Люди, попавшие в шторм

      — Чародейка дикой магии. Какая несказанная удача. Ты заслуживаешь награды, мальчик мой. Наконец-то и ты сделал что-то полезное.       Астариона мутит. Голос Касадора пробирает его до костей, до самого нутра, заполняет его всего, оставляя лишь пустую оболочку.       — Прелестное отродье из неё получилось, — пальцы Касадора касаются лица неподвижно замершей под приказом чародейки, сначала нежно, а потом ногти впиваются в кожу там, где половину её лица украшает узор татуировки. — Сильное и прекрасное. А от этого маленького изъяна мы избавимся.       Астарион стискивает зубы. Он знает, как это будет: Гоуди сдерет с неё кожу. Несколько дней боли, и от татуировки не останется следа. От рассудка чародейки, слишком наивной и глупой, чтобы распознать вампира в подсевшем к ней в таверне мужчине, возможно, тоже.       Ему никогда не нравились рыжие, но той ночью всё шло наперекосяк. Молодой эльф, которого Астарион приметил ранее, внезапно ввалился в «Эльфийскую песнь» не один, как всегда, а в шумной компании друзей. Сорвался с крючка, и в его сторону даже не глядел, хотя ещё прошлым вечером смущённо краснел, ловя на себе более чем красноречивые взгляды. Астарион был зол. Досада жгла хлестче кислоты, уязвлённая гордость требовала отыграться хоть на ком-то. И страх наказания лишь подстёгивал эти чувства. Тут-то и подвернулась… эта.       Щёки в веснушках, нелепая, почти детская причёска, платье без изысков, зато из добротной ткани. Она одиноко сидела в дальнем углу барочной стойки и время от времени о чём-то переговаривалась с барменом. Не флиртовала, потому что тот отвечал ей без улыбки и не кивал невпопад. Оружия при ней не было, она пришла одна и цедила кружку медовухи не первый час.       Наверное, это должно было насторожить Астариона. Она не была похожа на ту, кому разбили сердце, и не искала утешения на дне бутылки. Но она едва уловимо вздрагивала и оборачивалась каждый раз, когда за спиной раздавался скрип дверных петель, и таверну заполняли шумные шаги новых посетителей. Она ждала кого-то, ненамеренно, скорее, надеясь на встречу, чем действительно её ожидая.       Соблазнить её труда не составило. Неожиданно приветливая, лёгкая в разговоре, она охотно выпила вина, что он ей заказал, и как будто бы искренне смеялась над его шутками. Она не искала приключения на одну ночь, но смущённо краснела от каждого его комплимента и не отстранилась, когда Астарион «невзначай» коснулся её бедра.       Одинокая девочка отчаянно хотела немного внимания и ласки, и он дал их ей.       Что она была чародейкой, Астарион узнал лишь тогда, когда втолкнул её в покои Касадора. Она на удивление быстро поняла, в какую западню угодила, и Астарион едва успел отпрыгнуть в тень, когда комнату озарила вспышка солнечного света, слепящего и безжалостного к вампирам. На долю мгновения, между пронзившей его болью и инстинктивным страхом, он даже успел ощутить нечто похожее на злорадство: такого «сюрприза» не ожидал не только он, но и его «драгоценный» Мастер.       Сопротивлялась чародейка яростно. Отчаянно. Астарион не слишком хорошо разбирался в магии, дальше парочки полезных фокусов и трюков его познания в ней не выходили, но даже он ощутил, как до предела натянулись нити Плетения под пальцами чародейки. Откинув «громовой волной» от себя Касадора на несколько шагов, она, не теряя мгновения, «туманным шагом» перенеслась к окну. Брызнули осколки стекла, холодный ветер ворвался в комнату. Взобравшись на подоконник, чародейка, не колеблясь, прыгнула вниз…       — Астарион! Держи её!       Приказ, и тело подчинилось раньше, чем разум хотя бы попытался воспротивиться ему. Рывком оказавшись рядом, Астарион успел схватить чародейку и, не удержавшись на ногах, завалился вместе с ней на пол. Она закричала и начала вырываться, словно бешеная, загнанная в угол крыса. Крыса, с пылающими от магии руками. Одежда затлела на Астарионе, а за ней и его собственная кожа, и он стиснул зубы, до крови, до спазма, лишь бы самому не закричать. Он не мог, просто не мог отпустить её!       Закончилось всё быстро.       Будь она не одна, не будь она в замке, будь чуть старше, опытнее, и, быть может, у неё получилось бы сбежать. Почему-то, Астарион хотел в это верить.       Он замер, всё ещё сжимая чародейку в руках, и пальцы свело от боли и напряжения. Он не сразу понял, почему она больше не сопротивлялась.       — Ещё дольше не мог возиться, мальчишка? — недовольно прошипел Касадор, и его кинжал выскользнул из живота чародейки с коротким, отвратительным звуком. — Отдай её мне!       Пальцы, наконец-то, разжались, и Астарион повиновался. Касадор приподнял чародейку за волосы на затылке, и шпильки из её причёски звонко упали на пол. Какое-то время его Мастер всматривался в лицо чародейки, словно что-то раздумывая, в чём-то сомневаясь.       И лишь затем вонзил в неё клыки.       Прошло несколько дней, а Астарион до сих пор ощущает запах её крови, что насквозь пропитала остатки его камзола той ночью. Чувствует её тепло. И это рвёт его на части сильнее, чем не неутолимый голод и холодная воля Касадора…       …Даже после обращения её глаза остаются разного цвета. Астарион помнит их изначальный цвет лишь потому, что слишком приметными они были: холодный синий, словно зимнее небо, и темно-карий, почти чёрный, как самая беззвездная ночь. Теперь они красные, но разных оттенков: нежный коралл и кровавый кармин.       А вот её веснушки исчезли бесследно.       Отродьем чародейка действительно стала куда привлекательнее, чем была человеком.       И, глядя на неё, Астарион с горечью гадает, сколько в нём самом осталось о того эльфа, которым он некогда был.       Осталось ли от него хоть что-то.