Give Us A Little Love

А ты снова кричишь раненым зверем Удача любит тех, кто в неё не верит Но каждый удар, что не избежал, тянет на дно. The Meto — Время разрушит стены

      Жарко. Очень жарко, нахлынула такая волна удушающего жара, он ощущает его лицом, горят его щёки, лоб, шея, волосы влажно прилипают к коже тоненькими ниточками. Кэйа убирает их ладонью назад, не открывая глаза.       Бежать. Тревожная мысль молнией проскальзывает в голове, он открывает глаза и бежит. Вокруг огонь, горят дома, сады и... Что это за отвратительный запах? Горят люди. Их не видно, но он знает, чувствует, что они горят, где-то там, стоит только повернуть голову. Но он не смотрит, он несётся по знакомым улочкам, не понимая куда, толкаемый этой мыслью. Нужно бежать.       В мгновение он перемещается на площадь. Слышит треск, поднимает голову на звук и замирает. Главная башня дворца неестественно накреняется, ломается пополам и стремительно приближается. Он не может пошевелиться, даже не может осознать, что нужно, как до этого не мог остановиться. Яркое пламя сверху, спереди, сбоку, на периферии зрения. Новая волна жара накрывает его.       Кэйа просыпается с бешено колотящимся сердцем и смутной панической мыслью, что надо бежать. Тело ещё не слушается его, и глаза закрыты, а перед ними огонь, но чем дольше он лежит, тем менее ярким кажется пламя, и тем меньше он понимает, куда и зачем ему бежать. Наконец, он достаточно приходит в себя, чтобы открыть глаза.       Потолок ему не знаком. Как, впрочем, и тяжёлое одеяло, и стены, и шкаф напротив, и всё остальное, что он может ухватить взглядом, не шевелясь. Кэйа помнит, как шёл по лесу. Как его отец его бросил, а потом он шёл по лесу. Как чуть не попал под колёса кареты, и оттуда вышел мужчина с яркими волосами и тёплыми руками. Имя мужчины упорно не хочет вспоминаться, а вот объятия Кэйа запомнил даже слишком хорошо. Последнее, что удается выцепить из памяти, помимо мерзких холодных капель и промозглого ветра, — та же карета, но уже изнутри.       Он приподнимается на локтях, чтобы чуть получше осмотреться. Получается совсем на чуть-чуть, тело ощущается таким слабым. Но справа слышится мальчишеский голос:       — О, ты проснулся. Ты так долго не просыпался, перепугал аж всех, — Кэйа с трудом фокусирует взгляд на мальчике с такими же пламенными волосами, как у мужчины накануне. — К тебе даже сестра из Собора приезжала, и отец заходил проведать. Только мне запретил заходить, чтобы я не заразился... Ой. Ну ты же ему не скажешь? Не скажешь же?       Кэйа с трудом понимает, что и кому он не должен говорить, но на всякий случай отвечает:       — Не скажу.       — Ну и хорошо. Тебя как, кстати, зовут?       — Кэйа. А тебе?       На лице мальчика появляется изумление:       — Ты не знаешь, кто я?       — А должен? — уже удивляется Кэйа.       Они смотрят друг на друга, Кэйа не совсем понимает, что от него хотят, но определённо чувствует себя более спокойно рядом со своим ровесником.       — А ты, видимо, не из Мондштадта... — наконец отмирает мальчик перед ним. — Тогда позволь представиться: Дилюк Рагнвиндр.       На этих словах его голос становится серьёзным, и он выпрямляет спину, чтобы осанка была идеальной. Но сразу после подходит ближе и садится к Кэйе на кровать.       — Мой отец, Крепус Рагнвиндр, владеет крупнейшей винокурней Мондштадта, — уже с улыбкой принимается объяснять Дилюк. — И наша семья является одним из трёх аристократических кланов Монда. Поэтому в городе все меня либо знают, либо наслышаны.       Ох, Кэйа прекрасно понимает, что значит быть выходцем из дворянской семьи.       — Прости, я действительно мало что знаю про Мондштадт.       — Ничего страшного! — тут же отзывается Дилюк. — Так даже лучше: ты не выкаешь мне, как все остальные. И не думаешь обо мне невесть что...       Дверь открывается, и оба мальчика тут же переводят тревожные взгляды на неё.       — Так-так-так, и кто же всё-таки решил навестить нашего юного гостя?       Кэйа видит того самого мужчину, который подобрал его в лесу. Он старательно хмурится, но что-то в его взгляде не даёт воспринимать его как угрозу.       — Прости, отец, — Дилюк встаёт с кровати и неловко делает шаг в сторону. — Я не хотел тебя ослушаться, но...       — Но любопытство было сильнее, — уже не хмуро, а даже с усмешкой говорит мужчина.       Он проходит в комнату, берёт стул, переставляет его к кровати и усаживается на него. Кэйа судорожно пытается вспомнить его имя, вот только что же Дилюк говорил, что-то на К... или Р...       — Его зовут Кэйа, — представляет его Дилюк, вместо того чтобы сделать наоборот.       — Да, я помню, — улыбается мужчина. — Я тоже уже представлялся, но не думаю, что ты многое помнишь с нашей первой встречи, у тебя был такой жар. Меня зовут Крепус Рагнвиндр. Можешь звать меня мастер Крепус.       — Здравствуйте, — немного потеряно отвечает Кэйа, и пытаясь не забывать о правилах приличия, и не совсем понимая, как себя вести.       — Здравствуй. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?       Вопрос неожиданно оказывается куда более сложным, чем кажется на первый взгляд. Физически он вроде в порядке, но стоит начать вспоминать всё, что случилось за последние пару дней, как сердце начинает стучать быстро-быстро, и появляется ощущение, будто нужно куда-то бежать, но не понятно, куда.       — Уже лучше, — отвечает Кэйа и пытается улыбнуться.       — Это хорошо. Ты был без сознания чуть больше суток, но сестра из Собора сказала, что это следствие истощения и переохлаждения, и не о чём переживать. Я приказал повесить объявления в Монде и Спрингвейле о потерянном ребёнке и также известил Ордо Фавониус, но пока никто не обратился. Не подскажешь свою фамилию? Имена родителей? Так будет проще их найти.       Кэйа не может определить то чувство, что появляется, когда мастер Крепус говорит что-то о поисках его родителей, но ощущается это, будто кто-то одновременно сдавливает ему грудную клетку и ставит что-то тяжёлое на живот.       — Альберих. Это фамилия. Отца зовут Вальтер, а мать... а мать умерла.       Назвав настоящую фамилию, Кэйа резко передумал и имя отца уже выдумал. Грудь снова сдавило. Но кажется, мастер Крепус подумал, что это вызвано другим.       — Мне очень жаль. Но я постараюсь найти твоего отца.       — Кэйа не из Мондштадта, — встревает Дилюк.       — Не из Мондштадта?       — Да, — приходится снова отвечать Кэйе. — Мы путешествовали... и проходили мимо, когда началась гроза... и я потерялся.       Крепус Рагнвиндр как-то задумчиво посмотрел на Кэйю, но очень скоро снова улыбнулся.       — В любом случае, не переживай и поправляйся. Я сделаю всё возможное, чтобы найти твоего отца, но главное запомни, на улицу тебя никто не выгонит.       — А почему его должны выгнать на улицу? — удивляется Дилюк. — За ним же придёт отец.       К счастью, на это Кэйе отвечать не приходится.       — Помнится, Вам, молодой господин, запретили вообще входить в комнату к гостю, — снова с притворной строгостью обращается к сыну Крепус. — И с минуты на минуту у Вас начнутся занятия. Марш отсюда.       — Да, отец, — покорно соглашается Дилюк, не выглядя при этом ни капли напуганным, может только слегка расстроенным. — Увидимся, Кэйа.       И выходит из комнаты.       — Попрошу горничную принести тебе куриный бульон и помочь поесть, — уже Кэйе говорит Крепус и тоже встаёт.       — Большое Вам спасибо, — только и может сказать Кэйа.       Мастер Крепус смотрит на него с улыбкой и как-то... ласково? Кэйа не совсем понимает. Отец на него так никогда не смотрел.       — Поправляйся, Кэйа, — напоследок говорит он и тоже уходит.       Кэйа остаётся у Рагнвиндеров. Первые несколько дней он практически не встаёт с кровати. Он не болен ничем серьёзным, но длительное недоедание, переутомление и стресс подкосили его здоровье, а простуда стала последней каплей. Он очень много спит, ест куриный бульон, который ему готовит и приносит горничная и, если не брать в расчёт кошмары, чувствует себя пусть и плохо физически, но достаточно комфортно.       Минимум раз в день приходит Дилюк, рассказывает, что делал сегодня, что планирует и чем они будут заниматься, когда Кэйа поправиться. Он такой яркий и активный, что похож на неукротимое пламя. И Глаз Бога у него соответствующий, Пиро. Кэйа вообще владельца Глаза Бога впервые в жизни встретил, а тут ещё и Пиро. Кэйе страшно, слишком много разрушений он видел от огня.       — Ну да, бывает, что у меня не получается его контролировать... Поэтому я ношу огнеупорные перчатки, — неловко говорит Дилюк. — Когда я был маленьким, часто случайно поджигал одеяла, или занавески, или обивку кресел. Но сейчас всё гораздо лучше! И я много тренируюсь, чтобы такого больше не происходило.       — Покажи что-нибудь, — просит Кэйа.       — Что?       — Не знаю, — пожимает плечами. — Что-нибудь.       Дилюк секунду думает, а потом встаёт с кровати, на которой они оба устроились, и подходит к столу. Кэйа поворачивается, чтобы его видеть.       — Я сейчас пытаюсь научиться зажигать свечи... Ну как раз-таки зажечь свечу легко, а я пытаюсь научиться делать это так, чтобы зажигалась только свеча.       Дилюк подносит руку к свече, концентрируясь. И та впихивает. Именно вспыхивает, пламя поднимается высоко над столом, но вскоре успокаивается. Свеча мерно горит. Дилюк поворачивается к Кэйе с немым вопросом.       А у того сердце замерло в груди, и не только от страха.       — Это удивительно! — с искреннем восторгом говорит он.       — Это ещё ничего! А вот выйдем на улицу, я тебе такое покажу!       Кэйа быстро кивает. Даже если Дилюк — это пламя, он не хочет его бояться.       Когда Кэйа поправляется, его временно отдают на попечение Аделинде, той самой горничной, что следила за ним раньше. Ему отдают старую одежду Дилюка (Кэйа немного ниже и сильно худее, поэтому находится приличное количество одежды в отличном состоянии, которая просто мала Дилюку), большую часть времени он сидит в служебных помещениях, слушая рассказы горничных, иногда помогая по мелочам, и ждёт, пока взрослые решат, что с ним делать. В принципе, понимает он из разговоров, варианта два: его либо отдадут в приют при церкви, либо его заберёт кто-то из многочисленных сотрудников винокурни.       Он не против ничего из этого. На самом деле, ему давно не было так спокойно, как тут. И он абсолютно точно благодарен, что его не оставили тогда на улице, потому что теперь он сомневается, что смог бы добрести хоть до какого-нибудь жилья, не говоря уже о Мондштадте.       А потом случается Дилюк. Найдя наконец себе сверстника для игр, он не намерен его отпускать. А Кэйа, собственно, никогда не был спокойным или замкнутым ребёнком, просто ситуация не располагала.       Они носятся по всей винокурне: играют в прятки в виноградниках, изо всех сил стараясь не топтать их; ищут приведений на чердаке, а потом со всех ног убегают оттуда напуганные; рвут яблоки и скармливают их лошадям в конюшне; залезают на все деревья в округе и часто, очень часто возвращаются такими потрёпанными, что мастер Крепус, старательно пряча улыбку, ругает их за неподобающий вид. Дилюк ведёт Кэйю на площадку для тренировок и хвалится тем, сколько всего он уже умеет делать с двуручником и своим Глазом Бога. Кэйа, вспомнивший, как когда-то давно один человек учил его основам владения мечом, одноручным правда, втягивается моментально. Дилюк пересказывает ему прочитанные книги, старые сказки и отвечает на бесконечные вопросы о Мондштадте. Расстаются они только на время занятий Дилюка.       Но в какой-то момент меняется и это. Вообще всё меняется.       Крепус подходит к Кэйе утром, когда он сидит на кухне и помогает Аделинде нарезать морковку.       — Кэйа.       — Да, мастер Крепус?       — Иди сейчас к Дилюку, попроси у него тетрадку и пишущие принадлежности, и отправляйтесь на уроки вместе. Учителей я предупредил.       Кэйа смотрит на него, опешив. Наконец, он приходит в себя:       — Хорошо, — и, немного подумав, добавляет. — Спасибо.       — Беги давай, — с улыбкой отмахивается Крепус. — И руки не забудь помыть!       Кэйа уходит, а мастер перехватывает понимающий взгляд Аделинды:       — Прикажете подавать обед на троих сегодня?       — Да, прикажу, Аделинда.       — Хорошо. Я рада, мастер.       Дилюк тоже радуется, очень бурно и искренне. А Кэйа тихонечко паникует.       — У меня вообще не такие большие познания, как у тебя, — бурчит он.       — Ничего страшного, у меня все учителя хорошие. Ну почти. Учитель математики — старый дед, который много ворчит и ругается. Но отец говорит, что он тоже хороший, и его ему посоветовала госпожа Гунхильдр. Но сегодня математики не будет, так что не переживай.       С этими словами он выталкивает Кэйю из своей комнаты, где они искали ему все необходимое.       — К тому же, пока мы живём на винокурне, уроков не так много, только основные. Вот когда вернёмся в город, тогда их будет больше.       — Вернётесь в город? — переспрашивает Кэйа.       — Я не говорил? Большую часть года мы проводим в особняке в Монде, а тут лето и часть весны и осени.       Они как раз подходят к библиотеке, где проходят занятия, и Дилюк открывает дверь, не давая продолжить разговор.       Всё оказывается не так плохо. Пожалуй, даже хорошо. Все уроки начинаются с выяснения уровня Кэйи, и пусть тому ужасно неловко от того, насколько он у него низкий, все учителя реагируют спокойно. По крайней мере, сегодня. Теперь Кэйа со страхом ждёт, что же будет на математике.       А на обед его приглашают к общему столу. Мастер с сыном всегда едят в большой столовой, вдвоём. И вот теперь рядом с Дилюком садится и Кэйа. И первое, о чём он думает, что понятия не имеет, зачем нужно столько вилок.       Он потеряно переводит взгляд с мастера на Дилюка, и, конечно, можно просто брать те же приборы, что и они, но...       Он наклоняется к Дилюку и шепчет:       — Я не знаю, зачем... нужны какие... приборы.       Дилюк смотрит на него недоумённо, а потом он понимает. И начинает объяснять, подробно так, в полный голос. Кэйа кидает стыдливый взгляд на мастера Крепуса. Он рассчитывал на незаметную подсказку, а не на... это. Но мастер Крепус спокойно приступает к еде, будто всё в порядке. И Кэйа верит, что всё в порядке, и начинает внимательно слушать, стараясь запомнить.       После обеда к нему снова подходит мастер Крепус:       — Пойдём ко мне в кабинет на минутку, — и обращаясь к сыну, продолжает. — А ты подожди его на площадке, вы же туда собирались?       — Да, отец.       — Пойдём, — снова повторяет мастер.       У Кэйи крутятся миллионы тем, на которые с ним хотят поговорить, от ничего не значащих, до реально страшных, связанных с его прошлым. По крайней мере, мастер Корпус не выглядит злым. Но Кэйа вообще не видел, чтобы тот злился.       В кабинете Кэйа оказывается впервые. Это довольно большая комната на втором этаже рядом со спальней хозяина. Рядом с окном стоит массивный деревянный стол и такой же стул, а вот по другую сторону стола стоят обитые кожей кресла, в одно из которых Кэйе предлагают сесть. По периметру много книжных шкафов и пару комодов, а напротив второго в комнате окна ещё один стол, низенький, с чайным сервизом на нём и несколькими кожаными креслами вокруг.       — Я думаю, ты догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить, — начинает Корпус, тоже присаживаясь. — Я сначала хотел найти тебе хорошую приёмную семью, но знаешь... ты так хорошо поладил с Дилюком. И глядя на ваши игры, я думаю, это правильно: дети должны расти вместе со сверстниками. Поэтому я хочу предложить тебе остаться, и остаться в качестве моего приёмного сына. Только давай сразу договоримся, не надо ничего делать из чувства долга. Не надо потакать этому упрямому мальчишке просто потому, что мы примем тебя в семью. Ты ничего нам не должен. Просто мне кажется, что и ему, и тебе будет лучше так. Понимаешь о чём я?       Кэйа, кажется, понимает. Или нет. Слишком много всего случилось, он ощущает себя щепкой, которую несёт волна. Сердце снова бьётся быстрее должного.       — Понимаю.       — Хорошо. А, впрочем, думаю, мы ещё поговорим об этом в будущем... Так ты согласен? Хочешь, чтобы я тебя усыновил?       — Да. Хочу.       — Ну и хорошо, — мастер привстал и мягко потрепал Кэйю по волосам. — Тогда можешь идти.       Конечно, мастер Крепус думал не только об этом. Он думал, что Дилюку пригодился бы хотя бы один хороший верный друг, но из всех детей он более-менее общается только с Джин Гунхильдр, и вряд ли они так сильно сблизятся, а с Кэйей они сошлись буквально за пару дней. Что гораздо продуктивней учиться с товарищем, гораздо безопаснее путешествовать и сражаться с товарищем и гораздо приятней отдыхать тоже с товарищем. Что и сам Кэйа ему очень понравился: мальчик смышлёный, неглупый, активный и озорной. Крепус очень ценил в сыне честность и благородство, но не было в нём какой-то хитринки. Зато в Кэйе этого было в достатке. И он слышал, как мальчишки обсуждали фехтование: Кэйю кто-то уже начинал обучать владению мечом. Поэтому у него были все основания желать сохранения и укрепления этой зародившейся дружбы.       При том сначала он действительно думал пристроить Кэйю в семью кому-нибудь из работников. Но всё же аристократия — это не просто слово. Сейчас они ещё маленькие, и многое для них не имеет значения, но чем старше они будут становиться, тем больше будет проявляться их неравенство. Лучше уж сразу его устранить. Пойдут слухи? Конечно, но слухи всегда ходят. У Кэйи недостаёт образования и манер? Ну так этому все учатся, и он научится.       Однако и вторая часть маленького монолога Крепуса была правдой. Кэйа был всего лишь ребёнком, который просто нуждался в любви и заботе, и точно ничего им не должен. Если всё сложится, замечательно. Нет — значит такова судьба. Нельзя построить дружбу на чувстве долга. Дружба — это всегда союз равных, где никто ни перед кем не унижается.       В выходные они едут в город.       — Смотри, что я тебе принёс, — Крепус протягивает Кэйе повязку на глаз, которую он специально купил для него, потому что та тряпичная, что у него была, выглядела потрёпано и, если честно, не очень прилично. — Нам надо будет заехать в Орден, чтобы окончательно оформить все документы, и к портному, чтобы сшить тебе собственную одежду.       — Хорошо.       — Нужна помощь?       Кэйа, как только до него доходит, о чём его спрашивает, инстинктивно прикрывает глаз.       — Нет, — потом, правда, одёргивает руку. — Спасибо.       Крепус лишь качает головой.       — Если всё же нужна, обратись к Аделинде. И через пять минут жду внизу.       Кэйа справляется сам и быстро. Кожаные ремешки завязывать куда удобней, чем тканевые, и даже вид ему нравится больше. Насколько вообще может нравиться необходимость постоянно закрывать один глаз и бояться, что его кто-то увидит.       Вниз он не спускается, сначала заходит к Дилюку. Это вообще стало привычкой: прежде чем куда-то идти, заходить за Дилюком. Пусть Кэйа и чувствует себя на винокурне вполне спокойно, но всё же ему гораздо комфортней, когда рядом есть Дилюк, который лучше понимает, что и когда сказать, который всегда всё объяснит и расскажет.       — О, у тебя новая повязка, — замечает Дилюк, только-только закончивший собирать свои волосы.       У него никогда не получалось изобразить на голове идеальную причёску, но это ни у кого не получалось. Его волосы вились, путались и вылазили из любых хвостов. Кэйа смутно знал, как плести косы, и всё хотел опробовать свои навыки на друге, но пока не выдавалось случая. Но когда-нибудь обязательно.       — Да, мастер Крепус дал.       — А что там? — вдруг спрашивает Дилюк, вставая с кресла и подходя ближе. — Ну, под ней?       — Ничего, — нервно отнекивается Кэйа. — Под ней ничего нет.       — Глаза нет?       — Да, — и спешно хватает его за руку. — Пойдём.       — Хорошо, — верит Дилюк, и они выходят. — Я тебе столько всего хочу показать: и Орден, и Собор, и статую, конечно, статую Барбатоса!       — Думаю, лучше будет отложить экскурсию до следующего раза, — вмешивается в их разговор Крепус. — Мы совсем ненадолго, к обеду уже вернёмся.       Так или иначе, через некоторое время мальчишки сидят в коридоре Ордо Фавониус, пока мастер разговаривает с магистром в кабине.       — Магистра Ордена зовут Варка, его заместителя — Эрох, и они с отцом давние друзья, — шепчет Дилюк, наклонившись к Кэйе.       Тот кивает, с интересом оглядываясь. Об Ордене он уже слышал многое, от Дилюка, конечно. О том, какая у Ордена великая история, какие рыцари стильные и благородные, как сам Дилюк мечтает вступить в их ряды и как усердно надо заниматься, чтобы сдать вступительный экзамен. Дилюк рассказывал, как этим летом ходил смотреть, как он проводится, и обещал, что в следующем году они пойдут вместе.       Дверь открывается, и из кабинета выглядывает Крепус.       — Кэйа, зайди на минуту.       Кэйа заходит, дверь за ним закрывается. Он быстро скользит взглядом по ковру с эмблемой Ордена, книжным шкафам и наконец останавливается на мужчине, внешне чуть старше Крепуса, сидящем за столом. Мастер Крепус подталкивает Кэйю в спину, потом перемещает ладонь ему на плечо, легко сжимая да там и оставляя. Становится действительно спокойней.       — Кэйа, познакомься с магистром Варкой.       — Здравствуйте.       — Здравствуй, малец, здравствуй, — Варка опускает взгляд на бумаги перед собой. — Кэйа Аль...       — Альберих, — тихо подсказывает Кэйа.       — Да, — магистр смотрит на него поверх очков с лёгкой улыбкой. — Как тебе Мондштадт?       Кэйа теряется:       — Хорошо...       Сзади слышится добрая усмешка Крепуса:       — Прекращай пугать ребёнка.       — Это я-то пугаю?       — Ты, ты. Дай ему освоиться. А в городе он вообще в первый раз, как он ему может быть?       Кэйа вдруг замечает на столе помимо стопок с документами чайный сервиз с чаем на донышках чашек и остатки какого-то пирога.       Варка смеётся:       — Хорошо, как скажешь, — и снова этот взгляд поверх очков. — Добро пожаловать в Мондштадт, малец, город Свободы всегда рад тем, кто приходит сюда с добрыми намерениями.       — Спасибо, — выдавливает из себя Кэйа.       Крепус снова мягко направляет его, подталкивая в спину, на этот раз на выход.       — Посидите тут ещё немного? — спрашивает он уже в коридоре, прикрыв за ними дверь.       — Может мы тогда на площадь пойдём? — поднимает на него взгляд уже замаявшийся сидеть на одном месте Дилюк. — Я покажу Кэйе статую Барбатоса и Собор. Пожалуйста, отец.       — Хорошо, идите. Только с площади никуда не уходите, там и встретимся.       — Спасибо, отец, — быстро благодарит Дилюк и, схватив Кэйю за руку, тащит в сторону выхода. Уже на улице, щурясь на ярком солнце, объясняет. — Они могут там сидеть целую вечность. Пойдём.       Кэйа вспоминает о сервизе и покрепче перехватывает чужую ладонь.       Они поднимаются по лестнице, потом ещё по одной и... Вау.       — Вау, — выдыхает Кэйа.       — Да, ни в одном регионе нет такой большой статуи Архонта, — важно заявляет Дилюк. — А вот то здание — это Собор Барбатоса.       Кэйа смотрит на статую, не отрываясь. «Рад тем, кто приходит с добрыми намерениями»? А если нет? Если намерения не добры? И что значит «добры»?       Кэйа помнит горящий город, крики людей и запах обугленной плоти. Кэйа знает, что это сделали Архонты. Это добро?       Солнце, выглянувшее из-за статуи, слепит глаза, и ему приходится отвести взгляд.       Мондштадцы гуляют по площади, переговариваясь. Слышится чей-то смех, судя по высоте голоса, девичий. Атмосфера такая умиротворённая, что она резонирует с внутренними ощущениями Кэйи. В его городе тоже была площадь. На неё упала горящая дворцовая башня.       — Дилюк, — Кэйа аккуратно вытаскивает руку из его хватки. — Давай уйдём отсюда?       — Куда уйдём? — удивляется Дилюк. — Отец сказал, ждать его здесь. Смотри. Видишь то местечко на ладонях статуи?       — Да.       Они проходят по периметру, чтобы встать ровно напротив.       — Туда иногда залазят люди, чаще всего искатели приключений. Говорят, если развеять оттуда семена одуванчиков и помолиться, то Барбатос обязательно услышит. Отец запрещает мне пробовать, но, когда я стану постарше, обязательно залезу.       Кэйа не понимает. Как тут может быть так, когда там всё горит?       Он всё-таки отходит назад, отказываясь на смотровой площадке. Дилюк подтягивается следом.       — Хочешь покажу наш дом?       — Давай.       — Вот тот, последний, который видно, — он указывает пальцем влево. — Ну вон дорога, и на ней последний. А если пройти дальше и спуститься по лестнице, там будет таверна отца "Доля Ангелов". А вон, отсюда видно штаб Ордо Фавониус. А за ним Гильдия искателей приключений.       В тот день они ещё заходят к портному, где с Кэйи снимают мерки, спрашивают любимые цвета и обещают прислать полностью сшитый новый гардероб. А к обеду они возвращаются на винокурню.       Жизнь постепенно обретает какую-то привычность. Мальчишки всё так же носятся по округе и учатся. У Кэйи оказываются неплохие знания математики, приемлемые чистописания и абсолютно нулевые истории, литературы, этикета и прочего. Крепус нанимает ему отдельного учителя по фехтованию, потому что не видит смысла переучивать его на двуручник, если у него уже есть база владения одноручным оружием.       Кэйа наконец выходит из тьмы на свет.