Эстетика абсурда

— Стоп! — резко затормозил на втором этаже Антон Андреевич, остановив за спинку кресло с девочками и ловко ухватив за руку Серёжу, чтобы тот не попытался убежать. — На сегодня беговые упражнения закончены. Всем пятерки. — Правда поставите? — насмешливо улыбнулась Катя, заглянув Антону в глаза. — Правда, — подтвердил тот, тоже посмотрев на девочку и не сдержав порыва, погладил по голове. — Ребят, послушайте меня, пожалуйста. Не знаю, что вы там себе успели надумать, но я честно сожалею. Прошу, поверьте, я не хотел никого из вас задеть или обидеть, просто разозлился и не обдумал свои слова. Я знаю, что оправдание так себе, но… Обещаю в будущем контролировать свои эмоции и справляться с ними более адекватно. Некоторые считают, что извиняться унизительно, особенно перед учениками. Но Антон никогда не видел в этом ничего зазорного. Если неправ, то попроси прощения и больше так не делай, перед кем бы ни был виноват. Тем более, что ученики берут пример с педагогов, а воспитать из них достойных людей — их основная задача. — Все в порядке, — отмахнулась Катя. — Да, мы на вас больше не обижаемся, — подтвердил Стас. — Я тоже, — кивнул Дима, извиняюще посмотрев на Серёжу. Матвиенко в ответ грозно зыркнул и демонстративно отвернулся, показывая свое отношение к поступку друга. Он понимал, почему Позов так быстро простил классного руководителя, и на друга зла не держал. Оксана ведь тогда в спортзале была права, и Серёжа знал это. Девушка, как и Арсений Сергеевич, умела просчитывать ходы наперед, умело предугадывая развития событий. Матвиенко и сам уже не обижался на Шастуна, но осадок все равно остался. Раны на душе болели, не давая забыть о поступке учителя. Напоминали о том, что предавшему один раз, ничего не стоит предать во второй. — Вы нас тоже простите, — отозвалась Оксана, вскочив со стула и обняв Антона Андреевича. Катя в стороне не осталась, прилипнув рядом. Мальчики свой порыв сдержали, решив, что обниматься посреди коридора, пусть и опустевшего, не лучшая идея. — Мы больше так не будем, — заверил Стас. — Серёж, а что ты скажешь? — обратил внимание на молчавшего парня Антон, но ответить тот не успел, его прервал звонок телефона. — Минутку… — Шастун, не выпуская Матвиенко, выудил из кармана гаджет. — Арс? Слушаю. В тишине отчётливо раздался разгневанный голос директора, вынудив ребят неловко переглянуться. — Шастун, б…лин, — закричал директор, на фоне грохота и визжащей математички, запнувшись на втором слове, лишь чудом не оговорившись. — Шастун, — перебив директора, рявкнул в трубку педиатр, — tu es où?! — Немедленно тащи свой зад сюда, —гаркнул Попов, судя по ругательствам на французском, отпихнув друга от телефона, — и забери этого монстра, которого притащили твои подопечные. — Э… Да, я уже… — растерянно протянул физрук, не догоняя, о чем толкует директор, и беспомощно уставился на учеников. — Бля-я-я, — философски протянул Дима, не смущаясь присутствием преподавателя, — мы Снежка забыли. — Кого? — Барана, — резко пояснила Катя, недогадливому классному руководителю. — Тогда шуруйте за своим Снежком, а то мы так без директора останемся, — сбросив звонок, поторопил Антон, наконец осознав весь масштаб совершенной оплошности, — и дуйте домой нафиг, все равно мой урок. Отпускаю. Хватит с вас сегодня. И с меня тоже. Отвлечешься на минуту, а вы по кирпичикам здание растащите. Опять вся школа на ушах. Даже до директора добрались. — О-о-о! Фортануло! — обрадовался Стас, в предвкушении потерев ладони. — Друга сначала своего рогатого заберите. А Дима с Серёжей и вовсе задержатся, иначе Павел Алексеевич мне голову оторвёт, если вы сегодня ему кровь не сдадите. Вампир хренов! Сережа ощутимо вздрогнул, искренне надеясь, что это осталось незамеченным, но усилившаяся хватка классного руководителя на его руке говорила об обратном. — А Снежка, кто заберёт? — возмутился Дима. — Мне его ещё бабушке вернуть надо. — Да отведем мы твоего барашка, отведем, не волнуйся, — махнула рукой Катя, кинувшись в сторону спортзала. — Давайте быстрее, — поторопила Оксана, не отставая от подруги, — пока Снежочек никого не забодал. Несогласных не оказалось. Все послушно бросились вызволять директора с его свитой из плена парнокопытного. Пробегая мимо лестницы, Сережа, так и не разобравшись в самом себе, хотел улизнуть, но что-то его остановило. Была ли это рука классного руководителя, мягко сжимавшая ладонь и на подсознательном уровне не позволявшая вырываться или нежелание бросать друзей, а может здравый смысл. Сережа не знал. Он просто не решился отклониться от маршрута, вместе со всеми добежав до входа в спортивный зал, оккупированный рогатым животным. — Снежок, — подлетел к барану Димка, оттаскивая от двери, — хватит, иди сюда. — Дима, осторожнее, — разволновался классный руководитель, собираясь броситься на помощь ученику, но Оксана с Катей ухватили его за руки, удержав на месте. Сережа со Стасом в это время забежали в мужскую раздевалку, вернувшись уже с коробкой моркови. — Димон, лови! Корнеплод с лёгкой подачи Серёжи прилетел в руки Диме, которым он буквально ткнул в морду барану. Снежок мгновенно позабыл про цель, отдав предпочтение еде. А стоило парнокопытному сделать шаг в сторону вслед за лакомством, как из спортзала выпал взъерошенный, словно по нему каток проехал, педиатр, нервно оправив халат. За ним, как ни в чем не бывало, шагнул директор с Альбертом в руках. Он, в отличие от друга, совершенно не походил на человека, который прятался от барана. Последней из помещения нерешительно выползла измученная Елена Сергеевна, с испугом косясь на жующее животное, которое сорвало и съело бумажку с юбки преподавательницы, когда она проходила мимо. Женщина даже не попыталась открыть рот, чтобы возмутиться, видимо, растеряв силы. — Арсений Сергеевич, извините, пожалуйста, — хором отозвались подростки, состроив самые невинные глаза, на которые только были способны. — Vous êtes incorrigible, — покачал головой Воля. — Entièrement d'accord, — подтвердил Арсений, с ехидной улыбкой смотря на возмущенного физрука, не понявшего ни слова. — По-русски, б…лин, можно, — рявкнул Антон, грозно смотря на откровенно потешающихся друзей. — Учить языки надо, Антон Андреевич, — хмыкнул Сережа — О, Матвиенко, — преувеличенно радостно воскликнул педиатр, всплеснув руками и хищно уставившись на учеников. У Сережи по спине пробежал табун мурашек, — и Позов с тобой. А я уже потерял всякую надежду увидеть вас. Арсений Сергеевич, позвольте, я украду у вас молодых людей на десять минут, прежде чем вы заберете их к себе. — Ничего не имею против, — слащаво улыбнулся директор. — Сегодня мне они совершенно без надобности. — Как? — севшим голосом вопросила математичка, немного придя в себя. — Вы не собираетесь вызвать родителей в школу, не заставите писать объяснительные, даже беседу не проведете? — Беседу проведем, а родителей зачем? — искренне удивился Арсений, заставив присутствующих прикрыть смех кашлем. Видимо, курсы актерского мастерства Кате давал именно директор. — Как зачем? — казалось, что Елена Сергеевна сейчас расплачется. — Это по-вашему нормально? Вот все, что сегодня произошло: срыв урока, животное в школе. Это в порядке вещей? — Нет, конечно, — серьезно кивнул Арсений, и Антона буквально развезло от этого серьезного выражения лица: он сложился в три погибели, уткнувшись лицом Пашке в плечо, получив от педиатра ощутимый тычок под ребра. До Шастуна не сразу дошло, что друг и вправду не понимает, зачем вызывать родителей. Директор привык, что они сами в состоянии донести до учеников неправильность их действий, не прибегая к родителям. К тому же речь шла о десятом классе, который знал установленные границы, и подобные масштабные выходки явлением были редким и не безосновательным. — Это же дети, им свойственно творить всякие шалости. Ничего серьезного не произошло, так что, я уверен, мы ограничимся беседой. Напомним ребятам, что приводить в школу животных не самая разумная идея. Директор бросил вопросительно-строгий взгляд на подростков, которые, словно болванчики, закивали головой, подтверждая, что поняли свой промах и больше так не будут. Елена Сергеевна по всей видимости была категорически не согласна с выражением «ничего серьезного», и наконец, оправившись от случившегося, вернулась к своей привычной строгой и надменной манере. Она, наполнив лёгкие воздухом, раздувшись словно рыба фугу, обернулась на подростков, чтобы привести аргументы, подтверждающие совершенное отсутствие «ничего серьезного», но резко выдохнула, растеряв частицы запала. Коридор позади преподавательницы оказался пуст. Осталось только филину ухнуть. Женщина вперила отсутствующий взгляд туда, где ещё пару минут назад стоял баран с учениками, а сейчас его и след простыл. Математичка беспомощно открывала и закрывала рот, не в силах вымолвить ни звука, словно дразня Альберта. Но тот, в отличие от женщины, не тратил времени на пустую болтовню с директором, в красках наблюдая побег. Пока взрослые намеренно отвлекали внимание, подростки под шумок скрылись на лестнице, не забыв прихватить барана, и сделали это так ловко, что даже Антон их чуть не упустил, в последний момент перехватив двух лучших друзей и незаметно затолкав тех в спортзал. — А где… А как же… — перевела учительница полный печали взгляд на директора, продемонстрировав мужчинам скопившуюся в уголках глаз влагу. Маска, пустившая трещины ещё утром, окончательно раскололась, разлетевшись на тысячи мелких кусочков. Больше ничего не скрывало ее эмоций. Она осталась без своей брони, беззащитная, беспомощная, с обнаженной душой. Диму с Серёжей, наблюдавших за происходящим сквозь замочную скважину, кольнула совесть. Они добивались совершенно иного результата. Целью было напомнить преподавательнице о золотом правиле морали и заставить ее отказаться от них, а не довести и обидеть. А что ещё им оставалось делать, если Елена Сергеевна вынудила их. Она каждый день топталась по их чувствам, гордости, глубоко раня подростковые души. Разве это не равноценный обмен? Арсений Сергеевич среагировал молниеносно, решив, что на сегодня хватит потрясений для пожилой женщины. Директор бесцеремонно впихнул Паше в руки аквариум, который в это же мгновение перекочевал к Антону, а от него за дверь спортзала, и быстро подошёл к учительнице математики, мягко приобняв за плечи. — Елена Сергеевна, я понимаю ваши чувства. Десятый класс всего лишь хотел повеселиться, только перестарался. Но уверяю, они не хотели вас обидеть. Просто не подумали о последствиях своих розыгрышей. Антон Андреевич сегодня с ними поговорит, — с нажимом произнес Арсений, метнув на физрука предупреждающий взгляд, — а завтра я самолично напомню им о правилах поведения, и ручаюсь, больше подобного никогда не повторится. — Попов на всякий случай показал Антону за спиной кулак, и тот даже не подумал спорить, понимая, что не уследил за учениками. — А сейчас идёмте ко мне в кабинет. Выпьем чаю. Успокоитесь. В этот момент Димка высунул за дверь аквариум, вернув его обратно Антону, тот передал Паше, который, в свою очередь, торжественно вручил Альберта в руки не сопротивляющейся учительницы математики. Директор, дав отмашку друзьям, настойчиво повел преподавательницу по коридору, продолжая своим бархатным голосом успокаивать ее, гипнотизировать, навязывать свои истины. Арсений умел переубеждать людей. У него всегда и для всех находились слова, неоспоримые доводы и логичные аргументы. — Je suis tellement fatigué, — выдал Паша, вместе с Антоном смотря вслед удаляющимся фигурам. — По-русски… — в привычной манере собирался рявкнуть физрук, но Воля его опередил. — Устал я, говорю. А мне ещё с твоими, точнее твоим, воевать. Вот как прикажешь его уговаривать в этот раз? — Паш, я поговорю с ним? — Да хоть спой, только приведи его мне. Все равно как: в мешке притащишь, на руках, подарком пришлешь. Главное — уже разобраться с этим и не мучаться ни мне, ни тебе, ни ему самому. — Пашка, я все понимаю, но в данный момент, ты требуешь от меня практически невозможного. Я и раньше чуть ли ни силком его затаскивал, а сейчас… Я перед ним виноват, причем, сильно. И он имеет полное право обижаться на меня, — сокрушенно отозвался физрук. — Тох, — рука опустилась на чужое плечо, вынудив Шастуна заглянуть в глаза друга, — ошибки сделаны, сердца разбиты, жестокие уроки усвоены. Жизнь продолжается, но уже с опытом. Ты все понял, осознал, а теперь пришло время идти и исправлять все, что можно и нельзя. Он простит, — с нажимом произнес Воля, не позволив Антону и слова вставить. — Арсений так сказал, а он, ты знаешь, не ошибается. Да и я тоже так считаю. Вперёд, действуй, а то, как тряпка меловая. Ты же огонёк, фонарь, на свет и тепло которого слетаются майские жуки. Так не позволяй никому тушить себя. Гори! Свети! Согревай! Если вдруг будешь сомневаться в правильности своих решений, то у тебя есть мы с Арсением. Физрук не ответил, задумавшись над словами друга. Он, несомненно, был прав. Антон совсем расклеился. Это же надо, чтобы слова какой-то там математички так на него повлияли. Шастун не был бы собой, если бы сливался при маячивших трудностях и изменял собственным принципам. Он никогда и никому не позволял влиять на свои решения и взгляды. Всегда следовал по зову сердца, поступал так, как считал нужным, не веря словам людей. Так почему же в этот раз прислушался к математичке? Зачем познакомил ее убеждения со своими, ещё и дав им право голоса. Не вспыльчивость — его главная ошибка, а предательство, и не столько учеников, сколько самого себя. Он действовал, по совести, и будет делать это дальше, посылая всех, кого не устраивает его жизненная позиция. Пока Антон в очередной все переосмысливал, Паша похлопал его по плечу и резко распахнул дверь в спортзал. — Теперь, вы двое, — под пристальным взглядом подростки замерли, словно кролики перед удавом. Антон всегда поражался скорости смены их настроения. То они грубят, огрызаются и вообще ведут себя так, словно не слышали о слове уважение, а стоит обнажить свои клыки, так сразу белые, пушистые и ранимые. — Ко мне в кабинет и без фокусов! Хватит на сегодня. Дима, коротко глянув на Антона, дождался одобрительного кивка и последовал за Волей, напоследок широко улыбнувшись Серёже и показав двумя руками класс. Матвиенко же остался стоять на месте, не в силах сделать и шага. Он словно к полу прирос. Педиатр предусмотрительно не стал его трогать, как обычно, оставив Антона самостоятельно разбираться со своими учениками. У него это, в любом случае, получалось лучше, чем у педиатра. Дверь, хлопнув, закрылась, отрезав их с физруком от внешнего мира. И подросток не знал рад он этому или нет. Раньше подобный расклад его бы более чем устроил, потому что получалось отсрочить неизбежное, но сейчас… У парня никак не получалось разобраться в своих эмоциях. Злость и обида на Шастуна уже прошли, но что-то до сих пор мешало вернуться к прежнему взаимодействию. — Серёж, — осторожно позвал Антон, нерешительно подойдя ближе. Рука потянулась к волосам подростка, явно намереваясь погладить, но так и застыла в паре сантиметров, не достигнув цели. Матвиенко смерил Шастуна хмурым взглядом и на мгновение зажмурился, кажется, мысленно борясь с самим собой. — Можно, — в итоге выдохнул парень, так и оставшись напряжённым, словно струна. Ладонь мягко опустилась на голову. Пальцы учителя пробежались по макушке, массируя кожу. Матвиенко от удовольствия закрыл глаза, полностью погрузившись в эту нежность. Мир в мгновенье стал светлее. Он вновь ощущал тепло, которое словно мед, медленно наполняло сердце, поглощая каждую клеточку его существа. Это касание было больше, чем простым физическим контактом, это был жест наставнической заботы и любви, который корнями доставал до самых глубин его души, исцеляя, залечивая раны. Антон наслаждался не меньше, кажется, приняв короткие волосы, приятно щекотавшие ладонь, за антистресс. Рука легко скользила по голове, создавая ощущение безмятежности и умиротворения. Каждое движение приносило спокойствие и уверенность. Сережа не сразу заметил, что невольно придвинулся ближе к учителю, замерев практически в сантиметре от него и чувствуя себя в полной безопасности. Парень несмело поднял голову, встретившись глазами с Шастуном. Физрук руки не убрал, продолжая, не торопясь и не теряя ни одного вздоха, перебирать пальцами короткие локоны. Классный руководитель честно не знал, что говорить. Все слова скорее всего будут восприняты в штыки. Нормальных оправданий и доводов у Антона не было. Общаться как Арсений, он тоже не умел. Хотя очень бы хотелось. У друга была весьма необычная способность. Попов мог часами доказывать человеку, что тот не троллейбус, и в итоге разрешить конфликт между родителями. Шастун такими навыками не обладал. Вот и вышло, что маленький жест, оказался удивительно сильным способом показать, что он понимает Сережу, заботится о нем и готов просто быть рядом. В чистых изумрудах, смотревших в ответ, подросток так и читал: «Ты не одинок. Я здесь. Я помогу. Не брошу». Классный руководитель не сказал ни слова, но Матвиенко словно почувствовал все, что творилось на душе классного руководителя. Почувствовал, понял и принял. Простое касание, но вызвало целый спектр эмоций. Облегчение накрыло с головой, словно боль, которая до этого сжимала его сердце, начала растекаться и исчезать. Большая, уверенная рука приносила утешение. Подросток ощущал, что проблемы и тревоги резко потускнели и отошли на второй план. Он был не один. Он был нужен. Антон Андреевич не бросил его. Ему не все равно. Все резко встало на свои места. Сомнения отпали, на душе начали затягиваться раны, оставляя после себя только тонкие полоски шрамов, которые будут всю жизнь напоминать об ошибках прошлого, предотвращая их повторение в будущем. Все переживания показались невероятно глупыми и надуманными. Теперь было понятно, почему Оксана относилась к ситуации с таким скептицизмом. Она как и директор, умела предугадывать поведение людей, а следовательно и развитие событий. Поэтому часто складывалось ощущение, что эти двое видят будущее. Этот простой эмоциональный акт объяснил все лучше, чем могли бы сотни пустых слова. Сережа чувствовал, как восстанавливалась между ними связь — связь, основанная на понимании и доверии. До подростка наконец дошла простая истина: классный руководитель тоже человек, не застрахованный от ошибок. Но несмотря на промахи, он свято хранил тепло и заботу о своих учениках, готовый ради них на все. Поддавшись какому-то мимолётному порыву, он крепко обнял классного руководителя, спрятав лицо у него на груди. — Простите. Простите, пожалуйста, Антон Андреевич, — отчаянно заговорил подросток, до побеления костяшек сжимая олимпийку преподавателя. — Нет, нет, не извиняйся, — покрепче прижал к себе ученика Антон, успокаивающе погладив по спине. — Ты ни в чем не виноват. Слышишь? Это был мой промах. — Мы тоже головой не подумали, — не отступал Матвиенко. — Не стоило провоцировать ее. Ещё и с бараном глупо вышло. — Ну, не так уж и глупо, — усмехнулся Антон, заставив Серёжу тоже отпустить смешок, — было весело. А вообще… Признаем честно, все накосячили. Но теперь все в порядке. Ошибки осознали, выводы сделали, больше на эти грабли не наступим. Верно? Сереж? — Верно. — Ну, вот и договорились, — улыбнулся Шастун, потрепав парня по голове. — Не хочу портить момент, но нам всё ещё нужно к Паше. — Не-е-е-т, — протянул Сережа, снизу вверх посмотрев на классного руководителя и состроив страдальческую мину. — Вот, что нет? — мягко усмехнулся Антон. — Тебе Павла Алексеевича не жалко? Он за тобой с Димкой уже несколько месяцев бегает, а у него, между прочим, есть свои дела. Вам же не нравится, когда вас после уроков задерживают. Вы домой хотите: спать, есть, в компьютер играть. Вот и Павел Алексеевич тоже хочет. — Это разное, — надулся Сережа. — Ему же никто не собирается тыкать в палец огромной иглой. — Ой, Серёж, — отмахнулся Шастун, поморщившись, — не раздувай из мухи слона. Каждый год одно и тоже. Вы с Димкой вон постоянно откуда-нибудь падаете, синяки и шишки набивает и ничего. Продолжаете искать приключения на одно место. Кровь сдавать намного безболезненнее и безопаснее. — Антон Андреевич, ну не хочу я. Боюсь. Уж лучше из вены, и то приятней. — Не согласен. Я предпочту из пальца. — Ну, вот сами и идите. — Ах ты так! — воскликнул физрук, приложив руку к груди. — Антон Андреевич, сердце с другой стороны, — со смешком заметил Сережа. — Я в курсе, это отвлекающий маневр. — Что? Сережа успел только сделать шаг в сторону, а физрук, шпала двухметровая, со своими огромными ногами уже оказался рядом и легко, словно подросток ничего не весил, закинул себе на плечо. — Попался, — задорно отозвался классный руководитель, явно довольный своей выходкой. — Антон Андреевич, отпустите! — Молчи и наслаждайся путешествием в священный кабинет Павла Алексеевича! — Ну Антон Андреевич… — протянул Сережа. Его эта перспектива совершенно не радовала, но активно протестовать он не стал. Было в этом что-то такое. Ностальгическое что ли. Подобный трюк классный руководитель проворачивал в пятом классе, когда они с лёгкой подачи девчонок, прятались у них в раздевалке под партой. Шастун тогда, видимо, окончательно устав от пряток, бесцеремонно закинул детей на плечи и лично отнес на место. — Вы ведь зайдёте со мной, — негромко спросил Сережа и сам удивился. Они никогда это не обсуждали. Классный руководитель делал все сам, не спрашивая, чтобы лишний раз не задавать тонкую подростковую натуру. — Само собой, — серьезно кивнул Антон, широким шагом двигаясь по коридору, — вдруг ты опять через окно сбежишь, — в итоге свёл все к шутке физрук, чтобы парень лишний раз не загонялся. Сам Шастун в этом не видел ничего необычного. Ну боится и боится, с кем не бывает. Он вот при виде стоматологов сознание теряет. И ничего. Живёт как-то. И никто над ним не смеется, не упрекает, потому что каждый чего-нибудь, но обязательно боится. — Все, конечная, — выдохнул классный руководитель, опустив подростка на пол. — Просим пассажиров покинуть свои места. Прежде чем зайти и ученик, и преподаватель смерил белую дверь презрительным взглядом, потом посмотрели друг на друга, и Антон, нерешительно постучал, пока Сережа неосознанно придвинулся к учителю как можно ближе. — Да заходите уже…