comites — vita

Бальдру казалась идея принять предложение отца жить в их австрийском доме с Ильфиром и недавно рождённым сыном — маленьким Даламаром, второй отрадой его души — весьма неплохой, пока он не пожалел об этом сполна. Нет, отец к Ильфиру был благосклонен. Оттого ли, что они были земляками, или же просто тот смог его очаровать, как когда-то очаровал самого Бальдра. Проблема была в другом — спустя месяц их спокойной и размеренной жизни в Австрию приехал папа с братом. И м и р о м. От которого Бальдр из Японии сбежал, как от огня. Имир был старше на — целых — четыре года. Имир был альфой. И Имир очень настойчиво и агрессивно — слишком — опекал его. Это было здорово, когда Бальдру было пять, семь, десять, но не тринадцать и, тем более, не пятнадцать. В какой-то момент весь его круг общения состоял только из брата. Потому что никого иного тот к нему не подпускал. Провожал и забирал со школы, отвозил на курсы языков и улыбался той своей жуткой улыбкой, которую толпы бы иных омег мечтали увидеть от него. Но Бальдр знал, что скрывалось под ней — видел в холодных голубых глазах, унаследованных братом от отца. Имир желал контроля и подчинения своей воле. А Бальдр превыше всего ценил свободу. Но он был всюду. Всюду, всюду, всюду. Запах чёртового сандала и проклятой вербены преследовал его до тех пор, пока он не покинул Японию. И здесь, в Вене, лишь единожды схожий запах заставил его сердце в ужасе облиться холодом — благовония в каком-то магазине эзотерики, в который они заглянули с Ильфиром чисто поглазеть, источали ровно тот же аромат. Он не обладал золотым характером, но с братом всё обстояло ещё хуже. Бальдр считал, что он сам всегда был в меру справедлив, пускай и остр на язык, а если гневился не по делу, то приносил извинения. Отстаивание своего мнения не было дурной чертой характера, просто не всем это нравилось. Имир же — источался ядом бесконтрольно на всех, кто, по его мнению, был недостоин внимания его маленького брата. То есть, на абсолютно всех. Надежда оставалась в виде того, что дом был достаточно большим, чтобы как можно меньше пересекаться. Он тосковал по Японии, цветущему Киото, по папе скучал, но по брату — нет. — Бальдр! — отвратительно протянув его имя, Имир переступает порог отцовского дома, а у Бальдра едва вздрагивают ладони, и он инстинктивно жмётся ближе к Ильфиру боком, касаясь кольца на безымянном пальце. Его любимый супруг, отец их маленького сына, пристанище для его души. Ильфир, конечно, чувствует и его состояние, и настроение, но улыбается, заглядывая в глаза, и ласково касается губами волос, прежде чем всё же пересекается взглядами с его старшим братом. Конфликтовать он не намерен, не в чужом доме, не с его семьёй. Вместе с Имиром приехал и папа, что оказалось единственным способным порадовать Бальдра в этой ситуации. — Папа! — он подступается ближе и подставляет лицо под нежные и бережные прикосновения. От рук его всегда, с самого детства, приятно и тонко пахло жасмином и — лишь иногда, в особые периоды — пробивался запах красного, сладкого яблока. Бальдр болезненно изламывает брови, укладывая ладони на его запястья, и тычется к рукам носом и лбом. Скучал, бесконечно скучал. — Мой мальчик, ты совсем вырос, — Хибари Миура, папа Бальдра, оставался красивым мужчиной даже в свои сорок семь, смольно-чёрные волосы нигде до сих пор не были тронуты сединой, и голос его был таким же, каким помнился всегда — мягким, негромким и вкрадчивым. Он знал три языка, включая немецкий, но к сыну привычно обращался на японском. — А ты совсем не изменился, — его губы трогает лёгкая улыбка, и Бальдр не сдерживается, заключая папу в объятья. — И где мой очаровательный внук? — он посмеивается едва слышно и проводит ладонью вдоль его спины. — Халлдор сказал, что он очень похож на тебя. — Он наверху, спит. Поднимешься к нему? Я заварю чай. На днях купил тот, что ты пьёшь обычно дома. — Я буду благодарен, мой мальчик, — сухие губы тут же в заботливом жесте касаются лба, и Хибари, коротко кивнув Ильфиру в знак приветствия, уходит на второй этаж. Бальдр не одаривает брата ни словом, ни взглядом, скользнув мимо него на кухню. Меньше всего сейчас хотелось разрушить в себе то тепло, что появилось в душе от встречи с папой. — Давай я помогу отнести вещи в комнату, — Ильфир улыбается и протягивает руку Имиру, но тот лишь цокает языком. — Мне не нужна твоя помощь, это мой дом, — и следом усмехается. — Впрочем, багаж таскать ты и горазд.

***

— Ну ты взгляни, — голос раздаётся за спиной так неожиданно, что Бальдр едва не выпускает из рук заварник. Со звоном ставит его на стол и оборачивается, оказываясь лицом к лицу с братом. — Стоило тебя из дому отпустить, как ты связался непонятно с кем. Сына ему родил? Это смешно, Бальдр! — Ты единственный недоволен. Родители одобрили мой брак, — вздыхает он, мысленно подбадривая себя. В конце концов, он уже не маленький мальчик и ничего ему никто не сделает. — Конечно, одобрили, — Имир закатывает глаза. — Они никогда ни в чём тебе не отказывали. Но ты и сам должен знать был, что тебе по породе не достойно с ним возиться! Бальдр усмехается едко и колко. Боязно ему, но только где-то внутри. Внешне он спокоен и даже холоден, и взгляд его прямой, в глаза напротив. — Двадцать первый век на носу, а ты говоришь о породе! Во имя всего святого, я кто? Выставочная кошка или щенок? А где твоя породистая сука, братец? — Ты слишком буквально принимаешь мои слова, — Имир отступает от него на шаг и опирается поясницей о кухонный стол. — Ни к чему мне породистая сука. — Это не я слишком буквально принимаю твои слова. Впрочем, правильно говорить воспринимаю, кстати. А ты забываешься, Имир. Бальдр зло выдыхает носом и уделяет внимание чаю, заливая листья улуна чуть остывшей, но всё равно горячей водой. Несколько секунд наблюдает за тем, как постепенно расправляются до этого скрученные листки, и лишь затем накрывает крышечкой чайник. Даже аромат чая под самым носом не мог перебить вонь сандала и вербены. Снова этот запах. Снова от него болит голова. — Бальдр, — Имир ловит его за руку, разворачивая к себе лицом вновь. — Ты забываешься, — повторяет он, говоря тихо, но чётко. — Если память мне не изменяет, клан Миура всегда считал, что чистая кровь передаётся только омегам. Основатель был омегой. Альфы несли в себе больше внеклановые гены. Стало быть, моя порода тебя никоим образом не касается. И не тебе мне о ней рассказывать. — Какой дерзкий стал… — Закрой рот, я не закончил, — Бальдр опасно прищуривается, вырывая руку из чужой хватки. — Запомни, Имир. Не смей трогать моего супруга и, тем более, моего сына. И ко мне тоже прикасаться больше не смей. Ты меня понял? Он ответа не ждёт, подхватывает двумя руками чайник и спешно выходит из кухни, только лишь на втором этаже замедляя шаг и прижимаясь спиной к стене. Хотелось разрыдаться от того, как дрожали колени и сердце билось загнанным зайчонком. Ну почему ему нужно было сюда приезжать? Почему его учёба закончилась именно в этот год? Почему, почему, почему? Всё ведь было так хорошо. Бальдр медленно выдыхает несколько раз, прежде чем улыбнуться и заглянуть в комнату к сыну.

***

Ильфир прекрасно поладил с папой, которого до этого видел только единожды на их свадьбе — у Имира тогда приехать, слава всем богам, не вышло. Тогда было не до болтовни, а теперь впору. Хибари с залёгшей в уголках губ улыбкой слушал вечерами байки своего зятя про то, как тот ловил в детстве рыбу в норвежском фьорде, скалывал огромные сосульки с крыши и как, конечно, он познакомился с его сыном. Он мог понять Бальдра всецело, отчего тот выбрал себе его в пару. Ильфир очень сильно напоминал Халлдора, его супруга, — спокойного, открытого и улыбчивого северянина, которого, чтобы завести на ссору, нужно было очень и очень сильно постараться. И видел в этом всём главное — Бальдр был счастлив с этим юношей, а оттого и мнения его, отличного от сыновьего, быть не могло. Ильфир довольно быстро запал в душу почти всей семье. Бальдр весьма опрометчиво считал, что тот разговор действительно возымеет эффект, что брат угомонится и не станет провоцировать конфликты, не то что примет, но хотя бы смирится. Но нет. Всё стало только хуже. Имир улыбался показательно, когда родители были рядом, не хамил, но всё равно разговаривал сквозь зубы. Это было терпимо. На это Бальдр мог закрыть глаза, если бы… Если бы тот не менялся в ту же секунду, стоило им только остаться втроём — вчетвером, если считать и маленького Даламара. Когда-то бывшая надежда, что дом достаточно большой, разбилась о то, что брат сам всё искал с ними встречи, словно нарочно испытывая его терпение. Из него потоком лилось всё, что Имир держал себе в уме. Ильфир молча сжимал зубы, играя желваками, но не брался начинать полноценную ссору, зато Бальдр, словно в одно мгновение лишившийся своего страха, раз за разом вступал с ним в словесную перепалку. — Душа моя луноликая, — Ильфир ловит его ладонь в свою, смещая его центр внимания на себя, и целует в щёку, потеревшись о неё носом. И злость немного от этого утихает. — Оно не стоит твоего гнева. — Боги, как ты великодушен, — Имир усмехается, откидываясь на спинку кресла, и вертит в пальцах гранённый стакан, из которого до этого потягивал сок. — Что я тебе сделал? Почему бы тебе не оставить нас в покое? — наконец не выдерживает Ильфир, но даже сейчас его голос звучит спокойно и ровно, только уставше уж очень. Не за себя, за супруга своего, чьи нервы и без того накалены до предела вот уже вторую неделю к ряду. — Что ты мне сделал? — он не удосуживается на него даже взглянуть. Ни на него, ни на то, как Бальдр, прикрыв глаза, прячет лицо в изгибе его шеи. — Из-за тебя мы не можем вернуться домой все вместе. То одно, то другое и… Да пошёл ты. Ильфир, конечно, злился и, возможно, даже высказался бы, если бы не мерное дыхание у шеи и осторожные прикосновения ладоней к лопаткам. И Имир весьма удачно решил оставить их, уйдя куда-то на второй этаж. — Дай мне месяц, — негромко говорит он на ухо супругу. — И нас здесь не будет. Я что-то придумаю.

***

Ситуация дошла до своего апогея, когда Ильфира не было рядом. Он, кажется, был наверху, в комнате сына, приглядывая за только-только уснувшим Даламаром. Они сцепились, как кошка с собакой, и ругань их было слышно на весь первый этаж. Вернее, то, как громко звучал голос Бальдра, обычно не повышающего тона. Ему казалось, что ещё немного и он наверняка кинется на него. Он закипал — и уже достаточно долго. — Оставь меня! Оставь мою семью! — Слышал, твой дворовый мальчик ездил дом смотреть. Интересно, откуда деньги? — Имир, вопреки всему, был абсолютно спокоен, улыбался ядовито, опираясь спиной о дверной косяк, и заинтересованным взглядом следил за братом, что метался по кухне в своей оглушающей злости. На сколько его ещё хватит, прежде чем он сдастся? — Не удивлюсь, если окажется, что он их украл. На что только не пойдёт отчаявшийся отец ради своего щенка… Раздаётся звон, и Имир так и не заканчивает, скашивая взгляд на пятно на стене от разлетевшегося в мелкую крошку стакана. — Заткнись! Закрой свою пасть, Имир! — Бальдр тяжело дышит, то и дело сжимая и разжимая ладони, и подходит к брату ближе, прищуриваясь. И продолжает он уже шипяще тихо. — Я предупреждал тебя. Предупреждал и не один раз. Я химик, Имир. Молись, чтобы следующий чай, что я подам тебе из своих рук, не стал для тебя последним! Я убью тебя, клянусь. Он разворачивается, хлестнув его волосами по лицу, и вырывает руку от очередной попытки его удержать. В комнате Даламара Бальдр появляется со стоящими в глазах слезами, прижимая ладони к губам. — Во имя всего, мой дорогой, — Ильфир, предварительно скосив взгляд на сына, чтобы убедиться, что тот спит, в следующее мгновение оказывается около супруга, заключая того в осторожные объятья. И этого жеста было достаточно, чтобы Бальдр разрыдался у него на плече. — Я сказал, что… Что убью его. Ильфир, я… — его голос дрожит, а пальцы крепче сжимают футболку мужа под пальцами. Он качает головой, чтобы не всхлипнуть громко и не разбудить Даламара, и льнёт ещё ближе. Арджент осторожно касается его волос, перебирая те сквозь пальцы, гладит по голове и шепчет к виску что-то абсолютно бессвязное, но успокаивающее. Не стоило поддаваться на уговоры Бальдра, чтобы жить в их семейном доме. Хотел, как лучше. Думал, что так будет лучше. Для них, для сына. А оно вот так… Ещё немного, и до греха доведёт его. Их обоих. Достаточно. — Ничего не достойно твоих горестных слёз, — он ловит его лицо ладонями, утирая влажные щёки, и осторожно целует в переносицу. — К концу недели нас здесь не будет. Собирай вещи.

***

Ильфир своё слово сдержал. Заявился в субботу вечером и сказал, что завтра они переезжают в их новый дом. Как бы Бальдр не старался выпытать, тот не рассказывал, как ему это удалось и чего это стоило — лишь качал головой и улыбался так, что сердце сжималось в груди. — Бальдр, ты уверен? — отец берёт его ладонь в свою, погладив по той, и смотрит так грустно, что он вспоминает, почему вообще согласился жить здесь. Из-за этого взгляда, из-за этого мягкого тона, которым Халлдор одарял только папу и вот его. — Уверен, — немного помедлив, всё же отвечает он, выдыхая. Брат, стоящий чуть позади отца, коротко усмехается, и Бальдру в этой усмешке мерещится сожаление. — Ты хоть ему скажи, — Хибари подаётся к Ильфиру, изламывая брови. — Вам ведь необязательно уезжать. Мы скоро вернёмся в Киото, живите здесь. Они не знают. И лучше будет остаться им в неведении. В этом доме Имир может появиться в любой момент, сказать, что он его, и снова и снова капать его милому супругу на мозг. Жизнь на бомбе замедленного действия никому из них не подходит. — Хибари-сан, — Ильфир мало что понимал в японской культуре, в её особенностях, но всегда с вежливостью относился к родителям Бальдра. — Я понимаю Ваши чувства, но и Вы нас поймите. Мы не можем вечно надеяться на вашу поддержку. Я благодарен, но нам следует двигаться дальше, сейчас наилучшее время, пока Даламар ещё маленький, будет проще обживаться сразу по месту. Конечно, он понимал. И то, что говорил ему Ильфир, и странное неприятное чувство в груди, которое где-то на затворках твердило о том, что всё не так просто, что его любимое дитя неспокойно. — Не расстраивайтесь так, мы будем приезжать, как только Даламар станет немного старше, — Ильфир всё же улыбается и стискивает его в крепких объятьях, выпуская практически сразу, чтобы протянуть руку отцу семейства. — Халлдор, Вам отдельная благодарность. — Нет-нет, Ильфир, это тебе спасибо, — и жмёт ладонь в ответ. — Твои истории про север греют мне душу. Так что, в самом деле, приезжайте, как будет время. — Обязательно. Ильфир мягко касается ладонью спины Бальдра и коротко ему кивает. — Машина приехала.

***

Не верилось до самого конца. Пока он не переступил порог дома. Большой. Огромный по меркам их нынешних доходов. И в нём — с пока что спёртым воздухом из-за плотно закрытых окон, с где-нигде потрескавшейся на стенах краской — дышалось многим легче, чем в том, просторном и светлом. Бальдр оборачивается, так и замирая в прихожей, ловит отчего-то виноватый взгляд мужа и улыбается ему. Какой же глупый.