Не пытайтесь.

Ева, как всегда, мило жмурится, когда Вика целует ее в лобик, параллельно наматывая на шею огромный шарф. -Мамочка, когда ты придешь, я покажу тебе картинку из пластелина! – говорит Ева и тянется к Вике ручками, но та занята застегиванием пуговиц на толстом пуховике. -Здорово! Солнышко, нет, не могу взять тебя на ручки, очень жарко, - устало произносит Вика и думает о том, как она ненавидит зиму – ненавидит кутаться в четыре слоя одежды, еще стоя в жаркой квартире, ненавидит скованность движений из-за этих слоев, ненавидит, что не может взять дочь на руки перед уходом и вытирает вместо этого пот со лба. -Дим, ну я вся мокрая, ты же видишь, - уворачивается она от поцелуя мужа в щеку. -Мне все равно, - говорит он и, несмотря на протесты, прижимает закутанную Вику к себе, - Я же должен вдохновить тебя на продуктивное творчество. -Какое там творчество, просто любительские фотографии, - отвечает Вика куда-то ему в плечо и на пару секунд смиряется с жарой и неудобством – Дима держит ее в объятиях слишком крепко. Но влага снова начинает скапливаться на лбу, и Вика, быстро чмокнув мужа в щеку, отстраняется и разворачивается к двери. -Машуль, - тихо окликает ее муж, когда она уже поворачивает ключ в двери. -Да? -Ты же знаешь, что я горжусь тобой? Первая серия фото – просто огонь, уверен, что сегодня будет еще лучше. -У Вики вырывается непроизвольный вздох. Внутри, под всеми слоями одежды, что-то очень неприятно екает и сжимается в комок – и к сожалению, Вика очень четко знает, что это что-то называется умирающей в агонии совестью. Чтобы скрыть замешательство, она делает вид, что подправляет сумку с фотоаппаратом, натянуто улыбается Диме и быстро выходит из квартиры, успев услышать как муж позади пытается объяснить Еве, почему ей будет неинтересно «посмотреть мамины картинки». На улице становится не намного легче. Сверху – то, для чего придумали изящное, на взгляд Вики, название «мокрый снег», ей скорее поближе сочетание «липкий дождь», под ногами какой-то погодный ад – местами смесь черного от грязи снега и просто грязи, местами гололед на месте бывших луж. Может ли быть что-то хуже вот такого результата похолодания вместо потепления, раздраженно, даже с какой-то ненавистью, думает Вика, быстрым шагом удаляясь от подъезда к назначенному месту. Русская зима. Сугробы, метель и медведи, ага. Пройдя приличное расстояние до выбранного магазина на углу, Вика останавливается. Его машины еще не стоит. Может, заплутал, и надо было выбрать место как в прошлый раз, поближе к Викиному подъезду? Ну нет уж, пусть лучше плутает, зато не надо будет испытывать липкий страх обнаружения, думает она и понимает, что раздражение не уходит, и эта ненависть к зиме перекидывается уже на все вокруг, на него в том числе. В памяти всплывает картинка зимы, которая нравилась Вике. Она представляет, будто ей снова 17, на улице минус 30 и вместо липкого снега с неба летят острые, как стрелы, иголки ледяного снега, летят с такой скоростью, как будто хотят заколоть Вику до смерти. Ей 17, и она одета в легкую курточку – а в голове кадры, будто она снимает и ее, остается в летней майке и тонких штанах, ложится на заледеневшую землю и подставляет иголкам все тело, пока не замерзнет насмерть… Волна раздражения и стыда. С тех пор, как она частично смирилась, в голову постоянно приходит всякая хрень из прошлого. И Вика не совсем понимает, что ее бесит больше всего – что ее мозг выкидывает такие кренделя, что больные почки больше не позволят ей повторить такой трюк, или что воспоминание само по себе усиливает и раздражение, и какую-то жгучую необходимость в чем-то, хрен его разберет в чем. Времени вариться в себе не осталось – к тротуару подъезжает уже знакомая черная машина. Вика чуть слышно присвистывает – в прошлый раз она не успела заметить номера. Буквы, видимо рандомные – В и СН, а вот три тройки – любимое Саввино число – дают знать, что положение в обществе он к 28 годам не растерял. -Погоди, - быстро бросает Вика, не поздоровавшись и не успев рассмотреть Саввино лицо. Она снимает куртку, свитер и шарф прямо на улице и кидает в багажник, только после этого, в одной футболке, садясь на переднее сидение. -Привет, - неловко, как и в прошлый раз, говорит Савва. -Фух, привет, - отвечает она, выдыхая. Вика не сразу замечает, что в воздухе повисает напряженная пауза – она больше сосредоточена на ощущении свободы после плена теплой одежды – но спустя пару секунд становится очевидно, что Савва чего-то ждет. Не дождавшись, Савва неуклюже тянется к ней. Поцелуй выходит напряженным, скомканным и, если честно, все также напоминающим о временах их «романа» в пятом классе – да, всё так же, как и в конце первого полноценного «свидания» неделю назад. Эти Саввины неловкие попытки во французский поцелуй – Вика вообще-то предпочитает без языка, если не в исключительных случаях – как будто кричат о том, что «да, мы смирились, теперь можно все что хотим, мы по-настоящему изменяем супругам», только вот что мы хотим и что теперь делать, по-прежнему непонятно. Выдержав положенное время и наконец отстранившись, Савва ставит навигатор. Путь занимает недолго, в рассуждениях о том, стоит ли поснимать что-то кроме шибари, они будто избегают темы об истинных мотивах второй уже поездки в Исход. Открывает Лисса, которая знакомила их с клубом в первый раз. Приветливо улыбаясь, она сразу проводит их в знакомый зал с кольцами на стенах, потолке и столбе, где уже висит в красивой позе полуобнаженная девушка, ее партнер как раз заканчивает последнюю обвязку. -Вы немного опоздали, поэтому процесс поснимать не получится, - говорит Лисса, - но можно подснять сейчас, и через пару часов приедет еще модель с Топом. Мы найдем, чем вам заняться в ожидании, - и ей даже не надо подмигивать, она просто пристально смотрит сначала на Савву, а потом на Вику, от чего последняя слегка ежится и лезет за фотоаппаратом, как будто это единственное на свете, что ее волнует. Пока она снимает закрывшую глаза от удовольствия девушку, Лисса отводит Савву куда-то вглубь зала, к диванам, на которых сидит полный бородатый мужчина средних лет. Снимок за снимком, Вика нервничает все больше – то ли от того, что пройденные в универе курсы по фотографии конечно дали ей престижный сертификат, но не сказать чтобы дали овладеть этим искусствам как профессионал самого высокого класса, то ли от постоянного притягивающего ее внимание оживленного разговора этих троих в углу. Сделав над собой усилие, она сосредотачивается на фотографии, и слегка вздрагивает, когда Лисса мягко дотрагивается до ее плеча сзади. -Кстати, прошлый фотосет вышел очень даже ничего, - говорит Лисса. -Я рада, что тебе понравилось! – Вика довольно улыбается, - Но я подумала, не лучше ли будет разнообразить снимки… А то если все фотографии будут только шибари, не скучно ли будет? В этот раз снимаем, в прошлый раз снимали, и… -И тебе не зашло, я помню, - улыбчиво подмигивает ей Лисса, и Вика покрывается краской с головы до пят, - На снимки шибари есть спрос в обычном сегменте эротики, где мы хотим продвигать клуб, а остальное не то чтобы покажется привлекательным ванильным людям. Но ты не переживай, в прошлый раз мы с тобой знакомились как с фотографом, а в этот раз познакомим вас обоих как тематиков, и устроим ваш личный день новичка по разным практикам, - говорит Лисса обыденным тоном, а у Вики внутри от этих слов все сворачивается в крошечный клубочек. Лисса так просто говорит, что кажется, что это нормально, прийти сюда «темачить», а не только фотографировать, а у Вики голова идет кругом от того, что кто-то может рассматривать эти извращения так буднично, и даже придумать для этого целую терминологию. Пытаясь не краснеть и не показывать свое напряжение, Вика напоминает себе, что самое страшное – момент признания – уже позади. После прошлой, первой съемки, она подозвала Лиссу поболтать – они с Саввой единогласно решили, увидев Лиссу, что разговор лучше получится между ними девочками – и тотально не знала, с чего начать. Было большое искушение вообще ничего не говорить, поблагодарить за то, что ей как фотографу дали шанс и уникальный контент, и уйти ни с чем – но Вика ненавидит недопонимание, и она мотивировала себя тем, что нужно объяснить, почему она пришла не одна а с «мужем», как она представила Савву. Разговор пошел быстро, и, не вдаваясь в детали, Вика дала понять, что приблизительно они хотят ощутить и ищут. Вздохнув, Вика добавила, что ищут очевидно уже давно – а Лисса, понимающе улыбнувшись, обозвала их «тематиками» и как фанат шибари предложила начать с него. Если коротко, у Вики осталось ощущение, что либо «тематики» это на самом деле не БДСМщики, как объяснила Лисса, а просто какие-то странные ребята, либо они с Саввой все-таки «ванильки», то есть обычные люди, которые этот ваш БДСМ не понимают. Методичное связывание веревкой под руководством Лиссы – несмотря на ошейник на шее, у нее была своя «нижняя», оказывается и так можно – не принесло никаких эмоций ни Вике, недоуменно в веревках лежащей, ни Савве, так же недоуменно эти веревки наматывающем. Так что после такого опыта они вежливо попрощались и ушли с намерением больше не возвращаться – но разойдясь по домам и списавшись в секретном чате в телеграме, они оба отметили неповторимую атмосферу клуба и ощущение, что за дверями скрывалось что-то, что тянет те двери открыть. Так и произошла вторая встреча – после одобрения фотографий Лиссой и ее согласия на «долгосрочное сотрудничество» - и хрен знает, имела она в виду постоянного фотографа клуба или дивный новый мир, который вот уже – вот черт – собираясь им с Саввой показать, открывая дверь из бондажной. Лисса гостеприимно распахивает дверь с улыбкой чеширского кота, собирающегося провести экскурсию по стране чудес, и… никаких распятых на дыбе безумцев. В комнате на одной из расставленных по залу скамеек сидят всего два человека – худенькая девушка, закутанная в плед, и женщина постарше, обнимающая первую. Может показаться, что это милые домашние посиделки с пледиком и чайком, если бы не стол перед ними – на нем большой прозрачный пакет с мусором и странного вида пенал. -Это один из наших залов для экшенов, - говорит Лисса шепотом. -И все? Никаких прикованных толп извращенцев на крестах? – с нервным смешком, и явно провалившейся попыткой сгладить неловкость, громко говорит Вика. -Тсс! – шикает Лисса и указывает на девушку в пледе, продолжив все так шепотом, несмотря на то что девушка никак не отреагировала, только вторая женщина неодобрительно смерила Вику взглядом, - Видишь, Тенса только что провела экшн, плейпирсинг. Конечно, тут сегодня немного народу, еще два часа до официального открытия. Вика благодарит бога за то, что у нее хорошая память на термины, но, к сожалению, автоматического перевода с извращенского на русский у нее в голове не предусмотрено. -Иголочки, - поясняет Лисса в ответ на вопрошающие взгляды Вики и Саввы, - Тенса, можно?, - обращается она к женщине, гладящей девушку по волосам, и указывает на пенал. -День новичка вроде в четверг, - хмуро шепчет Тенса, но все же кивает. Вика игнорирует почему-то перехватившее дыхание и осторожно открывает пенал. Видимо, изначально он то ли медицинского назначения, то ли предназначен для косметики – но сейчас там одна к одной аккуратно сложены…иголки? Иголки от шприцов? Какой ужас, - думает Вика, и старается сосредоточиться на волне страха, а не на теплой волне, которая поднимается снизу и бежит вдоль по позвоночнику. Самих шприцов здесь нет – только иголки, некоторые обычного размера, а некоторые – господи – сантиметров по десять. Видимо, атмосфера действует на Вика вразумляюще, и она подавляет в себя нервное желание шутить о том, кому такие уколы могут ставить, - приобрела этот навык еще с тех пор, как… в общем, с тех пор, как. Теплая волна добирается до мозга, когда Вика переводит взгляд на пакет с мусором, набитый какими-то ватными дисками с… ну да, это кровь. Обычная кровь, подумаешь. Просто подвальное помещение, где на столах окровавленная вата и иголки от шприцов. Подумаю об этом завтра, вспоминает Вика «Унесенных ветром» и переводит взгляд на Савву, а вот лучше бы она этого не делала. Так, не смотреть на Савву до конца вечера, решает Вика, не смотреть на выражение лица, с которым он смотрит то на девушку в пледе, то на содержимое пенала, выражение лица, которое ей слишком хорошо знакомо, главное не встретиться с ним взглядом. -Все, пошли отсюда, - шепчет Лисса и, заметив, что Вика слегка дрожит, вдруг поворачивается к Савве. -Можно? – спрашивает она у него, и тянется рукой к Викиной подрагивающей ладошке. -Эм…да? - он выглядит еще более озадаченным, чем сама Вика, и это недоумение на время скрывает голодный блеск в его глазах. Вика даже не успевает подумать, что только что разрешил Савва, и, главное, почему Лисса обратилась к нему, а не к ней, когда Лисса нежно берет ее за руку – да, просто берет за руку, и никакого разочарования Вика по этому поводу не чувствует, да, не чувствует – и мягко тянет за собой по направлению к выходу. В нескольких следующих залах никого нет, зато есть много всякой непонятной чехарды. Стоящая на полу клетка, оказывается, для «петплей вечеринок», устрашающий аппарат «для электроплея», а нож на столе не для хлеба, а, - небрежно бросает Лисса, - «Марта забыла», и Вика не решается задать уточняющий вопрос. Затем они снова проходят через бондажку, и Лисса плюхается в кресло, увлекая Вику за собой – ее руку она так и не выпустила, и Вика предпочитает думать, что это забота о госте, игнорируя иногда проскакивающую кровожадность и в ее взгляде. -Ну, в общем, я вам еще подробно про все расскажу, но пока вопрос в другом… Что из этого хочется попробовать сегодня? – спрашивает Лисса лукаво, но Вика убеждается, что про кровожадность ей не показалось. Однако, она быстро отвлекается от Лиссы – ее первоочередная задача Савва, который пытается скрыть предвкушающую улыбку, призадумавшись и явно собираясь что-то ответить. -Эм, Лисса, а это… - молниеносно выпаливает Вика, толком не придумав, как опередить Савву, - а чего-то более…эээ… обычного нет? Более ну… Распространенного, что ли? Взгляд Лиссы омрачается и она разочарованно вздыхает. -Обычного? Ну это вам в пОрочную, - указывает она на последнюю не открывавшуюся дверь с оттенком скуки в голосе. -В… порочную?, - спрашивает Савва каким-то не своим, хриплым, голосом, Лисса переводит на него взгляд и ей, видимо, сразу перестает быть скучно. -В порочную, в порочную, - веселеет Лисса и вскакивает на ноги. Вика думает, поверят ли ей, если она скажет, что у нее отказали ноги и она не может встать, но голос разума говорит, что они уже договорились – смирились и пришли сюда - так что она поднимается. Лисса просит подождать минутку и уходит за дверь, где сидели женщины с иголками, а Вика думает о том, чтобы не пересечься взглядами с Саввой, а еще о вернувшемся раздражении. Оно отступало было из-за пересекающихся волн страха и чего-то, поднимающегося снизу, а теперь, в предверии опыта совсем не только визуального, возвратилось с новой силой. Зачем ей вообще идти в ту комнату? Разве ей, взрослой женщине Марии – вообще-то да, Марии, а не Вике, вообще нужны эти извращения? «Порочная», пфф. В «порочной» что, порют? Пороли вообще-то в Древней Руси и детей, и это было варварство, а она взрослая женщина, и варварство не уважает. И вообще, раз уж они с Саввой решили изменять семьям, могли бы как взрослые люди пойти сначала в отель, а потом кофе выпить. Кофе, кстати, сейчас очень пригодился бы. Прямо хочется кофе…Хотя нет, не кофе, скорее выпить, да, выпить, отключить мозг и потрахаться. Или не выпить… Хочется чего-то, аж бесит как хочется, до ломоты в суставах хочется, как будто не хватает какой-то части внутри, как будто Вика – как пустой сосуд, который чем-то очень нужно наполнить, и как же это раздражает, раздражает весь этот идиотский клуб… -Корвус, очень приятно, - выдергивает из плена мыслей Вику тяжелый мужской голос. Грузный бородатый мужчина, который общался с Саввой и Лиссой, пока Вика снимала, стоит рядом с Лиссой. Вика протягивает ему руку, но тот не подает руку в ответ сразу. Корвус вопросительно смотрит за ее плечо, на Савву – да что ж такое, опять! – и, только когда, очевидно, получает одобрительный кивок, пожимает ее ладонь. -Тренажерка у нас по пятницам, - хрипло сообщает Корвус, - и вообще лучше, конечно, сходить на семинар. Но вы сделали нам такие потрясающие снимки, что я покажу пару ударов сам. После вас, - говорит он Вике и, делая шаг назад, приглашает Вику пройти за заветную дверь. Раздражение снова сметает страх, но ощущение острой потребности в чем-то неизвестном остается. Это чувство, страх, и теплая волна буквально разрывают Вику на части. Тоненький писк интуиции говорит ей – вперед, осталась пара шагов и вы получите то, за чем пришли – но взрослая Вика, а вернее взрослая Мария, отчаянно сопротивляется. Не нужно ей это, нет, не хочет она в этот зал, не хочет, не тянет ее туда будто магнитом, и… -Иди, - короткое, хриплое почти как у Крастера, слово Саввы и его рука на ее плече, сжимает вроде бы ободряюще, но в то же время, пожалуй, слишком сильно. И Вика делает пару шагов вперед, набирает побольше воздуха в легкие, и, поборов желание зажмуриться, толкает дверь. *** Странно, но Вике даже хочется облегченно вздохнуть. Этот последний, большой зал наконец оправдал ее ожидания – вот это уже похоже на место сборища извращенцев. Расставленные по кругу пуфики как будто намекают, что здесь может собраться куча народа и, очевидно, все они будут смотреть на то, что происходит в центре зала. А в центре – будто воссозданная комната боли из 50 оттенков серого – единственного Викиного представления о БДСМ. Пространство посередине комнаты свободно, не считая нескольких скамеек, и похоже на обустройство бондажки – на потолке и столбиках крепления для веревок, единственное отличие – в паре мест с потолка здесь свисают кожаные браслеты для рук, похожие на наручники. Около одной из стен стоит что-то, похожее на кровать, или скорее на массажный стол – и Вика удивляется, как такой небольшой площади хватит для занятий сексом – ведь секс обязательно должен быть, так было в 50 оттенков серого. Но все это не особо впечатляет ее – главный эффект производит атрибут в углу. Это – большой крест в форме буквы Х, с креплениями для рук и ног – вот оно, настоящее извращение! Это до такой степени соответствует ее ожиданиям, что разум снова захватывает раздражение – пришла в какой-то притон и бордель, на что она рассчитывала, хотела увидеть домашний кинотеатр с пуфиками? Вика даже не понимает, на кого злится – то ли на владельцев этого гнезда разврата, устроивших здесь 50 ОС среди бела дня, то ли на себя и их с Саввой решение смириться со своими тараканами, то ли на что-то еще, непонятное, невнятное, раздирающее ее изнутри. Вика стоит столбом в дверях, и только мягкий толчок в плечо от Саввы заставляет ее сделать шаг вперед, дав возможность пройти Крастеру и Лиссе. Савва продолжает оставаться позади, не убирая руку с ее плеча. Вика облегченно выдыхает, когда понимает, что Крастер не собирается давать ей выбор, и вдвойне радуется тому, что его приглашающий жест направлен не на «траходром», как она про себя обозвала лежанку-массажный стол. Крастер указывает на середину зала, на свободное от скамеек пространство с креплениями для рук на потолке. Вика нерешительно кивает, но не двигается с места, и только когда Савва обходит ее и берет за руку, потянув к указанному месту, делает пару скованных шагов. Раздражение свербит в голове, и ей хочется резко дернуть Савву за руку, громко заявить, что они все ошиблись, что она на самом деле не такая, что решение было принято неправильно, и все то…ну, в детстве – приснилось Савве или было коллективной галлюцинацией. Но она этого не делает, а выходит с Саввой за руку в центр зала, и останавливается прямо под висящими над головой кожаными браслетами. Лисса мягко улыбается ей и ободряюще кивает, как будто мотивируя совершить какое-то действие, а Крастер смотрит спокойно и тяжело. Повисает неловкая пауза, и все будто застыли в ожидании чего-то. -Готова? – негромко спрашивает Крастер, и Вика хочет сказать «нет», но ее голова машинально, как будто в трансе, кивает. -Тогда чего ждем? – задает он очередной вопрос, и Вика совершенно теряется. -В…в плане? – с трудом выговаривает она, и поражается своему голосу – тоненький писк, совершенно не похожий на ее звучный уверенный тембр. -Раздевайся, - раздается от Крастера гулко, как эхо, а Вика понимает, что до этого момента она не знала, что такое паника. Нет, конечно где-то в уголке сознания лежат воспоминания про… школу, но черт побери, это будто было не с ней, это будто была не она. Тогда было какое-то безумие, тогда все было молниеносно, спонтанно и времени на раздумья не оставалось. Не было ужаса этой обыденности, таких спокойных ожидающих взглядов Лиссы и Крастера, не было этой тишины и, блин, специального инвентаря, так буднично расположенного здесь, как будто это безумие – абсолютная норма. Да, они поняли, что эта хренотень сильнее их, сильнее прошедшего времени, да, они смирились и пришли сюда, но какого черта, говорит Викино раздражение, превращающееся в злость, не будет она раздева… Раздражение не проходит совсем, но во внезапно обрушившихся Саввиных объятиях становится чуть-чуть спокойнее. Он загреб ее в крепкую хватку, и это действует на Викину волю тотально разрушающе. Кажется, Савва что-то произнес Вике на ухо – она почувствовала жар его дыхания – но Вика уже не разбирает, в голове и теле бушует буря эмоций. Объятия размыкаются, и она снова остается одна – одна посередине зала, с направленными на нее пристальными взглядами. Вика набирает побольше воздуха в легкие, будто собирается нырнуть в глубокий бассейн, и стаскивает футболку через голову. Один за другим предметы одежды падают на пол, а взгляды всех троих сканируют ее, будто пытаются проникнуть еще глубже – прямо под кожу. В голове у Вики копятся все ругательства мира, и хочется едва слышно матернуться сквозь зубы – воспоминания завладевают ее сознанием, и она четко видит себя тогда, на лесной поляне, - почему же тогда она не ощущала такого унижения, как сейчас? Модели раздеваются перед художниками, чтобы они написали картину, это такая же обыденная ситуация, говорит себе она, но унижение ощущается каждой клеточкой тела, унижение завладевает каждым миллиметром ее кожи, унижение наполняет воздух в этом чертовом зале. Вика дышит унижением, как и эти трое, и с каждым вдохом в глазах Лиссы и Крастера мелькает все больше наслаждения ее страхом, ее беспомощностью, ее стыдом. Савву она видит только боковым зрением, но вот он снова кладет руку на ее плечо – Вика вздрагивает от прикосновения к обнаженной коже – и она снова слышит скорее его дыхание, чем произнесенное на ухо «Умничка». И в этот момент сквозь раздражение и стыд прорывается острое, почти нестерпимое удовольствие – и Вики хочется потрясти головой от невероятной мысли – ей хочется стоять здесь обнаженной, хочется чувствовать себя единственным беспомощным человеком среди имеющих броню в виде одежды остальных, и особенно ей хочется, чтобы Савва повторил еще раз, что доволен ей, что она смогла его порадовать. Разрушает магию момента Лисса – подойдя к Вике, она по очереди берет ее руки и, поднимая наверх, закрепляет в браслетах. И, пока осознание невозможности уйти или воспользоваться руками обдает Вику очередной волной гнева, унижения и непозволительного удовольствия, Крастер подзывает Савву куда-то за спину Вики. Имея возможность поворачиваться, несмотря на прикованные руки, Вика оглядывается и видит то, что не заметила при осмотре комнаты, отвлекшись на пугающий крест. Вся стена по сторонам от двери увешана разного размера и вида… Вике не десять лет, она понимает, что это – увешана плетками. Некоторые из этих штук можно назвать плетками уверенно, некоторые как-то видоизменены – например, вот та хрень, где к ручке прикреплено сразу много гибких веревочек – а некоторые уже не плетки, а совсем неизвестные Вике лопаточки, какие-то стержни с утяжелением на конце, и вообще нечто похожее на хлысты для лошадей. Лоб Вики холодеет и становится влажным, а ноги начинают еле видно подрагивать, и она слегка оседает на браслетах. Тишина нарушается, и Крастер начинает сыпать непонятными названиями, показывая на различные, произносит он, «девайсы», деловито снимая то одну, то другую штуку, давая Савве подержать их в руках и взмахнуть. Вика пытается не думать о том, что с ней могут сделать, для чего все-таки нужен лошадиный хлыст, и о том, что дрожь в ногах все усиливается, старается перестать злиться на свое уязвимое положение и ощущать себя жертвой, а Крастер с Саввой тем временем заканчивают обход, и несколько девайсов Савелий на место не вешает. -У нас не сессия, а просто тренажерка, но все же стоп-слово обговорить надо. Можете для начала взять стандартный светофор, а потом уже обдумаете свое, - обращается Крастер и к Савве, и к Вике. Савва, кажется, спрашивает, что такое светофор, Крастер отвечает, но Вика уже трясется полным ходом и погружается в эмоции, плохо воспринимая реальность. -Красный, - говорит Савва и берет в ладони Викино лицо. Вика снова дергается от тактильного контакта, - Слышишь? Если что-то пойдет не так, скажешь «красный», хорошо? Вика слышит, и скопившееся раздражение, да нет, уже гнев, просто вопит: «Скажи ему этот чертов «красный», слезай отсюда, одевайся и беги! Хотя лучше сначала врежь этому Крастеру по роже, и потом уже беги!». Вика переводит глаза на Крастера и мгновенно понимает, что попробуй она ему врезать, хлыст для лошади точно не остался бы сегодня висящим на месте. Обреченно и униженно она кивает, и ее снова обдает волной удовольствия от довольной Саввиной улыбки, будто транслирующей похвалу. Савва убирает руки от Викиного лица, мягко кладет их ей на талию, и разворачивает на браслетах к нему спиной, будто марионетку на веревочках. Вот и все. Она прекрасно знает, что такое избиение плетьми – недаром еще в десять, после экскурсии в крестьянскую школу, ей два месяца снилось, как она после стояния на горохе встает, поворачивается спиной и резко, внезапно спину обжигает, как кипятком, от тонкого режущего удара. Потом еще и еще, на спине остаются кровавые полосы, да, это как натянуть и потом резко отпустить резинку, только в миллиард раз больнее, сквозь кожный покров, острый обжигающий удар, вот сейчас, сейчас… Это что? Вика, конечно, дергается, как от той самой ожидающейся обжигающей боли, но брови ее взлетают наверх от недоумения. По спине будто водят кучей тонких веревочек – весь их скоп мягко, уверенно касается Викиной кожи, не причиняя никакой боли. Вика ошеломленно констатирует: она чувствует разочарование. Бить детей ужасно, но когда ты сам ребенок и два месяца варишься в своих фантазиях про горох и плети, крестьянская школа прочно заседает в сознании, и Вика, что ли,… ждала этого? Потерявшись в размышлениях насчет несоответствия ожиданий и реальности, Вика не замечает, как спина становится горячей остальных частей тела. Веревочки все также не причиняют боли, но уже не водят, а наносят слабые удары, и когда Вика будет думать об этом позже, она так и не поймет, в какой момент появилась боль. Боль, которая ощущается будто бы не на спине, а во всем теле – ползущая, мягкая, согревающая, медленная. Каждый удар скопа веревочек ощущается как нажатие кнопки, включающей обогрев тела – тепло расползается от нее во все стороны, наполняя ноги, руки, живот, сердце. -Пробуй сам, - слышится голос Крастера за спиной, и удары становятся неуверенными, то плавными, то резкими, то сильными, то слабыми, но Вике, кажется, это уже не так важно. Важно одно – тепло, слегка кружащаяся голова и внезапная слабость, из-за которой она чуть обвисает на браслетах. За спиной слышно, как Крастер поправляет Савву, иногда забирая у него неизвестные, дарящие божественное наслаждение веревочки, показывая пример – и Вика безупречно может отличить, когда кто из них мучает ее спину. Удары Саввы становятся все более уверенными и плавными, но иногда девайс прилетает все же сильнее, чем, очевидно, положено – и Вика ловит себя на мысли, что она хочет больше таких ошибок. -Все, теперь можно, меняй девайс, - как в полусне, слышит Вика за спиной, но это ее не пугает. Ноги по-прежнему дрожат, но, кажется, уже не из-за страха – и какое счастье, что ее руки держат крепления, потому что она уже не уверена, что устояла бы на ногах без такой поддержки. И вот это происходит. Вика отмечает не режущую, острую боль, вероятно в реальности такую же, как в фантазиях про крестьянскую школу – она отмечает, как резко пропадает раздражение, уступая бушующим в теле теплым волнам. Как она могла на что-то злиться? Как она могла бояться? Как она могла вообще как-либо сопротивляться, сопротивляться этому бесконечному удовольствию, которое с наслаждением принимает ее тело? Спину режут удары – один за одним разгоряченную кожу обжигают лезвия боли, будто пожар сконцентрировался внутри хлесткой веревки и решил обдавать своим жаром кожу только тонкими струями. Кнопки тепла уже нет – она сама стала кнопкой, и каждая клеточка ее тела приобрела гиперчувствительность, каждый миллиметр кожи открыт боли, как открываются утром глаза навстречу новому дню. Ноги окончательно подкашиваются, шум голосов Саввы и Крастера сливается в единый, мелодичный саундтрек, и Вика уже не может различать ни стиль ударов, ни смену девайсов. Знает точно она только одно – ее губы никогда не захотят произнести почему-то оставшееся в голове слово «красный» - оставшееся чудом, ведь остальные слова мозг давно покинули. В какому-то полусне Вика слегка дергается от самого мягкого прикосновения за сегодняшний день – ее спина привыкла к остроте ударов, зачем на ее плечах плед? Ей слишком жарко, но ради крепкого Саввиного объятия со спины можно и потерпеть. Кажется, Лисса освобождает Викины руки от браслетов, и кажется Савва обнимает ее теперь спереди, и рука его скользит по ее горячему телу. -Эй, молодежь, секс в клубе запрещен, - слышит какая-то часть Вики веселый голос Лиссы, и эта часть, почему-то на автомате умеющая думать, по-детски удивляется слову «секс». Что это вообще такое и зачем это нужно, думает Викино подсознание, пока саму Вику усаживают на пуфик, а теплые объятия Саввы ни на минуту не размыкаются. Вика зарывается куда-то Савве под мышку, как довольный котенок, и медленно возвращающееся сознание сигнализирует ей, что последний раз она чувствовала такое умиротворение очень много лет назад. *** Сиденье в Саввиной машине, оказывается, невероятно мягкое, а ароматизатор вполне воссоздает нежную атмосферу хвойного леса. Рука Вики покоится в Саввиной руке, и ей совершенно не хочется шевелить ни единым пальцем, не хочется вообще шевелиться, чтобы не нарушить этот момент, но вот они уже подъезжают к тому самому магазину, условленному месту встречи. И Вика – теперь она уже снова может думать – против воли вспоминает прошлый прощальный поцелуй, когда Савва отстегивает ремень безопасности, чтобы придвинуться к ней и прикоснуться губами к ее губам. Как неловко, как по-детски и неуклюже по-французски прощались они в прошлый раз! И будто в другом мире, будто они обнаружили сегодня подпространство, в котором нет места неловкости и стыду, Савва закрепляет свою власть над ней сейчас. Весь организм Вики превратился в податливость, все тело ее сигнализирует об исключительности этого случая и Вика позволяет маленькой Франции существовать между их губ, а в голове звучит фраза, которую она не раз с содроганием произносила у психотерапевта – фраза, являющаяся концентрацией безумия того, что происходило с ней много лет назад и произошло сегодня. «Аня – не наша собственность». И уже нет Ани и нет «нас», есть только властный французский поцелуй, есть он и она, и слово собственность – и Вика выходит из машины уже не тем человеком, который садился в нее несколько часов. На улице значительно похолодало. Окончательно замерзли лужи, замерзла грязь под ногами – а с неба летят острые, как стрелы, иголки ледяного снега – но они отскакивают, как от брони, от горячей Викиной кожи, хоть куртка расстегнута, шарф съехал набок, а свитер лежит в сумке.