«Людей берегут друзья»

— Ты даже не представляешь, как часто я хотел с тобой связаться. Когда я впервые услышал от него эту фразу спустя два года мнимой смерти, я просто не мог воспринять ее должным образом со всех сторон, и, в том числе, со своей стороны. Не скрываю, что тогда неожиданное появление Шерлока Холмса в моей жизни, столь стремительное и неожиданное, как и его уход, сбили меня с ног едва ли не в буквальном смысле. А потом я сбил с ног его. Он был прав, когда сказал, что мне не хватало его присутствия. Шерлок всегда был во всем прав. По крайней мере, в отношении меня. И именно это меня так бесило. В тот момент в ресторане, когда он так бесцеремонно сорвал мое признание Мэри, я ощутил себя в шкуре обычных людей, которым довелось с ним столкнуться. Однако, Холмс был прав. Эти знания иногда вводили меня в ступор. Так хорошо разбираясь в людях и понимая их желания и побуждения, удивительно, что Шерлок совсем не разбирался в человеческой натуре, когда дело касалось его личной жизни. Это тоже, несомненно, как минимум раздражало. А в ту ночь я врезал ему сполна. А когда злость и спрятанная боль утихли, и все стало, если можно так выразиться, как раньше, я ещё долго вспоминал ту самую его фразу. И Шерлок даже не представлял, как часто я хотел сделать это сам. И, что меня до сих пор самого удивляет, делал. Моего друга держал в узде его секрет, — и мне, признаться, все ещё обидно, что он не посвятил меня, при этом честь имели многие другие — а меня отрезвляла каждый раз правда, которая обрушивалась на меня день за днем, как непривычно ледяная вода в душе на обнаженную кожу. Я смутно помню то время, однако некоторые детали до сих пор вспыхивают в памяти с такой точностью, словно это происходило вчера. Существовал один факт, который мне было неудобно признавать самому. Ибо, признай я его, то смело мог бы отправиться с поста доктора на место больного. Я вспомнил о всей своей тупиковой переписке не сразу, не в день возвращения моего друга. Нет, это произошло чуть позже. И вот тогда мне стало неловко и даже стыдно за себя самого. На дисплее моего мобильника до сих пор сохранился входящий вызов того дня. Тот самый вызов, который Шерлок попросил считать своей запиской. Он сохранился не из моих сантиментов, — но подтолкнул меня к ним, несомненно — а лишь потому, что никаких новых звонков мне больше не поступало. Я давно сменил номер и стиль жизни и решительно пытался забыть все, что произошло. Во всяком случае, не возвращаться к тому, чего уже не было. Я писал ему письма. Наша переписка с Холмсом до его рейхенбахского падения состояла исключительно из рабочих моментов и коротких сообщений: “Нужен кеб на Эбби-роуд. И захвати мой перочинный ножик. Ш.Х.“ “Джон, я буду поздно, не жди меня. Я узнаю по теплу лампы в гостиной, как ты меня послушал. Ш.Х. “ “Уже почти час ночи, Шерлок, ты в порядке? Тебя не учили отвечать на звонки? Д.В.” “Ножевое ранение средней тяжести в области третьего ребра грудной клетки. Потеря крови — это не причина смерти. Он умер от повреждения лёгкого, а кинжал так и не вытащил. Один - один, Джон. Ш.Х.” “Шерлок, у меня обед, нельзя ли отложить лекцию о пагубном воздействии диоксида серы на человека до вечера? Д.В” Я часто пролистывал наш диалог с того самого момента, как остался один на один со своим горем. Все начиналось лишь с формальностей и его упрёков с указаниями, а после плавно, с течением полугода, перешло в более спокойное русло, уже не слишком свойственное просто коллегам. Я этого не замечал по ходу дела, ведь Холмс был и остаётся чересчур закрытым человеком, однако теперь я видел, что в его посланиях стали пробегать нотки неравнодушия. И всё-таки меня расстраивало, что Холмс никогда не говорил о своем собственном состоянии. Хотя и о моем он стал спрашивать далеко не сразу. Переписка — это едва ли не все, что у меня осталось с тех пор, как Шерлок ушел, но нужно было признать, что чаще мы общались по телефону или лично. Все-таки с самого момента нашей встречи мы проживали в одной квартире. Хотя и нередко разлучались. В сообщениях мы никогда не обсуждали что-то откровенное и важное, что-то вне работы. Если бы кто-то иной взглянул на наши сообщения, ему бы и в голову не пришло, что такие люди могут быть друзьями, а фраза о том, что мы живём вместе, несомненно, повергла бы этого человека в шок. Особо сложное интересное дело мы предпочитали обсуждать вслух в гостиной. Точнее, я просто слушал и пытался вникнуть в сбивчивую речь моего друга, которая то затихала, то нарастала с таким рвением, словно он сейчас был готов закричать. Я не считал необходимым писать вереницы текста человеку, с которым живу бок о бок. Мы проводили время наедине или с другими знакомыми из полиции, вроде Лестрейда, или за редкостью с братом Холмса и в компании миссис Хадсон и Молли. Все, что я считал нужным сказать Шерлоку, я говорил вслух и в лицо. Хотя, теперь я думаю, что он не просто не слушал, а ещё и не понимал некоторых вещей, которые я ему толковал. Мое недовольство по поводу пальбы в три часа ночи, мое негодование и ужас при виде очередного его эксперимента в холодильнике, мой страх и гнев, когда он довел себя до того, что чуть не откинул коньки из-за передоза наркотиками — все это сопровождалось моими высказываниями лично в лицо и лично в адрес Шерлока. Переписка была лишь дополнением. Но после я, не будучи готовым, остался один на один только с ней. У меня был блог, который завис на предпоследней нашей истории с Баскервиллем, и я намеренно ничего не собирался в нем писать. У меня был психотерапевт, которая советовала мне начать вести личный дневник и записывать все свои чувства там или, на крайний случай, проговаривать все, что я чувствую, в пустой комнате. Что-то из этого я пробовал, но надежда на то, что это поможет, покинула меня почти сразу. Да, я просто не мог поверить, а ещё я не мог признать то, что не могу в это поверить. Я желал обращаться ни к своему отражению, а к Шерлоку, к моему лучшему другу, который всегда понимал меня, и одно только присутствие которого могло сделать мне лучше. Я понимал, что это путь вникуда, однако мне становилось легче от мысли, что, может быть, когда-нибудь, — хотя головой я понимал, что никогда — он прочитает мои сообщения. С тех пор наша переписка приобрела одиночный формат и состояла из совершенно разных по стилю и формату сообщений. И ни одно из них не было прочитано и уж тем более не удостоилось ответа. Я и не надеялся. Но видение своих прежних сообщений и его имени сверху переписки вселяло в меня хоть какую-то уверенность. Чтобы я мог снова с головой погрузиться в эту боль, нырнуть, выпустить все, и быть уверенным, что станет легче хоть на часок. Если я скажу, что где-то в глубине души я ждал в ответ хоть словечко, то не обману себя, но предстану не просто безнадежным сентиментальным романтиком, но ещё и больным человеком в прямом медицинском смысле этого слова. Сходить с ума не хотелось хотя бы для окружающих. А между тем я продолжал со всеми общаться с нового, уже сенсорного телефона, а мобильный той эпохи покоился в моем столе. И Шерлок бы легко понял по его состоянию, что им все ещё пользуются, причем регулярно. Мои сообщения состояли из больших полотен текста с чувствами и страданиями, а также из коротких смс-ок в нашем обычном стиле, который был ранее. Когда я иногда пролистывал это все, то ловил себя на мысли, что это даже выглядит жутко и несуразно. Хотя бы потому, что когда-то мне отвечали, а сейчас ничего, а я продолжаю писать. И что под именем моего друга стояла лишь бездушная дата двухгодичной давности, извещающая о его последнем пребывании онлайн. Иногда я ощущал потребность написать ему спонтанно, и тогда это были, как правило, короткие сообщения, которые обычно пишут друг другу люди, находясь в короткой разлуке. Хотя иногда меня пробивало на эмоции прямо в кафе или метро — и тогда короткое сообщение перерастало в очередную исповедь. ”Женщина в зимнем пальто и мокрым зонтом. Шерлок, она точно приехала из Эдинбурга, только там недавно бушевал ливень, и только оттуда за это время можно доехать до Лондона!“ ”Почему ты мне никогда не показываешь своих ран, ты ведь прекрасно знаешь, что мне все известно. Не забывай, я чертов доктор! А если не нравятся мои методы, мы могли бы поехать в городскую травматологию, но неужели ты думаешь, что справишься с таким в одиночестве в своей комнате? Да ещё в уличной одежде! Шерлок, я же не настолько слепой идиот!“ ”Я нашел хорошее кафе неподалеку от Бейкер-стрит, тут варят авторский кофе. И открывается вид на пересечение людных улиц. Тебе бы понравилось.“ ”Дождь, опять забыл шарф в офисе, черт!“ Да, я больше не подписывал свои сообщения, а ещё я продолжал обращаться к собеседнику в настоящем времени и, судя по моему же тексту, — ясное дело, я писал это неосознанно, — ждал ответа. При этом прекрасно знал правду. Это наводило меня самого на печальные мысли и долгие походы к специалисту. И всё-таки я желал ощущать хотя бы дух его присутствия рядом с собой. Я делал вид, что изменил жизнь, но все равно появлялся в нашей бывшей квартире, заходил в кафе внизу, проходил рядом с теми местами и по тем улицам, где когда-то мы, все промокшие и амбициозные, носились за преступниками. Я не сразу вспомнил об этом интересном факте, когда Холмс ворвался в мою жизнь. Пожалуй, я бы и не вспомнил вообще, поскольку мое настоящее обернулось в прошлое, все перевернулось с головы на ноги, и я был счастлив, когда Шерлок вернулся. Разумеется, я злился, но радость пришла чуть позже, и она была долгосрочной. Я бы и не вспомнил, если бы не моя привычка доставать телефон каждый вечер из-под стопки бумаг, которую я намеренно на него положил. Я понял свое поведение уже на пол пути к столу, остановился и испытал неоднозначные чувства. С одной стороны, я был, конечно, рад, но с другой оставался осадок, и мне непременно нужно было разложить по полочкам все события последней недели. В моей комнате уже приглушённо трепетала настольная лампа, и после отправки сообщения о пожелании Шерлоку спокойной ночи, я и сам планировал отправиться в постель. Я в ступоре смотрел с неким недоверием на собственный ящик в столе, где прятался предмет, который помогал мне все это время разобраться в себе, и которого я сейчас почему-то хотел намеренно избежать. Успокаивал себя я тем, что теперь в этом нет нужды. Я так и застыл посреди спальни в шаге от стола и смотрел на него, вероятно, очень многозначительно и озадаченно. Неожиданная вибрация и задрожавшая на столе от нее ваза так напугали меня, что я прежде отпрыгнул, чем сообразил, в чем тут дело. Теперь не было мыслей и страха. Было только чувство, страсть и хотение убедиться в своих наивных фантазиях и исполнении одного лишь желания, которое я неустанно повторял на его могиле. Мои дрожащие в волнении руки рванули ручку ящика, кипа бумаг с шелестом падает на пол и устилает своей белизной пространство, тусклый и устаревший дисплей встречает мое озадаченное и испуганное лицо своим синим свечением... Пальцы по инерции открывают единственную до сих пор важную переписку, и я в шоке, а после истерии и радости, я бы даже сказал, безумии, смотрю на свои же когда-то отправленные сообщения. Все они были прочитаны. Последним из них было сегодняшнее в обед, которое я также написал Шерлоку по привычке. В моей голове ещё не уложился он мертвый и он живой в единую картину. ”Было бы здорово, если бы мы поужинали в кафе напротив Нортамберленд-стрит, как это было в нашу первую встречу.“ ”Тогда я буду ждать тебя у входа через час. Оденься теплее и захвати зонт. Ш.Х.“ — Был в сети минуту назад, — прочел я шепотом статус сверху и, отойдя от шока, побежал за курткой. Однако зонт я всё-таки забыл.