Заказ: непыльная работенка

“Финал посчастливее? Для таких, как мы? Не тот город, не те люди”. Джонни Сильверхенд

— … но здесь у нас не сраный Найт Сити. За половину работы получишь половину бабла, все по-честному. Закрываю заказ. Выругавшись, Вай дождалась, пока фиксер переведет огрызок причитавшихся ей эдди, и сунула телефон в карман. Уже начинало темнеть: в Колорадо день и ночь отличались друг от друга заметнее, чем в Найт Сити, электрическая мощь корпораций пока еще не тягалась своими рекламным многоэтажным заревом с солнцем. Если отъехать от города выше по склону, то можно было даже увидеть звезды. Не сегодня, конечно. В туалете ближайшего торгового центра Вай по-быстрому сменила пластыри на ране под ребром и переоделась, чтобы не возвращаться домой в явно покромсанном виде. Паудер такое пугало. Норма Найт Сити здесь быстро перестала быть нормой. Украденных в башне “Найт” денег им хватило, чтобы заплатить за квартиру на окраине Денвера. Отсюда было видно горы. Паудер, конечно, не помнила свою детскую мечту, но Вай, впервые встав у окна и глядя на голубую гряду далеко впереди, радовалась за них обеих так, что хотелось реветь и смеяться разом. Паудер не радовалась, но и не возражала: ни против незнакомых голых стен, ни против грохота музыки в баре напротив и бессонного гула тачек и роботов, патрулировавших соседние улицы. Она как будто даже собственное тело еще не обжила до конца: Вай порой замечала, как ее взгляд растерянно блуждает по ее собственным рукам и коленям, как она сидит, прислушиваясь к чему-то внутри себя, словно к грохоту в подарочной коробке, под крышкой которой явно что-то катается. В такие моменты она брала сестру за руку, пыталась пошутить или просто несла беззаботную чушь про все, что попадалось на глаза, наполняя ей эту коробку чем-то хоть малость хорошим. Остальное хорошее стоило денег, и Вай бралась за любую работу, от шахт до заказов местных фиксеров. Спасибо Джейсу, ее руки много на что годились. Что случилось с самим Джейсом, с Ариной и “Найт Корп”, она не выясняла, не смотрела новости и не вспоминала о Найт Сити, как о кончившемся сне, но в новых снах совесть жгла ее глазами Мэл. Спала Вай мало, ждала, что “Найт” ее выследит, что дверь срубит с петель раскаленный клинок богомола, или в окна воткнутся лучи полицейских фонарей. Что Паудер исчезнет. Но ничего не происходило. Только изредка они обе просыпались от ее кошмаров, и тогда Паудер перебиралась со своего матраса ближе к ней и молча прижималась к ее плечу или выписывала прядью своих волос какие-то завитушки у нее на руке. Любила ее, чужую и незнакомую, в ответ на заботу, как прикормленный кот. В первый раз уходя искать работу, Вай боялась, что вернется в пустой дом, но Паудер никуда не делась и не сделала ничего страшнее попытки приготовить обед вслед за указаниями из рекламы местного супермаркета, положив вместо салатных листьев чипсы. «Они тоже хрустят же!». Вай улыбнулась воспоминанию и, помедлив, завернула в местный пафосный супермаркет за настоящими салатными листьями. Заработанное у нее тратилось быстро: на все, что нравилось Паудер, а нравилось ей буквально все подряд, с отмытым от опыта детским восторгом: футболки с блестками и химозно-фруктовый “Оргиатик”, помоечные коты и ароматические свечки, помада самых диких цветов и зеленый салат. Из прошлого у Паудер сохранилась только любовь рисовать, и, когда Вай добыла ей маркеры, она малевала столько, что иногда засыпала прямо на рисунках, они были в доме повсюду: маниакально однообразные и слишком детские, как в старых ужастиках. Когда рисунки ей надоели, Паудер стала использовать их, рекламные листовки и все подряд бумажное, чтобы складывать неуклюжие оригами собственного сочинения. Вай нашла ей видео, как какая-то девица на фоне логотипа "Арасаки" учит зрителей этому «восхитительному японскому искусству», и Паудер уцепилась за идею из рассказанной там легенды: сделать тысячу бумажных журавлей и загадать желание. Вся их комната была засыпана этими птицами из журнальных страниц и листовок с рекламой пиццы. Если к вечеру у Вай оставались силы, она делала пару журавлей вместе с сестрой прежде, чем отключиться, но давно сбилась со счета, сколько им осталось до тысячи. Бок болел, и до дома Вай тащилась заметно дольше обычного. Когда она вошла, сестра дремала на матрасе под окном, окруженная баррикадой журавлей. — Девятьсот семьдесят три! — сонно объявила она, подняв голову на звук шагов. Вай улыбнулась. — Круто. Что загадаешь, когда мы закончим? Паудер загадочно улыбнулась: — Это секрет! Сдвинув кучку журавлей, Вай села с ней рядом и с наслаждением рухнула спиной в подушки, но стикер на стене рядом напомнил ей, что у них до сих пор глючит поломанная вентиляция. Она вздернула себя обратно на ноги: — Я схожу к Теду, пусть глянет на кондей. Но Тед, ближайший знакомый ей техник, на стук в дверь не отреагировал. Бухает в "Светляке", как обычно. Придется подождать. Вай вышла из дома и села на ступеньки. Ядрено-красный закат почти догорел, грел ей лицо уже слабеющим ржавым заревом. В баре через улицу громогласно хохотала пьяная компания, смотревшая матч. Мелькнула мысль зарулить туда и перевести дух за парой стаканов, но не было сил. Она устала так, что еле шевелилась, и от этого изнеможения получалось какое-то свое, почти пьяное счастье: ей было зачем настолько себя загонять. Если бы сестра в ней не нуждалась, она не знала, что вообще делала бы сейчас, чего бы хотела сама. Через дорогу юркнул тощий кошак, увернувшись от брошенной из-за угла пивной бутылки. Ветер крутанул на асфальте пыльную взвесь, поволок вниз по улице мятую рекламную листовку. Вай проводила взглядом это бессмысленное движение и закрыла глаза. Холод продувал сквозь ребра, как будто она сидела здесь уже сто лет и рассыпалась до скелета, сама как все это пустое стекло и бездомные коты, флаеры ненужной рекламы вдоль дорог, из которых никто не сложил журавля. Когда она открыла глаза, перед ней стояла Кейтлин. Вай вскочила, стиснув кулаки. Вот поэтому призраки страшные: потому что на секунду заставляют тебя снова надеяться. Кейтлин выставила перед собой безоружные руки: — Я одна! Я… Я тебя искала. Левая рука у нее была неживая, дешевый неприкрытый хром с простенькой белой эмалью. "Импланты все делали бы за меня, а я хочу сама"... Вай давно запретила себе ее вспоминать, никакую: ни обескровлено-серую в черной луже на песке, ни с прижатым к груди одеялом и якобы счастьем в глазах. Ни той, ни другой больше нет. И вот Кейтлин стояла здесь, похудевшая и с синяками под глазами, в идеально выглаженной рубашке, и оказалось, что она так и не забыла, ничего. Вай справилась с голосом ровно на одно слово: — Как? — Хекс-чип меня спас. Ты меня спасла. — Кейтлин робко шагнула к ней, и Вай крепче стиснула кулаки. — В больнице сказали, наступила клиническая смерть, но чип поддерживал жизнеспособность мозга, как будто ничего не случилось. Они пытались ввести меня в кому, но искин не поддавался. Я тем же утром пришла в себя. Обошлось одной ампутацией. Она замолчала, похоже, думая, что ей что-нибудь скажут на это, но Вай молчала. Кейтлин сунула за ухо прядь волос и заговорила дальше: — Ты была права: я одна не смогла бы добраться до тех, кто вертит и бандами, и полицией. Меня пристрелил бы в спину собственный напарник, или наемник, или... И раз мне нечего делать в Найт Сити, я решила, что Кейтлин Кирамман лучше умереть. Начать заново с другими документами. Не знаю, сколько родители заплатили врачам, но им выдали свидетельство о смерти. Я… Я думала, «Найт» не станут искать тебя, если решат, что я умерла. Вай смотрела на нее по-прежнему молча, и Кейтлин сама догадалась, какой ей задан вопрос. — Я знала, что у твоей сестры серьезные покровители. Что она не киберпсихопат, не пленница, а работает на них по своей воле. Но ты не хотела об этом слышать. Ты отдала бы ей хекс-чип, а она отдала бы его "Найт", и я ничего не успела бы сделать. Поэтому я украла его у тебя. — Она посмотрела Вай в глаза почти воинственно прямо: — Прости. — Здесь ты зачем? Этот вопрос выбил Кейтлин из подготовленного равновесия. — Я искала тебя, и... — Зачем? — Ты… — Кейтлин выпрямилась и крепко скрестила на груди руки, вся сложилась в нервную аристократскую загогулину. — Я не знаю… Как… Я не поним… Ты слышала про манакинов? Это такие птицы. Вай подумала, что ослышалась. — Чего?.. А Кейлин тараторила дальше какую-то свою школьно-европейскую заумь: — Они для чего-то научились петь с помощью перьев, хотя это совсем не так красиво, как голосом, и они толком не могли летать из-за этого, у них слишком плотные кости, но почему-то им нравилось делать вот так, и ученые думали, это способно опровергнуть теорию эволюции. Выживает сильнейший, да, но не всегда ведь, иногда выбирают по-другому, потому что… оно просто нравится тебе и у этого нет причин. Нет логики в… в самой жизни! Вай слушала этот бардак, подняв брови, но против воли увлеченная тем, как Кейтлин рвут в стороны бестолковая ученость и такие же чувства, и ни то, ни другое не помогает ей с тем, что ей надо сейчас. — Я ведь тебя почти не знаю! — вскрикнула Кейтлин совершенно беспомощно, глядя на нее, на ее отросшие розово-рыжие волосы, высушенную горным ветром кожу и сквозь это — в такие глубины, что у Вай самой закружилась голова. — Но ты мне нравишься. Очень. “Зачем, почему, какого черта мне тебе верить” — Вай так ничего и не сказала, и Кейтлин перешагнула эту тишину, пьяно качнулась вперед и поцеловала ее. Вай всегда думала руками и их-то она удержала, не обняла Кейтлин в ответ, пока все остальное в ней отзывалось, ловило, тянулось навстречу, и незнакомые железные пальцы гладили ее лицо вслепую жадно и нежно. Складывали из нее тысячный бумажный журавль. — Ты со мной поужинаешь? — прошептала Кейт, млея от ужаса как подросток, не смеющий открыть глаза после первого поцелуя. — Пожалуйста. Вай сглотнула и запрокинула голову, громко стукнувшись затылком о стену. — Я хочу тонну черной икры, — выпалила она нагло, жалко и счастливо. — И ту... Ту штуку с базиликом. Кейт улыбнулась, засмеялась с тихим отчаянным облегчением. — Я угощаю.