Chuuyatober 2023

Горло сдавливает широкая кожаная полоса черного ошейника с кольцом. Дышать из-за нее было сложно и в спокойном состоянии, а уж если запрокинуть голову, еще и в те моменты, когда кислорода не хватает банально от жара вокруг, эта возможность перекрывалась совершенно. Или же если потянуть за поводок, тянущийся от кольца. Хотя, в этом был свой особый шарм, который было невозможно отрицать. Чуя стоит на коленях, раздвинув их в стороны для удобства, вскинув взгляд вверх вынужденно, руки за спиной держит, пусть те и не связаны – он раскрасневшийся, возбужденный, без рубашки, в одних лишь расстегнутых брюках, и позволивший себе отдаться в чужую власть на эту ночь. И Федор принял это разрешение с особым удовлетворением. Он накручивает на ладонь ремень поводка, укорачивая его, но и приблизиться не дает, усмехаясь слегка ехидно, лишь усиливает натяжение до полной невозможности сделать вздох. Его ступня мягко проходится по бедру, а после давит ровно между чужих ног, и от этого ощущения, вкупе с полным перекрытием дыхания, с губ Чуи падает задушенный хрип и он прогибается в спине, пытаясь сохранить здравый рассудок. Безопасно ли закрывать глаза рядом с Федором? Хотя, отдаваться ему уж точно не особо безопасно, но Чуя уже делает это, поэтому хуже быть точно не может, и он жмурится, кусая губы. Федору нравится наблюдать за таким Чуей – пожалуй, для него это было одной из немногих вещей, которые доставляли истинное удовольствие. Наблюдать хотелось вечно. Он давит сильнее, трется слегка об ощутимо выступающую часть, лаская сквозь ткань одежды и нижнего белья, и усиленно выбивает тот самый чертов скулеж, который Чуя сдерживал упорно. Вот этого он делать себе не позволит. Проблема в том, что Федор с отвратительной легкостью делает так, что это желание растет в геометрической прогрессии, и звуки с губ рвутся практически бесконтрольно. Федор склоняется немногим ближе, немного ослабляя натяжение поводка, чтобы Чуя совсем не задохнулся. Двумя пальцами он с нажимом проходится от кадыка до подбородка и подцепляет его, вынуждая смотреть себе в глаза. И по взгляду кристально ясно, чего именно он хочет. Что именно он приказывает. И Чуя медлит лишь некоторые мгновения, потому что не привык так просто поддаваться – к тому же разве интересно, если не разжигать огонь, а покорно моментально выполнять каждый приказ? – однако резкое натяжение поводка заставило сделать резко прервавшийся вздох и едва не закашляться. Чуя самостоятельно ведет бедрами, трется о ступню, что все еще упирается между его ног, стонет сдавлено, сходя с ума от этих ощущений. Но Федор довольно быстро убирает ногу, хмурясь подобной своевольности. И лишь тогда Чуя выполняет молчаливо отданный приказ – двигается ближе, садясь меж чужих ног, смотрит исподлобья завлекающе, ведет ладонями по бедрам, расстегивает медленными и изящными движениями пальцев ремень на брюках, после пуговицы, а ширинку вовсе подцепляет зубами и тянет вниз – нарочно чтобы поддразнить горячим дыханием. Правда Федора поддразнить довольно сложно, но это не значит, что Чуя не пытается. И не значит, что мысленно Федор не называет Чую чертовкой. Он избавляется наконец от чужих брюк с нижним бельем, жестом попросив приподняться, ластится щекой к бедру, медля, пробегается кончиками пальцев по ошейнику на своей шее и закашливается, когда его резким движением подтягивают ближе и вынуждают остановиться ровно напротив члена. И, кажется, это намек, что если он продолжит медлить, то ничем хорошим это не закончится. Хотя, тут смотря что является этим самым хорошим. Потому что Чуя дразниться не прекращает, нарочито медленно обводит языком губы, поблескивающие от слюны, роняет хриплый полустон, столь сладкий и дразнящий, и к члену опускается лишь когда ему настойчиво давят на затылок, вынуждая приблизиться настолько, чтобы коснуться губами головки. Насколько он будет задыхаться, если с таким тугим ошейником еще и пустить член глубоко в горло? Пожалуй, именно это Чуя сейчас и проверит, потому что иного развития событий Федор не позволит.