Монтана

Ночь действительно выдалась на редкость холодной и ветреной. Снаружи бушевал ураган, бросавший потоки дождя в окна трейлера и лобовое стекло джипа. Монтана добралась до полицейского участка как раз в то время, как усилился ветер. Она старалась не думать, успели ли уехать те трое с дороги — потому что сейчас двигаться по шоссе по Великой равнине было бы форменным самоубийством. Дежурный коп с тонкими черными усиками и в помятой форме разрешил ей встать на штрафной стоянке возле участка. Он также сказал, что тут неподалёку есть мотель, но с собаками хозяин туда не пускает. Монтана, поглаживая за ушами Малышку, с сочувствием заметила: — Тогда придется придержать денежки при себе. Не могу бросить её одну в трейлере: испугается ещё. — Это и понятно. Северная Дакота? — и коп, держа в руке фонарик, постучал ногтем по лобовому стеклу джипа с наклейкой «Свобода и союз, сейчас и навсегда, единый и неделимый» в сердечке. Это был девиз штата. Северную Дакоту соседи еще звали штатом земляной белки и штатом сиу, оно и понятно: на взгляд Монтаны, столько белок и красных не было больше ни у кого. — Ага. Вест-Фарго. — Что забыли здесь? — Хочу поглядеть на Глейшер и прокатиться по Дороге Вслед За Солнцем, — призналась она. — Мы раньше с семьей жили в этих краях. — Землячка, значит? — коп ухмыльнулся. — Триумфальное возвращение домой? Для человека, мокнущего под проливным дождем, он был очень болтлив. Монтана медленно кивнула, нарочно помедлив с ответом. — Ладно, — сдался коп. — Оставайтесь. Если что, справа внизу, у двери, кнопка звонка. Дверь на ночь запираю, но если позвоните, буду тут как тут. Но ей ни разу за всю ночь не пригодилась кнопка звонка. Лёжа под тёплым одеялом и глядя, как неистовствует и колотит в окна трейлера ураган, Монтана слышала, как тихо скулит малышка. Трейлер покачивало, и Монтану покачивало вместе с ним, как в колыбели. Веки смыкал сон. Около двух часов, сморённая дорогой и усталостью, уткнувшись носом в тощую подушку, она уснула.

2

Это было на сто тридцать пятой миле от Кат-Бэнк-Крика. Не все путники успели убраться с шоссе, и они это знали. Кто-то притормозил на обочине на свой страх и риск, возле дорожного знака со светоотражателем. Возможно, в этой машине что-то случилось: вряд ли тот, кто мог бы уехать отсюда по доброй воле, остановился здесь, на дороге Великой равнины, в ливень и ураган. — Притормози-ка, — велел Вермут и потёр руки. — Какие-то лохи тут встряли. — Как мы тогда, — подколол Мескаль и ухмыльнулся. Он теперь был за рулём. Вермут, молодой гордец с большим эго — неясно, что было реально больше, его эго или его член — вскинул подбородок и процедил: — Слушай, мексиканская обезьяна, я говорю тебе, остановись. Мне хочется с ними потолковать. — Я будто бы против, — равнодушно бросил Мескаль и включил поворотник. — Толкуй. Он был такого рода человек, что его можно обругать до пятого колена и костерить по такой-то матери — а ему до этого дела нет. Усмехнётся и дальше пойдёт. Вермут же был в азартном предвкушении. Он положил локоть на ручку двери, хищно, исподлобья глядя на тачку, по которой хлестал ливневый поток. — Вроде, их там двое, — Мескаль осторожно вытянул шею, вглядываясь в мутные окна. — Вроде, нас здесь трое, — бросил Вермут. В мотеле в Салише его грубо отбрила девчонка, у него явно зудело — и не от желания кого-то трахнуть, а от желания кому-то вмазать. Вермут терпеть не мог, когда ему грубили и когда его прокатывали. Ну как же! Его не могут прокатить и оставить ни с чем, он среди них троих — лучший! Он лучший в принципе. Среди всех. Студент медицинского университета, бакалавр, сынок богатеньких родителей, владелец Шевроле Каприза и чувак, который за всё платил. Его чековая книжка неустанно работала до тех пор, пока Текила не посоветовал быть осторожнее и не сказал обналичить столько-то бабла в банке — иначе «мало ли, что ты решишь сообразить во время своих каникул. Может, ширнуться. Может, выкурить косячок. Может, нарушить пару правил дорожного движения или подраться с каким-нибудь ублюдком в баре». Чек или карточка — это серьёзный финансовый след, по которому можно выйти в два счёта на кого угодно, а кэш, если не меченый, такой подлой привычки не имеет. Текила знал, о чём говорил: он сидел за что-то несколько лет, точно ни один из них не знал — он не распространялся, а вышел прошлой зимой, и вот теперь скитался вдали от дома в поисках то ли работы, то ли компании. Мескаль тогда с ним быстро согласился. Его самого подцепили в Пуэбло, штат Колорадо. Он сломал о спину какого-то местного здоровяка бильярдный кий и голосовал на дороге с огромным фонарём под глазом. Во втором дне его рюкзака травки было — завались, всю за год не выкурить, и Вермут подобрал его первым. Потом уже, севернее, к ним подсел Текила. Вермут был из них самым чистеньким, он это знал: родители постарались пригладить ему пёрышки по всем законам Соединённых Штатов. Для этого пришлось многое сделать. Хорошо заплатить присяжным, найти человека, знакомого с судьёй. Девочке, которая пострадала («якобы пострадала», говорил адвокат Вермута — Нил Пилсон, полный и потный мужчина сорока пяти лет, страдающий лёгкой формой ожирения и одышкой, но в деле своём он был — акула), оплатили пластику. Родителям намекнули, что дело лучше замять. Родители у Вермута — светила в хирургии. Неудивительно, что он пошёл по их пути, но в дороге где-то заблудился, когда хорошенько поработал кулаками над сучкой, решившей над ним насмехнуться во время студенческой вечеринки и бросить. Вермуту посоветовали после суда сделать две вещи. Взять академ на полгода и съехать из Чарлстона, из родительского дома, в загородный домик, где они иногда бывали семьей на Рождество — подышать горным воздухом и развеяться. Мать посоветовала Вермуту относиться к этому как к каникулам. Отец велел не влипать в неприятности и звонить, когда кончатся деньги. И Вермут отправился в дорогу, злой на весь мир, и преимущественно на то, что эту суку Нэнси он не забил кулаками до смерти. Только дорога вышла длиннее, чем он думал. Он чувствовал новый прилив того же желания, которое накрыло его с головой на злополучной вечеринке. Хотелось врезать кому-нибудь, вытрясти из него всё дерьмо, размозжить череп, избить до неузнаваемости, словом — Вермуту нужно было подраться. Он предвкушал всё это, когда Мескаль свернул на обочину. Но вдруг всегда молчаливый Текила высказался: — Это полная хрень. Надо отсюда убраться. — Ну ты и ссыкло, — заявил Вермут. Мескаль хитро покосился на Текилу в зеркало заднего вида и промолчал. На месте дружка, он не стал бы называть ссыклом сидевшего человека, тем более — Текилу. Мескаль видел, как этот парень вёл дела и умел разбираться с проблемами. Однако, если Вермуту хочется, чтоб его поставили на место — что ж, пусть нарывается дальше. Ему-то, Мескалю, что с этого. — Это ненормально, лезть на рожон возле города, — сказал Текила. — Тут осталось миль восемьдесят. Если кто поедет мимо и увидит, как ты чешешь кулаки о чью-то физиономию… — Я всё устрою быстро, — отмахнулся Вермут. — Мне это надо. — Однажды ты за это получишь, — бесстрастно заметил Текила и замолчал, опустив тёмные тяжёлые веки на чёрные непроницаемые глаза, по-индейски миндалевидные. — Белый ты ублюдок. Вермут расхохотался, но пропустил это мимо ушей. Мескаль остановился возле тачки; ветер был такой, что ни цвета, ни марки не видать. Мескаль догадывался, что те, кто сидит в этой самой тачке, не увидят также особых примет их Каприза: это успокаивало. Так что, когда Вермут вылетел с переднего сиденья и постучал в окно, а ему очень быстро открыли, Мескаль оставался спокоен. Он вынул из кармана джинсов самокрутку, продул её и неторопливо раскурил, раздымив от зажигалки зиппо. Ветер заглушал крики человека, которого Вермут выволок в открывшуюся дверь за шиворот. Пареньку было, может, восемнадцать или девятнадцать лет: так-то не разглядеть, особенно в эту непогоду. Он был по пояс раздет, ремень от джинсов свисал в петлях. — Кто-то там трахался, что ли, — сказал Мескаль и, затянувшись ещё, заинтересованно сощурился. — Ну-ка, есть ли цыпочка… Текила мрачно молчал, сидя на заднем сиденье. Он оперся руками о колени, наблюдая за тем, как Вермут бьёт парня по лицу. Тот даже не сопротивлялся. Он был полусонный, когда его начали метелить: как-никак, час ночи всё-таки — и потом, когда тебя угощают сильными ударами в голову и живот, оклематься удаётся нескоро. Если удастся вообще. Почти сразу из тачки показалась белокурая голова. Девушка, прижимая плед к груди, высунулась с воплями. Нетрудно догадаться, что она орала. Прекратите. Стойте. Перестаньте. Оставьте нас в покое. Зачем вы это делаете. Мескаль выдохнул дым, быстро затянулся опять и выкинул сигарету в дождь, приоткрыв дверь. — Я пойду развлекусь, — сказал он Текиле и многозначительно вскинул брови. — Ты со мной? Тот пожал плечами, фыркнул: — У меня нога болит. — Но не член же. — Не член, — равнодушно согласился Текила. — Иди, если хочешь. Я после вас. Вот так они порешили с очередью. Вермут кайфовал не столько от секса, сколько от возможности отлупить кого-то, и Мескаль, выйдя под дождь, первым залез в машину. Там пахло мятным освежителем воздуха; на заднем сиденье гостеприимно лежала подушка. Девчонка завизжала, когда к ней сунулся смуглый, косматый Мескаль, и что-то заворковал на испанском: она не соображала, что именно — в ушах стояли крики Джо, её жениха, которого жестоко отделывали там, под дождем. Она забилась в угол машины и, дрожа, выставила перед собой канцелярский нож с треугольным тонким лезвием. Мескаль весело усмехнулся и одним быстрым, змеиным движением вырвал его, притянул к себе эту сучку за лодыжку — и лёг сверху, возясь с джинсами. Текила в Капризе, положив больную лодыжку на спинку водительского кресла, щурился и слышал, как стоны под ливнем превращаются в хрипы, и как в машине брыкается и визжит девчонка. Потом всё стало тише. Он приоткрыл дверь и сумел разглядеть, что Вермут, уже лениво пиная по рёбрам окровавленного, лежавшего на земле вниз лицом юношу, расстегнул ширинку и молча дрочил: ему нравилось насилие и заводили чужие страдания. Текила задумчиво прислонил указательный палец к губам. В машине мелькали тени. Мескаль там явно развлекался: она слегка покачивалась на шинах, и иногда сквозь шум дождя слышались женские крики и плач. Мескаль почти кончил. Сучка была узкой, сухой, но с этим не беда; когда он разошёлся, как следует, он сам выделил немного смазки, и двигаться стало легче. Держа её связанные ремнём руки наверху, он с ритмичными хлопками быстро входил в неё — и так же быстро выходил, каждый раз ближе к финишу, отчего, знал, ей больнее. Зато ему приятнее. Он укусил её за грудь, присосался ко второй. За спиной услышал Вермута — тот заглянул в машину — и бросил: — Зайди с другой стороны. Вермут открыл дверь на заднее сиденье, поглядел девчонке прямо в лицо. Она толком не разглядела в такой суете и панике черт ни одного, ни второго — особенно когда тот, что избил её Джо, сунул ей член в самое горло, проволочившись мошонкой по носу. Когда девчонку едва не стошнило, он приставил к её горлу нож: — Я тебе глотку перережу, если не сделаешь то, что надо. Поняла? Она плакала, горло спазматически пульсировало от рвотного рефлекса. Её тело разрывало на части от страшной боли, объявшей каждую клетку, каждую его часть. Перед глазами стояла пелена, и всё, что она слышала — чужое шумное дыхание, далёкие грубые голоса над собой и шум дождя. Она думала только о том, чтобы всё это быстрее прекратилось, и боялась даже краешком мысли касаться того, что будет после. А после, спустив в неё — один в рот, другой между ног — выволокли её за волосы под дождь, сначала спросив Текилу, будет ли он тоже делать с ней это. Текила покачал головой. — Неохота, — выкрикнул он из машины. И тогда девчонка оказалась под дождём, полуголая — в одних только спортивных штанах, спущенных до колен, и задранной майке. Согнувшись пополам, она упала на колени в размокшую грязь и лужи, склонив голову так низко, что кончики её коротких волос, стриженных каре, мокли, касаясь земли. Мескаль обошёл её кругом и ухмыльнулся: — Неплохая у ребят тачка. — Ну её к дьяволу, — буркнул Вермут, застёгивая на джинсах ширинку. — Зажигалка при тебе? — Ага. — Дай-ка мне. Он залез в салон, натолкал в перчаточный ящик и на сиденья каких-то журналов, найденных позади. Бросил туда же подушку, кое-какое тряпьё. Вдруг он увидел в кармашке на кресле водителя уже початую бутылку виски, и в глазах его мелькнуло бесноватое пламя. Он облил салон, затолкал в бутылку с половиной пойла бумаги, отошёл шагов на семь или восемь, не обращая внимания на парня, ничком лежавшего у заднего колеса, и на девушку: она рыдала взахлёб, раскачиваясь взад и вперёд на коленях. Дождь дробно отскакивал от её худой спины с проступившими позвонками. — Мне кажется, им холодно! — выкрикнул Вермут и чиркнул зажигалкой у скомканной бумажки. — Пусть согреются! Мескаль весело рассмеялся. Оба заторопились к себе в тачку. Напоследок Вермут размахнулся как следует и метко бросил бутылку в салон. Тряпьё и журналы, щедро политые виски, быстро занялись. Затем занялось и кресло. Трое уехали на Капризе, исчезнув в ночной мгле. Дождь стеной отсёк их от загоревшейся машины, и они только увидели дым и столб огня там, позади. И, кажется, кто-то метался там, у самого пламени. Огонь смотрелся красиво и горел высоко. Текила, который думал только о том, что его видно издалека, надеялся убраться отсюда побыстрее, пока местные не сподобились вызвать легавых. Это, конечно, навряд ли, место удалённое от города, но кто его знает, быть может, в этой глуши тоже есть какой-нибудь треклятый сельский домик или ранчо, или Бог его знает, что ещё. Текила хорошо знал, что копы ловят таких парней, как они, потому, что они допускают досадные оплошности и проколы. Почесав щёку, он зевнул и продолжил равнодушно созерцать равнину. С одной стороны, было тревожно. С другой — всё уже произошло, и толку сидеть с поджатой задницей просто нет. — А чего это ты нос своротил, а? — спросил Вермут, постукивая пальцами по обивке двери. — Может, у него на блондинок не встаёт. — Может, он думал, что она недостаточно для него хороша, а для нас — в самый раз? Мескаль усмехнулся. Вермут однажды нарвётся на неприятности, Господь свидетель. Текила лениво ответил: — Она не в моём вкусе. — Охо-хо, не в моём вкусе! — заулюлюкали дружки на переднем сиденье. — Каков принц! — Вождь, а, вождь, слушай — а кто в твоём вкусе? — Для кого себя бережёшь-то, Ромео? Текила покачал головой, но беззлобно. Его все эти шуточки мало волновали. Очень быстро Мескаль перевёл тему: — Так, сейчас будет развилка через новый въезд в парк или через старую туристическую тропу. — Я новый не знаю, — сразу сказал Вермут. — Поехали как всегда. Там дорога дерьмо, тащиться дольше, если по карте так посмотреть, и будет неслабо трясти, но приедем, куда надо. И она как раз ведёт подальше ото всех легавых и рейнджеров. — То есть, в город мы не заедем? — вдруг уточнил Текила. — Нет. А что, надо? Он скривил рот: — Да нет. Нахрена? — Вот и я думаю, нахрена. Вскоре шоссе впрямь повело в две разные стороны, и Шевроле Каприз свернул вправо, направляясь без ночёвки к Скалистым горам.