Путешествие за пламенеющим красноцветом

Чжу Бацзе сказал, что пойдёт с ними. «Должен же кто-то проследить, как вы ему рыло начистите», – сверкнул он глазами. И Сяо Чжань в общем-то не возражал – кто ж откажется от дополнительного демона в таком опасном предприятии? – но никак не мог отделаться от мысли, что раньше этот демон не спешил разбираться с паскудным гуном, причинившим столько боли людям. С тем самым гуном, от которого пришлось бежать «дражайшей супруге». И только когда узнал, что гун распространяет о нём порочащую славу, лишь тогда вдруг воспылал праведным гневом. Сяо Чжань поглядывал на добродушно хлопотавшего свина и, хоть тот и производил самое приятное впечатление, задавался вопросом: а точно ли не ведал этот демон о словах гуна? Точно ли жизнь в отшельничестве спасала его от всякой молвы? Подозревать в плохом не получалось. Уж так влюблённо смотрел Чжу Бацзе на свою жену, и она отвечала ему тем же. А Хуан-эр, вставший раньше всех и оказавшийся очень хорошеньким мальчиком, несмотря на небольшой пятачок, так и вовсе отказывался слезать с отцовских рук: держал его за короткие волосы, тянулся к ушам и спрашивал, когда же и он будет таким же большим и красивым. Но потом Хуан-эр заметил Ибо, а того угораздило ему улыбнуться. Хуан-эр торопливо слез с отцовских рук, умчался куда-то. Вернулся с кипой рисунков и деревянных бабочек, драконов, колесниц. Он показывал все эти богатства Ибо, который слушал внимательно и попеременно брал то одну игрушку, то другую, а Хуан-эр тихонько и восторженно ахал, беспрестанно трогал волосы Ибо и говорил, что хочет такие же яркие. «Как солнышко, да, папа?» – обращался он к Чжу Бацзе. Тот потирал шею и предлагал пойти уже к матушке. «Чтобы взять у неё бумагу и нарисовать этого красивого дядю?» – расширив глаза, обрадованно спрашивал Хуан-эр. «Да-да-да», – отвечал Чжу Бацзе и легонько подталкивал малыша к матери, которая подхватывала его на руки и уносила смотреть ослика, а Сяо Чжань мысленно желал Кунжуту терпения и смирения. Но зря он думал, что столь повышенное внимание минует и его самого. Когда Сяо Чжань ходил вокруг домика, примечая то одни травы, то другие, Хуан-эр обнаружился под ногами: он заглядывал в лицо и тоже принимался изучать соцветия, и про каждое непременное спрашивал. Его интересовало всё: от того, какие корешки можно есть, а какие лучше не трогать, и правда ли, что если найти цветочки, на которых лепестков больше положенного, то любое желание исполнится, стоит только такие цветочки съесть и загадать. И если на первые вопросы Сяо Чжань отвечал обстоятельно и честно, подбирая выражения так, чтобы малышу не составило труда понять, то с последним он терялся: как разрушать веру ребёнка в чудеса, если сам, пойдя за чудом, в чудеса и вляпался? Перед тем как выдвинуться в путь, Сяо Чжань разложил на полу перед собой запасы трав. Выходя из родной деревни, брал он немного: в основном болеутоляющие и кровоостанавливающие. Ну и так, всего по мелочи, на всякий случай. Были тут и те кувшинчики с ядовитой смесью, которую он так хотел улучшить. Их он брал на случай защиты от разбойников. Испытать против демонов так и не привелось. Он воровато глянул на Чжу Бацзе: хорошо, конечно, что обошлось без сражения, но такой случай упущен. – А есть что для ослабления мужской силы? – спросил Ибо и плюхнулся на одеяло подле Сяо Чжаня. – В смысле? Чтобы укрепить? Неужели у лао Вана всё так плохо? – состроил притворное изумление Сяо Чжань и, не удержавшись, ухмыльнулся. Ибо легко ударил его в плечо – привычно так и расслабленно. – Эй! – деланно возмутился он. – У меня с этим всё в порядке. Доказать? – и брови взметнул. У Сяо Чжаня тоже взметнулось, но лицом он остался неизменен. Как удачно под пальцами оказались мешочки с лекарственными составами – их можно было передвигать, на них можно было смотреть, только на них и смотреть. – А что, без доказательств никто уже и не верит? – равнодушно спросил Сяо Чжань. – Никто и не сомневался! – с бахвальством воскликнул Ибо. – Никого и не было? – спросил Сяо Чжань и затаил дыхание. Ибо молчал. А мог бы уже отшутиться, сказать что-нибудь самодовольное или обидное. Вместо этого он тихо произнёс: – Не было. – О, бедная твоя невеста, как же ей не повезло. – И твоей? Тоже… не повезло? – А я не собираюсь жениться. – Значит, тоже, – хмыкнул Ибо, и Сяо Чжаню захотелось его стукнуть, но он рассмотрел ещё не все мешочки с травяными сборами. Ибо пошевелился, как будто усаживаясь поудобнее, и спросил: – Про опыт… Ты… правда думаешь… так? Ну… что это плохо, не повезло и… всё такое? – Нет. Я думаю, ей повезёт с тобой. Но согласись, опыта надо бы набраться, – сказал Сяо Чжань и пихнул его плечом. Один из мешочков рассыпался, не выдержав мучений. Сяо Чжань вздохнул и стал пальцами двигать крошево корешков и соцветий. – С кем же мне его набираться? – спросил Ибо и тоже начал собирать рассыпанное лекарство, нет-нет да касаясь мимолётно пальцев Сяо Чжаня. – А с кем ты хочешь? – спросил Сяо Чжань, и пальцы Ибо замерли. Замер и Сяо Чжань. Внезапно стало страшно услышать ответ, каким бы он ни оказался. Любой расклад пугал. Сяо Чжань резко смёл травы в ладонь – всё равно это только выбрасывать. – Я… – начал Ибо. – Так какое тебе там средство надо было? – перебил Сяо Чжань. – Для ослабления мужской силы? Не укрепления, а ослабления? Для кого же? Кто тебе так насолил? – Так гун же. Предлагаю подсыпать ему в питьё или еду. Куда получится, туда и подсыпать. – Аха-ха, какое коварство! Жаль, у меня такого нет. – Совсем-совсем? А может… ну собрать что-нибудь здесь, засушить и… – Ты думаешь, это так легко и из всего можно? – Я думаю, Чжань-гэ под силу многое. – Вот и правильно. Эээ, в смысле, нет. Это нелегко. Тут знать надо, какая трава и от чего, в сочетании с чем. Потому что сама по себе может быть совсем безобидна, а вместе с каким другим корешком, тоже безобидным отдельно, и рвоту вызовет, и ещё что. А ещё время сбора имеет значение. Вот, например, ревень. До тех пор, пока не наступит малая жара, его можно употреблять в пищу, и отвары из листьев полезны при многих болезнях, и при слабом сердце тоже, а вот после уже есть не следует. Корни же его и вовсе ядовиты – в сыром виде, да и в виде отвара живо отправят опорожняться и долго ещё не позволят встать с отхожего места… – Сяо Чжань? – Что? – А есть у тебя этот ревень? – У меня нет, но в огороде госпожи Чжу вроде был. – Давай сварганим подарок для нашего любвеобильного гуна? Уж если мужскую силу его пошатнуть не можем, то хоть вот так напакостим. А свин дальше уже сам тут с ним разберётся. Нам, главное, жемчужину достать. Тебе же очень надо тот пламенеющий цветок у лавочника выменять? – Красноцвет? Ну… да. Очень. – А на что он тебе? Ты так и не говорил. – Это… я потом скажу, ладно? – Это чтобы я сгорал от интереса? И всюду следовал за тобой и выпрашивал ответ? – Это чтобы пойдём уже выкапывать ревень. Мне ещё отвар делать. Помогать на грядках вызвался и Ша Сэн. Сначала он спросил, что они делают и можно ли это есть. Сяо Чжань, увлечённый выкапыванием ревеня, ответил, что можно только листья. Ибо хмыкнул и заявил, что Ша Сэну и корни не помешают. Сяо Чжань, склонившись к самой земле, прошипел, что так нельзя и он им ещё нужен. Ибо криво улыбнулся и заверил, что демонов все эти штуки не берут, и потому Чжань-гэ может не переживать о Ша Сэне. «А жаль», – добавил он тише, но Сяо Чжань услышал и посоветовал Ибо перестать хлебать уксус. «Я? Уксус?» – Ибо сделал круглые глаза и кинул в Сяо Чжаня комком земли. Сяо Чжань сказал: «Ах, ты так?!» И, слепив комок побольше, запустил им в Ибо. Ша Сэн, глядя на это, изрёк, что у него схлопнулся живот и что лучше он поищет, чем помочь госпоже Чжу. Итого выдвинуться решили через два дня, чтобы гун уверился – Сяо Чжань и впрямь ходил за драконьей принцессой, а кого привёл, того… ну, привёл. Ибо попробовал примерить платье, в котором госпожа Чжу замуж выходила, но насилу влез в него – в плечах оно стягивало, на спине трещало, а в длине уж слишком открывало всем ноги, едва ли доставая до колена. И Сяо Чжань был согласен: в таком к гуну точно нельзя, ни к кому нельзя. Светлая кожа, не тронутая солнцем. И ладно, что ступни в сапогах, но чуть выше – голая кожа! Да Ибо не успеет напоить гуна отваром из ревеня! Гуну же голову снесёт, сразу снесёт. Ну, или Сяо Чжань ему снесёт. Потому что затея с засыланием Ибо в гунскую опочивальню в качестве драконьей принцессы ему ни капельки не нравилась. Но Ибо сказал, что так надо: напустить на гуна Ша Сэна нельзя – чревато тем, что сразу накинется и сожрёт, а сперва бы демоническим чутьём найти тайник с жемчужиной и показать тот Сяо Чжаню, чтобы пробрался и забрал. Самому Ша Сэну идти открывать тайник опасно, могут сработать ловушки против демонов, наверняка расставленные по всему поместью, кроме опочивальни – если вдруг гун водил туда и демониц, дурманил их, а после забирал какие-либо из их духовных орудий. Удивительно, что демоны ещё не ополчились на него, но, видать, демоницам не хотелось никому рассказывать о том, что какой-то человечишка обвёл их вокруг пальца, а сам гун с каждым новым приобретением становился сильнее. Бессмертия он так добивался? Или чего другого? И ведь что-то ему помогало. Так что Ша Сэн пойдёт по крышам и Сяо Чжаня поведёт за собой, а в нужном месте поможет спуститься. Чжу Бацзе будет ждать снаружи и, когда придёт время, поможет им всем сбежать. А если всё совсем сложится так, как рассчитывал Ибо, то и гуна они выведут за пределы его поместья и города – туда, где нет никакой охранной магии, которая могла бы им помешать сладить с этим негодяем. – Почему ты пойдёшь в опочивальню? Давай лучше я? – сказал Сяо Чжань. – Потому что только ты сможешь достать жемчужину из тайника. И есть вероятность, что тайник не в отдельной сокровищнице, а за опочивальней, на дверях которой могут быть охранные чары, и, значит, нам туда так просто не попасть. То есть совсем без этого лицедейства не обойтись. Если всё так и есть, я отвлеку гуна, ты проберёшься в тайник… – Но ты же… – А я в это время отвлеку гуна, ты слышишь меня? Всё будет хорошо. Со мной же амулеты и я сам. Вот и договорились, вот и замечательно. Сейчас только госпожа Чжу подправит мне наряд, а то в этом я вряд ли сойду за принцессу хоть драконов, хоть не драконов. Да как же это снимается… Сяо Чжань? Сяо Чжань? Что у тебя с лицом? – Ничего, – бурчал Сяо Чжань и отправлялся делать отвар, оставляя госпожу Чжу хлопотать возле Ибо. Компанию ему составлял Хуан-эр: мальчишка, казалось, молчал только, когда спал. Вырубиться он мог и среди дня, но длилось это ровно столько, чтобы все успели лишь понять, как же прекрасна тишина, но не насладиться ею. Хуан-эр забрасывал вопросами всех, умудряясь приставать даже к Кунжуту, перед которым сначала благоговейно кланялся, а потом, сложив ладони одна к другой, исключительно вежливо интересовался: «Прошу простить этого недостойного за дерзость, но не будет ли прекрасное создание столь любезно и не покатает ли на себе». От такого у Сяо Чжаня отваливалась челюсть, Кунжут же благосклонно кивал, опускался на передние ноги, позволяя мальчику забраться. Сяо Чжань возвращал челюсть, Кунжут то катал степенно, то срывался едва ли не в галоп, чем вызывал восторженные крики Хуан-эра и благодушное хрюканье Чжу Бацзе. Ночью Хуан-эр пробрался в их комнату, доверительно сообщил, что сбежал от мамы с папой и принялся нашёптывать сказки – одна другой страшнее. То про царевну с отрубленной головой и желанием непременно сыскать себе жениха, который бы не убоялся того, что эта важная часть тела иногда может падать; то про бедняка, которого угораздило попасть на поляну к демонам, но он спел им песенку, и они его вознаградили, а жадного, завистливого богатого брата, которому бедняк поведал про своё счастье, наказали. И много всяких других сказок знал Хуан-эр. А когда Сяо Чжань предлагал закрыть глазки и позволить этому гэгэ самому поведать что доброе и занимательное, Хуан-эр сдвигал бровки, вздёргивал пятачок и отвечал, что так не годится, потому что «так» – это у него каждую ночь происходит, и пусть этот гэгэ уже послушно ляжет спать и не перебивает, когда ему сказку сказывают. Сяо Чжань просил прощения и поворачивался на бок, где встречался взглядом с Ибо, чьи глаза изгибались двумя смеющимися полумесяцами, а яркие губы дрожали, едва сдерживая веселье. И тут уж самому не под силу было сохранять равнодушие: рот против воли расползался в непрошенной улыбке, но Сяо Чжань воображал себя кремнем и потому, хихикнув пару раз в кулак, спрашивал так тихо, что услышать это мог только Ибо, лежащий ближе, чем прежде: – Чему ты смеёшься? – Тому, что этот гэгэ снова спас меня. Ну или попытался спасти. – От кого? – От снов про царевен с отрубленными головами. Бррр. – Неужто такой храбрый диди боится страшных сказок? – Не сказок. Плохих снов, которые после них приходят. А ты? Тебя не пугают страшные сны? – А мне они не снятся. За день я так упахиваюсь, что глазки закрыл, глазки открыл. Но, если хочешь, завтра я расскажу тебе нестрашную сказку. Какую попросишь, такую и расскажу. – Обещаешь? – Обещаю. Если только Хуан-эр опять не придёт. Днём госпожа Чжу продолжала работать над нарядом для Ибо и на все робкие замечания, что, может, ей отдохнуть, отмахивалась, говоря, что ей только в радость двигаться, да и всё для общего дела. «Ух этот гун у меня», – грозилась она, и Сяо Чжань опасался, что вот сейчас-то воткнётся иголка в бок Ибо, но обходилось. Всё же дело своё госпожа Чжу знала прекрасно, и всякое спорилось в её руках. В ночь перед отправлением в путь Ибо попросил Сяо Чжаня рассказать что-нибудь о ремесле травника и о том, какое растение нравится ему больше всего. Они лежали рядом, каждый под своим одеялом, у стенки раскинулся пятилистником Ша Сэн, а из приоткрытой двери тянуло прохладой. – Дай угадаю, – сказал Ибо. – Любимое растение – кунжут? – Аха-ха, как же ты догадался? – Прочитал мысли. – И что же ты там ещё прочитал? – А что бы ты хотел, чтобы я там прочитал? Сяо Чжань закрыл глаза, пытаясь сообразить подходящий ответ и не выдать того, что притаилось на кончике языка: «В комнате так темно, но я и в темноте могу найти твои губы своими. Скажи, я безумен?» и «Ты не пойдёшь в опочивальню гуна, а пойдёшь с Ша Сэном. Я дрался с уличными мальчишками и могу постоять за себя, а у тебя только амулеты и фокусы с огоньками». Но ничего из этого не стоило того, чтобы обрести звук. – Что пора спать, завтра трудный день, – сказал Сяо Чжань и изобразил зевок. – Мы справимся. А теперь расскажи мне про кунжут? – Кунжут? О, это удивительное растение. У него красивые белые цветы, – «такие же, как ты», – чуть не слетело с языка, но было поймано в последний момент, и мигом вспотевший Сяо Чжань продолжил вспоминать безопасное: – Кунжут… он может быть как полезным, так и превратиться в яд. И сам может выступать противоядием, если семена его верно приготовить с вином. Эээ… что ещё? А, вот! Белые семена – слаще и мягче, чёрные – горчат. – Ты потому так назвал своего осла? Потому что он как то кунжутное чёрное зёрнышко? – Нет. Потому что у него белое пятнышко на лбу, как белое кунжутное зёрнышко, видел? Ибо говорил «да», и Сяо Чжань продолжал вести рассказ как про целебные, так и про опасные свойства кунжута. В конце, когда он перевёл дыхание и тихо спросил, не спит ли Ибо, тот вдруг резко придвинулся, навис над Сяо Чжанем, закрыв собой весь скудный свет, и тихо сказал: – Не сплю. «Если он опустится чуть ниже, наши губы встретятся», – подумал Сяо Чжань. Под одеялом стало жарко. Да и в комнате внезапно оказалось нечем дышать, и как до сих пор не замечал? «А сегодня без летнего вина ведь. Воды бы», – Сяо Чжань, сглотнул иссушающий зной в горле и облизнулся. Язык коснулся чужих губ. Горячих и сухих. Так же изнывающих от жажды. «А ближнему надо помогать», – сказал себе Сяо Чжань и приоткрыл рот. – Чжань-гэ, – тронуло хриплым шёпотом. – Да? – подался вперёд, поймал губами сдавленный стон и тут же сам ответил разочарованным: Ибо отстранился и, шумно выдохнув, лёг на спину. Сяо Чжань с трудом сдержался, чтобы не придушить его. – Спасибо за рассказ, Чжань-гэ. Надеюсь, после того, как мы достанем жемчужину, ты позволишь мне… позволишь… поведать тебе мой рассказ. Позволишь? – Ван Ибо? – Да? – Я тебя ненавижу. – О, я сражён в самое сердце! Как ты можешь быть таким жестоким?! – О чём таком ты собрался мне поведать потом? Что, всё же невеста где-то припрятана? – Если только в виде трупа. Шучу! Шучу я, шучу, – засыпал оправданиями Ибо, когда Сяо Чжань обрушился на него с кулаками. – Не прячу я трупы! Не прячу! Я их вообще не оставляю. Ай! Ну больно же! – вскричал Ибо и, схватив руки Сяо Чжаня, перекатился, снова оказавшись над ним. – А теперь я тебя съем. «Ты только обещаешь», – зло подумал Сяо Чжань и пнул Ибо, попав, кажется, по колену. Ибо взвыл и, сжав Сяо Чжаня, стал изображать голодного монстра, обгладывающего жертву: прихватывал губами и покусывал через одежду, чем заставлял Сяо Чжаня хихикать, изнывая от щекотки и не только от неё. – Если вы сейчас оба не прекратите, я съем обоих, – послышалось сонное от стены. – И съем взаправду, а не эти ваши безобразия. – Ты можешь пойти спать к Кунжуту, – сказал Ибо. – И не надейся. Я тебя с ним не оставлю, – ответил Ша Сэн и, заворочавшись, сел неприкаянным голодным призраком. – Легли оба спать. Быстро. Прости, Сяо Чжань, но завтра нам, возможно, предстоит битва. И тебе надо выспаться. Последнее он сказал настолько мягким голосом, что Сяо Чжаню стало стыдно: и сам не спал, и другим мешал. Ибо уже прекратил держать и вернулся к себе. Но, как только Сяо Чжань тоже улёгся, Ибо придвинул свою руку к его, коснулся мизинцем, погладил невесомо и, не дождавшись ответа, стал отстраняться. Сяо Чжань вдохнул-выдохнул, накрыл его руку своей, вплёлся пальцами и так, слушая барабанный бой, сотрясающий грудь, провалился в сон.