One of a kind

В окружении брендовых коробок, перевязанных атласными лентами конвертов и неискренних поздравлений Субин чувствует себя Дадли. В голове мелькает ироничная мысль устроить тупую истерику и заставить всех пересчитывать подарки, прям как в книжке, но ему не настолько скучно чтобы прослыть городским сумасшедшим среди своих вроде как друзей — детей бизнес партнёров отца, подруг матери по фитнесу, йоге и салону красоты, юных моделей и в большинстве своем бездарных певцов. Всех, кого не стыдно показать прессе и отметить в инстаграмном посте. Всех, кого его настроение и желание просто нормально поспать волнует чуть меньше, чем состояние акций яндекс-лавки на фондовой бирже. Он вздыхает, напоминая себе, что у него все ещё праздник, профессионально улыбается и благодарит всех за то, что смогли разделить с ним этот день. — Совращеннолетний, — парень в голубой футболке радостно гогочет собственному остроумию и пихает его локтем под ребра, мол, посмотри, как я шутканул. «Я его хоть раз до этого встречал?..» Субин подавляет вздох и молча ищет сочувствия у смущенной девочки по правую руку от себя. Она, однако, игриво улыбается и накручивает на палец локон осветленных волос. Покрас хороший — в три тона, мягкое мелирование, переливающееся под электрическими лучами фонарей и гирлянд, освещающих площадку перед бассейном. Вздохнуть хочется все больше, но пока нельзя — сейчас вынесут пятиярусный торт с какой-то хуйней из хуйни в качестве украшений, все поулюлюкают, отгрызут себе по кусочку, приглашенный фотограф сделает снимки, которые хоть сразу в журнал севентин, а потом, основательно уже набухавшись, дорогие гости поползут по парочкам искать укромные уголки и отгрызать кусочки уже друг от друга. Стандартный сценарий его праздников с тех пор, как родители решили, что он уже слишком взрослый, чтобы отмечать праздники с ними. Это, наверное, даже мило с их стороны, если бы они хотя бы удосужились спросить — а нужен ли ему весь этот шум и полон дом хер пойми кого с одинаково дорогими коробками в качестве подарков и одинаково самодовольными лицами. Субину сегодня восемнадцать. И если бы вы знали, насколько ему похуй на все происходящее, вы бы заплакали. *** — Ходи уже, хватит сиськи мять, — лениво морщит нос Ёнджун. Он взгрел Еына в карты уже дважды, и по договоренности третья партия должна была быть последней. Играл пацан неплохо, но стоило продуть пару ходов, начинал нервничать и раздражаться, переставая нормально просчитывать дальнейшие действия. Ох уж эти богатые детки, привыкшие, что все достается им с полпинка. Ёнджун прячет ухмылку, кроя бубнового короля козырным. — Расплачиваться как будем? Еын морщится и дует губы совсем по-детски. — Ну и какое у тебя там желание? — неохотно спрашивает он. Стоит отдать ему должное, проигрывает он достойно и не пеняет на читерство и крапленые карты. — Только ничего противозаконного. И целоваться я с тобой не буду. Ёнджун заходится хохотом. — Смотри, чего удумал, противный извращенец! За честь поцеловать мое прекрасное лицо тебе пришлось бы в долларах доплачивать. — Я извращенец? Я видел, как ты с парнями сосался! — возмущённо бухтит Еын. — Так то с парнями, а то с тобой, — безмятежно отвечает Ёнджун, но тут же кладет успокаивающую ладонь на плечо вскинувшегося собеседника. — В общем, жопе твоей сегодня ничего не грозит. Угости-ка меня лучше обедом где-нибудь не в забегаловке, а то я не ел реально классной еды с тех пор, как твой батя запретил твоей матушке угощать меня в перекур. — И правильно запретил, нехер объедать порядочных людей и сбивать с пути мать семейства. И сегодня я никуда тебя повести не смогу, мне через два часа надо быть на тусе, рассказывал же. Ёнджун молчит пару секунд, но неплохо знающий его Еын сразу замечает мгновенно разгорающиеся хулиганские огоньки в его глазах. — Чего бы ты там ни задумал — я против! — категорично заявляет он. — А тебя и не спрашивают, ты мне должен желание, — снисходительно ухмыляется Ёнджун и заявляет без перехода, — поэтому через два часа на тусу ты идёшь со мной, как с твоим +1. На лице Еына отражается неподдельное страдание. — Да ну не-ет, — тянет он неверяще. — Ты же не серьезно. — Посмотри в эти честные глаза, — с кротостью жертвенного агнца отвечает Ёнджун и издевательски хлопает ресницами. — Я планировал взять с собой Мартину! Мар-ти-ну! — по слогам, как умственно отсталому поясняет Еын. — Разворот в Teen Vogue Korea за прошлый месяц! Прекрасные ноги от таких же восхитительных ушей! Мартина! — он поднимает палец вверх, чтобы подчеркнуть весомость заявления. — А вместо этого я должен буду притащить чела, который чистит наш бассейн?! Ёнджун только плечами пожимает с выражением абсолютного превосходства на лице. «Не я три партии подряд въебал» — крупными буквами читается на его хорошенькой мордашке. — Я попрошу маму тебя уволить, — не желая сдаваться так просто, обиженно бурчит Еын, хотя они оба прекрасно знают, что никого госпожа Чхве увольнять не станет. — Сердца у тебя нет. — И денег на оплату сразу и коммуналки, и жратвы, — беззаботно отзывается Ёнджун, нимало не озабоченный ситуацией «богатые тоже плачут». — Может найду на этой твоей тусе себе тяночку с богатым батей и буду как сыр в масле копаться. — Кататься, — фыркает Еын и тянется за мобильным, запрашивая видеочат с этой своей тинвоговской девочкой. Девочка, выслушав сложившуюся ситуацию, смеётся невероятно счастливо для человека, компанию которого только что променяли на общество обслуги и просит позвать Ёнджуна к экрану, чтобы самой посмотреть «в эти бесстыжие глаза». Ёнджун идёт. После недолгого осмотра, она удовлетворённо кивает и выдает убеждённо: — Ну, я бы тебя на него тоже променяла, так что все честно. Не беспокойся, я напрошусь второй к Черен-и, — обещает она, и снова хихикает. — Совет да любовь вам, мальчики! Нисколько не смутившийся Ёнджун играет бровями и посылает воздушный поцелуй в ответ. Экран смартфона гаснет. Еын обречённо вздыхает. — Месяц ее обхаживал… — качает он головой. — Ненавижу тебя. — Мы оба знаем, что это неправда, — примирительно гладит его по голове Ёнджун. — Кстати, а раз я сегодня Золушка, мне полагается платье и туфельки из гардероба моей крестной матушки? — Ага, щас! — мстительно фыркают в ответ. — Пусть тебе принц покупает, к которому на день рождения напросился. *** Ёнджун идет в своем и особо не парится, потому что как говаривал его лучший друг и по совместительству долбоеб Бомгю — «Кроссы у нас, может, и дешманские, зато лица просто на миллион». Первое впечатление «Ебать, богато» остается с ним надолго, особенно когда Еын с лицом «Моя работа здесь закончена» делает ему ручкой и просит вежливо «Если кто-то будет узнавать, с кем ты пришел, ты меня не знаешь». — Так и представляю, подходит ко мне какой-нибудь бодигард того тела, у которого дэрэшка сегодня, спрашивает ласково «Мальчик, ты чей?», а я ему, сразу же «Я не знаю Чхве Еына!», — бормочет Ёнджун сам себе, стратегически продвигаясь сквозь толпу разнаряженных людей поближе к столам, ломящимся от тарелок с деликатесными закусками, каждая из которых выглядит так, будто ее вручную сворачивал Гордон Рамзи. Официант, одетый, несмотря на жару, в плотный форменный костюм и черную медицинскую маску, закрывающую большую часть лица, ненавязчиво интересуется: — Желаете Мартини Фиеро? Опешивший Ёнджун не сразу понимает, что обращаются к нему, но быстро отходит от удивления и великосветски кивает, позволяя налить себе мартини в искрящейся чистоты бокал и украсить долькой лимона. — Мальчик, водочки нам принеси, — бормочет он, убедившись, что отошел на достаточное расстояние от официанта, и нагребает на свою тарелку по пять штук каждого вида закуски, которая только попадается в поле его зрения. Сунув в рот первый же кусочек, он прикрывает глаза, наслаждаясь тем, как она тает на языке и ощущает любовь к жизни, играющую в нем с особой силой. — Господи, так вот оно как, быть богатым? — он с трудом удерживается от того, чтобы не застонать от удовольствия, пока сует в рот второй рулетик из прошутто, хотя не успел еще дожевать первый. — В следующем перерождении я должен стать как минимум Клеопатрой за то, что упускаю такие земные удовольствия на этом кругу жизни. *** Выясняется, что бухая золотая молодежь ничем не отличается от прочей — какой-то там тиктокер падает в бассейн, его вытаскивать бросаются два фитнес инструктора и один начинающий айдол, три дочки неопределенных чеболов льют вискарь из горла в горло четвертой и орут «Пей, пей, пей, пей!», а Субин, сидя в плетеном кресле у бассейна задумчиво делает ставки сам с собой — захлебнется или нет? Когда он уже подумывает вспомнить номер неотложки, его осторожно трогает за плечо дворецкий и интересуется, заказывал ли молодой господин пиццу, «потому что у ворот стоит фургончик пиццерии и не знает, куда выгрузить одиннадцать коробок». Субин пиццу не заказывал, но ему восемнадцать уже несколько часов, поэтому он ничему не удивляется и орет, без особой надежды: «Пиццу кто заказывал? Ребят? Кто пиццу хотел?». Хозяин пиццы не находится. Субин подавляет вздох. — Оплати с кредитки для хозяйственных нужд, — просит он. — Я потом сам маме объясню. — Нет нужды, — качает головой дворецкий. — Заказ оплачен. Мне попросить персонал разложить пиццу на столах? — Прямо на закуски от кейтеринг-службы? — Субин раздраженно морщит нос. — Оставьте на кухне. Если кто-то настолько хотел почувствовать себя итальянцем — пусть идет на запах. Потом горничные заберут, или кто-то еще из стаффа, что останется. В ответ он получает очередной вежливый кивок и пожелание приятного вечера. Можно было бы, в принципе, пойти и попробовать пообщаться с людьми, но настроение на остросоциальное совсем не тянет, а от мощных басов и подбадривающих выкриков диджея в левый висок начинает вкручиваться сверло тупой ноющей боли. «Не вздыхаем», — мысленный выговор самому себе звучит твердо и непоколебимо, — «поспать в таком балагане все равно не получится, поэтому стоит расслабиться и хотя бы пытаться получать удовольствие». Он пару секунд взвешивает альтернативу таблетки от головной боли или яркого коктейля от приглашенного бармена, а потом пожимает плечами. — Пина колада выгодно отличается от нурофена тем, что на поверхность нурофена поместится слишком мало взбитых сливок, — почти бодро бормочет он и выдвигается навстречу судьбе. И алкоголю. *** В окружении ярких людей, ярких, мигающих неоном, декораций, ярких коктейлей, Ёнджун чувствует, будто незаметно сам для себя совершил прыжок в стратосферу: все воспринимается очень ярко, но в то же время, как бы на периферии сознания, наблюдающим сам за собой со стороны. Биты стучат в ушах, а сердцебиение словно подстраивается, подталкивает — танцуй, забудь обо всем. Он танцует. Самозабвенно, так, что вокруг него даже выстраивается небольшой кружок улюлюкающих людей — девочек, преимущественно. Ему протягивают руку, он ее принимает и на пару куплетов обнимается с кем-то даже, ему не жалко, ему очень хорошо. Даже когда у какой-то рандомной девчонки сдают нервы под натиском текилы и она рыдает ему в плечо, он просто гладит ее по голове утешающе и снова вспоминает книжку «Богатые тоже плачут», которую сто раз видел у бабушки на полке в ее домике с интерьером из середины прошлого века, а потом ненавязчиво сдает на поруки какому-то чопорному челу в черно-белой униформе. Его уже слегка клонит в сон, а диванчик в одной из зон отдыха для гостей выглядит вполне гостеприимно. «Я хозяина до сих пор даже не видел, обслуге насрать, меня точно не заметят, просто немножко отдохну» *** — Ты не понима-аешь, — продолжает всхлипывать Сохи. Сохи — дочка маминой лучшей подруги, с которой они без особого энтузиазма тусили на большинстве общеродительских приемов, пока не стали достаточно взрослыми и умными, чтобы научиться нормально с них косить. Субину ее вручил дворецкий, отчаявшийся решить проблему мирным путем — через закуски и влажные салфетки, потому что размазавшийся макияж было уже не спасти. — Куда мне, — он настроен миролюбиво и вникать особо действительно не планирует, поэтому не в курсе, что у нее случилось. — Не всем же быть понятливыми. — Я его люблю-у-у! А он обману-ул! Субин возводит глаза к небесам и на секунду задумывается, где в своей жизни он свернул не туда. Возможно стоило родиться в семье шакалов, где к нему не было бы никаких общественных ожиданий, а из рода деятельности разве что до конца обгрызть ногу какой-нибудь лани. — В чем обманул? — интересуется он, потому что надо уже хотя бы что-то сказать. — Я думала, у нас настоящие чувства, чуть с мамой из-за него не разругалась, потому что она говорила, что ему только деньги нужны. Он так ухаживал… А потом оказалось… Оказалось!.. — она прерывается на то, чтобы шумно высморкаться и Субин слегка морщится, — Оказалось, что у него таких как я еще две! И проверял он не силу наших чувств, а у чьего папы нефтевышка больше! Урод! Сохи в сердцах кидает свой бокал в стенку, а Субин меланхолично наблюдает, как изящная, тонкой работы стеклянная ножка катится по паркету. — Я думал, у всех наших еще лет с двенадцати иммунитет на потенциальных бесприданниц и голодранцев? — иронично хмыкает он. — Ты сама таких пачками отшивала, кто пытался выведать, настоящая ли у тебя Биркин. — Говорю же, — горько усмехается она, — ни черта ты не понимаешь. Вот влюбишься сам, тебе будет без разницы, знает ли она вообще, что такое Биркин. Субин наблюдает, как она цокает каблучками к выходу из комнаты, явно сочтя разговор исчерпанным и скептически фыркает. — Так и представляю себе эту картину трогательной моей влюбленности в садовника или горничную, или еще какую обслугу, в лучших традициях женских романов, — бормочет он скептически ей вслед, без всякой надежды быть услышанным. — Ты бы лучше с такой фантазией к сдаче итоговой аттестации подходила, Мин Сохи. *** Вечеринка сворачивается уже ближе к пяти утра, когда самые крепкие тусовщики растаскиваются по машинам с личными водителями, как детсадовцы по горшкам перед тихим часом, и Субин, облегченно вздохнув, отпихивает носком ботинка с дороги разноцветные резиновые шарики и обрывки длинных конфетти из фольги, и идет на кухню, чтобы в последний раз на сегодня побыть ответственным человеком и выпить перед сном воды с растворенной шипучкой аспирина. Ёнджун же, невзирая на мнимую «невозможность отдыха в таком балагане» вполне комфортно выспавшийся, вздрагивает на звук рывком открывшейся кухонной двери и таращится на вновь прибывшего с видом разбуженной совы. Субин берет смысловую паузу, оценивая открывшуюся картину хорошенького пацана, потирающего заспанные глаза свободной от куска пиццы рукой, и реагирует стандартно — озадаченным хмыканьем. — Ты кто? Пацан жестом просит проявить терпение, пока дожевывает те полкуска, что уже успел запихать в рот и хлюпает колой. — Я Ёнджун, — фамилию он предпочитает опустить, просто на случай, если незнакомый парень с внимательным взглядом потом решит забрать его бессмертную душу или что-то в этом роде (Ёнджун смотрел оба сезона Темного Дворецкого с экстрами, он многое повидал). — Ты сам-то кто? Если что, пиццу груша-горгонзола я уже почти доел, но вон в той коробке есть с пармской ветчиной и базиликом. Секундное замешательство легче всего скрыть тихим смешком. Этот Ёнджун, судя по всему, ни сном, ни духом, на чей праздник пришел — неужели одна из айдолок притащила секретного парня и забыла его на кухне? Или это тот самый печально известный альфонс Сохи? — Меня зовут Субин, — он передвигается к кухонным шкафчикам за аптечкой и звенит ложечкой по стенкам стакана, помогая шипучке быстрее раствориться. Искоса, аккуратно, он наблюдает за тем, как неожиданно задержавшийся гость неторопливо дожевывает свой кусок, будто на своей собственной кухне расслабляется. — Я здесь работаю.