Затерянные

      В него ударили убойной дозой транков, а очнулся он уже на стуле. Привязанный и все так же в наручниках. Даже голова была зафиксирована так, что не пошевелить. На секунду захватила паника: не дернуться, не убежать! Но потом Чуя собрался.       Сдвинули рычаг.       Он никогда не испытывал такой боли. Казалось, каждую клетку тела пронзают тысячи игл одновременно. Кости выворачиваются наружу, а внутренности сходят с ума. Невыносимо. Он даже не понял, что кричит во весь голос, срывая связки. Если бы руки не были прочно зафиксированы, то он бы сломал все ногти. А так — отсутствие движения, и боли, боли некуда было выйти. С каждой секундой хотелось кричать все больше: хватит, хватит! Прекрати! А пытка все не кончалась. Это не становилось тише, наоборот — с каждым разом только набирало обороты. И внезапно все прекратилось. Он повис, и если бы не ремни, то упал бы тут же.       — Сколько сеансов?       — Для начала по пять.

***

      Когда он отключился, Чуя не помнил. Знал только, что его тело подобрали — он едва дернулся, гиперчувствительная кожа воспринимала любое касание как огненное. Потом окатило ледяной водой. К голой спине прикоснулась шершавая, жёсткая щётка. Он бы закричал снова, если бы не сорвал голос. Казалось, по-живому режут. Глаза не открывались. Витал на периферии сознания, без мыслей. Только ощущения. А потом провалился обратно в темноту.       Очнулся резко. Дернулся, ощущая, как все болит. Это только первый день. Голова плохо соображала. Мысли вяло, заторможенно текли, и думать совсем не хотелось. Он заставил себя. Надо жить, говорила Кое. Надо жить. Он попытался шевельнуть пальцами ног. С усилием, но это получилось. Аккуратно садясь, он пытался разморозить голову. Посчитал в уме простой пример из двухзначных чисел. Долго соображал. Пугало, что он становился подобием овоща. Зашедший солдат, увидев, что Накахара очнулся, пульнул в него дротик с транком. И Чуя снова уснул.       Чтобы проснуться на электрическом стуле. Было еще больнее, чем раньше. Теперь он знал, чего ждать. Он не кричал, не в этот раз. Только чувствовал, как крошились зубы. Он не сдастся так просто. Если его пытаются сломать, то им придётся постараться. Когда первый сеанс кончился, его подняли за голову. Сакагучи.       — Упрямый.       Чуя бы плюнул в него, если бы мог. Ему было так пусто без Смутной Печали.       — Наша разработка стала эффективнее. Сроки прогресса очень быстрые, вот увидите.       — Сколько примерно ещё ждать? — раздраженно. Голос был знакомым. Чуя понял, что уплыл, и с усилием продолжил следить за диалогом.       — Около недели.       — Хорошо, — его отпустили. Спасибо, а то даже волосы, кажется, болели. Вот каждая луковица. — Продолжаем.       Продолжили.       Чуя не знал, как вынес ещё день. Когда его снова принесли в камеру, он молча смотрел на пустую стену. "Дазай", — крутилось в голове бессмысленное. Надо жить. Не ради чего-то. Просто так. Кто так говорил? Конечно, его сестра. Сестра. Кое. Да, Кое.       Он повернул голову и увидел, что рукава закатаны. На вене были синяки. Ему что-то капали? Кажется, да. Он чувствовал себя странно. Будто бы картинка перед глазами перемещалась, при этом оставаясь на месте. Все сливалось в один долгий, долгий день, сон, и все ощущалось нереальным. Стены то приближались, то куда-то уходили, хотя Накахара точно знал, что лежит. Понял, что опять зациклился на мелочах. Надо продумать план побега. Но что он может сделать? Зачем продумывать?       Он должен. Он просто должен.       Дазай, Дазай, Дазай. Он повторял, чтобы не забыть. Пошевелил бы губами, но откуда-то помнил: нельзя. Чем дольше он произносил, тем бессмысленнее становилось имя. Ему нужно было за что-то цепляться. Нужен повод, чтобы не терять себя. А уходило все глубже.       Рывком перенесло в следующий день. Его рвало, а мельтешащие вокруг люди в белых халатах бегали вокруг и что-то делали. Его отвязали от кресла, и он упал во что-то мокрое. Мерзко. Грязно. Его это разозлило. Смутная Печаль привычно не активировалась. С какого черта ей не подчиняться?       Сквозь муть сознания он почувствовал настоящую злость. Всё ещё серую, но. С усилием приоткрыв глаза, он увидел, как его предплечья покрываются кровавыми разводами. Наручники треснули, а потом его ударило. Ещё и ещё. Кровь потекла из ушей, рта, носа. Глаза налились кровью. Чуя откуда-то знал: это антиэсперное оружие. Наверное, он снова выпал, потому что на него нацепили ещё одну пару наручников. Разводы пропали, оставив после себя только кровь.       — Занятно, — сказал незнакомый, все тот же холодный голос.

***

      — Приведите в сознание.       Снова вода. Он ненавидел воду, хотя ему почему-то кажется, что раньше часто ей пользовался. Но сейчас она раздражала, заставляла вырваться из приятной полудремы, в которой он находился, чтобы не чувствовать боль. Он протестующе замычал, когда его снова приподняли за волосы.       — Удивительно, что эмоции все ещё есть, — заметил холодный голос. — Чем вы тут занимаетесь?       — Он очень упрямый, — заискивающим голосом ответил белый халат. Накахара знал, что такими интонациями говорят только они.       — Чуя, — обратились к нему. — Ты меня знаешь?       Он приоткрыл глаза. Зализанные назад волосы с выпадающими на лоб прядями, острые черты лица. Откуда-то Накахара знал: нельзя отвечать, что бы его ни спрашивали. Почему — этот вопрос себе он уже не задавал. Просто цеплялся за ощущения, если осознанных мыслей не осталось. Он не помнил, но знал.       — Вы с ним разговаривайте, Мори-сан, — подсказал все тот же голос. — На утвердительные предложения он отвечает чаще.       — Ты не помнишь свое прошлое, — сказал холодный голос.       Чуя с усилием кивнул. Интонации смутно напоминали ему кого-то.       — Расскажи, что ты активировал.       Слово всплыло в сознании, как светящаяся в темноте надпись. Он с усилием прохрипел:       — Порча.       — Ты знаешь, что Кое Озаки была твоей сестрой.       Пустота. Он не помнил этого. Имя ничем не отдалось внутри, ничего, никакой грусти, отклика. Ему было лень даже головой мотать. Нет смысла напрягать болеющие мышцы, оспаривая глупые предположения. Пусть этот человек с кровавыми глазами считает, как хочет.       Глаза? Он не помнил откуда, но знал.       — Я твой хозяин.       Да, да. Было такое. И Чуя ответил, потому что это казалось очень важным, хотя изо рта вылетел только бессмысленный набор букв:       — Д-а-з-а-й.

***

      Когда Чуя очнулся, он опять был в кресле. Сколько времени прошло? Он даже не почувствовал привычную панику, когда понял, что совсем потерялся в днях. Засветили глаз. Он попытался моргнуть от резкого света.       — Рефлексы есть.       — Ты слышишь меня? — его цепко схватили за подбородок, поднимая лицо. Перед глазами плыло. Казалось, что такая ситуация уже когда-то была. И было хорошо. Сейчас же — нет. — Отвечай.       Чуя пару раз моргнул, с трудом концентрируясь на лице. Круглые очки, зализанные волосы. Родинка над губой и непроницаемое выражение лица. Выглядит, как крыса. Сакагучи, вспомнил он. Это злой человек. Он скорее прохрипел, чем сказал:       — Нахуй иди.       Его отпустили. Он ударился о грудь, но ему было плевать. Главное — тишина в теле, отсутствие боли. Вся его сущность концентрировалась на этом.       — Может, прибавить мощность?       — Не думаю, что это хорошая идея…       — Сроки и так уже слишком большие. Мори-сан недоволен.       — Ему недолго осталось. Вот увидите.

***

      Он понял, что падает. Его подхватили под руки, куда-то потащили. Он вырубился до того, как снова не понадобится. Его позвали. Он не хотел отвлекаться. Было какое-то смутное, тревожащее на подкорке — он забыл. Он что-то забыл. Наверное, важное. Он уже не понимал, что такое «важное». Это был не тот голос, на который он должен был откликаться. А какой правильный, он не знал.       Но не будет. Он не откроет глаза только потому, что этого кто-то хочет. Зачем упрямиться? Он не знал, не понимал. Просто инстинктивно ощущал: так надо. Им управляло что-то настолько внутреннее, непонятные порывы. Он не отдавал себе отчёта.       Его облили водой. Он закашлялся, немного возвращаясь в реальность. Глаза не видели. Оказалось, он будто сел. Голова кружилась. Человек присел рядом с ним, на одном уровне. Чуе запомнился только красный шарф. Как Порча. Он не понимал, почему это слово вызывает зудящее беспокойство.       — Мори-сан, аккуратнее.       — Не мешай, Анго.       Человек наклонился к нему. С ним обращались, как с диким зверем. Как будто боялись. Почему? Он ничего не чувствовал, не знал, не хотел. Человек произнес тихо. Он бы не услышал, но отчего-то почувствовал: это важно.       — Дазая ликвидировали.       Дазай.       Дазай.       Дазай.       Бессмысленный набор букв, но отчего-то было очень больно. Он почувствовал, как начинают рушиться сдерживающие его оковы. Запястья освободились. Не надо было жить. Что-то сломалось. Надо было уничтожить.       — Аккуратнее, Мори-сан! Он нестабилен!       — Так успокойте его.       В шею что-то впилось. Такое привычное ощущение, как будто делали много раз до. Но Чуя не помнил. Внутри было горькое опустошение. Ему жгло глаза. Нельзя. Не получилось. Слезы потекли непроизвольно. Он почувствовал, как застегиваются очередные наручники, и, наконец, заснул.