And it's evil

      Гремящие цепи пугают меня, и я щурю глаза от искусственного света. Ощущение, что я спал вечность. Или был под наркотиками. Недалеко от правды...       — Галпин. Посетитель, — твердит грубый мужской голос, и я оборачиваюсь. За столько времени мои руки затекли, а кровь в жилах застыла, словно ледяное смузи. Так себе сравнение. Но это то, о чем я сейчас думаю. Мне хочется нормальной еды, вкусностей и покоя. То, что мне периодически дают, больше похоже на жидкое дерьмо, но нужно жрать хоть это, чтобы не сдохнуть. Раньше я и не задумывался, как приятно иметь возможность идти, куда хочешь, покупать, что хочешь, есть, что хочешь. Материальные ценности и невозможность их приобретения убивают во мне человека окончательно.        Однако еще хуже то, что я осознаю, что спустя пару месяцев ко мне пришел не отец, не она, а это жалкое подобие мужского пола. Этот гнусавый папочкин сынок с вагоном необоснованных амбиций.       — Думал, ты уже сдох, — звучит знакомый тон, заставляя меня нервно посмеяться.       — Не дождешься, — с усмешкой отвечаю я, глядя в его зеленые глаза. Он смотрит на меня с превосходством. Спорю, он считает себя лучше. Не будь на мне этих цепей, это первый изгой, которого я бы сейчас убил. По своей воле. Я изучаю его лицо. Транквилизаторы работают, но лишь на монстра внутри меня. Остальное остается неизменным. Я ненавижу их. Ненавижу Невермор и ненавижу всё живое, что меня окружает.       — Зачем приперся? — спрашиваю я, сплёвывая слюну возле его дорогих ботинок. Я презираю их даже за цену их одежды. Чертовы аристократы. Но самое главное… Лицемерие. Фальшь в их крови. То, что присуще всем им. И чертовой Аддамс тоже.       — Хотел посмотреть на монстра в цепях. Но мне сказали, можно лишь через два месяца, когда ты ослабнешь. Я ждал этого дня. Отметил в календаре, — улыбается Ксавье своей паршивой улыбкой, оголяя передние зубы.       — Дешево… Впрочем. В твоем духе, Торп, — отвечаю я, взглянув на него с огнем в глазах. Представляя, как один мой коготь рассекает нежную кожу на его шее, а кровь заливает всё вокруг.       — Отец договорился, чтобы на время моего пребывания отключили камеры, забавно, правда? — деловито произносит он, вытаскивая из рюкзака свой сраный блокнот.       — И что? Убьешь меня листочком или карандашом? — ухмыляюсь я, ощущая, как внутри что-то неприятно дергается в конвульсиях.       — Убьешь? Мне это ни к чему, Тайлер. Я лишь хочу помучать тебя. И, если моя теория верна, это должно принести неприятную боль, — высказал он, листая его.       — Мне не страшна боль, — резко отвечаю я, глядя на безумие в его глазах.       — Ох… Нет. Не физическая, Галпин, — протягивает он мне рисунок с её изображением, и я ощущаю страх. Я так давно не видел её. Черные глаза смотрят на меня с этой чертовой бумажки и даже так прожигают во мне дыру.       — И что? Мне насрать на неё, — отвечаю я максимально резко, чтобы разрушить его предположения, но он посмеивается и смотрит на меня с лукавой улыбкой.       — Знаешь… Суть не в том, насрать ли тебе на неё. И я почти уверен, что это не так. Но хочу, чтобы ты знал, что мы с ней, наконец, вместе, — довольно улыбается его тошнотворное лицо.       — Плевать. Совет да любовь, — отвечаю я, пытаясь замедлить сердечный ритм. Чего он вообще добивается?       — Каждый день я смотрю на неё. Целую эти губы. Тискаю её тело. Посмотри на неё, Галпин, спорю, у тебя никогда не было никого красивее, — скулящим тоном говорит этот щенок, и мне хочется задушить его на поводке.       — Проваливай отсюда и забери свою подстилку, — гляжу я на листок, и он в мгновение разбрасывает ворох её изображений по комнате. Сука.       — Пусть посмотрит на тебя. Тебе ведь всё равно плевать. А так хоть будет собеседник, — улыбается он. — Знаешь. Я был удивлен, что вы с ней… Тогда не переспали. Что именно я стал её первым. Ведь вы так долго тискались, ходили куда-то. Но меня несомненно это порадовало.       От этих слов я ощущаю в одно сраное мгновение, что Хайд внутри уснул не окончательно. Мои глаза увеличиваются, а руки сереют, но сил не хватает на трансформацию, и я возвращаюсь в человеческий облик. Торп мерзко и ехидно улыбается.       — А говорил, что плевать… Это так приятно, Галпин. Ощущать власть над тобой. Теперь я понимаю Торнхилл. Смею предположить, что к тебе никто не приходит. Вообще никто. Что ж… Я буду частым посетителем. Мы с моей Уэнсдей, — осматривает он бетонный пол комнаты, на котором теперь виднеются сотни рисунков с её изображением.       — Когда я выйду отсюда, ты сдохнешь первым, — говорю я ему вслед.       — Не сомневаюсь, Галпин. Ты только одного не учёл. Ты не выйдешь отсюда. Никогда. Я позабочусь, — сказал он, даже не обернувшись и исчез, оставив меня наедине с ней. С тех пор она снилась мне тысячи раз. Тысячи чертовых раз. И я не знаю, что это было. Чертовы указания хозяйки. Нелепая привязанность к существу, которое меня раздражало.       Что со мной, блин, не так? До сих пор я пытался бороться с этими видениями. Но после этих гребанных рисунков в моей голове защелкало. Я ни разу не слышал, как она стонет или кричит. Но теперь отчетливо улавливал её скулеж под ним в своих мыслях. Моё больное воображение и буйная фантазия делали страшные вещи. И, видимо, он приходил, чтобы окончательно добить меня.       Я вновь слышу, как открывается замок на моей камере. Звук металлического скрежета. Тяжелые ботинки. Неловкое молчание. Её глаза смотрят на меня словно со всех сторон одновременно.       — Это какая-то ошибка, тебя не должно быть здесь, — говорю я, осматривая её вид. Черная школьная форма, две косы, огромные глаза и сливовые губы на кукольном лице.       — Не волнуйся, Галпин. Я ненадолго, — отвечает грубый тон, и она расстегивает пуговицы на своем пиджаке, надвигаясь ближе ко мне.       — Знаешь. Ты почти победил… Но что-то пошло не так, — как бы она ни старалась, её голос всё равно остается писклявым. И я непроизвольно представляю её уязвимее, слабее. Хотя это я сейчас в цепях, а не она.       — Это он подослал тебя? Что там? Шокер? — спрашиваю я, пытаясь судорожно вытащить руки из оков. Потому что боюсь её. Твою мать, я её боюсь.       — Нет, я не повторяюсь, Тайлер, — смотрит она на меня безумным взглядом и подходит в упор, касаясь моих губ своим пьянящим, глубоким поцелуем. Таким, от которого лопаются мои барабанные перепонки, а внутри груди пылает пожар. Что это? Почему я так реагирую?       Я отвечаю на него, несмотря на то, что скован… Чувствую, что зашёл бы дальше и почему-то, как никогда, уверен в том, что она хочет этого. И она вонзает нож мне в живот ровно шесть раз подряд, заставляя чувствовать боль от его проникновения снова и снова. Он входит в моё тело так легко, словно оно пластилиновое. С каждым новым ударом, я всё сильнее чувствую во рту металлический вкус крови. Ноги подкашиваются, и я обмякаю на цепях, повиснув и склонив перед ней голову.       — Каково это, проигрывать? — слышу я эхом, и открываю глаза в той самой камере, окружённый тысячью рисунков с её глазами. Это сон… Всего лишь сон, Тайлер…Всего лишь...