Обречённый на вечность.

Морти́до (от лат. mors — смерть) — термин, используемый в психоанализе для обозначения вида психической энергии, источником которой является гипотетический инстинкт смерти.

Старинный камин покорно затухает, погружая гостинную особняка во мрак. Так даже лучше — никакого яркого света, никаких бликов, никакой иллюзии тепла. Будто бы вампир может вообще в нём нуждаться. Ярослав слишком многое видел, чтобы брать чужие слова на веру, но всё еще любил ритуалы. Ночное чтение у камина было одним из таких. Длинные пальцы коснулись ветхой страницы фолианта в последний раз, прежде чем он закрыл книгу. В такие вечера ему даже казалось, что он совсем не один: гонял привидения с По, пробовал Булгаковский морфий, даже обескровить себя пытался, ощущая странное единение с Брауном. Странное потому что ощущения смазывались — раны затягивались мгновенно, а эмпирический опыт оставался лишь эмпирическим, ибо понять человеческие терзания и хрупкость жизни так и не получилось. В конечном счете подобные эксперименты перестали вызывать в нём что-то, помимо томящей скуки. Он испытывал неподдельную зависть к этим живым, хрупким созданиям, что могли беззаботно влачить свое существование, будто бы у них впереди была целая вечность. Будто бы вечность вообще могла быть чем-то приятным. Иной раз Ярослав даже перекидывался с ними фразой другой, выходя по вечерам в своем бардовом камзоле и с черной тростью. Им почему-то было дико любопытно, кто этот загадочный человек, почему он всегда гуляет в одиночестве и какого происхождения его фамилия. Почему-то людям никогда не было интересно чем он интересуется, как живёт, но им всегда было дело до чужих происхождений. Наверное, Баярунас — хорошая фамилия для графа, хорошая даже для вампирского рода. Могла бы ей быть, но Ярослав скорее всадил бы себе в грудь осиновый кол, чем продолжил род. Будто бы загубить одну жизнь было недостаточно. В какой-то момент пресыщения становится так много, что Ярослав даже перестает избегать людей — некогда противных и непонятных ему существ. Потому, когда в его жизни появляется Алекс, он даже не отталкивает. Просто случайная встреча в порту, где совершенно раздражающий тип, по всей видимости, американец, имеет наглость просить его о приюте. Говорит, что всего на пару дней — решить вопросы импорта из Германии и уехать на первом торговом судне. Бесстыдно поправляет солнцезащитные очки и улыбается, да так гадко, что ослепляет белоснежной улыбкой. О том, что его новая головная боль оказывается не совсем человеком, Ярослав узнает в первые же дни. Даже не по тому странному факту, что гость за всё время ни разу не выразил желания поесть. На своем веку он не раз имел дело с торговцами, те имели обыкновение сметать всё что увидят, будто имели не желудок, а бездонный колодец. Удивительным было то, что Алекса ничуть не смущало отсутствие света, он не жаловался даже на маленькую комнатку у винного погреба, куда Ярослав его отправил нарочно, в надежде избавиться от проныры в первый же день. А еще полное равнодушие к драгоценному антиквариату, за который любой другой простолюдин, не задумываясь, продал бы душу дьяволу. Молчание прервалось на третьи сутки, когда Ярослав всё так же сидел в своей гостиной, скользя равнодушным взглядом по немецкому тексту: — Полукровка, значит?, — он даже не оборачивается, хотя Алекс появляется в гостиной совершенно бесшумно, будто бы сама тень, закравшаяся за плечи. Иностранец успевает лишь вскинуть бровь, формулируя попытку ответа, но Ярослав идёт на опережение, словно видит его затылком, отвечая в той же манере, — они ведь целое состояние стоят. Ты мог бы не знать забот до конца своих дней и прокормить три последующих поколения, — не отрывая взгляда от страниц, вампир вскидывает палец, описывая ось в воздухе и указывая длинным лакированным ногтем на висящие поодаль картины и пару старинных ваз, — прояви хотя бы поддельную заинтересованность, verlorene Kind. — Ты серьезно только сейчас это понял, чувак? — их взгляды встречаются и у Алекса тут же возникает желание откусить себе язык, как только сорвавшиеся с него слова сотрясают воздух. Идиот. Можно же было хотя бы здесь не выёживаться. Они так и смотрят друг на друга с несколько секунд - холодный серый и глубокий зеленый, а потом Ярослав резко заливает зал звонким смехом, впервые за долгие годы не пытаясь скрыть клыкастую улыбку. Еще неделю назад он бы поклялся, что придушил любого другого на его месте. Но наглость Алекса оказывается настолько вопиющей и по-детскому наивной для утомлённого разума, что вместо оплеухи или серебряной пули, Ярослав просто вскидывает палец на кресло рядом, предлагая устроиться. — Твоя речь so fresh, не то что моя "ступай"— с улыбкой проронил он, будто бы не видел таких идиотов целую вечность.