The Flash

Снег крупными хлопьями падает с неба, оседает на всех поверхностях и образует единое белое полотно. Джонни стоит у самой ограды краёв крыши — опирается на неё предплечьями и смотрит в небо. Звёзд не видно — только тёмное единое целое из множества туч. Ладони мёрзнут из-за прохладного ветра, и в попытке хоть как-то их согреть Кейдж сцепляет их между собой, пряча в рукава пальто подобно мумии. Не помогает от слова совсем — помимо самих ладоней, из-за холодной кожи начали мёрзнуть ещё и предплечья, несмотря на бинты, обёрнутые вокруг одного из них. На улицах города, несмотря на приближающееся Рождество, тихо. Там, под ногами, людей почти нет — только несколько заскучавших зевак, бредущих домой с работы, и пара-тройка подростков, кои выбежали гулять в секрете от родителей. — Не знал, что у тебя имеется чувство прекрасного, — хмыкает Кенши, подходя ближе к ограде. Всё это время он стоял позади Джонни, наблюдая за ним, но не присоединялся. — Не всё потеряно, — отвечает Кейдж, выдыхая. Из его рта в небо устремляются потоки горячего воздуха, создавая облако испарины. Оно рассеивается в небе и пропадает с глаз, пока Джонни наблюдает за ним. — Мы не сможем общаться пару недель, — Такахаши упирается предплечьями в ограду, следуя примеру Кейджа. — Тут спокойно. — Я всё ещё не понимаю, почему ты так уверен, что мы будем видеться снова, — Кенши смеётся в ответ, переводя взгляд на пальцы своих рук. — Кейдж, дурак, — тихо фыркает Такахаши. — Ты же один не выживешь. — Вот оно что, — отвечает Джонни, усмехаясь. Кейдж чувствует, как к горлу подступает комок желчи, а на языке становится гадко-кисло. Он опускает голову, через силу сглатывает и тяжело дышит, смотря в пол, на развязанные шнурки своих ботинок. — Я тут был, — начинает Джонни через пару секунд тишины. Он чувствует пристальный взгляд Кенши на себе, но головы не поднимает. — Я думал, что я спрыгнул. Там… кровь повсюду, а во рту как будто насрали. — У тебя галлюцинации? — Кейдж кивает, после поднимая голову из сложенных рук. — Мне снятся кошмары, — продолжает Джонни, глядя на здание перед ним. — Кому они не снятся? — шутливо фыркает Такахаши. — Всем снятся, — жмёт плечами Кейдж. — Но для «всех» это что-то типа… редкой гнили? А для меня кошмары как рутина уже. Каждый херовее другого. Кенши сочувственно молчит, глядя на Кейджа. Он видит его дрожащие губы, руки, еле-еле держащиеся в хлипком замке, и обесцвеченные глаза. Джонни за тридцать, но по его глазам он уже давно мёртв. — Давай обратно пойдём, — говорит Такахаши, кладя ладонь Кейджу на плечо. — Тут холодно. Ты замёрз. Джонни кивает, вздыхая, а затем выпрямляется и идёт в сторону двери, ведущей обратно вниз. Кенши идёт за ним. Холод плетётся с крыши вслед за ними и пропадает только тогда, когда они оказываются на пороге квартиры. Кейдж по приходе сразу же падает на диван, предварительно повесив пальто на небольшую вешалку-стенд. Такахаши включает телевизор и садится на диван подле Джонни, убавляя звук на минимальный. По кабельному в очередной раз крутят дерьмо — какой-то непонятный фильм из-под крыла Юнивёрсал. Такахаши смотрит телевизор не больше часа, выключая его, как только в рекламной паузе вновь появляется крупным планом смазливый ребёнок, ноющий из-за какой-то конфеты. Он смотрит в нагнетающую темноту экрана, на своё отражение. Кенши видит в нём себя и Джонни, лежащего рядом, уперевшегося лицом в потрёпанную подушку. Такахаши оборачивается на Кейджа, смотрит на его спину, вздымающуюся в ритм медленного дыхания. Его рука на автомате тянется к лопаткам, заточённым под слоем тонкой ткани изношенной рубашки, а затем ложится меж них. Тело Джонни ощутимо напрягается, и Кенши готов поклясться, что чувствует, как Кейдж задержал дыхание. — Ты не спишь, — говорит Такахаши, ведя по линиям лопаток Джонни ребром ладони. — Ты спрашивал, что я тут забыл, да? Джонни, ты хочешь тут сгнить? Тебе же не станет лучше от того, что ты разложишься на диване. — Я не знаю. Ответ повисает в тишине, подобно тому, как повис Кейдж на верёвке в том сне. Кенши тяжело вздыхает, выключает свет и, ничего не говоря, ложится спать. На следующий день Джонни снова звонит мисс Райли и назначает удобный день для встречи по поводу документов. Кейдж соглашается на первую же предложенную дату, не желая мусолить эту тему дальше. Утром того дня Такахаши собирает свои вещи в небольшую сумку и кидает её к двери в коридоре. Кейдж молча наблюдает за ним с дивана. Он смотрит в потолок всё то время, пока Кенши не видно с определённого угла, и понимает — реальность утекает из его рук. День не запоминается ничем, кроме как буровением потолка взглядом и шорканьем ступней Кенши о пол, пока тот собирает вещи. Джонни думает о Такахаши: его словах, тихих завтраках и тенях от телефона, исполосывающих его лицо всякий раз, когда он читал что-то в нём глубоко ночью. Когда постепенно в квартире начинает темнеть, а свет всё не включается, Кейдж поднимается с дивана, и понимает — Кенши нигде нет.

***

Ему снится турнир: толпы орущих людей, смотрящих только на него. Все они без лиц — глаза совсем мутные, а вместо рта и носа — пустоты. Они пялятся на Кейджа, вскидывают руками и гортанно кричат. Джонни понятия не имеет, как это происходит, но ему страшно. Впереди него стоит Кенши, держащий в руках катану. Он встаёт в позу боевой готовности — выпячивает грудь, встаёт правой ногой ближе к Джонни и обхватывает оружие плотнее. У Кенши, в отличие от всех остальных, лицо есть. Он скалится, хмурит брови и едва видно жмурит глаза, скручивая рукоятку катаны в крупных ладонях. Голоса вокруг с каждой секундой только усиливаются. В ушах начинает звенеть. Такахаши подаётся вперёд, словно не думая. Он протыкает Джонни катаной, и все вокруг ликуют. Кейдж совсем ничего не чувствует: ни боли, ни крови, стекающей из раны на животе, ни прилипшего секундой ранее на него страха. Ему кажется, что он мёртв. С каждым днём на улице становится холоднее. В жизни Кейджа всё идёт своим чередом — путанным и некрасивым. Процесс переоформления квартиры затягивается не дольше, чем на день: мисс Райли переписывает её на Джонни без лишних сожалений, как только тот объявляется в здании суда. Перед тем, как вернуться домой, Кейдж вместе с мисс Райли пьют чай у неё в квартирке. Она кажется серой и выцветшей после смерти Джейкоба. Женщина почти не говорит, напоминая прошлую себя только внешним видом. Смерть мужа определённо точно выбила её из колеи. Когда чай в кружке Кейджа заканчивается, он молча сидит за столом ещё несколько минут, не заговаривая. Натянутая тишина в комнате удушает. — Так… вы решили, куда уедете? — кашляет Джонни, поднимая взгляд с кружки на мисс Райли. — На Кубу, Джонни, — грустно улыбается она. — Джейкоб хотел там побывать. А тут… ну ты понимаешь. — Угу, — тихо соглашается Кейдж, после вздыхая. — Когда вы уезжаете? — Самолёт уже завтра. — А… Понял. Джонни не имеет ни малейшего понятия, что он будет делать дальше. — Жизнь слишком быстрая последние пару лет, Джонни, — говорит женщина, разбавляя вновь повисшую между ними тишину. — Ты очень многое упустил, родной. — Знаю, бабуль. Из дома мисс Райли он уходит с паршивым чувством недосказанности. В моменте Джонни кажется, что это — угнетающее чувство вины и искренней жалости к женщине, но он сразу отмахивается от этой мысли. Ему не верится в то, что он больше её никогда не встретит. На улице ещё более холодно, чем когда-либо — Кейдж мёрзнет вплоть до дрожи в костях, едва он оказывается на улице. Он прячется в воротник пальто, всучивает руки глубоко в карманы и старается не смотреть вперёд, избегая потоки ветра. Так происходило каждый раз, когда он оказывался вне квартиры: воротник, карманы и взгляд, прикованный к ногам. Джонни бредёт по тихому переулку, вслушивается в отдалённые звуки откуда-то извне и пинает скомканный снег, ломая его на мелкие куски. Кругом царит жизнь, несмотря на все попытки Кейджа убежать от неё. В квартире непривычно тихо: ни приглушённого шума телефона Кенши, ни его шоркающих шагов, ни его голоса. Кейдж доедает остатки еды, приготовленной Кенши ещё пару дней назад, и от неимения сил на что-то большее валится спать на диван, до этого кинув несколько грязных тарелок в раковину. Джонни тяжело дышит, смотря на свои руки — они все в крови. В его ногах лежит труп Рейдена, из головы которого каскадом стекает кровь. — Джонни? — окликает его знакомый голос. Кейдж поднимает взгляд с рук вперёд и видит омрачнённое гримасой ужаса лицо Кенши. — Джонни… Сон обрывается, едва начавшись. Кейдж быстро вздымает грудью в попытках отдышаться. В глазах стоит сплошная темнота — за окном всё ещё ночь. Джонни требуется несколько секунд, прежде чем подняться с дивана и судорожно выдохнуть в пустоту, глотая весь страх, накопившийся во рту подобно слюне. На улице становится как никогда холодно. Разглядывание красных огней города, блестящих в темноте, становится чем-то вроде рутины для Кейджа — он проводит за этим бессонные ночи, настигающие каждый божий день. Однажды на предплечье правой руки появляется новый ожог. Ему не больно, как раньше — Джонни даже не шипит сквозь плотно стиснутые зубы и уж точно не тихо мычит: только сжимает пожелтевшие резцы друг о друга, практически до скрипа, и жмурит глаза. Он обрабатывает рану в ту же минуту — промывает след под проточной водой и мажет его кремом, которым пользовался Кенши, а затем клеит на отметину пластырь. Спустя несколько дней рука перестаёт болеть и даже не чешется — под пластырем остаётся только съёжившаяся по центру бывшего ожога красная кожа, больше походящая на вспаханные грядки. Джонни стоит на холодном металле балок до того момента, пока не начинает чувствовать острую боль в побелевших от мерзлоты ступнях. В квартире начинает вонять, прямо как в первые дни его жизни тут. Всё из-за плесневелой еды на столе, кучи грязного белья за диваном и сгнившего трубопровода. Лишь однажды Джонни посещает мысль убраться, но он отмахивается от неё, едва та настигает его. Всё время он либо пялится в потолок, либо спит. Каждый раз, когда Кейдж просыпается, он чувствует возле себя размеренное дыхание, и каждый раз он смотрит в пол, откуда это самое дыхание и исходит. Но каждый раз он видит там только незаправленную постель Кенши, убрать которую у него не получается уже почти две недели. Кажется, через несколько дней будет Рождество. Когда Джонни удаётся поспать, он, просыпаясь, в полудрёме всегда думает о Кенши. Думает о свете, режущем его лицо в темноте, его словах. И как бы Кейдж не хотел увидеть Такахаши в своей тихой квартирке вновь, тот никогда не оказывался спящим в ногах или хотя бы сидящим за обеденным столом. На улице начинает светлеть. Джонни видит пыль в лучах солнца, пробивающегося через окна. Трещина в потолке стала больше.

***

— Джонни? — обеспокоенным голосом окликает Кейджа со спины Такахаши. — Что произошло? — Чёрт побери, — Джонни резко останавливается на месте и оборачивается на источник голоса — Кенши. — Если бы я знал! — Ты просто уйдёшь, Кейдж? Джонни прекрасно понимает — Кенши не идиот. Он всё знает. — Уйду. — Ты пожалеешь. Кейдж, ты же знаешь об этом. — Мне не нужен менеджер. В этот момент зажившие порезы от катаны на руке заболели как никогда раньше, а в ушах начало неприятно звенеть.

***

Пыль напоминает Джонни детство — преследует его абсолютно везде. Она копится по периметру квартиры и остаётся огромными слоями повсюду, подобно тому, как она была тут при его заселении. Кейдж так и не убирает постель Кенши — одеяло кособоко валяется на полу, скомкавшись у одной из ножек дивана, а подушка беспечно лежит под столом, собирая там ещё больше пыли, чем на полу. Джонни не знает, почему он всё ещё жив. Всё это время он не слышит совсем ничего о жизни Кенши — даже звонкого уведомления о новейшем СМС в приложении с жёлтой иконкой, не говоря уже о единичке у зелёного квадрата с трубкой кабельного телефона. За окном громко ликуют люди и слышны частые хлопки фейерверков, и почему-то Кейдж уверен, что это в честь Рождества, пусть он и не помнит, какой сейчас месяц. Походу, декабрь. Диван продавливается под Кейджем с каждым днём всё глубже — он это замечает поднимаясь с него, чтобы сходить в уборную или выпить воды из стакана с сомнительным налётом по его округлым краям. Он напоминает ему себя — гадкий и бесполезный. Но что-то… нет. Джонни не спит всю ночь. Шум фейерверков заканчивается только через несколько часов, а люди за окном смолкают лишь к утру. Он думает о доме, где он вырос: с гнилыми по углам плинтусами, с посудомойкой, которая использовалась, как отдельная экосистема, и у Джонни язык в жизни бы не повернулся назвать его домом. Кейдж искренне ненавидит свою мать-католичку, отца-простака и брата-придурка.

***

Джонни слушает, как из крана над раковиной в кухне каждые двадцать секунд капает вода. Она отдаётся эхом в черепной коробке, разводя по телу остатки крови. Он не чувствует себя живым. Каждый день идентичен прошлому, от чего Джонни окончательно теряется во времени. Ему кажется, что светлые часы дня навсегда пропали и осталась только нагнетающе-тёмная ночь. В ушах больше не звенит — осталась только тупая тишина, прерываемая трелью воды и завыванием отчаянного ветра, который ежедневно бьёт по окнам подобно венику. В моменте Кейджу хочется вновь выйти на крышу и полюбоваться ночным Нью-Йорком с высоты, как это произошло… несколько недель назад? Но он сразу же отмахивается от этой мысли, предпочитая ей буровение потолка взглядом.

***

— Мне в последнее время снятся кошмары, — говорит Джонни, перекатываясь на траве со спины на живот. — Кому же они не снятся, — тихо хихикает Кенши, продолжая смотреть в небо. — Нет… Не такие, которые, в смысле… Не такие, которые обычные, а такие… прям жуткие. — Например? — спрашивает Кенши, поворачивая голову на Джонни. — Чья-то смерть? — Ну типа того, — жмёт плечами Кейдж. — Там… братец мой, например, иногда отец. И мать тоже бывает. — Странно, — вслух думает Такахаши, возвращаясь глазами к небу. — Мне снишься только ты. — Дай угадаю — эротичные сны? — ржёт Джонни, от чего Кенши цокает и нарочито-манерно закатывает глаза. — Мимо, Кейдж. Кошмары. С тобой в главной роли. — Типа флешбэки? Знаешь, моментом? Или просто… единое целое? — спрашивает Джонни. — Флешбэком, — неправильно поставив ударение, отвечает Кенши, вздыхая. Он несколько секунд молчит, глядя на небо и плавая взглядом от звезды к звезде. — Тут спокойно. — И красиво. — Не знал, что у тебя есть чувство прекрасного. Кейдж смотрит на профиль Такахаши: старательно разглядывает каждый изгиб его кожи, каждую потемневшую от вечного солнца пору, забитую каменной пылью, и думает, что с ним ему хорошо. — Я же любуюсь тобой, так с чего бы мне его не иметь? — Брось, придурок. — Прекрасно.

***

На потолке появляется сырая клякса — Кейдж замечает её сразу же, ибо пялится в потолок всё время. Постепенно, она разрастается небольшим кругом, после становлясь округлым пятном. Оно расползается в стороны и уже через пару дней полностью обхватывает собой трещины на потолке. В один момент с них начинает капать вода, и в углу дивана образуется мокрая бляшка. Спустя некоторое время она начинает вонять и Кейджа окончательно достаёт стук воды об обивку дивана. Дверь на крышу начала гнить от влаги: у петлей начали образовываться зияющие пустоты, а на полу, аккурат перед самим выходом, в небольшой кучке валялись опилки — то, что было в щелях вместо воздуха. Ветер обдувает лёгкую рубашку — та развивается в воздухе, и Кейджу кажется, что она разлетится, как снег — настолько изношенной была она. Холодно. Везде снег, особенно в углах. Он скопился в них небольшими кучами и подтаял, образовывая из себя нечто влажное, больше похожее на пудинг, нежели снег. Хлопья, лежащие на полу, в свою очередь почти не подтаявшие — они громко хрустят под ногами. «Недавно», — думает про себя Джонни и быстрыми шагами пробирается ближе к центру крыши. Он точно не знает, где находится его квартира, но попробовать стоит. Кейдж сметает большие участки снега по площади крыши, размазывает их в единый слой, а некоторые, особенно большие, хватает в руки и кидает через ограду. Его взгляд на секунду задерживается на том месте, где около месяца назад он стоял вместе с Кенши, и на душе, в мгновение ока, становится пусто. Перила выглядят непривычно ржавыми. Спустя несколько минут снег был распинан, а то место, откуда, вероятно, капала вода в квартиру Кейджа, было абсолютно пустым — Джонни выкинул несколько комков сырого снега за ограду. Разве что покоились остатки воды — влажный отпечаток на бетоне, который, наверное, высохнет только ближе к следующему утру, если не станет полотном льда. После того, как Джонни закончил убираться на крыше, он ещё пару минут стоит на ней и зябнет, глядя в пустоту перед ним. Прямо как в тот день вместе с Кенши. Когда трицепсы под кожей рук начинают зудить от холода, Кейдж качает головой и возвращается обратно в тепло — заходит в дряблую дверь, спускается по лестнице и захлопывает дверь в квартиру. Он её не закрывает, на всякий случай. Вода с потолка больше не капает. На следующий день пятно на диване благополучно высыхает, и от былой сырости там остаётся только дурной запах.

***

Стекло телевизора, стоящего напротив дивана, с оглушительным хлопком лопается, и осколки разлетаются по комнате. Они цепляются о старый диван, о потемневший от времени столик, о шкаф у стены, и самый большой из них — размером с грейпфрут, — врезается в черепушку Кейджа с облезшей от разложения кожей у висков. Кость под напором внешней силы ломается, и череп раскалывается на две половинки. Внутри ничего нет. Джонни мёртв. Кейдж впервые за долгое время выходит на улицу. Он бредёт по косой дороге, почти что хромая от истощения. На нём всё то же мятое пальто, а ладони спрятаны в карманы. Джонни подходит к массивным воротам сквера и смотрит на них как впервые в жизни — сверху вниз. Отсюда, с земли, они кажутся в разы более высокими, чем есть на самом деле. Он минует арку, плетётся по протоптанной в снегу тропинке, виляющей пресловутым зигзагом, а затем сходит на совсем не тронутую часть парка — сугробы здесь были едва ли не по колено. И лишь в некоторых местах затянутой белыни красовались чуждые проплешины — тошнотворного оттенка островки с ещё более тошнотворного цвета травой. Грязь возле этих оазисов мешалась со снегом, и тот был неясно-коричневого цвета. Неутромбованный снег под ногами громко хрустит. Джонни, ещё в своём самом далёком инфантилизме, подсмотрел в одном из взрослых журналов своего отца один каламбур на тему хруста снега. Мол, он хрустит из-за того, что у снежинок хребет ломается. Кейдж тогда в это поверил, как в библейскую историю про Иисака (её он боялся больше всего, отчего порой шорохался от шагов собственной матери), и сторонился снега как можно дольше. Ведь он действительно помнит, как перепрыгивал кучки снега после снегопадов и как каждый раз, наступая на него и слыша характерный хруст, жмурился. Пруд не изменился от слова совсем. Разве что берега чуть ниже стали, но и это Джонни заметил не сразу. Вода в нём всё такая же застоявшаяся, а рогозы, в тот день встывшие в толстую плёнку льда на поверхности, были на том же месте, что, впрочем, неудивительно. На их пушистых кончиках, скрученных в одно целое, красовался жуткой вереницей иней. Джонни стоит несколько секунд у водоёма, прежде чем услышать приглушённый чем-то пушистым хруст снега позади. Он оборачивается назад. Его взгляду предстаёт подбитый голубь: крыло вывернуто под неестевственным углом, а клюв покрыт кровью. Глаза птицы стеклянны — Джонни даже с растояния своего роста видит в них своё отражение. Птица мертвец — ясное дело. Кейдж присаживается на корточки у измученного существа и осторожно гладит указательным пальцем упавшую набок голову. Голубь из последних сил прячет её в холку и прикрывает маленькие глаза, недовольно передвигая слабым торсом. — Бедняга, — шепчет Кейдж, поглаживая голову птицы в последний раз, после вставая на ноги. Когда Джонни отстраняется, голубь глаз не открывает. Почему-то после этого происшествия Кейдж не может вспомнить ни одного имени из детства. Он помнит только размытые силуэты лиц — что-то сродни абстракции, но ничего чёткого. Одиночество беспощадно его душит. Джонни может понять, что это Рейден, только благодаря белому жакету, пропитанному кровью. Его лицо не похоже на него — скула опухла от синяка, его покрасневшие веки прикрыты, с разбитого носа течёт кровь. Светлеет раньше обычного — солнце пробивается меж штор, как только стукает около восьми утра. Но даже так Кейдж остаётся на диване, смотря в потолок. Сырое пятно на нём уже давно высохло — после него осталась только совершенно новая трещина, перетекающая в старую у её изголовья. Джонни настолько истощён, что ему сложно встать с дивана. Либо же он окончательно к нему прирос. Он определённо точно слышит знакомый звук — что-то копошится на лестничной клетке. Наверное, управление дома решили нанять уборщицу. Солнце с каждой секундой становится всё более назойливым, и Кейдж переворачивается на живот, утыкаясь носом в складки дивана между подушек. Они странно пахнут. Звуки, заполняющие подсознание Кейджа, в мгновение становятся громче, и от этого ему как никогда сильно хочется оглохнуть. Квартиру заполняет знакомый запах. — Ненормальный. Кто же дверь открытой нараспашку оставляет. Кенши трясёт Джонни за плечо, после переворачивая его на спину. Кейдж пару секунд жмурится и прикрывает глаза ладонью, прежде чем посмотреть на лицо Такахаши. — Ты выпил метанола? Кенши цокает языком, после поправляя съехавшую с носа повязку обратно на глаза. — Как грубо, — отвечает Такахаши на неудачную шутку, отпуская плечо Кейджа. — Вставай. Ты похож на скелет. — А ты на стоковую картинку пьяного офисного планктона. — Это ещё что такое?