Путешествие за пламенеющим красноцветом

У границы лисьих владений они оказались на рассвете следующего дня. Чжу Бацзе уменьшился, вернулся в человеческий облик, и дальше пришлось идти на своих двоих. Только Ибо положили на Кунжута. Сяо Чжань приготовился уговаривать ослиную гордость, но это не понадобилось – Кунжут и сам подставил спину, как только Ибо сняли с Чжу Бацзе. Хозяйка этих мест очень не любит чужую магию в своих владениях, пояснил Чжу Бацзе. Сяо Чжань кивнул и пошёл рядом с Кунжутом, придерживая Ибо. Цветы ещё спали и только недовольно всхрапывали, когда путники проходили мимо них по узкой тропинке. Поле, алое до самого края земли, насыщалось первой кровью пробуждающегося дня. У раскрытых ворот их уже ждала лисица. Облачённая в лазурные шелка, по которым вились журавли, она держала ладони – одну поверх другой – у живота, длинные рукава в этот раз подвернула. Лицом же походила на обычную смертную, пусть и бывшую когда-то прекрасным цветком. Печать увядания отметила прежде живые чёрные глаза, забрав яркость и поселив усталость под ними, округлость щёк сменилась остротой скул, и вся кровь ушла из губ. Сяо Чжань огляделся и понял: цветы не просто спали – они не могли проснуться и защищать свою хозяйку, как раньше, напитывать её силой. Подтянуть путников к себе, ускорив их продвижение – и то было неподвластно лисице. Гун и не пытался загадывать желания. Жемчужина, бывшая душой сверхъестественного создания, нужна была ему не для этого, осенило Сяо Чжаня. Он достал мешочек и отдал его лисице – вложил в слабо дрожащую руку. Непослушными пальцами, тонкими и почти прозрачными, лисица ослабила тесёмки, жемчужина с тихим звоном вылетела из мешочка, поднялась к открытым губам и, засияв, скользнула на язык. Тотчас же золотое свечение охватило всю тонкую фигуру – такое жаркое, что Сяо Чжань прикрыл глаза рукой, а когда отвёл, лисица поднесла кулачок ко рту и хихикнула. На лице её расцветал персиковый румянец, взгляд же полнился игривостью и едва удерживаемой радостью. – Спасибо, – сказала она. Но, увидев, Ибо, лежащего на спине Кунжута, нахмурилась. – Что с ним случилось? – Мы пошли добывать жемчужину, – заговорил Сяо Чжань. – Ибо там попал в ловушку для демонов, а потом за нами бежал огромный паук, мы убегали на огромной свинье, Ша Сэн сказал, что паука можно убить только первородным огнём, Ибо очнулся, порезал себе руки, превратил кровь в огонь и спалил паука. А потом вот так. И всё время так. Он… с ним же… – Мы отнесём его в исцеляющий источник, и уже к утру он должен очнуться. К утру этой ночи или следующей – зависит от него самого. Теперь я могу это сделать. Спасибо тебе, храбрый травник. – Да это не только я, это мы все, – возразил Сяо Чжань и добавил от волнения: – И Кунжут тоже. – Кстати об этом. Лисица взмахнула кистью, Ибо взмыл и поплыл по воздуху так ровно, словно его несли невидимые слуги. Сяо Чжань кинулся за ним, но лисица мотнула головой, и он остался на месте. – Теперь с ним всё будет хорошо, – заверил Ша Сэн и похлопал Сяо Чжаня по плечу. Чжу Бацзе всё так же стоял в стороне и смотрел себе под ноги – и что-то в этом настораживало. Вспомнилось, и как Ибо сказал, что после с ним «потолкует». О чём он собирался с ним толковать? Что такого сотворил Чжу Бацзе, что не мог ни на кого и глаз поднять? И лисица ещё… ходила вокруг Кунжута, покачивала высокой причёской, отчего цепочки алых цветов на золотых шпильках мелодично звенели. – Ну что, – спросила лисица у Кунжута, склонившись к его голове, – ещё так походишь или хватит уже? Кунжут прянул ушами и издал недоверчивое «иа». Лисица усмехнулась. – Вернуть всё я тебе не смогу, но в благодарность за верность и помощь в спасении этого мальчишки, столь дорогого моему старому сердцу, так уж и быть – вмешаюсь в чужое плетение и сниму с тебя ослиную шкуру. На время лишь. Надо бы тебе выручать свою суть. Как смотришь на это? Или оставить? Быть может, тебе понравилось? Кунжут возмущённо заревел и даже на дыбы приподнялся. Лисица расхохоталась. Сяо Чжаню захотелось стукнуть себя, чтобы проснуться. Потому что, кажется, он всё ещё спал на спине большой свиньи и обнимал Ибо. Украдкой ущипнув себя, он вздохнул. Нет, не сон. Впрочем, и хорошо. Ибо в целебном источнике, а когда проснётся, они поговорят. Но Кунжут! Или не Кунжут? – Не за вздорный ли характер тебя покарали? Что говоришь? Не слышу. Ещё раз. Ах, прощения просишь? Право, мне так неловко. Могу ли я принять извинения от столь высокородной особы? Не постигнет ли меня за то кара? Что? Не постигнет? Точно-точно? Чжань-Чжаня попросить, чтобы он сильно не пугался? Хорошо, – сказала лисица и повернулась к ничего уже не понимающему Сяо Чжаню. – Их высочество просит сильно не пугаться и дождаться объяснений. С осликом, говорят, всё хорошо. Ну, они на это надеются. – Ч-что? – просипел Сяо Чжань, а в следующего мгновение уже чуть не сел. Зря он думал, что после бегства на огромной свинье от огромного паука его ничем не удивить. Нагая девица на четвереньках на том месте, где был осёл – его Кунжут! – очень даже удивила. Длинные волосы тёмными змеями спадали по её спине и плечам, закрывали часть лица, с которого на Сяо Чжаня глядели большие испуганные глаза. «Сама же просила не пугаться», – подумалось вдруг. А ещё подумалось, что сейчас бы сомкнуть веки, и чтобы ничего этого не было, и Кунжут, милый, маленький, хороший Кунжут – осёл, а не… – Кто это такая вообще? – задыхаясь, спросил Сяо Чжань. Сердце колотилось где-то в горле. – Ты кто такая?! – крикнул Сяо Чжань. – И где мой осёл?! Где. Мой. Осёл?! Девица села на пятки и прикрылась руками. Лисица щёлкнула пальцами – на плечах девицы появилось одеяло, в которое она и завернулась сразу. Сяо Чжань старался унять дрожь и не орать, тем более что янтарные глаза уже опасно блестели, да и смотрела девица виновато. – Что с моим ослом? – спросил Сяо Чжань как можно спокойнее. – Давайте пройдём в дом и там побеседуем, – предложила лисица и дрогнула щекой так, словно у неё болели зубы. Сяо Чжань сжал кулаки. Набрасываться на оборотницу и вот эту, чем бы она ни была, он не собирался, а вот обуздать собственные ярость и страх за Кунжута, затмевающие разум, – да. – Мы никуда не пойдём, – отчеканил он, – пока я не узнаю, где мой осёл, в каком он состоянии и кто это такая. Лисица всплеснула руками, подвернула платье, уселась на траву и кивнула девице. Ша Сэн покачал головой и посмотрел с укоризной на Сяо Чжаня. «Ну да, – подумал он, – это ведь не твой ослик пропал». Подумал и тут же устыдился. Девице и так пришлось несладко, вон она какая бледная и худая, только глаза и видны. И неуютно ей, похоже. Кривит губы, кусает их, поднимает взгляд и снова опускает. Может, и впрямь, лучше в дом сперва? Обогреть, накормить-напоить, а потом уж и речь вести? Кто ж на пороге спрашивает? – С твоим ослом всё в порядке, – заговорила девица хриплым голосом. Прокашлялась и добавила тише: – Надеюсь. Но ты не думай, нет, – выставила она ладонь и затрясла ею, – я его не съела, нет! Я просто обменялась с ним сущностями. Ну не могла я больше у того обезьяна быть, душу всю мне вымотал своими сутрами да беседами занудными, ещё и насмехался. Так я тогда думала. Он, верно, за дело меня наказал. Будучи младшей дочерью царя драконов, нрава я была скверного… – Была, – усмехнулась лисица и невинно затрепетала ресницами. Девица зарделась, поджала губы и выдохнула. – Ну ладно-ладно. Да, нрав у меня и до сих пор оставляет желать лучшего, но я стараюсь… – И мы все это заметили, – сказал Ша Сэн, так сладко улыбнувшись, что аж приторно. Девица метнула в него уничижающий взгляд, открыла рот, закрыла и отвернулась. – Да, вы все правы. И я прошу прощения за то, что была такой… такой… – О, не утруждайся в подборе верного слова, – милостиво разрешила лисица и махнула кистью, – тебе всё равно его не подобрать, как я вижу. – Но мне правда очень стыдно, что я была такой, – вспылила девица. – Сначала это была гордость, а потом… сколько я ни пыталась обуздать её, она поднимала голову снова и снова. – Гордость нужна, но знай ей меру, – заметила лисица. – Да, я согласна. То же и мой отец говорил. Всегда говорил. Но тот обезьян… Он прикинулся простым человеком, нищим в смрадных одеждах. И попросил воды. А я… Я позвала стражу и приказала вышвырнуть его за ворота. Как простой смертный посмел не только прийти к нам, но и попросить воды у меня, принцессы драконов, думала я тогда. Но стоило стражникам коснуться его, как он скинул смрадные одежды, встал во весь рост и засмеялся. И чем громче он смеялся, тем больше становился мир вокруг. Я перекинулась драконом, хотела сжечь наглеца, но он схватил меня двумя пальцами и спрятал в тёмное место. А выпустил уже в каком-то хлеву, посадил на золотую цепь и сказал, что пока не найдётся тот, кто согласится помочь мне, так и сидеть мне в том хлеву, питаться отрубями и даже неба не видеть. Думала, так и сгину там, потеряю разум. И тогда появился твой осёл, – обратилась девица к Сяо Чжаню, – ты поставил его возле той стены, за которой томилась я. И… не знаю, как это мне удалось, но я потянулась к его сознанию и спросила… Спросила, может ли он мне помочь. Он ответил, что с радостью. И меня завертело, закружило, замутило, а очнулась я уже ослом. То есть, я не сразу даже поняла, что осёл теперь – это я. Всё как будто стало больше, земля ближе, запахи, звуки – всё другое. И копыта. Не когти, не мощные лапы, которыми убить можно, а копыта. И сзади зудит, и мухи жужжат – туда подлетают, к глазам тоже подлетают. И не спалить их, потому что нет огня, только кричать по-ослиному. Я заплакала сначала, стала звать твоего ослика, а он… – Что он? – спросил Сяо Чжань. Мысли о том, каково всё это время было Кунжуту в незнакомом месте и незнакомом теле, упорно лезли в голову, что те мухи – и не отмахнуться ведь. И лавочник, мерзкий лавочник был каким-то обезьяном?! – Я слышала чистый восторг в его сознании. И испугалась, что он начнёт шуметь. На моё счастье, тут из лавки вышел ты, а дальше… дальше ты знаешь. Поначалу мне было всё равно куда бежать, лишь бы бежать. К князю? Хорошо, бежим к князю. К демонице Принцессе Железный Веер? Вообще отлично! Вдруг она снимет с меня чары? Она увидела меня, под этой ослиной шкурой, но сказала, что такие чары может снять лишь тот, кто их наложил. И посоветовала обратиться к лисице. Но лисица без своей жемчужины не могла мне помочь, и тогда… – И тогда ты пошла с нами, – закончил за неё Сяо Чжань. – Не чтобы нам помочь, а чтобы решить свою проблему. Как удачно, что она совпала с нашей. И как удачно, что госпожа лисица оказалась так добра. – Благодарствую, – улыбнулась ему лисица. А девица ударила кулаками о землю. – Неправда! – закричала она. – Я вовсе… вовсе не так! Я… я… И она разрыдалась. Слёзы ручьями брызнули из глаз. Плакала она громко, с подвываниями, да так горько, что сердце Сяо Чжаня дрогнуло – он подошёл к ней, опустился на колени и несмело погладил по спине. – Я не хотела делать плохо твоему ослику! Не хотела! – говорила она сквозь всхлипывания, размазывая слёзы по лицу. – И… и… и обманывать тебя не хотела. Но как бы я сказала?! Как?! И я привязалась к вам! Привязалась! Правда! Вы дурные, глупые, слабые, смешные, простодушные, но такие доооообрые. И весёлые. И хорошие. И Хуан-эр милый, такой хороший мальчик – он искал для меня самую сочную траву и говорил, что я красииииивая, и рисовал дракооооном! Ааааа! – Ну-ну, успокойся, – похлопывал её по спине Сяо Чжань. А Ша Сэн поковырялся в рукавах, вытащил замусоленное баранье рёбрышко и предложил девице. Она отказалась, он чуть слышно выдохнул, предложил ещё два раза и спрятал угощение. Потоптавшись, Ша Сэн присел с другой стороны и, глянув на Сяо Чжаня, тоже начал робко похлопывать девицу по плечу, приговаривая тихое: «Тшш», а она уронила голову и так, вздрагивая от затихающих уже рыданий, негромко сказала: – Да, поначалу всё было так, как ты и сказал. Я думала: «Как же удачно всё совпало». И собиралась пойти с вами, чтобы госпожа лисица не могла упрекнуть меня в том, что я не помогала. Но чем дольше я была с вами, тем больше вы мне все нравились. Даже этот противный красный мальчишка, тянувший лапы к нашему Чжань-Чжаню. Сяо Чжаню почудилось, что он склонился над котелком с кипящим отваром, и кто-то точно, помимо его воли, потянул за уголки его губ. Он укусил себя за щеку и отвернул лицо. – И я ведь вроде как в ответе была за Чжань-Чжаня. Кунжут же мне его доверил. Хотя в начале я защищала тебя плохо, но я пыталась исправиться потом. И благодаря вам я научилась смотреть вглубь человека ли, демона. То, чему безуспешно учил меня отец, я постигла благодаря вам. Поэтому, когда я увидела гуна, мне стало очень страшно. Но это был необычный страх. Впервые я боялась не за себя. Я… прости меня, Чжань-Чжань, и давай вернём твоего ослика? – Что если ослика мы вернём, а ты так и останешься в хлеву у… обезьяна? – Значит, так тому и быть, – ответила девица и подняла голову от коленей. Сяо Чжань тяжко выдохнул. И вот это принцесса драконов, которую так жаждал получить гун, а она всё время была у них? Вот эта несчастная с заплаканными глазами, распухшим розовым носом и длинными нечёсанными волосами? Вот это совсем юное создание, едва вышедшее из поры отрочества и только раскрывающееся дивным бутоном. – Как звать-то тебя? – спросил Сяо Чжань. – Юйлун. Сяо Чжаню отвели те же покои, что и в прошлый раз. Внутри уже стояла кадка с горячей душистой водой, а от неё вился пар. Омывшись, Сяо Чжань наскоро обтёрся, оделся в чистые нижние одежды, лежавшие тут же ровной стопкой у низкой приступки. Казалось, если он проведёт в воде ещё немного, то непременно уснёт, и ничего, что она понемногу теряла тепло. Он растянулся на кровати и подумал, что может к этому привыкнуть. И в том не было ни радости, ни печали. Все мысли занимал Ибо. Ну и Кунжут, напоминал себе Сяо Чжань, надеясь, что добрый ослик ест хорошо и ничто не тревожит его мирные ослиные сны. Стоило бы подумать, как вернуть принцессе драконов её сущность и вызволить Кунжута, но всякий раз мысли неизменно сворачивали на дорогу, ведущую к Ибо. Лисица сказала, что к утру он уже проснётся. К утру этой ночи или следующей – всё зависит от самого Хун Хайэра, уточнила она позже, вернувшись из целебного источника. Чжу Бацзе по-прежнему ни с кем не вёл бесед, ел плохо, а затем и вовсе, сказавшись вымотанным, скомкано принёс извинения и удалился к себе. Ша Сэн и ухом не повёл, налегая на всё, до чего мог дотянуться за столом. Но особо красивые и аккуратные кусочки он подкладывал Юйлун. И последнюю сочную маньтоу отдал тоже ей. Чуть не слопав перед этим, как и другие. Юйлун, уже одетая в простое, но добротное платье из тёмно-зелёного сукна, сидела так, словно проглотила шест. Волосы её были забраны в высокий хвост, перевязанный лентой того же тона, что и одежда. На каждое новое подношение Ша Сэна она розовела ушами, но не выказывала неприятия – ела неспешно, склоняла голову к плечу, как будто прислушиваясь к забытым для себя ощущениям. Завтра, сказал себе Сяо Чжань, всё завтра, и, поблагодарив лисицу за угощение, отправился спать. По крайней мере, он собирался спать. И уже лёг на кровать, посмотрел на несмятую постель рядом с собой, провёл ладонью и сжал пальцы. Вот к чему он привык всего за одну ночь на спине Чжу Бацзе. Увидеть бы. Хоть издали. Не тревожить целительный сон. Просто посмотреть. И смотреть, и смотреть, и смотреть. До тех пор, покуда будут силы. Быть подле, когда он проснётся. И первым взглянуть в его глаза. Сяо Чжань застонал и перевернулся на живот, вдавил лоб в подушку. Как же тут заснуть, когда Ибо где-то там? А вдруг надо, чтобы кто-то следил за биением его жизни, слушал дыхание и сообщал о малейших изменениях лисице? Она-то сидела за столом с Юйлун и Ша Сэном. И даже если вдруг оставила их, то пошла наверняка к себе, время-то позднее. Как вообще выглядит этот целебный источник? Погружают туда целиком или только на поверхности? Может, там и не вода никакая, а чаша духовной силы? Но ведь ничего не было сказано о том, что нельзя мешать? Или всё же нельзя, но лисица, будучи уверенной, что никто не осмелится, не посчитала нужным об этом говорить? Ну, потому что сказано всем: целебный источник, ждите. И надо ждать, а не думать, как там и чего. Только бы взглянуть на него и тогда уж спокойно идти к себе, ждать пробуждения. А лучше остаться там. И каменный пол – или какой он там? – не беда. Сяо Чжань как-нибудь устроится. Да вот хоть одеяло с собой прихватит и на нём ляжет. «Только взглянуть, ага», – сказал себе Сяо Чжань, взвыл, вернулся на спину и отбросил подушку. Куда идти, если он не знает, где это? Скрипнуло. Раз. Другой. Прошебуршало. Он сел и посмотрел вокруг. Никого и ничего. Но скрипуны и шептуны. Всё громче и громче. От углов под потолком к изножью кровати. Резные столбики затрещали. Сяо Чжань сглотнул. – Вы проводите… меня… к нему? – спросил он и зажмурился от прохладного дуновения. Скрипом по дощатым полам, шёпотом по ночному мраку, зеленоватым свечением, стрелами по стенам. Сяо Чжань следовал по спящим коридорам к Ибо. Прихватив с собой одеяло. Потому что мало ли что. Вода там была. И каменный пол. И высокий сводчатый потолок, с которого изредка срывались капли – отзвук их ещё долго повторяли нефритовые стены, белоснежные, чуть тронутые прозеленью, а то и вовсе без неё. Светильников здесь не было. Но поверхность чаши источника и так полнилась мягким белым сиянием, в центре которого, оплетённый серебристыми водяными нитями, лежал Ибо, а длинные волосы алым пламенем колыхались вокруг его головы. С сомкнутыми веками и приоткрытыми губами он виделся мирно спящим. Но лицо по белизне не уступало нефритовой воде. Сяо Чжань почувствовал себя каплей, что вот-вот рухнет. На негнущихся ногах он приблизился к краю чаши и сел. Нижние одежды тут же намокли. Он разложил одеяло, скинул сапоги и ступил на светло-зелёный пол. Тёплый. Трогать воду Сяо Чжань не решился, опасаясь, что вмешательство может навредить тому, через чьи меридианы сейчас проходили потоки живительной силы – так объясняла действие источника лисица. Сяо Чжань лёг, обратившись взглядом к Ибо. Влага пока не проникла через стёганую материю, однако он знал – рано или поздно это произойдёт, но к тому времени он уже будет спать. Сяо Чжань смотрел так долго, как мог. И когда глаза слипались, щипал себя, вставал, тёр щёки, бил по ним, яростно прочёсывал волосы, отчего те путались сильнее. Одеяло уже не удерживало влагу, да и сверху – нет-нет, но падала капля. «О, сколько можно рыдать», – вяло подумал Сяо Чжань, поднял невероятно тяжёлые веки, уверился, что Ибо в том же положении, как и один зевок назад, поднял руку, чтобы дать себе пощёчину, но подлый сон подкрался, накинулся и утащил в своё логово. Очнулся Сяо Чжань от того, что на него кто-то смотрел. А ещё затекла спина, ныла шея, и всё было мокрым. Но кто-то смотрел. Сяо Чжань повернулся. – Привет, – сказал тихо Ибо. Сяо Чжаню на нос упала капля. Он чихнул и вытерся. Влажным рукавом. Ибо коротко рассмеялся, но, как только Сяо Чжань вновь посмотрел на него, сразу стал серьёзным. Серьёзным и виноватым. Сложив локти на краю чаши, Ибо всё ещё был в ней. Вода мерцала на его плечах, стекала по кадыку и… и Сяо Чжань вдруг осознал, что Ибо был без верхних одеяний. И без нижних тоже. Без ничего? Он вытянул шею, наткнулся на внимательный взгляд Ибо и вжал обратно. – Что? Этот гэгэ хочет знать, есть ли что на мне там? – ухмыльнулся Ибо. И эта бравада могла бы сойти за искреннюю дерзость, вот только и кончика пунцового уха, за которое была заправлена алая прядь, хватало, чтобы понять – всё это внове. Сяо Чжань так шумно сглотнул, что даже сам услышал это. И Ибо, судя по расползающейся кривой улыбке, тоже. – Ну так что? – позвал Ибо. – Пойдёшь ко мне? И тебе на пользу эта вода. От оттолкнулся от края чаши и поплыл, периодически оборачиваясь и поглядывая на Сяо Чжаня. А тому казалось, что его глупое сердце оглашает своим биением всю купальню, ударяясь о стены, соединяясь с отдавшей душу водой у купола и падая вниз – к Ибо. Сяо Чжань потянулся к завязкам на рубашке и замешкался. Пусть Ибо и был обнажён, сам он сгорал при одной мысли о том, чтобы разоблачиться – перед ним, под его тяжёлым взглядом. Ибо провёл языком по влажным губам, уже не таким бледным, как ранее. И ушёл под воду. Сяо Чжань задержал дыхание. Один. Два. Три. Четыре. Пять… Десять… Двадцать… Сорок… На шестьдесят Сяо Чжань прыгнул в чашу. А Ибо вынырнул сзади, обхватил его, прильнул грудью к спине и устроил подбородок в основании шеи. – Не вырывайся, прошу тебя, – сказал он тихо, на грани шёпота, – давай побудем так немного. И ты всё ещё ничего мне не сказал. Он улыбнулся. Сяо Чжань затылком почувствовал это и взялся за руки Ибо. Тёплая вода расходилась едва заметными волнами и поддерживала. Сяо Чжань откинул голову, потёрся щекой о щёку Ибо и сказал: – Привет. Ибо выдохнул в шею. Сяо Чжань поборол желание прогнуться. Они пребывали в клубящейся белым паром воде, и Сяо Чжань помнил из объяснений лисицы, что источник должен действовать на тело и душу умиротворяюще, но не мог найти этого умиротворения в себе. Всё его существо – от макушки, рядом с которой дышал Ибо, до кончиков пальцев ног, которыми Сяо Чжань как бы невзначай задевал его, – покалывало неясным томлением. И сильнее всего в центре, где никак нельзя было себя коснуться. Но так хотелось. И чтобы не своими руками, а теми, что покоились выше, сокрытые водой. – А теперь я расскажу тебе сказку. Можно? – спросил Ибо. Голос его дрогнул, надломившись в конце. – Нет. – Нет? – Не сейчас. Потом, – ответил Сяо Чжань. Он вывернулся из рук Ибо, опустился под воду, а когда вынырнул, то прижался губами к удивлённо распахнутым губам. Ибо замер. Сяо Чжань встретился с глазами – такими же круглыми, как и его, наверное. И оторвался, стремясь уйти под воду. В тот же миг Ибо до боли сжал его в объятьях, притянул к себе и с жаром вернул поцелуй. Мы делимся воздухом, думал Сяо Чжань, когда они опускались на глубину. И живительной влагой – когда выныривали. А после он уже не думал. Руки блуждали по руками, цеплялись пальцами, царапали и оказывались там, где прежде и не помыслил бы. Обхватить и погладить. Надавить и подразнить. Провести по всей длине – так же, как и ему. Сяо Чжань задыхался. Неутолимый голод обуял его. Он пил и пил с губ Ибо, слизывал воду с его плеч и груди, запрокидывал голову и крупно вздрагивал, когда Ибо кусал его за кадык и проникал пальцем в туго сжатое, водил по кругу и толкался на пробу – цунь за цунем. Сяо Чжань пылал, впивался зубами в мокрое плечо и сам насаживался, потому что вслед за этим там, где Ибо вторгался в него пальцем, распускался пламенеющий цветок и разрастался огненными лепестками по всему телу. Ибо же вбивался в его кулак и хрипло дышал, а когда Сяо Чжань провернул кисть и задвигал сильнее, Ибо протяжно застонал, и в руке стало теплее. Сяо Чжань вскрикнул и тоже излился. – Кажется, мы осквернили целебный источник, – сказал он первое, что пришло на ум. Ворочать языком было лениво. – Всё на пользу, – хохотнул Ибо. – Что? А ты думал, откуда здесь столько янской энергии? Шучу-шучу. Хотя, может, и не шучу. Ай, да за что опять? Сяо Чжань счастливо прикусил его за щёку и, спустившись к губам, поцеловал. А потом ещё в подбородок. И в ямку между ключицами. И дальше только под воду опускаться. – Кстати, – спросил он, подняв голову и встретившись с тёплым взглядом Ибо, – а как мы не утонули? Ну, потом. Когда плыть перестали. – Магия, – осветился в широкой улыбке Ибо и приподнял одну бровь, – давай совершим ещё немного магии? Ну, чуть позже. Или можем не чуть. – Когда ты расскажешь мне сказку? – Ну, если хочешь или не хочешь, то когда я расскажу сказку. Что? Надо облекать запросы в правильные формы. Не ухмыляйся так. Они выбрались из воды. На Ибо всё же были нижние штаны из тончайшей материи (а Сяо Чжань и не заметил, как споро справился с завязками на ощупь, вот же дела). Они липли к ногам и обрисовывали все достоинства более чем ясно. – Что? – усмехнулся Ибо. – Ничего, – выдержал Сяо Чжань его взгляд и отразил усмешку, – смотрю и радуюсь. – И я. Смотрю и радуюсь. Теми же спящими коридорами, но уже без сопровождения скрипунов и шептунов, они пробрались в покои Сяо Чжаня. Ибо пояснил, что он бы, конечно, мог попробовать высушить пол в пещере, но очень скоро всё бы намокло снова. Рубашку и штаны сделал сухими, и на том спасибо, сказал Сяо Чжань и вспомнил тот день в пути, когда они вместе стирали и развешивали одежду под разыгравшимся солнцем. – Погоди. А не можешь ли ты и вот так, – он смахнул рукой несуществующую пылинку, – от грязи избавиться? – Ну… могу. – Но зачем тогда мы… я… вот это всё… показывал тебе, как стирать, как вешать и расправлять, чтобы равномерно сохло, если ты всё это время мог просто – пуф! – и чисто? – Потому что я хотел? Мне было интересно. И это был ты. Мне хотелось стать ближе к тебе. Научиться тому, что знают другие люди, тому, что знаешь ты. – Но почему? – А ты правда не знаешь? Они лежали в кровати лицом друг другу, соприкасаясь костяшками кулаков. За окном занимался рассвет. Сяо Чжань думал, что маленький Хуан-эр был прав: волосы Ибо ярче любого солнца. И мягче любого шёлка, добавил от себя Сяо Чжань. – Ты обещал мне сказку, – сказал он. – Сказку? Точно. Ну так слушай же. Ты уже, наверное, понял, что Принцесса Железный Веер является моей матерью, а князь демонов Ван Ню Мо – отцом. Сколько себя помню, столько они и ругались. Порой совсем по пустякам. И тогда я уходил через зачарованный лес к тётушке лисице. Впервые я так и встретил её в лесу – заигравшись, я заблудился. Я устал ходить кругами и решил пойти напрямик. Я поднял руки и стал жечь деревья и кустарники, встающие у меня на пути. Но чем больше я их сжигал, тем больше их становилось, и скоро весь лес вокруг меня пылал. Огонь не мог причинить мне вреда, но увидеть что-нибудь сквозь него и чёрный дым было ещё сложнее. Да и сил я потратил изрядно. Можно было пустить в ход кровь, что я, одержимый упрямством, и собирался сделать. Когда появилась она. Тётушка лисица. О, как же она ругалась, как же отчитывала меня, как же стыдила. Упрямство росло всё выше. И тогда она меня пожалела. Просто подошла и обняла. И я расплакался. Сам не понял, как так вышло. То ли устал, то ли объятия её были такими тёплыми, а мать с отцом так увлеклись метанием ножей, копий и огненных шаров в друг друга, что… Нет, они любят меня, конечно, но порой их слишком много даже друг для друга. Короче, я пошёл с ней. И там, где мы шли, она залечивала лес, гладила деревья и говорила им, какие они храбрые и красивые, просила не сердиться на меня. И я тоже просил прощения. У тётушки лисицы было тихо и спокойно. А ещё интересно. Можно было играть с невидимыми шебуршалками и скрипелками. Можно было проноситься по алому полю и играть с цветами – кто кого перешипит. Можно было засыпать под пение цикад, с подушкой под головой, а не на голове. Ну ты понял, да? Когда я возвращался, родители кидались меня обнимать и тут же срывались друг на друга – кто виноват, что я ушёл. Я кричал, что они оба виноваты, что они оба достали своими ссорами. На некоторое время воцарялось перемирие, они старались ради меня и друг друга, но потом снова – искра, буря, безумие. При этом отец любит мать, а мать любит отца, но они как… кремень и кремень. Сяо Чжань накрыл кулаки Ибо ладонью, погладил между костяшками. А Ибо рассказывал о том, как он уходил не только к тётушке лисице, но и в мир людей спускался, и как всё там было сначала интересно, необычно, но скоро он понял, что если тебе улыбаются – это ещё не значит, что с добрыми намерениями, как и наоборот. Он прикидывался обычным мальчишкой и носился с уличными ватагами. Пробовал появляться в тех же кварталах в богатом платье, но это оборачивалось, в лучшем случае, враждебной настороженностью, в худшем – попытками ограбить и разбитыми носами. Дрался Ибо честно, приноравливаясь к несовершенству человеческих тел, поэтому тоже бывал бит, пусть и не так сильно, как соперники. Потому что совсем уж себя победить он не мог позволить. Этих детей он никогда не забирал. Только взрослых – поджидал их на трактах, высматривал среди тех, кто толпой набрасывался на испуганных женщин. И тащил к матушке, потому что сытая матушка – добрая матушка. – Когда тётушка лисица привела меня к себе, то я сначала удивился, что нет никого, кто бы вечно толкался по коридорам, во дворе, на воротах, кто бы глумливо смеялся и предлагал посмотреть «весенние картинки», потому что «во как смертные весело рисовать умеют, а как встретишь, так сплошь заики» и потому что «во какой у тебя красавец-отец, стольких женщин имел, надо и тебе знать эту науку», – Ибо передразнил басом кого-то и хмыкнул. – Только картинки там были не только с женщинами, но и страстью надкушенного персика, стеблями бамбука, хризантемами и… короче, вот, – замялся Ибо, а Сяо Чжань залюбовался тем, как кончик носа у него стремительно розовеет. У Сяо Чжаня уже и самого пекло за ушами от таких подробностей, хотя он только смутно догадывался, о чём говорит Ибо. Ну, потому что в деревне обходились без всех этих красивостей. Зачем-то потянуло поделиться этим, но ничего путного на ум не шло, всё глупости какие-то. Ибо молчал, и Сяо Чжань молчал тоже, думая, как бы помочь. – Госпожа лисица и впрямь очень добрая, – сказал он, – это и Юйлун говорила. – Юйлун? Это ещё кто такая? – Драконья принцесса. Появилась вместо Кунжута. Точнее, она давно с нами в его теле ходит. – Угу, – подтвердил Ибо, оставаясь при этом жутко серьёзным, – то, что осёл – это никакой не осёл, я знал с самого начала, и что там девица, чуял тоже. Красивая? – спросил он безразлично. – Вообще-то да, – честно ответил Сяо Чжань. – И глаза такие большие, светлые, как листья в месяц османтуса. И волосы длинные, почти до пят. Вчера госпожа лисица её расколдовала. Ну, как расколдовала... Сказала, что волшбы её хватит на три дня, а потом Юйлун снова будет ослом. Днём ослом, а ночью девицей. И так до тех пор, пока обезьян не снимет с неё проклятья. – Обезьян? – Обезьян. Так она сказала. Был он в той лавке. Прикинулся лавочником и отправил меня к князю за золотой уздечкой. А дальше ты знаешь. Вот и как быть теперь? Что делать? Отдаст ли он мне пламенеющий красноцвет, подскажет ли, где искать, или нет. – Если это тот обезьян, о котором я думаю, то… даже и не предположу, как он поступит. – Ты его знаешь? – Ха. Ещё бы. Этот тип украл волшебный веер моей матушки. И вот мой сказ про него. Мне минуло тринадцать вёсен, когда он пожаловал на наши земли вместе со святым монахом Сюаньцзаном. Этот монах должен был добыть какие-то скрижали, а Сунь Укун был поставлен богиней Гуаньинь ему в этом помочь, чтобы таким образом заслужить прощения и быть допущенным обратно в сонм этих скучных небожителей. Хотя из всех них он был самым нескучным. Ты знал, что эта морда съела в одно рыло все персики с дерева бессмертия? А ещё он вычеркнул своё имя и имена своих придворных из Книги живущих, чтобы избежать смерти – если тебя нет среди живых, то и умереть ты не можешь, хитро? И вот этому обезьяну понадобился волшебный веер моей матери, чтобы провести своего монаха через огненные горы. Мать отказала, тогда обезьян обманом украл его. Я кинулся преследовать всю эту шайку, и мне уже почти удалось спалить обезьяна, когда вмешалась богиня Гуаньинь и предложила сесть, чтобы спокойно всё обсудить. Я повёлся, и тогда сидение обернулось троном из мечей и копий, стало жечь и колоть. Богиня отпустила меня в обмен на условие, что я буду служить ей. Ха. Я сказал, что буду, и сбежал. Веер матери вернуть так и не удалось. Но отец раздобыл ей новый. А спустя три года я встретил тебя. Надеялся найти подарок матери, а нашёл тебя. Я прикинулся спящим, когда ты нёс меня, спасая от разбойников. Приглядывался к тебе. Ты был не похож на тех, кого я встречал прежде, будучи одетым в богатые одежды. Ты не стремился облапать меня, снять кольца, украсть хоть что-нибудь. И тогда… тогда я решил отблагодарить тебя. Но не только тем, что оставил кольцо и пояс. – А чем же ещё? – нахмурился Сяо Чжань. Ибо посмотрел в сторону и вздохнул. Вернул взгляд. – Ты только не злись, ладно? – Почему я должен злиться? – Сяо Чжань напрягся и неосознанно сжал руки Ибо. – Ну я… напоил тебя своей кровью, – сказал Ибо тихо. – Ты что сделал?! Но зачем? – Чтобы вернуть тебе долг. Спасти тебя, когда ты будешь в этом нуждаться. Моя кровь дала бы мне знать, если бы с тобой вдруг что-то случилось. А ещё обычно демоны не могут по воле своего желания моментально оказываться в другом месте. Но могут метнуться к тому, в ком есть их кровь. – Так ты весь год подслушивал? Подглядывал за мной? – Нет, я… всё не так. Я бы никогда. Я вспоминал о тебе – это правда. Но решил не лезть в твою жизнь. Но когда ты пришёл к нам, я был как раз в мире людей. И вдруг страх и ужас, но не мои – твои. Каково же было моё удивление, когда я оказался во дворе своего дома, а матушка уже изучала то кольцо, которое я оставил тебе. – И ты?.. – И я пришёл к тебе ночью. Посмотреть. Ты оказался таким же, как и год назад. – Это каким же? – Добрым. Храбрым. И красивым. Я видел много красивых людей, но не таких, как ты. Их красота была лишь пустой оболочкой цикады. Ты же – совсем другой. Но и тогда я не думал тебе досаждать. – Не липнуть, как репей? – улыбнулся Сяо Чжань. – Не липнуть, как репей, – ответил ему тем же Ибо. – И когда ты спас меня от Ша Сэна… – Я всё ещё не думал липнуть к тебе. Я отдал долг и мог бы идти, но этот обжора… что-то во мне противилось тому, чтобы оставить тебя с ним. Я решил пойти с вами, чтобы охранять тебя. В уплату долга. – В уплату долга? – В уплату долга. – Который ты уже оплатил. – Поймал. Но тогда я думал вот так. Однако чем больше я к тебе приглядывался, тем больше понимал: я не хочу тебя отпускать, не хочу отдавать никому, и я костьми лягу, но добуду тебя себе. – А если бы я не захотел? Если бы ты мне не понравился? – Поверь, у тебя не было шансов. – Такой самодовольный лао Ван. – Такой красивый и хороший Чжань гэгэ. Сяо Чжань зевнул. Ибо зевнул тоже и тихо рассмеялся. – Давай спать? – Но ты мне ещё не всё рассказал. Что ты увидел в опочивальне гуна? И о чём хочешь потолковать с Чжу Бацзе? Он, кстати, совсем смурной ходит. И то ли по жене с сыном тоскует, то ли под гнётом тяжких мыслей такой. – Это надо с Чжу Бацзе говорить. Но позже, ладно? Я поведаю об этом позже, а сейчас спи. Ибо закрыл глаза. Сяо Чжань посчитал его ресницы, провёл губами по стрелам бровей, невесомо поцеловал нос и честно хотел заснуть, но один вопрос всё подпрыгивал на языке. – Ибо? Ибо, ты спишь? – Нет, – сонно ответил Ибо с сомкнутыми веками. – Я спросить хотел… А вот если ты можешь при помощи крови переместиться ко мне в любое место, можешь понять, больно мне или страшно, то… Сяо Чжань помолчал, раздумывая. Может, и зря он это? Спать ведь надо. Скоро вставать и в путь снаряжаться. Ещё с Чжу Бацзе «потолковать», а он тут странное спрашивать решил. – Ну? – Ибо приоткрыл один глаз. – Если ты вот это всё можешь, то и телом моим управлять тоже? У… удо… удовольствие вызывать. Например. Н-не касаясь меня, – кое-как произнёс Сяо Чжань. Ибо открыл оба глаза. И, кажется, вызвал жару. Потому что одеяло захотелось скинуть. – Не пробовал. Но… – Хотел бы? – Если можно, – хрипло сказал Ибо и шумно сглотнул. – Можно, – ответил Сяо Чжань одними губами, потянулся поцеловать, но Ибо выставил ладонь и улыбнулся на одну сторону. – Без рук, Чжань-гэ. Без рук так без рук, насупился Сяо Чжань, прислушался к себе. Пока ничего не ощущалось. Он глянул вопросительно на Ибо, и тут внизу живота стало разгораться томление. Тлеющими искрами оно рассыпалось по телу, проникало в кровь, и вот уже саднило, пощипывало в сосках, заставляло открыть рот и захлебнуться собственным стоном – долгим, просящим. Сяо Чжань метался по кровати, комкал одеяло и терял себя. Тысячи рук ласкали его, тысячи губ жалили и выпивали дыхание – рваное, сбивчивое. Удовольствие сворачивалось тугими кольцами и становилось ярче с каждым биением сердца. Ибо сидел у самой стены, почти полностью укрытый темнотой, и не спускал с Сяо Чжаня тяжёлого, голодного взгляда. Сяо Чжань молил прекратить уже эту пытку, потому что всякий раз, когда он мыслил прикоснуться к себе, руки придавливало так, словно кто невидимый сжимал их в тисках. Сяо Чжань хныкал и просил. Удовольствия стало так много, что он боялся не выдержать, испустить дух, отправиться к праотцам и никогда-никогда не успеть сказать Ибо, как много тот для него… Ибо едва слышно вздохнул, коротко простонал, и Сяо Чжаня выгнуло. «Я умер, точно умер», – думал он после. Блаженная пустота накрыла его. А мокрое пятно, остывающее на штанах, вернуло в мир живых. – Это… это было… – Неплохо? – спросил Ибо и быстро придвинулся. – Это… – Более чем неплохо? Прекрасно, как рассвет? Сладко, как надкушенный персик? Горячо, как свежая лепёшка? – Лучше. Много лучше. Мне и не передать словами, как это было. Но как же ты? Я познал такое удовольствие и не разделил его с тобой. – Ты разделил, – ухмыльнулся Ибо и показал себе на пах, где на светлых штанах темнело влажным. Ибо моргнул, и пятно исчезло. Как и на штанах Сяо Чжаня. – Магия. Пуф! – Аха-ха, – засмеялся Сяо Чжань и повторил это «пуф». Помолчал и, поддавшись порыву, в мгновение ока приблизился к Ибо, заглянул тому в глаза и сказал в поцелуй: – Но в следующий раз я хочу с руками. И не только. – И не только? – переспросил Ибо, и кадык его дёрнулся. – И не только.