Твое сердце будет разбито

В школу Маша не пошла. Позвонила классной, наговорила, что заболела, лежит с температурой и кашляет. Вообще в таком случае ученики должны были нести либо справку от врача, либо записку от родителей, но Ольга Владимировна знала, что родителей у нее нет. И разрешила не приходить. Она вообще была наивной, хоть и казалась строгой. Мага порой даже не чувствовала, что классная старше — она казалась ровесницей, которую поставили главной среди них. Но Ольга Владимировна была единственной учительницей, которая ей нравилась. Потому что заступалась за нее. Все знали, Маша Романова — хулиганка, шпана, неблагополучная. И с нее взять нечего, кроме наглых выходок. Ее ненавидели, но терпели — просто потому, что ее отцом был тот самый Владимир Сперанский, и директор взял ее в школу только по его личной просьбе. А Ольга Владимировна пыталась не только терпеть, но и помогать. Вообще Маше плевать было на ее помощь. Она сама кому угодно поможет, если надо будет. Но…в глубине души все равно было приятно, что классная заботится о ней. В ее класс она перешла пару лет назад, после того, как в старой школе участвовал в массовой драке. Такие называют стенка на стенку. Взрослые тогда решили, что она — главный зачинщик, и Старик был в ярости, потому что драку сняли на телефон, выложили в сети и отправили в местный телеканал. Он в то время баллотировался в депутаты Заксобрания, и это могло повлиять на выборы. Разумеется, его имя всплыло — мол, незаконнорожденная дочь Владимира Сперанского пошла в отца, организовывает побоища среди подростков и вообще полный моральный урод. Да и сам Сперанский в девяностые непонятно чем занимался, а теперь считается добропорядочным бизнесменом. Еще и депутатом стать хочет. В итоге дело замяли. Старик все-таки стал депутатом. А Машу перевели в новую школу, где Ольга Владимировна принялась перевоспитывать её . Даже как-то вызвала отца в школу. Но после того, как он при ней ударил девушку, поняла, что лучше Сперанского не трогать. Только хуже будет. И Рома была благодарна ей за то. — Надеюсь, ты не врешь и действительно болеешь, — сказала классная напоследок, а Маша только хмыкнула. Врала, конечно. Но у нее сегодня крутая подработка была — не до школы. В «Галактике» открывался новый крутой гипермаркет, и нужно было кучу всего перетаскать — за это обещали двойную оплату. Она оседлала байк и домчалась до торгового центра за четверть часа. Переоделась в рабочие штаны и куртку и вместе с остальными мужиками направилась к машинам. Однако его поймал какой-то лощеный тип в модном пиджаке и с усами, как у сутенера. Видать, кто-то из руководства. И въедливым тоном поинтересовался: — Тебе восемнадцать-то есть? — Есть, — невозмутимо ответила девушка. Она знала, что выглядит старше своих лет. Еще и в спортзале качается. — А ты уверена? — Еще бы. — Паспорт покажи, — потребовал он. — На работу документы не беру. — Все в порядке, Антон Валерьевич, — вмешался старший грузчик — мужчина в возрасте, которого Маша уважала. — Взрослая она. Не переживайте. — Ну смотрите, — недовольно сказал Антон Валерьевич, чье имя у себя в голове Маша уже вполне интересно срифмовал. — Мы несовершеннолетних не нанимаем. Он ушел, а старший грузчик потрепал Машу по плечу. — Давай-ка работать, девчонка. Знаю, что школьница сопливая, но ты это, в университет-то поступи. Не всю жизнь тяжести ведь таскать, верно? Ты же девушка, еще детишек вынашивать. Маша пожала плечами. Про универ она не загадывала. Домой она приехала уставшей, как пес. Покормила животных, выгуляла Лорда, себе, по обыкновению, купила шаурму. Сидела на подоконнике, пила энергетик и смотрела на окна синеглазки. Она тоже сидела на подоконнике, но её не видала. Сначала Маша не понимала, что с ней — даже обидно стало, что не замечает. А потом увидела, что она закрыла лицо руками. И, кажется, стала плакать. Маша стало не по себе. Она вообще не любила, когда девчонки плакали. Сразу вспоминала слезы матери и злилась. А тут растерялась. Внутри откуда-то взялось желание успокоить синеглазую, но как ему это сделать? Да и вообще, он что, должен ее успокаивать? Она ему никто. А может, ее обидел кто-то? «Стоп, — сама себя мысленно прервала девушка. — Девчонки все время плачут из-за ерунды. Эта не исключение». Перед сном она все же взяла лист, черный маркер — единственный в доме. И написала крупными буквами: «Плачут только дуры». Потом поняла, что звучит грубо, взял другой лист, подумал еще немного и написала другое: «Сильные не плачут». — Черт, фигня какая-то, — вслух произнесла Маша, а Обед, явно выражая с ним солидарность, принялся драть лист когтями. Лорд тут же поддержал его гавканьем. — Тихо! — велела Маша. Сейчас всех соседей перебудит своим лаем, они опять к нему жаловаться придут. Пришлось писать третий раз. «Не плачь». Она прилепила лист к окну и пошела спать. Синеглазая вновь снилась ей. Сидела у нее на коленях, обнимала за шею и смеялась. От нее пахло солнцем и виноградом — это был далекий запах из детства, когда Маша с матерью была на Кубани у дальних родственников, у которых был свой сад.