Заказ: непыльная работенка

Высотка “Найт Корп” в сером полусвете кончавшейся ночи смотрела на город узким зрачком логотипа. Это был исследовательский центр с ненормированным графиком, но судя по темным окнам, рабочий день для большинства пиджаков пока не начался. Вслед за Джейсом Вай обошла здание и поднялась к пожарной двери, которую они накануне разглядывали со всех возможных углов через спутниковые камеры и карты. Пункт первый плана: заблокировать сигнализацию, затем взломать дверь. — Твой ход, — сказала Вай. Джейс внимательно оглядел дверь, ощупал раму, потом кивнул сам себе и потянулся к верхнему углу чем-то вроде рации. — Там внутри — милитеховские детекторы, — тихо сказал он. — Они врубают сигналку, если дверь открывают без активации сенсоров дыма. Я знаю, на какой они частоте, и забью им канал. — Он нажал на рации какие-то кнопки и махнул Вай на дверь. — Сейчас, давай! Она вцепилась в створки размашисто мощными, как будто спьяну, руками, дернула. Сминаемое железо протестующе застонало, сыпанули искры, и створки разошлись достаточно, чтобы протиснуться внутрь, в темную неподвижную тишину. Сигнализация не сработала. Впечатленно глянув на Джейса, Вай шагнула вперед. Короткий пустой коридор вывел в тускло освещенное полосами контурных диодов фойе: сплошь полированный мрамор и кондиционированная прохлада. Никого не было видно, а издалека доносился тихий, но явственный гул ритмичных железных шагов: охранные боты патрулируют коридоры. Джейс прокрался вдоль стенки к ближайшему торговому автомату. Судя по встроенному в панель сканеру, тот умел опознавать сотрудников по биометрии и удивлять их намешанным под их индивидуальные вкусы соевым латте с синтокорицей и прочим дерьмом. — Он подключен к их подсети, — еле слышно сказал Джейс. Вай помогла ему сдвинуть машину с места, чтобы протиснуться к задней панели. Джейс подключил к разъемам какие-то проводки, принялся щелкать по планшету. Размеренные шаги железных ног приближались. — Давай быстрее! — шепотом вскрикнула Вай, выглядывая из-за края аппарата в коридор. Лазерное поле зрения бота уже выползло из коридора в их зал. — Puta, у них ограниченный список адресов с доступом, — выдохнул Джейс. — Не пускает! Вай выругалась яростным шепотом. — Что делать? Джейс скакал пальцами по планшету, его панически сосредоточенные глаза не отрывались от экрана. — Отвлеки робота, — шепнул он. — На минуту. Соображать было уже некогда. Вай схватила из автомата емкость со спитым кофейным порошком, метнулась через коридор и сыпанула его на воздухоочиститель в углу. Уловив перемену в качестве воздуха, машина с гудением врубила фильтры, пыхнула свежим холодком. Вай вжалась в стену напротив агрегата, еле решаясь дышать, а сторожевой робот развернулся, не дойдя пару шагов до кофейного аппарата, и направился на звук и температурный перепад. Джейс вчера сказал, что дверные сканеры реагируют на изменение температуры, открываются перед человеком именно из-за этого, а не из-за движения как такового… Робот просканировал стену и окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся на маршрут. Подрагивая от напряжения, Вай перебежала комнату обратно к Джейсу. — Ну? — шепнула она. На планшете перед ним оказался открыт сайт производящей “Воронов” корпы. Он перепечатал оттуда какие-то цифры, а потом торжествующе стиснул кулак. — У них тут все перепрошито на эти контроллеры "Воронов". Я подогнал свой адрес под их серийники, и система пропустила, — прошептал он, пока демоны с чипов Виктора загружались в сеть и брались за дело, перехватывая камеры и загружая в систему охраны биометрию непрошенных гостей. — Можно идти. Джейс пошел первым, но Вай все равно ощутила холодок по спине, когда тепловизорный взгляд робота упал на нее, но тот прошагал мимо, не имея ничего против ее присутствия. Они быстро пересекли коридор и подошли к лифту. Пункт второй: получить доступ с помощью ключ-карты. Украденные Мэл данные Джейс заранее записал на чистую карту, и панель вызова послушно ожила, двери бесшумно раскрылись. Внутри лифта панель управления предлагала двадцать три этажа на выбор, включая четыре подземных, разбитые на сектора: “Отдел нетраннинга”, “Служба безопасности”, “Верхний атриум”... — Нам нужны их сервера. — Джейс ткнул по “Минус второй этаж — серверная”, и лифт двинулся вниз. Вай смотрела на самую верхнюю из строчек с этажами. “Двадцать третий этаж — офисы руководства”. Но на схеме Падре в здании было больше двадцати трех этажей. Очевидно, на самый верх рядовым сотрудникам хода попросту не было. Если искать в этой башне Паудер, то именно там. Лифт остановился на минус втором этаже, и Вай выпалила: — Все самое важное наверняка держат у боссов. Я пойду наверх, на скрытые этажи. Нельзя разделяться, так ведь во всех хоррорах учат, вспомнила она и сама себе усмехнулась. Джейс протянул ей дубликат карты доступа, потом вытащил из рюкзака запасной фонарь и какой-то чип. — Ты сможешь силой взломать тут что угодно, но если верхние этажи не подключены к общей сети, может сработать сигналка. Нарвешься на такое — я скажу, как обойти. Если у меня будет что-то — ты спустишься. Окей? Вай кивнула, сунула в ухо наушник, и Джейс установил соединение. Кивнув напоследок, он двинулся вперед по темному коридору к серверной. Вай смотрела ему в спину, пока двери лифта не перекусили тонкую полосу света от его фонаря. Потом поднялась на двадцать третий этаж. Здесь было тихо. Офисы за стеклянными дверями стояли пустые, камеры и роботы по-прежнему игнорировали ее вторжение, но Вай все равно кралась как могла не шумя. Где-то здесь должен был быть еще один лифт, доступ к верхним этажам, и она остановилась перед отдаленной от остальных дверью главного офиса или, может, конференц-зала. Карта доступа сработала. Внутри были роскошные просторы лакированной пустоты с мебелью-призраками из сплошного стекла, на стенах красовались какие-то унылые японские свитки. Вай обшарила стол у окна и без зазрения совести сунула в карман рулончик эдди из верхнего ящика. — Я в серверной, — раздался в наушнике голос Джейса. — Как успехи? — Разбогатела на пару сотен. Он усмехнулся: — Грабь награбленное! Так Виктор говорил. Вай тоже улыбнулась. Это было глупо, но она была рада, что бродит здесь не одна. В дальнем углу, еле различимый на фоне глянцевых деревянных панелей, обнаружился лифт, и здесь карта доступа уже не помогла, панель вызова не проснулась. Запавший на Мэл пиджак, чью карту они считали, к высшему руководству, очевидно, не относился. Вай осмотрела двери и панель вызова. Скорее всего, ход наверх и обратно был только отсюда, и, значит, если начальство свалило домой, лифт должен был сейчас стоять здесь, на этом этаже. Она впилась пальцами в щель между дверями и рванула в стороны. Скрежет металла был таким громким, что все охранные роботы на двадцати этажах внизу наверняка услышали. Вай застыла, прислушиваясь так, что от нервов звенело в ушах, но никто не помчался к ней по коридорам, нигде не завыли сирены тревоги, только голос Джейса в наушнике прошептал: — Что там у тебя?. Видимо, демоны Виктора работали, позволяя им шуметь как угодно. — Все норм. — Вай вошла в кабину лифта, и изнутри панель управления охотно отозвалась на ее прикосновение, лифт двинулся вверх, в то, что называлось просто “Апартаменты”. Двери открылись в сумрачный коридор, такой же пустой и зеркально-лаковый, как офис внизу. Здесь было всего три двери: две напротив друг друга, с виду простые, и одна, дальняя — с кодовым замком. Ниоткуда не доносилось ни звука. Недолго думая, Вай тихо подошла к дальней двери, осмотрела панель. — Джейс? — тихо позвала она и описала ему дверь. — Что мне делать? В наушнике брякнуло, зашуршало, она услышала приглушенную испанскую ругань, и Красавчик вернулся на связь: — Если это старая модель, есть шанс открыть без кода. У тебя в правой... Нет, в левой руке есть магнитный имплант. Я вчера поставил. Сожми кулак, сильно, активируй его. И просто дотронься до панели сбоку. Вай сделала, как велели, почти благоговейно подняла руку к замку. Что-то щелкнуло, и дверь тихо скользнула в сторону. Везде в здании было темно, здесь тоже, но смарт-окна не были настроены на блэкаут, и сквозь полутемное стекло впереди мерцали городские огни и улыбался “Мистер Уайти”. Та самая комната. — Получилось? — спросил Джейс, но она не ответила, вошла в комнату, чувствуя странное дежа вю. Она уже стояла здесь — в том брейндансе из лодочного сарая, смотрела с этой точки на Паудер вон там, возле стола, где она читала вслух путеводитель по Найт Сити. Сейчас там никого не было, нигде ни движения, только моргание лампочек аппаратуры вокруг кровати. А на кровати — опутанное трубками, истощенное до скелетообразного состояния тело. Вай замерла на половине шага, глядя на это…эту… — Ты пришла. У нее был тихий, но удивительно милый девчоночий голос. Как будто даже радостный. Вай нервно оглядывала сумрачную комнату, готовая, что вот-вот откуда-нибудь выскочит охрана. Потом вырубила наушник. — Где Паудер? — спросила она, и даже ее тихий голос казался грубым достаточно для того, чтобы этот скелет призрака на постели рассыпался в труху. — Она жива? Жутко огромные и глубокие глаза взглянули на дверь в стене справа от кровати. — Отсюда можно подняться в госпиталь. Она там. Но я не знаю, что еще они с ней сделали. Вай сглотнула, подошла ближе, оглядывая гнездо передовой медтехники вокруг полумертвой девчонки в бесполезных попытках понять, как не дать ей вызвать помощь или охрану. — Ты Арина, да? — спросила она. Анимэшные глаза закрылись и открылись, изобразив кивок. — Я хочу забрать сестру. Ты говорила, что хочешь помочь ей, ты… Арина оборвала ее еле слышным выдохом: — Я не подниму тревогу, не бойся. Ага. В Найт Сити никому нельзя... Вай медленно шагнула ближе к лифту, все еще не сводя с нее взгляд. — Почему ты мне помогаешь? Арина молчала так долго, что Вай уже не ожидала ответа, когда она все-таки снова заговорила: — Они умеют изменять память и сознание людей. Эти эксперименты ставят уже долго. Ради меня. Паудер переписывали память столько раз… Но она каким-то образом возвращает себе воспоминания, их не получается убрать до конца. Если полностью стереть ее, можно будет записать энграмму другого человека в ее тело. Мою энграмму. Но я не хочу. Я и так жила через нее. — Белые губы, не выделявшиеся на лице ни цветом, ни формой, дрогнули в какой-то спазматической улыбке. — Она записывала для меня брейндансы со всем, что я не могла прожить. Танцевала в клубах, плавала, лазала по крышам. Ногти на ее пугающе худых пальцах были покрашены в голубой, заметила Вай. Идеально ровно. Арина жила без шанса испортить маникюр. — Прекрати это, пожалуйста, — прошептала она. — Я не живу, я паразитирую. Убиваю. Жалость скручивала Вай нутро, но сильнее этого была грубая прагматичная мысль: если вся эта аппаратура уловит, что бесценная пациентка умирает, то однозначно поднимет тревогу. И тогда Паудер будет отсюда не вытащить. Арина смотрела на нее с мольбой, которая буквально выжигала остатки ее сил, но Вай прошла мимо нее к дверям, нажала на кнопку вызова лифта с нерассчитанной силой настолько, что экран треснул. В темноте за спиной даже вздох прозвучал громко, как крик. — Береги себя, — вдруг сказала Арина. — Она это думала. Про тебя. Та девушка на песке. Вай резко обернулась. — Хекстек соединяет своих пользователей, — прошелестела Арина, глядя на нее своими жуткими глазами без какого-либо выражения. — Я была у нее в голове. Ей... было не больно. Вай попятилась от нее в лифт, как от призрака. Уже закрывавшиеся створки ударили ее по плечам, и она очнулась, вытряхнула услышанное из головы. Лифт выпустил ее на верхний этаж, и она шагнула в темный коридор со стиснутыми кулаками, сама не зная, встречи с какими киборгами и зомби здесь ждет. Никто на нее не набросился. Нигде ни движения, не видно банок с заспиртованными монстрами или груд распотрошенных тел, как бывает в убежищах "Мусорщиков". Весь этаж просматривался насквозь: огромный зал с парой стеклянных перегородок, справа что-то вроде лаборатории со столами аппаратуры, слева — операционная. В дальнем углу — единственная дверь. Из-за нее доносился какой-то шум, брякнуло стеклянным, кто-то то ли засмеялся, то ли зарыдал. Вай потянулась к сканеру, попробовать наверняка бесполезную карту, но дверь сама скользнула в сторону, пропуская ее внутрь. Здесь датчики установили наоборот: они разрешали войти, а не выйти. Внутри было холодно, порыв ледяного воздуха накинулся на нее, как из морозилки. В полутьме светились лампочки уймы приборов, как в комнате Арины внизу, диодные лампы по контурам стен очерчивали проход и операционную зону. К пыточной койке-столу в углу, под стеклянным колпаком, было пристегнуто тело. Мертвое, судя по пусто-черной ране вместо живота. На стойке рядом громоздился хром: мерзкая мешанина железных внутренностей, анатомически точных, но без капли крови и живых тканей, на подносе рядом — чистые инструменты и латексные перчатки в бурых пятнах: единственный след того, что здесь действительно кромсали людей, а не снимали кино про идеального доктора. Логово "Мусорщиков", только уровнем выше. Еще более жуткое. За белой ширмой впереди что-то разбилось, снова раздался смех. Вай оттолкнула ширму почему-то трясшейся рукой. — Пау! Она полусидела, свалившись с койки, к которой была прикручена за руки и ноги, освободила одну ногу, но дальше вырваться не смогла. Взлохмаченный километр ее волос теперь был белым, кожа тоже обескровлена добела, но правая кисть на месте, ни одного ожога или ссадины тоже не видно, как будто и не было пожара и схватки в доме на берегу. Только свежие разрезы на предплечьях показывали, что ей недавно ставили какой-то новый хром. Вай схватила с придвижного столика скальпель и перерезала ремни, оторвала присосавшиеся к сестре трубки и провода десятка компов и капельниц. — Идем отсюда! — Она потянула Паудер встать. — Пау, пойдем, давай! Сестра не сдвинулась с места, оказалась неожиданно тяжелой для своей худобы. Минуту назад она вовсю смеялась и говорила, хоть и сама с собой, а сейчас почти противоестественно молчала. — Зачем? — наконец прошептала она. Вай в отчаянии обернулась на дверь. Пока было тихо, но им совершенно точно было некогда здесь объясняться. "Паудер столько раз стирали память...", вспомнила она. — Затем, что ты моя сестра. — Вай сжала ее руку осторожно, как бабочку. Что еще сделать, как передать ей эту очевидность, она не знала. Паудер молча смотрела на нее, так неподвижно, как будто не решалась на хоть какое-нибудь чувство, а потом вдруг запрокинула голову, изогнулась: так подставляют губы под поцелуй, соблазняют, и, направленное на нее, это было так жутко, что Вай попятилась, налетела боком на стол. По полу брызнула стеклом и металлом острая россыпь скальпелей и шприцов. Паудер уронила на плечо как будто слишком тяжелую для нее голову и засмеялась, застонала от какой-то невидимой боли. Ее белые волосы вдруг налились словно осьминожьими чернилами, глаза полыхнули химической синевой. — Так лучше? — хрипло спросила она. Сходства с Кейтлин в этой раскраске не было никакого, была только жуть. Вай протянула руку, то ли дотронуться до нее, то ли остановить это... что бы это ни было. — Пау, я не понимаю! По… Сестра вдруг бросилась к ней, оказалась рядом слишком быстро, а Вай со своими неосвоенно мощными руками не решилась ее тронуть, остановить. Быстрой подсечкой Паудер опрокинула ее на пол, страшно сильная и тяжелая, притиснула к полу за горло, прижимаясь к ней бедром и боком, как к шесту: все виды насилия сразу. — Не понимаешь? Ах, ха… не понимаешь? Она вцепилась Вай в шею и соединила ее нейропорт с наполовину выдранным из своей ладони проводом. Это было как дунуть ядреный “нырок”: голова закружилась, разум выкрутили словно лампочку и ввинчивают вместо него чужой. Так было на встрече со Скай: чужая жизнь врывается в твою, но Скай показала ей всего минуту, а Паудер выплеснула в нее целую жизнь, и голову разорвало на части беззвучным белым взрывом. Она открывает глаза. Пальцы сжимаются и разжимаются, скребутся, и вокруг так темно, как будто она процарапала реальность до дыр. Не получается ни дышать, ни видеть, только одно ощущение: плохо, ей плохо, вот что по правде значит это слово. Потом в глаза бьет свет. — Зрачки не реагируют. Подключайте. Я знаю, что это больно, но дальше будет только хуже. Голос был прав. Глаза не закрываются, их рубят вспышки, вокруг шуршит и гудит, и ее расклевывают острые железные клювы. Рядом кто-то был, и она звала ее на помощь, кричала, просила прощения, пока не умерла. — … кибернетизация — семьдесят девять процентов. Боль как будто выдавила ее из тела. Она размазана тоненьким слоем по коже снаружи, вибрирует от чужих голосов. Говорят двое: старик со страшными ожогами на всем, что не закрыто белоснежным медицинским халатом, и худющий мужчина со светящимся красным глазом. Живой труп и вампир. — Она выдержала? — Вампир смотрит на нее с интересом. С одобрением. И она благодарна за это даже чудовищу. Чернота. Она просыпается с криком и пеной изо рта, вся мокрая, набитое в нее железо перекатывается и прорывает кожу. — Фантомные боли, — говорит живой труп. — Организм адаптируется хорошо, проблемы исключительно в психике. Она переживет. Вампир кивает и отворачивается, а она не может даже крикнуть, что не переживет, не может позвать на помощь, позвать сестру, почему ее нет, почему она это не остановит!.. — Почему… Вампир снова поворачивается к ней, подходит ближе. Живой и мертвый глаза смотрят на нее: — Это самый бесполезный вопрос. Поверь мне, я знаю. У него мягкий негромкий голос. Как тяжелое шелковое одеяло в спальнях у принцесс. Он командует кому-то: — Дай ей снотворное. Я плачу за результат, а не за живодерство. И снова в нее впиваются клювы-иголки. Зрение сносит приливом наркотика, но он сидит с ней рядом, не уходит, до конца. Чернота, острые помехи, как на перегоревшей записи. Гудение и щелканье железных клювов, красные вспышки перед глазами. Тощие босые ноги свешиваются с койки. Паутина красных рубцов на груди. Пальцы медленно поворачивают игрушечный кубик, тощие, белые, как кости. Это все — она? Живой мертвец велел называть его Доктором. — Встань, — приказывает он. Руки-ноги-кости шевелятся, встают вертикально и тут же рушатся на пол. Неужели выдерживать саму себя всегда было так тяжело? — Встань. Она чувствует себя так, как будто плачет, но в носу не щиплет, в горле нет кома, и слезы не текут. Под искромсанной кожей она сухая и жесткая, тяжелая как камень, и ей страшно и холодно, она это знает, но у нее больше нет того, через что это выразить и пережить. — Встань. Чернота. — … с моторикой, но это вопрос времени. Она еще ребенок, тело меняется, но результаты впечатляют. Она больше не помнит себя до имплантов, это решило проблему с фантомными болями. Вампир снова смотрит на нее, на этот мешок из рваной кожи с железом внутри. Вампир и зомби, ха, они собрали себе еще одного монстра, сшили себе ее!.. Хочется закричать так, чтобы полопались стекла, и глаза вот-вот выскочат из глазниц под напором несуществующих слез. — Эти шрамы зарастут? — Я могу закрыть их синтокожей. — Закрой. Пусть не боится смотреть на себя. Вампир морщится, трогает шрамы вокруг своего жуткого глаза и смотрит на нее молча, но понимающе, как будто они вдвоем знают что-то, что не знает Доктор-мертвец. Чернота, стая железных птиц снова щелкает, шуршит и клюет ее. Люди говорят не с ней, а вокруг. Впереди блестит зеркало. — Встань. В этот раз она встает. Чтобы посмотреть на себя. Знакомое чувство, или воспоминание о чувстве: так она смотрит на куклу в коконе блестящего пластика, и все мысли укладываются в длинный вздох “Ва-а-ау!”. Идеальная. Чистая-чистая кожа без царапин, пор и синяков, невозможно много-пушисто-длинно волос, и все белое, не испачканное даже капелькой цвета. Она поднимает руки, поворачивается, благоговейно играет в свое отражение. Если это она, то она себе нравится. — Иди. Она идет по беговой дорожке, вся обмотанная проводами. Идет быстрее и быстрее, потому что рядом с Доктором он, и он тоже смотрит. Одобрительно. И то, что у него такой неприкрыто искусственный глаз, почему-то показывает, что остальное в нем — человеческое. Быстрее, быстрее, быстр… Дорожка сбегает из-под ног, и она падает, с криком висит на проводах. — …она может есть нормальную еду? — говорит шелестяще-шелковый голос. — Так пусть ест. Ты сам сказал — это ребенок. На подносе перед ней — таблетки и кусочек шоколада. Она крутит его в руках, как кубик рубика, пытается сложить вместе свое голодное счастье и этот липкий сладкий квадрат, потом проглатывает его со жмурящимся наслаждением и облизывает пальцы, тощие и белые, но не жуткие. — Встань. Иди. Она идет. Идет. Бежит. Цифры на бесконечных экранах вокруг бегут тоже, растут. И она растет. — Двадцать семь килограмм, сто тридцать пять сантиметров, — говорит Доктор. — Аугментации препятствуют физическому созреванию, но я нивелирую это инъекциями псевдогормонов. Она в норме. Она в норме. В норме, в норме, в норме. Но по ночам ее все равно рвут на куски железные птицы с мертвыми голосами. Она прячется от них под тяжелым шелковым одеялом. — … сорок семь килограмм, рост едва ли значительно превысит пять футов. Если желаете, в дальнейшем я проведу косметические модификации. Губы, грудь? Вы же планируете ее как-то использовать. Он смотрит на Доктора с отвращением и молчит. А она снова разглядывает себя в зеркале: гладкая искусственная кожа, целая туча волос, они и глаза меняют цвет по ее желанию. Какие они должны быть? Какие они были?.. В голове пустой и гладкий стеклянный пузырь. За его стенками что-то было или она это придумывает? Она нервно мечется по комнате и грызет не рвущуюся на заусенцы кожу и ногти. Потом хватается за карандаши. Рука знает то, что голова не помнит: обезьянья морда, какие-то лица. Волосы переливаются всеми цветами радуги, зависают на фиолетовом. Фи-о-лет… За спиной шаги, и все ее цвета и мысли снова срывает с места, как сквозняком. — Что ты рисуешь? Он садится рядом, и она разглядывает его лицо, процарапывает в памяти каждую линию. — Я не знаю… — Тогда не знай до конца. Не стоит ковыряться в старых ранах, иначе они никогда не заживут. Она признается с мучительным ужасом: — Я не знаю, как меня зовут. А он не пугается, как ни в чем не бывало пожимает плечами, и ей становится тоже как будто не страшно. — Тогда сама себя назови. Он ждет ответ, а она не знает, не понимает даже, как она выглядит, во что играет с этой идеальной куклой-собой. Лохматые пряди у лица опять меняют цвет, и он вдруг говорит: — Мне нравится синий. У него ни капельки этого цвета, только в здоровом глазу — бледная прозрачная синева. Она улыбается, и свисающая на глаза челка вспыхивает ярко-голубым. От убирает эти пряди ей за ухо, осторожно, как будто она может укусить, и она судорожно вжимается лбом в его ладонь. Встань, иди. Теперь она сама собой командует. Ходит по лаборатории, по коридору, по комнате. Своей собственной. Ей дают кубик. Потом планшет. Потом пистолет. Она быстро бегает, метко стреляет. Рисует, калякает, ломая грифели. Квадраты, круги, треугольники, слепленные в фигурки людей и зверей. Не надо ковыряться в старых ранах, да, да, но… Они ей нужны. Нужен кто-то, а с ней говорят только в брейндансах и фильмах. Наяву говорит только он. К следующему разу она рисует ему синюю картинку. Нервно ждет, пока он придет, раскрашивая листок все жирнее и жирнее, пока не рвет грифелем замученное бумажное небо. “Бля, да ты вечно все портишь”. Кто это сказал? Она озирается, сжавшись на кровати, когда открывается дверь. — Красивый рисунок. Она яростно мотает головой. Она вечно все портит. Он поднимает рисунок, смотрит сквозь дыру на бьющий в окно уличный свет, долго. И улыбается. — Кинцуги. — Она не понимает это странное слово, и он добавляет: — Несовершенство прекрасно. Я заберу это себе. Можно? Она молча, яростно качается вперед и обнимает его, чувствует всеми своими хромовыми костями мягкую тяжесть его руки у себя вокруг плеч. Теперь она ходит везде, где захочет, бесконечные коридоры и этажи все — её. Она видит медиков в униформе и “Мусорщиков” в спортивных костюмах, неоновые куртки и катаны “Тигриных когтей”. Раскраска всех уличных банд вшита ей в мозг, как базовая настройка. Откуда она знает про них? Откуда она знает, что под голографической сакурой пахнет китайской едой и как тепло гудят под пальцами рычажки игрового автомата, что рис в алых коробочках такой острый, что еле дышишь, и смеешься, и кола вот-вот пойдет носом, и “Пау, я ж предупреждала!”. Кто ей это сказал? Она блуждает по коридорам, прячется в пустых офисах, за ящиками серверов и кофейных аппаратов, голодно ловит все, что говорят вокруг. Воздух густой от непонятных слов: Арасака, Карпе Ноктум, выборы, подопытный четыре один шесть… Черный эспрессо… Он любит самый черный эспрессо. Это она запомнит. В конце коридора дверь с кодовым замком, и код она тоже украла и спрятала в своей стеклянной копилке-голове. Два-ноль-пять-три. Легко запомнить. Когда рядом никого не было, она открыла эту дверь и нашла настоящее зеркало. Белые тонкие косточки в тонкой белой коже, огромные блестящие глаза как лужицы воды в глазницах, но она не страшная, она просто умирает. — Кто ты? — спрашивает отражение. И она знает, что это так и есть, когда отвечает: — Меня зовут Паудер. Рябящая красным чернота. Теперь она рисует и Арине тоже. Ри. Так она сказала ее называть. «Как будто я кто-то из Звездных войн». Эти брейндансы она посмотрела. Нарисовала Ри с лазерным мечом. Голубым. Ей этот цвет тоже нравится. Новый хром. Лучше, быстрее, опаснее. Бесконечные инжекторы и уколы, разговоры о гормонах и формулах, и ей хочется то рыдать, то смеяться, то все сразу. Чужие голоса и разговоры не с ней: “Милитех предлагает значительно больше”, “Агенты отозваны”, “Да нахуй твое соглашение”... И сны, бесконечно приходящие к ней люди: мужчина в клубах табачного дыма, парень весь из сплошных острых углов, еще один парень, пухлый и в очках. Квадрат, круг, треугольник, ха… И девушка. Она не может ее разглядеть, как сплошь закаляканный рисунок, но узнала бы ее, если бы встретила. Если бы только… Но ей не надо! Она сама сильная, крепко тяжелая, как тот круглый парень. Быстрая и ловкая, как Треугольник. Невидимая, как… Те кретины из мэрии даже не поняли, что с ними стряслось, когда она выстрелила. “Нахуй твое предложение”, ха! …она рисовала вот так же на стенах гаражей в Арройо, в детстве, но сейчас это ведь не краска. Это кровь. Испачканные стены не кончаются, она заблудилась, куда ни пойдет — они там, треугольники, круги и квадраты. Она врезается во что-то жесткое и живое, кричит, и ее тут же затыкают ударом по щеке. — Идем домой, — командует женщина из его охраны. Домой. Щеке очень больно, но они идут домой. Она улыбается, сидя на своей кровати, когда в комнату входит он, и оба глаза у него горят одинаково яростно. — Я запрещал тебе уходить без предупреждения. Тебя могли схватить! Ни слова про тех из мэрии, кто ему нагрубил, отказался сотрудничать. Ему плевать на них. Ему все равно, а она ведь старалась... Она обнимает его, ныряет в его знакомое жестко-шелковое тепло, привычно ища утешения, но вместо этого чувствует, как неуклюже складываются ее слишком длинные руки и ноги и прижимается к нему ее выросшая грудь. Она бегает ему за самым черным эспрессо, а потом, когда нашла тот магазин — за синим чаем. Бегает быстро, и за кофе, и за теми, кто ему мешает. Метко стреляет. Метко улыбается — тогда, когда он хочет. Но он все равно уходит к другим. К Севике. К Доктору. В “Облака”. Она выследила ту его куклу. Тоже сделала татуировки, вся — сплошные облака, но он только сказал, что красиво. Он приказал Севике разобраться с “Милитехом”, но она успела раньше, а получила только злость: — Шесть офицеров мертвы! Здание в руинах! Ты понимаешь, что ты наделала? Да, да!.. Он злился, она понимает. Она этого не хотела! Ей просто нравится стрелять, ведь это-то у нее получается. Он вглядывается в ее лицо и не находит того, что ищет. А что еще ей сказать, что еще дать? Дальше память перемолота в мелкое крошево: обрывки мультиков вперемешку с порнухой, брейндансы и сны, идеальные меткие выстрелы и пятна постов в Сети. Ри улыбается. Ее застывшие глаза смотрят на то, что Паудер прожила для нее. — Спасибо, Пау-Пау. Как в «Звездных войнах». “ОМГ, Джинкс огонь!”. Снова Доктор, и железные птицы, и плохо, все очень плохо, и… — … неожиданный сбой. Вероятно, ошибка с уровнями гормонов спровоцировала отказ сопроцессоров памяти. Из-за этого случилась паническая атака. Она плачет и смотрит на него: — Кто я? Он берет ее за руку, кладет ей на ладонь какой-то чип. — Вот кто ты. Поверь мне. Лежа на матрасе в лодочном доме, она снимает обруч для брейндансов, купается в том, что увидела. В том, что он был счастлив, даже когда просто смотрел на нее. Она крутится перед зеркалом, в стекле отражается ее полудетская фигура и повторенные за увиденным в брейнах движения, в татуированном дыму и с горящими глазами. Джинкс огонь! Он разрешил прийти к нему в кабинет, и она идет, вся — сплошное желание, с дико колотящимся сердцем и в такой короткой юбке, что каждый прыгучий шажок подбрасывает подол так, что видно ягодицы. Он обнимает ее и тут же отпускает. — Красивое платье. Чернота. Рука мечется по бумаге, по стене, вырисовывает снова и снова те фигурки и лица. Код от двери с ее прошлым, оно ненавидит ее, а она не помнит, за что. … И чертова Севика вечно наготове. Она его охраняет, ей он доверяет. Ее отправляют на правда важные дела, сегодня тоже, она слышала: “Товарищ Виктор отказался сотрудничать по-хорошему. Пообщайся с ним. Мне нужен тот чип”. Грязный двор в Глене, паутина пожарной лестницы, она карабкается по ней тише и быстрее, чем смогла бы эта страхолюдина. Которая стоит в комнате с хозяином наедине и запугивает его: — Отдай чип. — Из руки у нее выдвигается клинок. — Или объяснить на пальцах? Она перелезает через подоконник, и все вдруг исчезает. Зато появляется прошлое: неоновые визоры “Тигриных когтей”, горячая железка гранаты в ее потной ладони, с хрустом рушится крыша. «Это из-за тебя!». И ненависть в ледяных серых глазах. Нет, нет… Грохот выстрела, а потом она снова в той чужой комнате, и бледный парень в луже крови мертво смотрит ей вслед, а Севика тащит ее, закинув себе на плечо, как мешок, и шипит: — Он был нужен живой! Эй!.. Только попробуй мне здесь подохнуть! Доктор починил ее в очередной раз, но тревога в живом и мертвом глазах не исчезает. — Некий внешний искин перезагрузил ее систему. В работе нашего CN-07 тоже произошел сбой. Ее память могла быть нарушена непредсказуемым образом. — Это можно привести в норму? Стереть изменения? Доктор молча бросает ее на растерзание своим железным птицам. Когда они уже склюют ее до конца?! Ри тоже едят, она все тоньше и меньше. Говорит еле слышно: — Лодочный дом. Твоя сестра будет ждать тебя там. Сестра… Анэ. Она выучила все подряд на японском, но это слово чужое на всех языках, к нему яростно нет подходящей картинки. А Ри говорит: — Иди к ней. Пожалуйста. Пока еще не поздно. Я не хочу забрать твою жизнь! Ее жизнь не нужна даже умирающей. Ха… В ушах шумит, пустота душит эхо из прошлого, а потом не выдерживает, вырванная страница из азбуки режется и влезает на место. Светлые глаза и сжатые кулаки, между ней и миром, между ней и падающей крышей. “Я просто хотела к тебе вернуться”. “Это все из-за тебя!”. Птицы выклевывают это ей из мозга, и она бьется и кусает пустоту, впивается зубами и ногтями в свою память. — Достигнута максимальная нейропластичность. Один резкий импульс — и ее личность распадется. Последствия будут непредсказуемы. — Долгая тишина, а потом Доктор наконец говорит: — Она все еще подходит для работы с Ариной. Если вы не планируете ее использовать, прошу разрешения забрать ее для испытаний. Ее колотит от холода, но шелковое одеяло не накрывает. Он смотрит на нее и молчит. Страхолюдина фыркает, сложив на груди свои железные лапы, и озвучивает его мысли: — Что ты теряешь, кроме проблем? Он смотрит, смотрит и тихо гово… Чужой разум отпустил Вай внезапно. Стены той же самой лаборатории вновь окружили ее, теперь на самом деле. Хватая ртом воздух, она отползла в сторону, перевернулась на живот, давясь подкатившей к горлу желчной рвотой. А когда подняла голову, обнаружила, что перед ней кто-то стоит. Теперь она смотрела на него настоящего, своими глазами: высокий и тощий, лет сорок, стремный глаз, резаные борозды шрамов переходят в обычные морщины, но еще не утихшие в ней чувства Паудер окутывают его полусказочным светом. Или это просто лампы бьют ей по глазам... Он прошел мимо, подняв пустые руки навстречу скальпелю у Паудер в кулаке, вроде и сдаваясь, но не веря на самом деле, что она нападет. Вай ему позавидовала. Она-то верила. — Пришел посмотреть, как твои проблемы исчезнут? — Паудер говорила, смеялась и задыхалась одновременно. — Пришел меня стереть? — Ты знаешь, что это не так. Его голос зацепил в Вай остатки чужого раболепного обожания. Она встала, задев плечом поднос с имплантами, и тут же ее схватили, вырвали из уха наушник, а из поймавшего ее под горло предплечья выдвинулся знакомый клинок. Жар раскаленного лезвия разрезал ей кожу раньше самого оружия, Вай с криком зажмурилась, и голос Паудер влился в ее собственный вопль: — Не трогай ее! Одноглазый вскинул ладонь, и державшая ее баба чуть ослабила хватку. Паудер крепче стиснула скальпель в кулаке, бегала отчаянным взглядом от нее к нему. Одноглазый сделал к ней еле заметный шаг. — Ты здесь только чтобы вылечить раны, — сказал он. — Поправиться. Доктор ничего тебе не сделает. Я не позволю. Говоря, он медленно приближался к ней, зомбировал ее своим вкрадчивым враньем, как настоящий сраный гипнотизер. И Паудер верила, даже если сама еще не поняла: пальцы у нее обмякли, скальпель выскользнул на пол. — Пауд… — Удар в челюсть оборвал её голос, хрустко лязгнули зубы, но Вай прохрипела: — Уходи! Одноглазый резко дернул подбородком на дверь и приказал: — Убери ее. Вай поволокли к выходу. Она вслепую ударила назад головой, вцепилась в руку с клинком у своего горла, понимая, что у нее не хватит сил, и сама обалдела, когда хватка на ее горле ослабла. Железо в ее пальцах взвизгнуло о керамику клинка богомола и с легкостью сломало его. Благодарное “вау” работе Джейса вспыхнуло в голове сквозь адреналиновый раж, и Вай вырвалась, пригнулась под свистнувший над головой второй клинок и врезала нападавшей по лицу. Неожиданная мощь удара выбила ее саму из равновесия, они обе повалились на пол, и богомолиха встать не смогла. Вай откатилась в сторону, задыхаясь и торжествуя, и тут все тело как током прошило, руки против воли упали вдоль боков, пальцы скрючило судорогой. Перед глазами бежали помехи, как на сломанном телеке. Сбой имплантов, поняла она. Одноглазый был нетраннером. Он молча подошел, высокий и тощий, как Слендермен из старых страшилок. Вытянул к ней руку с пистолетом. Вай тяжело сдвинула взгляд в сторону, к сестре. Паудер не уходила, прижималась к стене возле открытой спасительной двери и смотрела на них. Ее руки ходили ходуном, она раскинула их, словно зовя обнять ее, кожа на предплечьях раскрылась, как ракушка, и прямо из ее костей вырвался беспорядочный поток снарядов. Так вот что за новый хром ей добавили. Комната лопнула осколками стекла и железными брызгами. Потолок с хрустом просел, пласт сшитого железом бетона грохнул вниз в туче пыли, и окна повисли в воздухе взвесью стеклянного крошева. Вай отшвырнуло на стену, она зажмурилась, вжалась лицом в пол, спасаясь от дождя щепок и осколков, и тут действие скрипта оборвалось. Она оттолкнула навалившийся сверху операционный стол, вытащила себя из-под завала, еле видя сквозь дым и пыль, провалилась ногой в дыру в полу. Где-то в глубине здания выла сирена тревоги. — Паудер! Она так и была у стены возле выхода: еле различимый в туче дыма и пыли комок хрома и полусгоревших волос. Вай бросилась туда, обхватила ее за плечи. — Идем, идем! Но сестра не двинулась, даже не повернулась, тяжелая, как могильная статуя. Кроме гари на лице, на ней не было видно никаких повреждений, но каким-то звериным, поднимающим дыбом волосы чутьем Вай знала: она сейчас погибает. Впившись пальцами в края бетонной плиты, Паудер безнадежно пыталась сдвинуть ее с Одноглазого. Не успев осознать свое действие, Вай тоже схватилась за плиту и рывком откинула ее в сторону. Одноглазый был еще жив. Взрыв превратил все ниже его шеи в месиво, милосердно плохо различимое в темноте, плита продавила ребра, согнула ноги в пугающе неправильный угол. Паудер вытерла гарь с его лица дрожащими пальцами, и он слабо улыбнулся. — Я никогда бы не отдал тебя. — Между губами у него пузырилась мокрая темная полоса. — Никому. Не плачь, Кинцуги. Его глаза вдруг вспыхнули синим, отправляя Паудер что-то. Вай дернулась прикрыть ее, бесполезно оттащить в сторону, хоть это не спасло бы от скрипта, но поздно: сестра покачнулась и обмякла, осела на камни. Вай поймала ее лицо между ладоней. — Пау! Что? Паудер не отвечала, смотрела на нее с таким же растерянным испугом, как на рушащиеся стены вокруг. Испуг этот нарастал, она дернулась у нее из рук, отползла к стене. — Где… — пробормотала она. — Кто… мы? “Достигнута максимальная нейропластичность”, всплыли в голове слова Доктора. “Один резкий импульс — и ее личность распадется”. Одноглазый стер Паудер память. Вообще обо всем. Вай поймала ее за плечи. — Надо отсюда выбираться. Идем, пожалуйста! — Но Паудер не шла, дрожала и плакала, как беспомощный младенец, вот только с силой стокилограммового киборга. Вай чувствовала, что у нее самой трясутся губы. Нужно было сделать что-то правильное, вложить в развороченный разум сестры хоть что-то надежное, но она не знала как и умоляюще выдохнула: — Я не уйду без тебя! Я... Я тебя люблю! Вокруг рушилось здание, пол и потолок захлопывались каменными челюстями, как тогда, на "Ол фудс". Вай вглядывалась в пустые глаза сестры с такой мольбой и надеждой, словно могла переслать ей это, как скрипт: дай мне второй шанс. В этот раз я справлюсь. Паудер молчала, но Вай ощутила, как трясущиеся пальцы в ее ладони слабо сжали ее руку в ответ. До выхода было два шага, но они вечность пробирались туда через грохотавший вокруг конец света в моргании сигнальных ламп и рёве сирен. За черными стеклами в коридоре мелькнули огни ави "Травмы" и пожарных. Внизу наверняка уже собралась толпа. Лифты заблокировало, и Вай потянула Паудер в незнакомый коридор, по стрелкам противопожарных указателей, распахнула дверь на лестницу. Сквозь окна отсюда было видно фабричный дым на самом краю Нортсайда: они были на северной стороне здания, далеко от центрального входа и улицы. Есть шанс никому не попасться на глаза. Они бежали и бежали по спирали лестницы, от поворотов кружилась голова, а внизу все громче звучали крики и роботизированные команды системы безопасности. Ракеты Паудер разнесли весь этаж — что случилось с Ариной внизу? Что с Джейсом? Эти мысли бились в голове, но Вай их толком не думала, не успевала. Они остановились на площадке третьего этажа. До земли отсюда уже было терпимо, спускаться дальше — опасно. Вай со всей силы шарахнула по окну кулаками. Мощи удара хватило: рука пробила стекло ровно и кругло, как пуля, еще пара пинков — и через получившуюся дыру уже можно было протиснуться наружу. По шоссе далеко справа промчалась, мигая красно-синим, полицейская тачка, но внизу не было никого, только несколько футов пустого двора, и за ними — спасение. Вай повернулась к сестре, из последних сил улыбнулась. — На счет три? — Паудер смотрела на нее все так же опустошенно, но кивнула. — Раз, два... Они прыгнули. Удар о землю прокатился эхом боли по всем ее костям, но хром выдержал. Вай тяжело приподнялась на коленях, и Паудер робко протянула ей руку, помогла встать. Где-то позади полыхнул то ли взрыв, то ли прожектор, но Вай не стала оборачиваться. Вцепившись друг в друга, они помчались через переплетение трасс и мостов, еле успевая отпрыгивать из-под колес мчавшихся мимо машин, петляя между серыми заброшками и слепыми тушами фабрик, пока горизонт впереди не очистился от городских крыш. Они выбрались из Нортсайда куда-то в поля "Биотехники". На краю пустой дороги впереди виднелась заправка, а рядом — остановка автобусов. Они добрались туда и наконец остановились. Полупустой автобус стоял там, в бледной луже химического и утреннего света. Очередной карманный апокалипсис очередных пиджаков через пару кварталов здесь никого не волновал, никто даже толком не задержался взглядом на двух новых еле дышащих и избитых пассажирах. Вай расплатилась за билеты и свалилась на сидение, Паудер села рядом, блуждая взглядом с одинаковым растерянным страхом по людям и по окнам вокруг. Вай хотела сказать ей что-то, но не получилось, дико колотившееся сердце буквально душило ее. Она молча взяла сестру за руку. Автобус качнулся, пришел в движение. Включилось радио: прозрачный женский голос выдыхал что-то про нежное оружие и любовь. Лиззи Уиззи. "...она почти киборг, но ее песни такие настоящие". "Береги себя". Вай закрыла глаза, крепче сжала худенькие пальцы Паудер в своей ладони. У нее есть сестра и есть песня, от которой плачешь. Этого хватит, чтобы жить.