не могли заставить ее заплакать. Одноклассники обступили девицу, смеялись, называли крысой, а она не сдавалась. Не собиралась покоряться. Ден поставил видео на паузу. Прищурился, приблизив лицо Кати и разглядывая его. Невысокая. Хрупкая. Красивая. Глаза кажутся ярко-синими, но наверняка это игра света. Губы пухлые — наверняка мягкие. Ямочки на щеках. Не его типаж, но что-то в ней есть. А еще она смелая. Слишком смелая. Ден таких не любил. Нужно подумать, что с этим делать. Он досмотрел видео до конца. В толпе одноклассников-дегенератов нашлась какая-то ненормальная, которая выбежала и закрыла ее собой. Глядя на это, Руслан испытал укол зависти, но тотчас поспешил избавиться от мыслей. Нужно сосредоточиться на этой Кате Николаевой . Ден хотел пойти в класс, однако не успел — ему позвонила сестра. — Слушаю, — ответил он. — Русик, Русик, маме сегодня плохо стало, — услышал он встревоженный голос Саши. И внутри сразу все опустилось. — Что с ней? — хрипло спросил он. — Давление подскочило. Скорая вот только-только уехала. Едва давление сбили. Уже все хорошо… Просто… Не задерживайся после школы, хорошо? Приходи домой после школы… — Голос сестры дрожал. — Да. Конечно. Приду. Я сейчас приду! Надо было сразу мне звонить! Как мама сейчас? — Нормально, спит. Ей уколы поставили… Знаешь, я так испугалась. Папе позвонила. — А он что? — безразличным голосом спросил Ден. — А он, как всегда, трубку не взял, — вздохнула Сашка. — Ур-р-род. Ладно, жди, я сейчас буду! Ден влетел в класс, собрал вещи и, не слушая физика, который что-то кричал ему, вылетел в коридор. Это из-за отца матери стало плохо. А он реально их с Сашкой бросил. Теперь все делает для своей Катюшеньки. Она реально должна получить по заслугам за то, что забрала у них с Сашкой отца. За то, что ее мамаша увела его из семьи. За каждую слезу их матери. Ее нужно сломать. Только это его успокоит. «Что за дерьмище ты прислал? Я заплатил бабки не за то, чтобы ее обливали и называли крысой, дебил. Жду, когда у малышки начнется по-настоящему веселая жизнь, понял?» — написал Руслан Данилу . «Понял! Все будет, не кипишуй!» — тотчас ответил тот и прислал подряд несколько стикеров. Стикеры Ден не любил — их только тупые используют. Но стерпел. Этот осел ему еще нужен. Закинув на одно плечо рюкзак, Ден покинул гимназию. *** Урок уже начался, и коридоры были пусты. Мы с Диларой добежали до женского туалета, зная, что свора Поцелуевой не помчится за нами — учительница никуда их не выпустит. Мы в безопасности, и нам нужно передохнуть. Дилара умыла лицо, выпила воду из фонтанчика и прижалась спиной к стене. Она была такой бледной, что я боялась — еще немного, и грохнется в обморок. Я тоже вымыла лицо и руки, стала сушить одежду и волосы, а Дилара молча помогала мне. Я чувствовала себя грязной. Не из-за того, что на меня вылили воду из ведра для тряпки. А из-за того, что меня оскорбляли и унижали. Из-за того, что я не смогла дать отпор, как следует, потому что была физически слаба. Из-за того, что допустила всю эту травлю. Приведя себя в порядок, я забралась на высокий подоконник, Дилара села рядом. — Спасибо, — искренне поблагодарила я ее. — Не думала, что вступишься. Дилара подняла на меня темные, блестящие от слез глаза. — Я так больше не могла, Кать. Прости, что сразу не вступилась. Я боялась. Я такая трусливая. Такая слабая. Но мне было очень страшно, очень, — прошептала она, закрывая лицо ладонью. Не хотела, чтобы я видела, как она плачет. — Ты не слабая. Ты среди них самая сильная. Потому что единственная не пошла на поводу у Поцелуевой. Я уважаю тебя за это, но… Но лучше не делай так, ладно? Не нужно, чтобы они и тебя травили. — Когда травили меня, никто не вступился, — вдруг глухо сказала Дилара. Я вздрогнула — от того, сколько боли было в ее голосе. — Это было в средней школе. Тогда мы жили в другом районе. — Что произошло? — спросила я. — Если не хочешь, не говори. Она молчала. Наверное, ей было тяжело. И, понимая это, я в знак сочувствия сжала ее плечо. — Я никому этого не рассказывала, — вдруг призналась Дилара. — Думала, что засмеют. Или снова начнут… травить. Как тогда. Знаешь… В младшей школе все было хорошо. У меня были подружки, и мы отлично проводили время. А в средней школе все изменилось. Наш класс соединили с параллельным, и там были девочки, которым я не понравилась. Они настроили против меня весь класс. — Почему не понравилась? — не поняла я. — На тебя тоже положил глаз какой-то дебил, который нравился местной королеве школы? Дилара замотала головой, и ее черные волосы разметались по плечам. — Нет. Просто… Им не нравилось, что я не так выгляжу. Что у меня не то имя. Что я не той национальности. Понимаешь? Меня словно кипятком ошпарило. — Что?.. — Они говорили, что я не русская, и что мне тут делать нечего. Это было несправедливо, понимаешь? — по щеке Дилары поползла слеза, и она торопливо ее смахнула. — Мы все родились в этом городе. Мои бабушки, дедушки, родители, я с сестренкой. Но все равно как чужие в глазах таких, как они. Меня не били, но обзывали по-разному, смеялись за спиной, давали обидные клички. Никто не хотел сидеть со мной, никто не здоровался. Как будто я прокаженная! Я… Я не могла больше ходить в ту школу, Полин. И родителям тоже сказать не могла. Просто терпела. А потом мы переехали, я перешла сюда и выдохнула — здесь меня приняли. Дилара замолчала, и я обняла ее, чувствуя новую волну гнева. — Те, кто обижал тебя, просто мрази, — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к горлу. — Никто не имеет права оскорблять других. Тем более, из-за национальности. Мы все равны. Господи, ну какие же твари, а! Дилара всхлипнула, и я обняла ее еще крепче. Уткнулась лицом в ее плечо и стала гладить по спине. Я знала, что она беззвучно плачет, да и сама с трудом сдерживалась. Раньше я не сталкивалась ни с чем подобным. И теперь меня разрывало на части от обиды и злости. Почему мир настолько несправедлив? Почему есть люди, которые могут позволить себе быть моральными уродами? Почему в мире столько боли? — Мне стало легче, Кать. Теперь я не чувствую себя такой убогой, — вдруг сказала Дилара, отстранившись. — Когда Поцелуева решила устроить тебе бойкот, я испугалась, что если останусь с тобой, меня снова начнут травить. И молчала. Девочки тоже молчали. Они тоже боялись. — Понимаю, — вздохнула я. — Знаешь, я себя чувствовала такой слабой. Такой ужасной. Я ведь помнила, каково это — быть изгоем. Но не помогала тебе. А теперь я, наверное, тоже стану крысой. Но в душе теперь легче. — Я буду тебя защищать, — пообещала я, а она лишь рассмеялась. — Давай не пойдем на урок? — Давай. Дилара вытащила телефон и наушники. Один протянула мне. Я надела его, и она включила песни китаны. Мы сидели на подоконнике в туалете, прижимаясь друг ко другу предплечьями, и слушали музыку, пока в туалет не заглянула какая-то незнакомая учительница. — Вы что тут делаете? — спросила она, с подозрением на нас глядя. — Курите? — Нет, мы не курим. Просто вышли в туалет, — ответила я, прячу наушник. — Тогда немедленно марш на урок! Нечего по туалетам прохлаждаться. Учительница одарила нас нелестным взглядом и скрылась. — Так всегда, — сказала Дилара, немигающим взглядом глядя на закрывшуюся дверь. — Что? — переспросила я. — Учителя так всегда поступают. Делают вид, что не замечают. А на самом деле все замечают. Просто связываться не хотят. Так в моей прошлой школе было. Все знали, что меня травят, но никто ничего не делал. Типа, не бьют — и ладно. Это же просто конфликт подростков. Они сами разберутся. Мы вернулись за десять минут до окончания урока. Я боялась, что с нашими вещами что-нибудь сделают, но нет — все было на месте. На своей парте Дилара нашла записку. В ней было все два слова — «Новая крыса», и мы обе поняли, что это — объявление войны. Теперь мы держались вместе, и так было спокойнее. Ощущение того, что ты не один, помогало, да еще как! На какое-то время одноклассники успокоились. Только вот Милана с близняшками перестали общаться с Диларой — не подходили, опускали глаза в пол. И она, все прекрасно понимая, тоже не заговаривала с ними, хотя я была уверена — Дилара переживала из-за того, что ее подруги бросили ее. Это действительно было тяжело. На последней перемене к нам подошли пацаны — те самые, из компании Даши. Она сидела на своем месте, а я стояла рядом с тетрадью по математике. Над нами стали пошло шутить и так громко ржать, что разбудили спящую за партой подружку Маши, которая от всего происходящего держалась в стороне. Будто вообще не в этом классе училась. — Слушайте, дебилы, вы меня задрали! Заткните паяльники! — прорычала она, подорвавшись на месте. Парни попятились — испугались её. Забавно, боятся хрупкую девушку, просто у которой волосы короче чем у них. Я бы тоже испугалась — хулиганка же. — Сорян, Свет , мы не хотели! Вообще мы с Айдаровой беседовали. Да, Айдарова? Хочешь с нами после школы потусоваться? Тебе понравится! Снова мерзкий смех и пошлые шутки, от которых тошнило. Дилара покраснела, а я открыла было рот, чтобы ответить придуркам, но эта Света выругалась, да так грязно, что у меня едва уши не завяли. — Заканчивайте с фигней, — велела она и кинула на испуганную Дилару быстрый взгляд. — Еще раз увижу вас рядом с ней, задницы на глаз натяну, мать вашу! Трижды. Каждому. — Свет, да какая тебе разница? — Ладно-ладно, мы с Николаевой пообщаемся, норм? — И к ней не лезьте! —вызверилась вдруг девушка. — Че за хрень развели? Заканчивайте уже. Бесит. Парни ретировались — не захотели связываться с близкими Ромы. А та снова улеглась на парту и закрыла глаза. — Спасибо, что вступилась, — тихо сказала Дилара. — Да мне пофиг. Мешают. — Все равно спасибо. — Поможешь мне с контрольной по матеше, — выдала Света. Она улыбнулась. — Помогу. — Договор. — И она отвернулась, а мы с Диларой переглянулись. Надо же, заступилась. А вроде хулиганка и все такое… — А где Романова? — зачем-то спросила я. Странно, но я все время искала её глазами. — В душе не еб.., не знаю, то есть, — поправилась Света, не поворачиваясь к нам. — Работает, наверное? — Зачем? — удивленно спросила я. — Во дурная. А зачем люди работают? Чтобы бабки были. — А родители ей деньги не дают? — не отставала я от неё . Света хрипло засмеялась. — Я же говорю — дурная. Все, отстаньте. Я спать хочу. Нас больше не трогали, однако я все время чувствовала на себя взгляды Поцелуевой и ее подружек. И знала — просто так нас не оставят в покое. По крайней мере, меня. Я должна подготовиться и дать отпор. После уроков за Диларой приехала мать, и они подвезли меня до дома. Я сначала отказывалась, но Айдарова настаивала. — Так безопаснее, — тихо сказала она. — Они и выследить тебя могут… От ее слов по коже мороз прошелся, и я села на заднее сидение черной иномарки, в которой пахло теплыми цитрусовыми духами. Мама Дилары оказалась разговорчивой миловидной женщиной с черными кудрями, которая своей манерой речи, темпераментностью и жестами напоминала итальянку. — А Дилара про тебя рассказывала! Сказала, что к класс перевелась девочка, которая слушает ту же группу, что и она! — весело сказала ее мама. — Теперь будете о парнях вместе мечтать! Она у нас, между прочим, их плакаты целует. Я захожу в ее комнату и вижу, как… — Мама! — возмущенно перебила ее Дилара. — не позорь меня перед Катей! — А кто позорить будет, если не мать?! — Меня вообще не надо позорить! Я и сама справлюсь, — проворчала Дилара, и я рассмеялась. Ее мама всю дорогу расспрашивала меня о родителях, о родном городе, о том, кем хочу стать, и показалась мне веселой, милой и при этом очень уверенной женщиной. — А она милая, да? — внезапно спросила Дилара, пока ее мама разговаривала с кем-то по телефону. — Кто? — не поняла я. — Света. — Какая?.. — ну Света. Которая заступилась, — прошептала Дилара. — Не знаю, — растерялась я. — Может и милая. Когда спит зубами к стенке. Она пихнула меня локтем в бок и захихикала. — Ты не должна предавать своих биасов из-за какой-то Светы! — Ай, отстань! Мои краши всегда будет на первом месте… Мы доехали до моего дома, я тепло попрощалась с Диларой и ее мамой и направилась домой. Стараясь не думать о плохом, я пообедала и принялась делать уроки. Вечером вспомнила, что пора на занятие по английскому, собралась за пять минут, выскочила из дома — к репетитору опаздывать не хотелось. Занятие проходило на дому. Мы занимались полтора часа, а потом репетитор, которую звали Светлана Григорьевна, посадила меня пить чай с печеньем, которое сама испекла. Она рассказывала истории про то, как ее ученики сдавали ЕГЭ, и когда я думала, что в конце года мне тоже предстоит сдача экзаменов, становилось дурно. Я успокаивала себя тем, что до поступления еще далеко! Целый учебный год! В результате от Светланы Григорьевны я вышла поздно, и поняла, что через двадцать минут должна быть дома — отчим велел мне приходить к половине восьмого. Можно было доехать на автобусе, но остановка была далеко, да и нужный автобус ходит редко, в общем, проще добежать. Если сократить дорогу и пойти через школьный двор, будет еще быстрее. Как раз уложусь в эти несчастные двадцать минут. Стемнело. Втер шелестел пожелтевшими кронами деревьев. В воздухе пахло листьями и опасностью. Мне не нужно было идти мимо школы. Это была моя главная ошибка. Не знаю, как они поняли, что я окажусь там. Может быть, эта была роковая случайность. Но когда я забежала на школьный двор, чтобы пересечь его и сократить путь домой, из-за угла появились они.Поцелуева и ее свора. Они заметили меня, окружили и затащили в ловушку. В укромное место между зданием школы и полосой высоких кустарников. В новой школе не сложилось.