Нарисуй меня как своих француженок

Работа в художественном училище, как и говорила Елена, и правда оказалась намного проще, чем казалась в самом начале, чем рисовало – ха! – буйное творческое воображение, и уж точно – чем мрачно фантазировал вслух Саша. Софико быстро привыкла и к необходимости стоять полчаса в одной позе, и к весёлым, немного ехидным комментариям преподавательницы, и к остальным мелочам, складывающимся в довольно занятное, почти не обременительное времяпровождение. За пару недель она успела познакомиться с большей частью группы. Вилена, очаровательно нахальная кудрявая сплетница, представила ей и большеглазую спокойную Аню, и Катю, у которой были забавная манера морщить нос и кольцо на безымянном пальце, и совсем мелкую Сашу, которую незаметно опекала вся группа. Парней среди художников-четверокурсников было всего двое – и если с Женей можно было легко и комфортно потрепаться ни о чём в перерыве, то Ярик был совершенно особенным случаем. Очень быстро она поняла, что то, как он вёл себя в первый день было лишь малой частью его чудачеств. Ярик дежурно, но при этом напропалую флиртовал с Еленой, устраивал из базовых действий целые перформансы, носил с каждым днём становящиеся всё более безумными шмотки и пытался подкармливать Софико странного вида печеньем – Женя замогильным шёпотом посоветовал ей не пробовать. Ещё Ярик рисовал как одержимый – тот самый дашин портрет, продолжавший волновать её воображение, оказывается, был нарисован его рукой. Сама же Даша оставалась для Софико главной загадкой, эдакой задачкой со звёздочкой – и решения к ней не было ни на одном сайте с готовыми домашками. Она была неизменно очаровательной, улыбчивой и очень дружелюбной – в их переписке педантичной старостой были закреплены расписание и просьба не бояться писать насчёт всех возникающих вопросов, она таскала Софико в буфет стоило ей заикнуться о том, что она голодна, и порой щебетала о чём угодно, ненавязчиво вовлекая её в общий разговор. Но Софико упрямо ощущала её отрешённость – Даша словно, идя на расстоянии меньше протянутой руки и болтая о чём-нибудь незначительном, оставалась на расстоянии. Словно приближалась не приближаясь. В Даше как будто странным образом соединялись лёгкость и задумчивость, приветливость и отчуждённость – и Софико бесконечно манил к себе этот её контраст. Дашу хотелось разгадать, разобрать по составляющим словно сложную мозаику, понять – почему она, внешне открытая как книга, при приближении оказывалась книгой на незнакомом языке. Софико нравилось за ней наблюдать – за тем, как Даша прикусывала кончик карандаша, высовываясь из-за мольберта, чтобы на неё посмотреть, за тем, как она широко и ярко улыбалась, как будто эта улыбка превращалась во всю неё разом, за тем, как она сосредоточенно и вдохновенно выводила на бумаге что-то, что видела только она сама и часто стоящая за её спиной Елена. Елена вообще, казалось, опекала их с Яриком немного сильнее, чем остальных – и это при том, что к остальным она относилась едва не как к родным детям. Наверное, дело было в том, что они оба, удивительно друг на друга не похожие и при этом неуловимо одинаковые, писали у Елены диплом. Об этом ей рассказала сама Даша – потом она, словно не желающая говорить о чём-то личном, весь перерыв болтала о техниках и инструментах, необходимых для её работы. А Софико смотрела на то, какие у неё были немного усталые, но светлые до прозрачности глаза, и едва ли знала хотя бы половину слов – но слушала так внимательно, как будто от этого зависела её жизнь. Она сама не до конца понимала, почему дашины рассказы, несмотря на кроющуюся в них отрешённость, привлекали её сильнее всего остального в училище, но раз за разом попадала в ловушку звонкого, немного детского, неуловимо теплеющего голоса. В тот день она по как-то незаметно появившейся и успевшей прижиться привычке рассматривала дашин портрет, в очередной раз поражаясь чужому мастерству. Даша на картине была точно живая – казалось, если дотронуться, можно ощутить прохладную мягкую кожу. Не то чтобы Софико хорошо знала, какая на ощупь её кожа, – после того, как Даша буквально лепила нужную позу из её тела они всего несколько раз случайно сталкивались руками или плечами, – но неожиданная мысль пустила по плечам странные мурашки. – У Ярика с Дашкой в прошлом году было что-то вроде парной курсовой, – поделилась откуда-то из-за её плеча Вилена. Софико от неожиданности вздрогнула – та подошла очень тихо, хотя обычно очаровательно цокала каблуками, предупреждая о своём приближении всех окружающих. Вилена ей нравилась. Смешливая, знающая все сплетни и одновременно умудряющаяся оставаться в самых тёплых отношениях со всеми сразу, она производила впечатление с первого взгляда. Они с Дашей были немного похожи в своей дружелюбной приветливости – но непосредственность Вилены не шла с дашиной тщательно спрятанной скрытностью ни в какое сравнение. С ней было легко и просто – ни капли такой непонятной и такой интересной загадки. Софико кивнула и, скрестив пальцы в кармане тёплой кофты, – в училище становилось всё прохладнее, и в перерывах она всё чаще накидывала что-то поверх платья, – спросила напрямую. – А где дашина работа? – она приподняла брови и улыбнулась, стараясь выглядеть как можно спокойнее. – Ни разу её не замечала, раз уж они парные... Правда была в том, что она за две недели так и не нашла её рисунков, как бы ни старалась вглядываться в неровные размашистые подписи, и в ответ на прямые просьбы натыкалась на неизменные ироничные, но вполне очевидные отказы. Портрет самой Софико же Даша убирала в сумку так быстро, что заглянуть не успел бы и самый быстрый человек на земле. Просить показать после этого было как-то неловко – и слова снова застывали несказанными на кончике языка. Вилена пожала плечами, хитро, как-то по-лисьи улыбаясь – Софико бы подумала, что с этой девушкой стоило быть поосторожнее, если бы не успела наслушаться тёплых рассказов. В группе художников атмосфера вообще была до смешного располагающей и неуловимо напоминала семейную. Здесь, в этой студии, после обязательного обмена любезностями с Максимом Анатольевичем, Софико чувствовала себя так, будто все проблемы и неприятности оставались за порогом. – Дашина работа в коридоре висит, – хмыкнула Вилена, вырывая её из размышлений. – Показать? Софико раздумывала всего секунду прежде, чем согласно кивнуть. Даша почему-то отшучивалась – что ж, это было её правом, но отказываться от возможности, наконец, удовлетворить подпитываемое чужими отказами любопытство было бы по меньшей мере глупо. Портрет Ярика, написанный, кажется, маслом, висел едва ли не на самом видном месте. Софико и до этого замечала его здесь, не приглядываясь, просто пробегая глазами мимо. Видимо, зря. У Даши даже подпись была идеальная, тщательно выведенная в углу холста и отличающаяся от небрежной подписи Ярика до рези в глазах. Манера у них тоже была совсем разная – Даша рисовала не менее вдохновенно, но гораздо более академично. Если рисунок Ярика был похож на живую, нервную стихию, заключённую в строгие линии дашиного силуэта, то Даша напротив словно заключала его кипучую натуру в яркую пёструю чёткость. Софико не смогла бы сказать, что восхищало её больше, даже если бы её попросили это сделать. Но кое-что общее – оба портрета явно были написаны с бесконечной щемящей нежностью. Она сквозила и в карандашных, притворно небрежных штрихах, и в тщательно прорисованных цветах. Софико вдруг задумалась, анализируя то, о чём не удосужилась подумать до этого. Даша и Ярик друг с другом явно общались гораздо темнее и ближе, чем с и без того сплочённой до смешного групой. То, как они подшучивали друг над другом; то, как заботливо Даша напоминала ему, увлечённому работой, о конце занятий, и то, как трепетно Ярик помогал ей надеть пальто; то, как часто они уходили вместе после занятий и как увлечённо шушукались о чём-то известном только им; то, как трогательно они то и дело держались за руки – всё это и само по себе наталкивало на определённые, очень простые выводы. А уж в сочетании с картинами... Софико сама поразилась тому, как больно в груди кольнуло от мысли о том, что эти двое наверняка были вместе. Вилена стояла рядом и тоже внимательно рассматривала картину, словно не видела её до этого, наверняка, тысячи раз. Софико прикусила губу. Одно дело – увидеть картину девушки, которая учится на художницу. Другое – совсем бестактно влезать в чужую личную жизнь, лезть в которую у неё не было никакого права. В конце концов, кто она им обоим такая? Просто натурщица, почти что наглядное пособие. Не будешь ведь рассказывать черепу отца Гамлета о своих романах. Но Ярик с картины смотрел со слишком очевидным теплом, слишком отчётливо зарисованным нервными холодными руками. И она решилась. – А Ярик с Дашей они же, ну... – она замялась, смяла в руках подол платья, – вместе? Вилена повернулась к ней, улыбаясь всё той же лисьей улыбкой, и у Софико вдруг появилось отчётливое ощущение, что та знает гораздо, гораздо больше, чем она сама. – Куда там, – по-доброму усмехнулась она, и Софико поняла, что сама от себя не ожидала такого облегчения, которое охватило её после этих двух слов. А Вилена вдруг разоткровенничалась, нервно заломив изящные пальцы: – Я, знаешь, когда сюда перевелась – я вообще думала, что Ярику... ну... девушки не нравятся. А потом Анька на какой-то пьянке проболталась, что они с ним на первом курсе встречались. Так что чёрт его вообще разберёт. Но с Дашей у них дружба до гроба, это вот я точно знаю. Софико надеялась только на то, что её облегчённый выдох был не слишком заметен. То, что она сама не до конца понимала, – или упрямо не хотела понимать – почему мысль о том, что Даша и Ярик были только друзьями, так сильно её успокаивала, не значило, что Вилена не могла понять это как-нибудь по-своему. Та понятливо не стала спрашивать ни о чём – не то и правда не заметила, не то мастерски сделала вид. Но от темы далеко уйти всё равно не вышло – Вилена подмигнула ей и уставилась своими огромными любопытными глазами. – А у тебя с этим как? – капельку насмешливо спросила она. Софико удивлённо подняла брови – слишком уж знающий вид был у неё. Сама же она о своей личной жизни знала только то, что она начала тухнуть и пованивать ещё в прошлом тысячелетии. Вилена в ответ подняла руки, словно сдаваясь: – Я видела, как тебя встречал какой-то парень после прошлого занятия. Софико едва удержалась от того, чтобы хлопнуть себя по лбу. Ну конечно, как ещё можно было понять это незнающему человеку... Она немного виновато вздохнула и кривовато улыбнулась. – Это Сашка, – протянула она так, словно тщетно надеясь, что этим всё можно объяснить. – Он мне... Типа... Лучший друг, короче. На самом деле, Сашу она воспринимала едва ли не как старшего брата – но это хотелось оставить себе. По крайней мере, пока. Вилена посмотрела на неё странным взглядом – как будто убеждённым, но не до конца. – Он выглядел старше тебя, – пожала она плечами, и Софико с трудом сдержала смех. "Ты даже не представляешь, насколько" – весело подумала она. Но посмотрела на Вилену умоляюще – рассказывать эту историю пришлось бы с самого начала. Она же по-прежнему немного болела – теми противными отголосками, как ныл старый перелом. Вилена, видимо, отлично умела читать по глазам – или просто отложила этот разговор на будущее. Скорее всего, верным был второй вариант – потому что стоило ей изобразить закрытый на ключик рот, руки Софико чуть ниже локтя торопливо кто-то коснулся. – А я тебя ищу, – выдохнул знакомый высокий голос, от которого улыбка сама собой неудержимо ползла на губы. Софико обернулась. Даша в этот раз собрала волосы в хвост – это делало её немного старше и ещё строже, но Софико всё равно как зачарованная уставилась на чуть тронутые румянцем острые скулы. – Зачем? – поинтересовалась она капельку виновато. Запоздало пришёл стыд – мало того, что это дашину личную жизнь она, почти чужая, обсуждала с кем-то, так её ещё и спалили прямо возле картины, которую показывать явно не горели желанием. Впрочем, судя по тому, каким рассеянным взглядом Даша скользила по стенам и лицам, она вряд ли собиралась говорить что-то по этому поводу. – У нас выставка через пару недель, – с какими-то просительными интонациями ответила она, – а у меня в последний момент отказался натурщик. Я думала, если ты до сих пор здесь, может, ты поможешь? Мне нужно будет только твоё лицо, глаза ещё отдельно. Софико вдруг подумала: она вполне могла бы отказаться. За это, в отличие от позирования в классе Елены, ей вряд ли кто-то заплатит – даже если Даша предложила бы, она бы ни за что не взяла от неё деньги. Даша, кажется, тоже это вполне понимала – и от того выглядела так, словно заранее была готова к отказу. Конечно, какой нормальный человек захочет тратить ещё несколько часов своего времени на то, чтобы посидеть в одной позе, глядя куда-то в пространство и чувствуя, как затекают ноги... – При одном условии, – заговорщицки протянула Софико. Даша продолжала на неё смотреть, но в её взгляде теперь поселилась какая-то хрупкая недоверчивая надежда. – Ты покажешь мне то, что рисуешь. Даша выдохнула с таким облегчением, что Софико просто понадеялась на то, что сама она была хотя бы немного менее очевидной пару минут назад. – Могу даже на выставку тебя бесплатно пригласить, – пообещала она, сияя благодарными глазами. И Софико вдруг показалось, что лёд, окружавший Дашу как будто со всех сторон, немного тронулся – эти трещины выдавали и немного покрасневшие щёки, и искры в глазах, и быстро-быстро трепещущие ресницы. И ради этих трещин – ради этих трещин она, кажется, готова была даже ночевать в училище. Шагая за размашисто, торопливо идущей по коридорам Дашей, Софико решилась на очередной вопрос – справедливо рассудив, что она и без того узнает ответ через считанные минуты: – И что там на этот раз? Даша дёрнула худыми, неуловимо трогательными плечами, которые так и хотелось укрыть пледом или хотя бы шарфом – кажется, Софико начинала понимать Ярослава, то и дело стремящегося укутать её потеплее. – Пастель, – хмыкнула она, без труда поняв безликий, обобщённый до безобразия вопрос, своим обычным лёгким тоном, но что-то в нём было такое, от чего хотелось улыбаться самым дурацким на свете образом. Софико фыркнула, прогоняя эти мысли подальше и против воли коварно сощурившись. – Вот так сразу? – подмигнула она, подпуская в голос грузинский грубоватый акцент. У дашиного низкого хвоста было ещё одно – совершенно замечательное на взгляд Софико – свойство. В отличие от распущенных волос он никак не мог скрыть покрасневшие, словно борщом облитые раковины чужих ушей.