comites — vita

Его тихий смех щекотал щёку. Бальдр не был пьян, он выпил едва ли больше трёх глотков из той бутылки, что сжимал за горлышко в пальцах, но жался к боку парня очень настойчиво, то и дело почти целомудренно касаясь губами скулы, и мешал тому открыть дверь квартиры. — Что же ты такой нетерпеливый? — Ильфир поворачивает голову, бодаясь носом в щёку, и крепче обхватывает его рукой за талию, а там и дверь наконец поддаётся. Он не отвечает — награждает парня многозначительно-долгим взглядом тёмных глаз, не глядя отставляя вино на тумбу в прихожей, и, скинув обувь, проходит вглубь квартиры. Они встречались уже почти два месяца, и за них Бальдр ни разу не пожалел, что дал этому парнишке, всё болтающем о том, что они истинные, шанс. Ему слабо верилось, что такое случается, но Ильфир так смотрел на него своими этими голубыми глазами, когда говорил об этом, что Бальдр всякий раз не мог не согласиться — кивал, скрывая едва тронутое румянцем лицо за длинными волосами. Были и очаровательные маленькие букетики цветов, которые Ильфир таскал ему почти что каждый день, и сладости из той кондитерской неподалёку от института, и тот чудесный деревянный резной гребень для волос, подаренный на месяц их отношений. Долгие вечерние прогулки, красивые слова, от которых каждый раз заходилось сердце, и поцелуи — нежные, крепкие, сводящие его с ума. Ильфир думал, что Бальдра нужно завоевать, а Бальдр сдался ему без боя. — Слушай, а я могу... — он нерешительно замирает на пороге комнаты и осекается, так и не заканчивая мысль, когда руки парня оказываются на его талии, а сам Ильфир прижимается к нему со спины, едва ощутимо касаясь губами шеи. Этот запах творил с ним нечто запретное. Многие привлекали, но этот — лишал воли и ставил на колени. Ни один другой омега не мог сравниться с Бальдром, только не для него. — Что угодно, — даже не дослушав, отвечает Ильфир. И Бальдр знал — действительно что угодно. Ему хотелось скулить — от этих слов, от этих чувств, в избытке бьющихся огнём в груди. — Прямо что угодно? — он разворачивается в объятьях, кротко усмехаясь, и укладывает обе ладони ему на шею, погладив по той кончиками пальцев. Бальдр до отвратительного был влюблён в этого чёртового Арджента, который решил, что может ворваться в его размеренную и привычную жизнь и перевернуть ту с ног на голову. И Ильфир — тоже. Это сквозило в каждом взгляде, жесте и прикосновении. Бальдр знал, чувствовал и видел, что бесконечно любим. — О чём ты думаешь? — Арджент приподнимает бровь и мажет кончиками пальцев по его губам, когда лицо Бальдра приобретает глубоко задумчивое выражение. Сейчас осенней листвой от него пахнет сильнее, чем обычно. И это ещё больше дурманит голову. — Никогда не угадаешь, — с напускным раздражением отвечает тот, цокнув языком. — Что ж. А я попробую. Бальдр приоткрывает губы, чтобы выдать очередную колкость, но она тут же растворяется под напористым поцелуем. И спорить больше не хочется. Ильфир целовался так, что внизу живота становилось невыносимо горячо и жарко, всё сжималось до маленькой точки, и Бальдр был твёрдо уверен — так целовать мог только он. Не то, чтобы было с кем сравнивать, но откуда-то знал наверняка. Момент, когда они оказываются в кровати, полностью теряется в поцелуе. И это тоже уже что-то привычное — Бальдр смеётся ему в губы, крепче обвивая руками шею, когда Ильфир едва слышно чертыхается, стоит только волосам начать мешаться. Снова. — Они сводят меня с ума, — Арджент звучит недовольно, но недостаточно, чтобы Бальдр верил, а оттого и усмехается, отнимая очередную чёрную прядку из его рта. — Привыкнешь. У них так было уже не раз — кувыркались по кровати, разбрасывая по полу подушки, встрёпанные, счастливые, целовались до красных губ и тяжёлого дыхания, но каждый раз наступал момент, когда Бальдр предупредительно укладывал тонкую ладонь на грудь парня и в смущении отводил взгляд. Ильфир знал этот жест — на этом стоило заканчивать, не позволять себе большее. И он не позволял, не просил и не порывался через силу. Ждал. Бальдр ценил его терпение. Не то чтобы он не хотел сам — хотел, и от этого было только хуже, потому что вместе с желанием его охватывал такой страх, что кончики пальцев, мерно лежащие над чужим сердцем, немели, как если бы Бальдр провёл несколько часов на морозе без перчаток. Истинный, да? Ильфир опрокидывает его на спину, мягко прижимая запястья к кровати, и заглядывает в лицо, прежде чем наклониться и коснуться губ мягким поцелуем, а затем — отстраниться. Потому что примерно где-то здесь обычно стоило бы заканчивать. Ему и самому с каждым таким разом становилось сложнее держать себя в руках. Хотелось просто взять и!.. Вжать в кровать и любить до самого утра. — Ильфир, — Бальдр ловит его ладонью за шею, не давая уйти, и смотрит блестящими чёрными глазами, в волнении расплываясь в неровной улыбке. Когда-то ведь надо. Так почему не сегодня? Отчего бы не закончить этот вечер более приятно, чем обычно? Это же приятно? Он читал, что очень. — Да, мой дорогой? — Не останавливайся.

* * *

По комнате разошёлся негромкий, но протяжный стон, больше схожий на всхлип, и Бальдр запрокидывает голову, приоткрывая губы, когда его пальцы — длинные, цепкие и тонкие — зарываются в светлые волосы и сжимают те почти болезненно у самых корней. Для него не стало проблемой лишиться одежды — он всегда знал, что красив, что на него заглядывается не один десяток альф, ощущая все эти жадные взгляды, и что Ильфир желал обладать не только его сердцем, но и телом, да и Бальдр его, что таить греха. Во имя всего. О, эти мышцы! Оказалось, что ощущать их через ткань одежды и просто наблюдать со стороны, в надежде остаться незамеченным, не шло в сравнение с тем, как они ощущались под ладонями сейчас. Бальдр бесстыдно гладил его всюду — по напряжённым плечам и спине, бокам и крепкому торсу. Пока мог дотянуться. Проблемой стало другое — он совершенно не ожидал чего-то такого. Чего-то, что полностью лишило его бы самообладания. Всё, что он читал в умных книжках, разбивалось в мелкую крошку перед тем, что творил с ним Ильфир. Кожа неистово горела всюду, где тот касался её губами, а казавшийся раскалённым воздух сводил горло так, что удавалось издавать одни только стоны, да редкие хрипы, словно он вот-вот задохнётся. А когда поцелуи опустились вниз по впалому животу ко внутренней стороне бедра, его практически подбросило на жалобно скрипнувшей кровати, а ноги, словно вне его воли, но при этом бесконечно правильно оказались на крепких плечах, только сильнее привлекая ближе. Один. Два. Три засоса. И вот уже кожу приятно тянет, а бёдра мелко дрожат. — Да что же… Что же ты со мной творишь? — почти неразличимо бормочет Бальдр, судорожно проходясь языком по пересохшим губам. — Что же ты делаешь?.. — Люблю тебя так, как хотел бы любить всегда, — вторит ему Ильфир полушёпотом и оставляет ещё несколько новых поцелуев. Бальдр выгибается, подаваясь ближе, и тянет его за плечи к себе выше, нетерпеливо ёрзая и обнимая ногами за талию. Широкая и горячая ладонь Ильфира тут же оказывается на бедре, погладив то, а другой он зарывается в его волосы, путая в них пальцы, когда нависает сверху и целует нежно и долго. И в этом поцелуе эмоций и чувств слишком много, чтобы Бальдр болезненно отозвался на проникновение, но всё равно на мгновение сжимается под парнем, впиваясь короткими ногтями в плечи, и заходится недолгой дрожью, бестолково приоткрывая губы в попытке вдохнуть чуть больше. — Всё в порядке? — едва хриплым голосом, но весьма буднично интересуется Ильфир и мажет губам у взмокшего виска. Бальдра это только злит, он не фарфоровая кукла, и он сам подаётся бёдрами первый, исходя негромким стоном. Ильфир на это лишь усмехается, крепче сжимая его в тиски объятий, но прекрасно всё понимает, больше излишне не осторожничая. О своей дерзости Бальдр жалеет практически сразу — захлёбывается стоном и закатывает глаза, прижимаясь теснее всем телом, не глядя жмётся губами к его плечу, трётся носом к шее, и от этого становится ещё хуже. Ильфир пах хвоей, что упорно напоминала сосновый лес, и чем-то ещё отдалённо цитрусовым, сейчас и не разобрать. Но этот запах оседал на губах, забирался в нос и сводил живот только сильнее. — Ты мой… Самый красивый. Любимый мой, — шептал Ильфир в самые губы, и Бальдр ясно чувствовал, как слёзы набегают на глаза от того, как много в его сердце к нему, как неистово оно стучит и разрывается где-то в горле. — Не болтай... Не болтай, иначе я дух испущу, — он мотает головой по подушке и тонко скулит, когда очередное движение внутри приносит новую, ещё большую волну удовольствия, что расходится от низа по позвоночнику к затылку, задерживая на коже покалыванием. — Хочу от тебя сына. Слышишь? Слышал. Наяву, у себя где-то в голове эхом. В груди этой фразой звенело. Бальдр ловит его пальцами за подбородок, заставляя поднять на него лицо. А сам вздрагивает под взглядом – потемневшим, полным желания и обожания. И ему думается, что за него действительно родил бы Ильфиру сына — мальчика с глазами, что чернее ночи, и нравом покладистым, но дерзким, точно у отца его. — Да, пожалуйста… Одного мягкого жеста достаточно, чтобы Арджент легко перевернулся на спину, втягивая его к себе на колени. — Сына говоришь? — его дыхание, и без того тяжёлое, становится ещё сбивчивее, от того, что в таком положении он мог чувствовать его в себе особенно глубоко. И Бальдру требуется немного времени, чтобы вновь хотя бы попытаться взять себя в руки. Он щурится беззлобно и усмехается так, как умеет только он. Выравнивает спину, перекидывает волосы за спину, а после упирается ладонью в грудь парня, самостоятельно приподнимаясь над его бёдрами, чтобы тут же опуститься обратно. — Ты… — Ильфир смотрит теперь снизу и взгляда отвести не в силах от него — красивого, изящного и любимого. Его. И ничей больше не будет. — Да не смотри же ты на меня так, — но улыбка на губах всё равно появляется. Бальдр наклоняется к нему ниже, но не целует, дразнится, лишь проводя по собственным губам кончиком языка, и посмеивается. Хорошо. Хорошо и больше совсем не страшит его. Зазря боялся, и кого — Ильфира своего. — Освоился? — спрашивает со смешком он и осторожно укладывает ладони на талию, поглаживая одними большими пальцами по коже. Бальдр ему не отвечает — улыбается крайне очаровательно, что всё и без слов ясно, и опускается немногим резче, чем прежде, вздрогнув всем телом, когда его настигает оргазм. Он замирает и дышит тяжело и загнанно, расфокусированным и бестолковым взглядом блуждая по лицу парня, а затем наклоняется, несколько раз едва ощутимо касаясь губами шеи, чтобы тут же сжать на той зубы, обжечь кожу меткой, путая пальцы в его волосах. И сам подставляется — наклоняет голову, убирая волосы, и приподнимает бровь насмешливо. Ильфиру достаточно всего пары движений бёдрами, чтобы сгрести Бальдра к себе ещё ближе, ещё теснее, с тихим стоном отметить его своим — этого хотелось, казалось, всю жизнь, с того самого дня, как он увидел его. — Мой мужчина, — Бальдр укладывается на нём, кончиками пальцев гладит по метке на шее, мягко целуя у уголка губ, и тычется носом к скуле, едва слышно смеясь. И его тихий смех щекотал щёку.