Тридцать три смерти Сигмы

But always hit the floor I've spent a lifetime running And I always get away But with you, I'm feeling something That makes me want to stay

Гоголь просыпается от настойчивого рокота будильника в восемь утра. Осознание наваливается на плечи неподъёмной тяжестью: ничего не получилось. Он понимает это сразу. Даже не поднимаясь, понимает по окружающим звукам, по свету, просто чувствует — ничего не вышло. Он сделал всё, как было нужно, он буквально переступил через всё, что считал правильным, он сходил на свидание, он поцеловал Сигму — ну или наоборот, в общем, он явно сделал всё, чтобы произошедшее свиданием считалось — и это не помогло. Он долго-долго лежит в собственной пустой квартире — и в голове нем ни единой мысли, только глубокое и парализующее отчаяние. Осаму и Фёдор ошиблись? Могли ли они ошибиться? Может, это он сделал что-то не так? Может, это он должен был сделать первый шаг? Должен был поцеловать его сам? Должен был… пойти дальше? Что ж, если так, рассчитывать ему определённо не на что. Ему хочется закрыться от всего. Никуда не ехать, никуда не ходить, отключить телефон, не смотреть, не видеть, только вот цена таких «выходных» ему хорошо известна, и несмотря на собственную усталость платить её он вовсе не готов. Гоголь поворачивается на кровати, с головой уходит под одеяло, зажмуривается. Он полежит ещё немного — и начнёт всё заново. Нет у него выбора. Идей. Вариантов. Он должен пытаться, потому что иначе ничего не получится. И всё же… Поцелуй с Сигмой был для него чем-то особенным. Нельзя было сказать, что хорошим, всё же обстоятельства были странными… Но особенным — точно.

***

— У меня совсем ничего не получается, Федя, — прошептал он, падая в кресло напротив, глядя перед собой долгим потерянным взглядом. — Я не знаю, что ещё мне сделать. Не знаю, правильно ли то, что уже делаю. Не знаю, как мне повторить всё это, но не могу не повторить. И не знаю, что делаю не так. — Полагаю, всё дело в том, что это не было свиданием для тебя, — сказал Фёдор, подставляя к нему чашку с чаем. — Ты играл роль, но разве поверил, что это может стать чем-то настоящим? — Но оно… Я не поверил, — сдался Коля, — Но разве это плохо? Я сделал всё, как нужно, я следовал всем правилам, я… мы… Мы даже… — Переспали? — Боже, нет! Я бы не… Я же никогда… Нет, я не осуждаю, просто… Фёдор, молча наблюдающий за этими сбивчивыми оправданиями, лишь качнул головой, видимо, теряя всякую надежду на понимание — и Коля не винил его, потому что действительно ничего не понимал. — Я думаю, тебе нужно время, — осторожно начал Фёдор. — Попытайся проанализировать, что ты думаешь на самом деле. Чего ты хочешь. Если всё так, как ты говоришь, пока ты не разберёшься — петля останется. Гоголь лишь вздыхает, тяжело вскидывая собственное тело с кресла и плетясь к выходу. Ни с чем он не разбирался. Ничего у него не получалось. Сигма умирал — и продолжит умирать, если он ничего не предпримет. Но, кажется, предпринимать у него не было сил. К началу рабочего дня он почти убеждает себя в том, что не сможет больше провернуть ничего подобного. Он почти верит в то, что вариантов нет — и выпадает из реальности настолько, что вовсе не следит за временем, которого, похоже, остается с вечность или типа того. Он не включает музыку, не здоровается с Ленноном, не открывает нормально магазин, он находит в себе силы только на то, чтобы упасть за стол, уронить голову на руки. В таком плачевном состоянии его и находит Сигма, как и всегда совершенно очаровательный — но совершенно ничего не понимающий. — Хэ-эй… — Гоголь не успевает сориентироваться и осознать голос, потому только вздрагивает, когда его плеча касается изящная ладонь. — Ты как?.. Что произошло?.. Коля вскидывает голову, встречаясь с его удивлённым взглядом собственными воспалёнными зелёными глазищами. Ох, он был здесь… Зашёл, несмотря на «closed», смотрел на него со своим внимательным сочувствием… Даже не помнил того, что было накануне вечером — да и помнить не мог. — Не совсем, — слабо улыбнулся он. Не мог не улыбнуться, глядя в его глаза. — Но я что-то придумаю. Спасибо. — Если хочешь, — осторожно начал Сигма, подвигая стул, чтобы сесть напротив. — Мы можем поговорить о чём захочешь. Знаю, я не так много умею, но вдруг придумаем вместе, м?.. Гоголь помолчал. Мог ли он рассказать? Ведь… А почему нет? Он рассказал Феде, рассказал Дазаю, и они неожиданно поверили, но почему он думает, что Сигма посчитает его сумасшедшим? А если и посчитает… Не было никакой разницы: он бы забыл всё это уже на следующий день. — Хорошо, — просто согласился он, неожиданно находя в этом спасение и странное облегчение: если они поговорят, если Сигма выслушает его, если скажет хоть что-то, может, удастся успокоить собственную совесть, грызущую его за ежедневное предательство и повсеместную ложь. — Если коротко… Сигма слушает его внимательно. Сигма, кажется, удивляется, кажется, расстраивается, кажется, не понимает — и понимает всё очень хорошо, он хмурится, глядит растерянно в его глаза, а к концу рассказа выглядит, кажется, ещё более растерянным, чем сам Гоголь, который ненавидит себя за рассказ тут же, всей душой ненавидит за то, что стал причиной этой растерянности и грусти. — Так значит… Я умираю?.. — произносит он растерянно. — Нет! То есть… да, но я могу это исправить, и ты обязательно… выживешь, — поспешно возражает Гоголь. Пугать его совсем не хочется, блять, он добивался вовсе не этого — и всё же от этого рассказа, от его реакции на душе становится чуть легче. Всё же Сигма не посчитал его ёбнутым. Всё же Сигма был самым лучшим. — И… Мы с тобой ходили на свидание? — М… Да, — дёргает бровями Коля. — Тебе понравилось. Вроде бы. — Я не сомневаюсь, — задумчиво отзывается Сигма прикусывая щёку и кажется, что-то решает для себя, кивает собственным мыслям, убирает волосы назад. — Но ты всё ещё здесь, значит… Или что-то пошло не так, или дело не в свидании. — Думаешь, мы должны были… Эм… — Нет, — Сигма выдыхает чуть устало. — Думаю, дело не в этом. Ты ведь… Хм, прости за вопрос, но ты считаешь себя натуралом, верно? Коля поджимает губы. Что ж, кем бы он себя не считал, говорить об этом Сигме — тем более после всего того, что было, не хотелось. Как-то это было странно. Тупо и нечестно, но отчего — он и сам объяснить не мог. — Я не понимаю всей ситуации, — начинает осторожно Сигма, опуская локти на стол и переплетая пальцы. — И могу ошибаться, но что, если… Дело во внутренней гомофобии? Что, если тебе нужно просто принять что-то в себе? Ах, так вот, что имел ввиду Фёдор. — Но я не гомофоб, — тоскливо вскинул взгляд он, вовсе не желая никого обижать. Отвёл. Потёр запястье пальцами. Блять, это было не так-то просто объяснить. Что угодно было непросто объяснить, когда он смотрел в его глаза. — Я просто не могу. Это не моё. Я хотел бы, и ты мне нравишься, и если бы ты был девушкой… Я просто не могу. Пожалуйста, не обижайся. — Я не обижаюсь, — покачал головой Сигма. — Я, знаешь… Хм, давай так: ты ведь не считаешь, что я гетеросексуален, верно? — Ну да, это было бы странно, — чуть улыбнулся Коля, с удивлением принимая в голове эту мысль. Вообще-то представить Сигму с девушкой было бы действительно сложно… Противоестественно как-то. Но это было исключение. Кажется, единственное в мире. — Верно. Но когда-то я тоже пытался строить отношения с девушками, — улыбнулся Сигма, заставляя Гоголя встрепенуться от этой информации. Не то чтобы он не ожидал… Нет, он просто не думал о подобном. И правда не мог представить. — Это было довольно давно, но мне казалось, что я… Хм, «поломанный», скажем так. Как искажение или ошибка и казалось, что весь мир знает об этом. И я пытался исправиться, но каждый раз… Кажется, выходило только хуже. — Ты можешь не говорить, если не хочешь, — расстроенно свёл брови Коля, подаваясь через стол и накрывая тёплую руку своей. — Правда, я в порядке, если тебе плохо… — Нет, всё хорошо, — качнул головой Сигма. — Я уже разобрался с этим. В общем… Да. Тогда я чувствовал себя не очень хорошо. Любые отношения, которые я начинал, не держались и месяца, я чувствовал предателем и лжецом с каждой из них — и сам по себе. И моя семья… Я знал, что они не поймут. — И они не поняли? — Не поняли, — кивнул он. — И как тебе удалось? — расстроенно уточнил Коля, — Как ты смог, ну… Понять? — Скажем так, я встретил парня, после которого мне больше не захотелось притворяться, — улыбнулся Сигма. Что-то внутри неприятно резануло от этой его улыбки. Ладно, это тоже не должно было быть секретом: всё же Сигма был свободным человеком. Не удивительно, что у него были… Парни. Вовсе не удивительно, что кто-то из них мог повлиять на него достаточно, чтобы он принял это в себе — хотя такое отношение непонятно к кому и бесило дико. — Это… Это этот, с которым ты идёшь на свидание сегодня, да? Сигма ответил новым бесконечно долгим взглядом. Вздохнул. Посмотрел на их руки. — Нет. Не переживай, с тем парнем у меня ничего не было — и я не уверен, что это возможно. Но я это к тому… Что все мы иногда встречаем людей, которые что-то меняют внутри — и принять это становится легче. Я знаю, что у тебя всё сложнее, и вряд ли я смогу помочь тебе разобраться, но если уж я замешан в этой истории, может, всё же попробуем? Всё равно я не хочу умирать, а ты не хочешь, чтобы я умирал, — закончил Сигма чуть смешливо, явно стремясь сгладить тему для них обоих. — Давай я отведу тебя на свидание, ты не станешь делать того, чего бы тебе не захотелось самому, но постараешься принять, что два парня могут ходить на свидания, и мы просто… Хм… Если не выйдет, я ведь всё равно забуду всё на завтра. Неужели тебя это не освобождает? Коля моргнул. А ведь и правда. Сигма, Дазай, Федя, весь окружающий мир… Он мог делать, что хотел — никто бы и не узнал об этом, потому что новый день обнулил бы все его проёбы. Он мог целовать Сигму или не целовать, он мог стать геем или не стать — не имело никакого значения, потому что утро начинало всё заново. Сигма был прав. У него не было никакого контекста, не было последствий, он действительно мог делать, что хочет. Единственная его задача состояла в том, чтобы защищать Сигму, но с этим он, кажется, справлялся. Ему ничто не мешало попробовать: благо, если сохранять жизнь Сигмы, попытки у него были. — Тогда… что мы будем делать? — поднял взгляд он. — Начнём наше свидание прямо сейчас, — склонил голову Сигма. — Если, конечно, ты согласишься на него со мной. Коля кусает губы. И понимает, что кажется, хочет попробовать.