Фрагменты прошлого в настоящем

Все, что осталось у Кристофа — фотография. Он прекрасно помнит тот день. Альварес тогда немного поругался со своим отцом и ушел печально сидеть где-то на чердаке дома. Кристоф, помнится, очень долго пытался убедить пятилетнего ребенка не обижаться, и у него, в конце концов, получилось. Причины ссоры он не помнит, да и неважно это. Важно то, что сейчас этого всего нет, и Кристоф со временем мог бы начать забывать, как выглядел его брат и племянник, если бы в ту чёртову поездку не взял с собой эту фотографию, бережно вложив ее в записную книжку. Гаэль, помнится, долго уговаривал Кристофа фотографию выбросить. Он искренне считал, что на ней не удался, а Кристоф смеялся и отмахивался. Кадр он поймал удачно, Гаэль фотографировать никогда не любил, и Альвареса не фотографировал, так отчего бы и не добавить к их и без того небольшому альбому ещё фотографию? Кристоф, правда, так и не отдал её Гаэлю — забрал с собой. Это было таким правильным решением… Все было хорошо. Все было лучше, чем он мог бы себе представить. Элениэль, конечно, умерла при родах, и его брата это подкосило больше, чем он мог бы себе представить, но у Альвареса все ещё были отец и дядя. В конце концов, Кристоф очень старался заменить ему мать, и, плюс ко всему, дожать ту любовь, которую он недополучил от Гаэля. У Гаэля всегда было плохо с эмоциями. А потом случилось то, что случилось. Сколько раз Кристоф обвинил себя в этой злосчастной поездке — не сосчитать. Она была короткой, совсем короткой, буквально две недели, но этого хватило, чтобы случилось непоправимое. Когда он сошел со своего корабля, он и подумать не мог, что вернётся на пепелище. Так не должно было случиться. Это было так неправильно, что Кристоф отказывался верить и бросился спрашивать у всех, кого только смог встретить, где его брат и племянник. «Казнили.» «Вы разве не слышали? Убили их. Мальчонка успел убежать в лес, да разве может семилетний ребенок сбежать от солдат?» «Новый король — тиран, и до них добрались.» «Мертвы.» Первая стадия принятия горя — отрицание. Потом — гнев. Торг. Депрессия. Кристоф, наверное, навеки застрял в депрессии. Прошло уже столько лет, а он все никак не может прийти в себя. Раньше было хуже, конечно — он провалился в алкоголизм так, что удивительно, что он оттуда выбрался вообще. Брал в руки он себя только ради команды, но в тот период ребята заслужили капитана получше, чем алкоголик, у которого за спиной ничего не осталось. Кроме чертовой фотографии. За прошедшие двенадцать лет он многое осознал и переосмыслил. Может быть, дошел даже до стадии принятия — он не завел отношений и так и не научился подпускать людей слишком близко, но до сих пор он не понял, как и за что убили его брата и маленького ребенка, который вообще никому ничего плохо сделать не успел. Тех солдат он нашел. Ему плевать было, если его арестуют после, но его так никто ни в чем не обвинил. Может быть, дело было в том, что в стране начался переворот, и никому дела не было до кучки пешек, может быть, в чем-то другом. Кристофу плевать. Он свое дело сделал. На берегу спокойно. Ему жизненно необходимо было посидеть на берегу в одиночестве, и сейчас, бережно открыв записную книжку, он глядит на фотографию. Должно быть, если бы не она, он бы уже плохо помнил лицо брата, даже если они с ним очень похожи. Альварес… как бы он выглядел, если бы у него была возможность вырасти? Кристофу кажется, что он больше был похож на свою мать. Теперь он этого никогда не узнает. Резкий порыв ветра заставляет фотографию слететь со страниц записной книжки и стремительно понестись в сторону моря. Кристоф не успевает даже понять, что произошло. Единственное… единственное, что у него осталось, окажется в воде, а он даже не сможет фотографию забрать, потому что она наверняка окажется безнадежно испорчена, и со временем он забудет, как выглядел его брат. Чья-то рука ловким движением ловит фотографию, и сердце Кристофа, кажется, снова начинает биться. Адельхейт приносит ему фотографию обратно бережно, отдает обратно — уголок, за который она держалась, немного размыт, но это ничего страшного, там все равно не было ничего важного. Кристофу показалось, что за это время прошли часы, хотя на самом деле — не более нескольких жалких секунд. — Ты чего тут сидишь? — Адельхейт рассматривает фотографию почти задумчиво, будто бы что-то знает, но Кристоф не хочет спрашивать. — Не твое дело, — он вздыхает, забирает у нее фотографию, сует обратно в записную книжку, а затем обещает себе беречь это фото как зеницу ока. Ему ничего больше не остаётся. — Спасибо. Буду должен. — Забей, — Адельхейт отмахивается, а затем чуть склоняет голову вбок. — Лучше скажи: что это за ребенок? — Не твое дело, — Кристоф вздыхает снова и чуть хмурится. — Это… личное. Я не готов рассказывать об этом каждому первому встречному. — М-м, я для тебя первая встречная? Грубиян, — Адельхейт показывает ему язык, но больше не настаивает. Она складывает руки на голову, машет хвостом и лениво приоткрывает один глаз. — Просто этот ребенок напомнил мне кое-кого. — Он мертв уже двенадцать лет, — Кристоф вздыхает. — Он не может тебе никого напоминать. Это мой племянник. Их с его отцом убили, когда ему было семь. Довольна? Адельхейт некоторое время молчит. На нее непохоже — она обычно очень много болтает, и когда команда Кристофа ловит ее в сети вместе с рыбой, она некоторое время сидит на палубе и рассказывает им невероятные истории из своей, без сомнения, долгой жизни. Это самую малость мешает, потому что им приходится обливать ее водой, но ребятам она нравится. Кристоф не хочет признавать этого вслух, но она ему тоже нравится. — Вот как, — она делает неопределенный жест рукой, и Кристоф краем глаза замечает, что плавник на ее руке оказывается самую малость порван. Стоит спросить, где она так. — Спасибо, что рассказал. Мне нужно… кое-что проверить, — она исчезает в воде так же быстро, как появляется, и Кристоф вздыхает. Ему совершенно не интересно, что она должна проверить. Но, в конце концов, все, что ему осталось — это не отталкивать тех людей (ну, или сирен), которые пытаются быть с ним дружелюбными. А остальное придет как-нибудь само.