Тридцать три смерти Сигмы

В тот раз среда проходит совсем иначе. Они скрываются в магазинчике с самого утра, оберегаемые от внешнего мира привычной табличкой «closed» на двери, заказывают пиццу и кофе и больше никому-никому не открывают. — Знаю, ты не рад бесконечному повторению одного и того же дня, но мне так приятно, что я могу просто забить на свои дела и остаться здесь, — улыбается Сигма, опуская подбородок на ладонь, пока Коля перебирал пластинки, тщательно выбирая что-то подходящее для их… Хм. Свидания?.. Ох, чёрт. — С тобой я тоже немного рад, — признался он, выуживая из стопки нужную пластинку: Майкл Джексон? Подойдёт, как-никак классика — может, и Сигме понравится. — Если бы каждый день проходил вот так, я был бы не прочь задержаться ещё на какое-то время. — Но… — Сигма растерянно улыбнулся, опуская ладони на мягкую шёрстку запрыгнувшего ему на колени кота. — Ты ведь мог рассказать и раньше? Или… Я не верил? — Я не рассказывал, — признался Коля, плюхнувшись в своё кресло и открывая принесённую курьером коробку с пиццей. — Я ведь реально понимаю, как всё это звучит. Не хотел, чтобы ты посчитал меня ебанутым. — Но Феде же рассказал, — лукаво улыбнулся Сигма. — Федя и так так считает, — распахнул глаза Коля. — Ты… Это ведь совсем другое. Сигма прикусил губу, пряча улыбку в своём стакане с кофе. Некоторое время помолчали. На фоне Майкл Джексон в привычной своей манере пел о том, что не откажется от своей любви, посетителей не было, мурчал в ладонях Сигмы Леннон… В этот раз всё действительно было спокойнее — но спокойствие это было настолько редким в привычной его жизни, что в нём непременно виделась опасность. — Разве мы не должны… Хм. Ну… Делать что-то? — тревожно спросил он, вскидывая на Сигму жалобный взгляд. — Что-то, знаешь, чтобы это было… Свиданием. Сигма лишь улыбнулся, чуть качнув головой. — Мне кажется, суть свиданий в том, чтобы каждый чувствовал себя хорошо — и не делал того, на что не был бы готов. Иначе это перестаёт быть свиданием и становится насилием. Но ты ведь хотел бы быть здесь со мной? Показывать музыку, пить кофе? — Конечно! — встрепенулся Коля. — Я ведь не врал, когда говорил, что ты самый желанный гость здесь. Сигма покусал щёку, сдерживая улыбку и переключая внимание на музыку — ненадолго. Гоголь осторожно выдохнул, пользуясь моментом, позволяя себе ещё один аккуратный взгляд на него. Всё же Сигма… Он был особенным. Всегда каким-то «слишком». Слишком аккуратным, слишком приятным, обаятельным. Гоголь был уверен, что никогда не смог бы оценить внешность другого парня — но Сигма с самой первой встречи показался ему не то, что приятным — красивым. Впрочем, Коля никогда не задумывался о том, что эта мысль могла иметь какой-то подтекст. — Сигма, а… — начал он через некоторое время, впрочем, быстро залипая, понятия не имея, как подступиться к вопросу, который собирался озвучить. — Скажи, вот… — М? — Ты говоришь, что на свиданиях все должны делать, что хотят, — выпалил он, — но ведь у тебя самого сегодня должно было быть свидание, которого ты не слишком хотел? Сигма глянул на него удивлённо. Удивление это, впрочем, быстро сменилось заинтересованностью. — Я не следил за тобой, — продолжал всё быстрее Коля, — просто, ну… Когда я спас тебя в первый раз, у тебя как раз было свидание. И я увидел, как вы шли, и ты выглядел так… Ну… — Могу представить, — мягко согласился Сигма, опуская взгляд и обнимая ладонями свой стакан. — Мне действительно не очень хотелось быть там. И я правда сам не всегда поступаю правильно. Но тебе совершенно ни к чему ломать себя и делать подобное. Я не хочу, чтобы у тебя было так со мной. — Но почему… Я не понимаю, почему тогда ты согласился пойти с ним, — растерялся Гоголь. — Разве это хорошо для тебя? Чёрт, мы на нашем свидании говорим о другом мужике? Вот это я проёбщик! — понял он, роняя голову на собственные руки. — Прости, я… Можешь не отвечать на такое. — Всё хорошо, — дёрнул бровями Сигма. Леннон, видимо, належавшись на его коленях, запрыгнул на стол, чтобы, гордо прошествовав по коробке с пиццей, боднуть головой своего хозяина. — Как я и говорил, мы можем говорить, о чём хочешь. Хотя мне бы куда больше хотелось говорить о тебе. Коля поднял на него растерянный взгляд, понимая, что, сделает, кажется, всё, что Сигма хочет. Даже если не сможет — он всё сделает за эту спокойную улыбку, за уверенность во взгляде, которая разбивала даже собственную привычную тревогу. — А… Чего бы ты ещё хотел? — сглотнув, уточнил он, зная, какой ответ хочет услышать в глубине души. Стоп. «Хочет»? Что?.. — Если завтра для меня никогда не настанет, — медленно произнёс Сигма, поднимая на него взгляд, — Я хотел бы поцеловать тебя хоть раз.

***

«Разве тебя это не освобождает?» Коля не помнил, как долго они целовались, сидя во внутренней комнате магазина. Не помнил, в какой момент руки Сигмы переместились к нему на плечи, а сам он оказался на его коленях, не понимал, сколько прошло времени и как долго осталось до окончания дня. В прикосновениях горячих губ к его губам, в мягком тепле ладоней парня, опустившихся ему на щёки, в щекочущих лоб светлых прядях… Коля не понимал вообще ничего — потерянный где-то в пространстве и времени, расфокусированный насколько возможно, подающийся к парню почти что просительно и вовсе этого не замечающий… Коля понимал только одно: приятнее этой расфокусировки не было ничего в его жизни. Сигма оказался прав — в конечном итоге постоянное обнуление дней действительно освобождало. Не было никаких причин не делать чего-то: он словно попал в изолированное пространство — с возможностью проворачивать что угодно и не получать последствий. За временной петлёй оставались его девушки, привычная жизнь, работа, восприятие себя самого. Во временной петле нашлись горячие поцелуи и тёплые ладони самого красивого парня в городе, парня, который по каким-то причинам согласился ему помочь, парня, заслужить даже дружбу которого когда-то казалось величайшим достижением для Гоголя. Первый день они провели вместе до самого конца. Когда снаружи совсем стемнело, когда губы саднило от долгих поцелуев, когда Сигма уронил голову на его плечо, дыша глубоко и тихо… До самого конца Гоголь так и не разжал рук, не разомкнул объятий, чувствуя, как сознание устало выключается. — Если завтра повторится… поцелуй меня снова, — прошептал Сигма, поворачивая голову, чтобы уложить щёку ему на плечо. В тот день, в день самого первого «настоящего» их свидания, они не заходили дальше поцелуев. Коля Гоголь позволил сознанию отключиться от этого странного передоза, кажется, ближе к двенадцати, чтобы проснуться на утро в восемь часов, в очередной своей среде, подорваться с кровати ровно по будильнику, пролететь нужное до работы расстояние, придя даже раньше, чем требовалось… Нужно было всё успеть. Если он всё сделает правильно, у них с Сигмой может быть второе свидание. Но прежде… — Федя… Федя, ты должен это послушать! — ворвался в книжный он, вызывая привычный вздох его владельца. Да, тупо, и наверное он выглядел совсем сумасшедшим… Но он не мог не рассказать. Не мог, потому что его это на части разрывало. — Классическая психология, — сказал Фёдор, как и всегда, получая краткую сводку новостей о временной петле, ничему не удивляясь, ничего не комментируя. — Оказываясь в изолированном пространстве, зная, что никто не наблюдает, человек может совершить вообще, что угодно. Снятие ответственности, все дела… Сигма молодец. — Сигма действительно… молодец, — выдавил Коля, отводя взгляд. Он возвращается к себе — и встречает Сигму снова, и снова рассказывает ему всё, и Сигма снова — по совершенно непонятной, странной причине, верит ему. Коля не знает, как это возможно. Понятия не имеет, как кто-то умный и рациональный, такой правильный, может вестись на всё то хаотичное безумие, что он выдаёт за правду. Думает: сам бы себе ни за что не поверил. Но Сигма отчего-то верит — и они устраивают свидание снова. И на следующий день. И на следующий. Порой они даже не доходят до поцелуев, просто сидят рядом, говорят, но с каждым новым разом что-то смещается внутри от таких разговоров. Что-то заставляет Гоголя снова и снова касаться его руки. Смутный голос в его голове — голос, призывающий подсесть поближе, пальцы переплести, голос, воспринимающий это как новую игру, ожидающий уже не просто касаний, но поцелуев. Голос, раз за разом повторяющий ему… «Ты в безопасности». Никто ни о чём не узнает. Никто не узнает о том, что происходит у них, никто не узнает, что он начал привыкать к происходящему, а красивое, ставшее почти родным, лицо Сигмы кажется ему привлекательнее всех лиц в округе — включая женские. Но это не имело никакого значения: временная петля становилась не то что ловушкой, но защитой, своеобразным коконом, защищающим его от последствий, от мира, от себя самого. Он мог сколько угодно раз начинать этот день — и не терять Сигму, пробовать снова и снова, оставаться собой и не принимать никаких решений. Он… Думал, что мог. На разрушение этой его иллюзии приходится совсем немного времени. В тот день они идут на свидание снаружи — отправляются в какую-то кофейню, гуляют по городу, посещают представление какого-то бродячего цирка, на который не обращали внимания раньше… Всё шло хорошо. Отлично даже. Они процеловались в безлюдном метро всю дорогу назад, они дошли до дома Сигмы, касаясь порой пальцев друг друга… Коля Гоголь, выучивший давным-давно, как проходят среды, не ожидал от них никаких новых развитий событий: он спас Сигму снова, значит всё должно было быть нормально… И всё же что-то в груди тоскливо сжалось, когда Сигма поцеловал его напоследок у своего подъезда, и, пожелав встретиться с ним в новой среде, скрылся за дверью… Что-то было не так. Он чувствовал это почти на физическом уровне, отдаляясь от его дома — и оборачиваясь зачем-то двадцать метров спустя. Трое пацанов в спортивных кофтах, ныряющих в подъезд Сигмы — который жил на четвёртом, поднимался неспешно… А они спешили очень. Тогда, чувствуя, как леденеет внутри всё то, что бесконечно грел и топил в нём Сигма, рванув назад, Коля Гоголь понял… Кажется, на улице было не так безлюдно, как они думали. И понял: последствия всё равно будут. И кто-то должен будет их принять. В тот раз он успел каким-то чудом: успел в закрывающуюся дверь подъезда, успел как раз в тот момент, когда компания нагнала парня, успел, пропустив всего несколько ударов, за которые так и не смог простить себя впоследствии. В тот вечер, отпиздив двоих и швырнув с лестницы третьего, в запертой квартире он сжимал парня в объятиях и впервые думал, что не хочет наступления четверга. — Ты… Ты в порядке? — осторожно уточнил Сигма, замерев в его объятиях, так и не решаясь включить свет в прихожей, — тебе сильно досталось?.. — Нет, — выдавил Коля, роняя голову на его плечо, крепче прижимая к себе хрупкое тело. — Мне ничего не было. В отличии от Сигмы. Не хотел он, чтобы Сигма переживал это. Не хотел, чтобы принимал последствия его проёба. Не хотел, чтобы было так, а потом понял… Для Сигмы ведь ничего не менялось. Его мир не рушился, не расслаивался на части, он изначально был таким — в котором Сигму могли ударить и могли избить за поцелуй с парнем. Сколько раз он проходил через это? Сколько раз принимал последствия, о которых Гоголь и не думал? Сколько раз проживал то, от чего самому Коле так хотелось укрыться в петле? Сколько раз получал косые взгляды, насмешки, удары, когда сам Гоголь спасался за призрачным чувством безопасности, потому что внешнего мира для него не существовало? Сколько раз… Оставался с этим один на один. — А ты? — тревожно спросил он, всё же заставляя себя поднять голову, отстраниться, включить свет — нужно было убедиться. — Конечно, — мягко заверил его Сигма, касаясь ладонью плеча. — Я в полном. К тому же знаю эту компанию. Хотя прежде они так не делали. — Они — да, но другие?.. Сигма лишь промолчал, аккуратно снимая пальто и убирая назад волосы. Коля дёрнул бровями, отводя взгляд. «Люди могут делать что угодно, если нет последствий». Но что, если последствия есть? Что, если остаются за его полем зрения? — Ты ведь останешься? — уточнил Сигма, раздеваясь и разворачиваясь к нему. — До конца среды. Коля кивнул. Он хотел бы остаться — и не только до конца среды. И внезапно понимает, что хочет наступления четверга вовсе не для того, чтобы выбраться — но для того, чтобы поцеловать его утром. Чтобы прожить новый день — с ним. И чтобы Сигме никогда-никогда не пришлось справляться с этим в одиночку. Чтобы принять последствия вместе. Коля Гоголь засыпает в кровати Сигмы, чувствуя, как по-домашнему тепло ощущаются его объятия. Думает… если бы даже наступил четверг — он бы всё повторил.