(не)святое семейство

Мой план был прост, но сложен в исполнении. В первую очередь из-за того, что подготовка к нему занимала около полутора суток. А время было на вес золота. Итак. Вашему вниманию представляется план похищения бриллианта «Lesedi La Rona». (Не будем отдельно останавливаться на том, что это уже второй план). Первый пункт: забить стояк четвертого этажа, который напрямую связан с водопроводными коммуникациями на пятом, в том самом нужном для нас номере. (Бабушка упоминала, что было бы неплохо иметь еще и сверху ванную комнату. Это связано с тем, что забить стояк было бы легче с двух сторон. Эта та же самая подстраховка) Второй пункт: прислать на вызов о засоре своих парней, которые покачают головой и скажут, что без замены труб на четвертом этаже не обойтись. Третий пункт: завести в номер, находящийся под комнатой с камнем, оборудование для штробления в двух экземплярах (один реально займется ковырянием в стене ванной и заменой труб, а второй – дырявливанием потолка). Это позволит оправдать шум и вибрацию, которые будут исходить из закрытой на ремонт комнаты. Кроме того, усыпит бдительность охранника сверху. Четвертый пункт: после появления первой небольшой сквозной дыры в потолке провести к нему трубку из баллона с условным «Хлороформом», и дождаться наступления четвертой стадии наркоза у охранника, которая приведет к его безопасному усыплению. Пятый пункт: начать выдалбливать в потолке нормальную дыру, чтобы туда смог влезть среднестатистический человек. Шестой пункт: после удачного завершения пятого пункта, в номер на пятом этаже проникает человек, обыскивает помещение и находит бриллиант. Седьмой пункт: Замена настоящего камня на идентичный, но все-таки не такой ценный, фианит. Его сложно отличить внешне, на это способен только специализированный анализ. Восьмой (он же завершающий) пункт: человек спускается обратно с бриллиантом, а следом дыра начинает заделываться. – На укрепление потолка, его реконструкцию и тщательную уборку у нас будет около 10 часов. Должны успеть. – завершил свой рассказ я, и Джинни откинулась на кровать, взмахивая руками. – Это имеет смысл, только в том случае, если полоток не обрушится. Все-таки несущая конструкция. – задумчиво произнесла она, но через несколько секунд пошарила рукой по покрывалу рядом и, нащупав телефон, подняла его над собой. – Нужно проконсультироваться. У нас было много специалистов, с которыми мы периодически общались на те или иные темы, связанные с работой. Они помогали нам провернуть ограбление, а за это мы благодарили их существенным переводом на личный счет. – Майкл! Рада тебя слышать, – улыбнулась Джинни и нажала на режим громкой связи. – Как ты поживаешь? Майкл Корнер – старый приятель Джинни, точнее ее бывший парень. Они повстречались около трех лет, но потом расстались на дружеской ноте, и теперь он периодически помогал нам проворачивать некоторые дела, требующие специализированной подготовки. Он был прекрасным профессионалом в строительной сфере, владел собственной сетью компаний, а что более важно - был большим любителем нетривиальных вариантов. Иногда он подкидывал нам невероятные идеи, которые полностью меняли наш первоначальный план в лучшую сторону. – Прекрасно, – послышался довольный голос Корнера. – Но, признаться, скучал по вашим звонкам. Хотелось чего-то интересного последнее время. – Значит нас тебе послала судьба. – пошутила Джинни и Майкл активно задакал в трубке. – Нам, правда, нужна твоя консультация и, возможно, помощь. – Подожди пару минут, я выйду из офиса. Тут слишком много ушей. Пока на той стороне телефона раздавались торопливые шаги и шумы офиса, а затем и улицы, я взял план отеля и улегся на кровать рядом с сестрой. Она зажала один край, постоянно пытающегося свернуться в трубку, листа подушкой, а второй я держал под рукой. У Корнера гул сменился громким, но мягким ударом, и настала тишина. – Я сел в машину, могу говорить. – Отлично. – продолжила Джинни. – У нас сначала есть пара вопросов. Представь некое вымышленное пятиэтажное здание с…– она сверилась с изрисованным цифрами планом –… с перекрытиями толщиной 5,5 дюймов. – Представил. – И, чисто теоретически, если неким людям потребуется сделать сквозную дыру в потолке одного из этажей, какова вероятность, что он обвалится? – Это зависит от многих факторов, а не только от толщины перекрытий. – Например? – Например, есть разные виды самих перекрытий. Сплошные, сплошные с ребрами жесткости по периметру, пустотные плиты. Большая разница также будет зависеть от того, по скольким сторонам опирается та самая плита перекрытия. При этом нужно учитывать и длину между опорами. Мы с Джинни быстро осматривали листы, пытаясь определить дополнительную полезную информацию. – А этих фактов недостаточно для ответа на наш теоретический вопрос? – спросила она. – Ну смотри, Джин, если мы берем за основу стандарты, которые применяются при строительстве, условно, бизнес-центров, конгресс-холлов, каких-то отелей, то чаще всего штробить такие потолки запрещено. – сказал Майкл. – Если вымышленные люди захотят пробурить глубокие штробы на полотке без стяжки, то жесточайшим образом нарушат целостную структуру здания. В конце концов это приведет к разрушению и обвалу. Мы с сестрой переглянулись и состроили одинаковые недовольные лица. – Майк, просто скажи мне, что есть какой-то другой способ, сделать теоретическую дыру между этажами. – Есть одна оговорка. – все-таки сказал Корнер, после непродолжительного обдумывания. – Если на полотке есть стяжка, то применять данный метод можно. Но только очень, еще раз, Джин, очень осторожно. Сестра схватила меня за локоть и восторженно тыкнула пальцев с пометку, обозначающую наличие той самой божественной (нам ее, реально, послали с небес!) стяжки. Я облегченно выдохнул и уперся лбом в руки. У нас появился шанс, который я похоронил буквально минуту назад. Я не мог позволить себе просрать еще один план. Он и так был создан из соплей и палок, но, если бы он провалился бы прямо на первом этапе, я бы не вынес удара. Я бы отказался от доброго имени Избранного и пошел бы к Шеклболту с повинной. – Допустим, стяжка есть. – все еще взволнованным от радости голосом продолжила Джинни. – Что нужно условной команде мастеров, чтобы сделать теоретическую дыру? – Вариантов много: перфоратор, болгарка с перфоратором, строительный штроборез. Выбор зависит от итоговой задачи. Если использовать один только перфоратор, штробы получаются довольно грубыми. С болгаркой проще, но она создает колоссальную пыльность. Строительный штроборез наиболее эффективен для вашей…эээ… условной ситуации. Во-первых, он оснащен сразу двумя дисками, а, во-вторых, в него встроен пылесос, сокращающий количество выбрасываемой пыли. – Допустим. Если мы предположим, что гипотетическим людям удалось сделать дыру нужного размера, сделать с этой дырой все нужные дела, то как ее потом заделать? Опять же, чисто в теории. – Мы представляем себе абстрактную дыру какого размера? – спросил Майкл. – Абстрактную дыру… – Джинни повернулась ко мне стрельнув взглядом по моей фигуре. Мне даже стало немного неловко от ее пристального взгляда. – Дюймов 19-20 примерно в диаметре. – Помимо стандартного набора, нужны еще монолитная заливка и арматура. – Прекрасно. – улыбнулась Уизли. – Это же можно легко достать? – В любом строительном магазине. – послышалась ответная улыбка. – Последний вопрос, Майк. Опять же, чисто теоретически, если бы к тебе пришел клиент с подобной просьбой, ты бы согласился взяться за это дело? – Смотря, когда он придет. Сейчас не особо активный строительный сезон, поэтому… – Майк, а я соскучилась. Приезжай в гости. – абсолютно не скрываясь произнесла она. И вот за хрен все эти «теоретически», «условно», «абстрактно», «гипотетически»?… – Прямо сейчас? – удивился он. – Собирайся и приезжай. Я закажу тебе билеты на самолет и такси до аэропорта сама. – Мне нужно время на…подготовку. Вещи собрать. – пытался выторговать себе больше времени Корнер… – Пришли мне список всего необходимого, я куплю сама. А то со штроборезом тебя не пустят в самолет. – …но Джинни была непробиваема. Они продолжили болтать на отвлеченные темы, и я не стал мешать. Я пересел в кресло у окна и достал ноутбук, решив заняться делом, которое долго не могло меня отпустить. Зайдя в почту, я отыскал письмо от Дина с досье на Драко Мафлоя и занялся его изучением. Под чирикание Джинни я начал его читать и уже через 10 минут погрузился в размышления. По всему выходило, что жених Билла никаким образом не был замешан в делах Шеклболта. Томас проследил за его жизнью со времен дорогущего частного детского сада Amazing Footprints Nursery в Лондоне, а затем и колледжа Regent's College с последующей учебой в Oxford University. После завершения обучения Драко Малфой в течение пяти лет работал помощником директора в одной из фирм близкого друга Люциуса, но уже несколько лет он являлся руководителем отдела международных продаж в одном из крупных холдингов. Кроме того, большой интерес у него вызывали произведения искусства. Он, действительно, занимался изучением, а затем и поиском уникальных предметов культуры и плотно взаимодействовал с музеями, галереями и аукционными домами в десятке стран. Судя по досье, он разъезжал по всему свету вместе с неким Блейзом Забини и достаточно успешно выискивал настоящие сокровища мировой культуры. Я еще раз пролистал подготовленную информацию от Томаса и остановился на справке о взаимодействии с правоохранителями. Но там не было ничего стоящего. Ни приводов, ни штрафов. Даже машину он водил без нарушений. Удивительно. Однако, методам добывания информации Томаса я доверял безоговорочно. Он никогда меня не подводил и предоставлял достоверные факты. Но я все равно подозревал нечистое из-за того момента, когда Шеклболт почти остановился рядом с ним, как будто ведя безмолвный диалог. – Что изучаешь? – спросила Джинни, усаживаясь на подлокотник кресла, и обхватила одной рукой мои плечи. Она прижалась ко мне и наклонилась ближе к экрану, вчитываясь. – Он все еще не дает тебе покоя? – Не доверяю ему. – хмуро произнес я. – Что-то с ним не так и я пытаюсь это понять, пока не стало слишком поздно. Она задумалась и после долгого молчания произнесла: – Почему вообще он вызывает у тебя опасения? Хоть какие-то аргументы? Подозрительные факты? Что угодно? – она немного отодвинулась от меня и сложила пальцы домиком, медленно прохрустывая каждую фалангу. – Дай мне хотя бы одно доказательство, и я помогу тебе копать. Как на зло, у меня не было ни одного разумного объяснения, кроме интуиции. Ни один человек в мире не поверит мне, если я расскажу о всех моментах, когда я подозревал Малфоя младшего. Он смотрит. Он разговаривает со мной. Вот и все мои подозрения. Глупо же, ну? Единственное стоящее и что-то условно доказывающее было… – У него явно есть какая-то связь с Кингсли. – Ты сделал этот вывод просто из-за того, что Шеклболт остановился рядом с ним? – скучающе протянула Уизли. – В том то и дело, что не остановился. Хотел, но не стал. – Это ничего не доказывает. – Давай представим, что между ними что-то есть… – начал я рассуждение. – …они спят? – ужасной и несмешной шуткой ответила Джинни с притворно округлившимися глазами. – Боже, у тебя отвратительное чувство юмора. Я говорил? – закатил глаза я. – Каждый божий день. Это заставляет меня нервировать тебя больше и больше. Я юмористически-энергетический вампир. – Даже не хочу знать, что это такое. – я отмахнулся от нее и продолжил. – Короче, все еще представляем, что Малфой работает на NCA. Шеклболт прислал его сюда, чтобы следить за нами, ведь он прекрасно понимает, что мы явно не отдохнуть приехали в тот же самый момент, когда в отеле пройдет представление бриллианта. Кингсли отправляет его сюда, чтобы следить за нами и контролировать, как идут приготовления к похищению. Когда мы оказываемся на финишной прямой, Малфой доносит о готовности, и приезжает сам Шеклболт. Они не виделись несколько недель, и впервые встретились только в тот самый момент в коридоре, когда мы стояли там все вместе. Возможно, Кингсли захотел переговорить с Драко по этому делу и уже было хотел подойти и остановиться, но вспомнил о моем нахождении за спиной и двинулся дальше. Я был настолько окрылен своей идеей, что не замечал постоянные смешки Джинни. – Поттер, какая же это глупость. – но последний, самый издевательский смешок я все же услышал. – Я не понимаю, как ты сам можешь верить в этот бред. По правде говоря, это было обидно. – Шеклболт мог остановиться по любой, абсолютно не связанной с Драко, причине. – Например? – Кольнуло в пояснице, и он остановился. Хотел что-то сказать тебе, остановился, но передумал. Забыл куда шел, остановился, вспомнил и пошел дальше. Что угодно. Яйца терли, он остановился, чтобы незаметно потрясти ногой, но тут вы оба в коридоре. – набросала идей Джини, но я лишь покачал головой. – Все. Ладно. Не веришь - не надо. Я вообще не приглашал тебя к рассуждению на эту тему. Ты сама влезла в мои мысли, а потом начала говорить, почему я занимаюсь глупостью. Она подняла руки в знак капитулирования и встала с подлокотника. – Разбирайся со своими мыслями самостоятельно. Я умываю руки. – Джинни не прощаясь вышла и немного громче чем положено захлопнула дверь. Я расстроено откинулся на спинку. Почему никто не считает Драко Малфоя подозрительным человеком? Ни бабушка, ни Джинни? Хотя, могу признаться, что сам я умом понимаю, что доказательств против его связи с Шеклболтом практически нет. Но интуиция вопит об обратном. А еще в моей голове уже несколько часов сидела идея, как разрешить эту задачу. Я знал лишь одного человека, у которого подозрительность была похлеще моей, а интуиция в три раза лучше. Если он меня не поддержит, то я реально схожу с ума из-за своей паранойи. Я дал себе пятнадцать минут на то, чтобы собрать себя в одну кучу и взять под контроль эмоции, а потом вышел из номера. +++ Я три раза быстрым движением ударил костяшками по двери и сделал шаг назад. Волнение периодически подкатывало к горлу, но я успевал купировать его в зародыше. В первую секунду ожидания, я буквально заставил свои ноги стоять на месте, а не бежать обратно в свой номер. – Кто? – раздался голос по ту сторону бездушной деревяшки, и я ответил принятым в нашей семье паролем. Дверь открылась на небольшой проем и из-за нее выглянула Лили. – Что-то случилось? – Нет, ничего не случилось. Просто мне нужна… – помощь? Материнская поддержка? Семейное участие? – …консультация. Позволишь войти? Она на пару секунд задумалась, прикидывая, на сколько эта консультация может затянуться и не помешает ли она ее запланированным делам, но кивнула и открыла дверь пошире. Я неловко вошел и застыл в прихожей, не решаясь войти. Вам кажется это глупо? Возможно. В нормальных семьях боязнь собственной матери - это нелепая ситуация. В большинстве случаев дети не бояться обращаться к родителям за советом или помощью в каких-то делах. Но вы не забывайте, что мы семья-слегка-не-в-себе, а моя кровная мать как таковой никогда ею не была. У нас тяжелые отношения из-за отсутствия общего прошлого. Мы чужие люди, которые периодически вынуждены находиться рядом. Мы друг друга не чувствуем, не умеем разговаривать и нам сложно быть вдвоем. Знаете, это противное ощущение неловкости, когда по вынужденным причинам все в компании уходят, а ты остаешься на вечеринке один на один с незнакомым для тебя человеком и вам нужно забить пустое молчание хотя бы гребанным «эээ…че, как сам?». Вот такие отношения у нас были с Лили. – Выпьешь что-нибудь? – она ходила по номеру с бокалом вина и довольно неплохо себя чувствовала, несмотря на ополовиненную бутылку, стоявшую на подоконнике. – Нет, спасибо. Я не на долго. – после этого предложения она заметно расслабилась и выдохнула в бокал. – Что случилось? – повторилась мама и села на кресло, рукой приглашая меня занять соседнее. После ужина она уже не выглядела как наследная принцесса арабских шейхов. Не было дорогущего платья, высоченных шпилек на позолоченном каблуке, драгоценностей на руках и шее, красивого водопада рыжих волос. Сейчас она была обычной женщиной, глаза которой устало смотрели в ответ, а тонкие морщинки на лбу не скрывал тональный крем. – Где папа? – некультурно перебив ее вопрос своим, спросил я. – Они с Люциусом договорились поиграть в покер внизу. Оказывается, в отеле есть даже игровые комнаты. – она вновь отпила из бокала, а затем опустила его на колено, поддерживая ножку двумя пальцами. Я подумал, что мистер Малфой и выведет меня на нужную тему как переходной мостик. – Кстати, как они тебе? – я попытался спросить это расслабленно, но вышло не очень убедительно. – Малфои? – она задумалась, переводя взгляд влево и слегка приподнимая подбородок. – Хорошие люди. Достойная семья. Дополнительные связи такого уровня никогда не помешают. Воспитанные, интеллигентные, образованные. Хорошо подкованные в вопросах политики, экономики, искусства, культуры. Нарцисса, кстати, неплохо поет. – она допила вино, а затем немного приподняла бокал, нахмурилась и потянулась к стоявшей на окне бутылке. – А Драко? Мама долила практически до кромки бокала и быстренько сделала маленький глоток, стараясь не облиться. – Успела. – довольно произнесла она, наблюдая за покачивающимся напитком за стеклянными боками. – Драко? – переспросила она и посмотрела на меня. – Дорогой, я догадываюсь, к чему ты ведешь. ¬– Правда? – я был удивлен, потому что от нее я меньше всего ожидал понимания. – Ты как никто другой знаешь правила нашей семьи. Их всего три, но все они очень важны. Ты сейчас нарушаешь одно из них. – она отставила бокал и наклонилась вперед, обхватывая мою руку ладонью. – По правде говоря, они даже не смотрятся вместе, а между вами явно пробежала какая-то искра. Я, как мать, хотела бы поддержать тебя в этом, но как член семьи Блэк-Поттер - не имею права поощрять такие отношения. Поэт… – Стой, какие отношения? – я нахмурился и уставился на нее. – Между вами с Драко. Мне кажется, вашу симпатию заметили уже все в этом отеле. Странно, что Билл никак на это не реагирует. – Мам, между нами ничего нет. – попытался доказать ей я. – О! Это прекрасно, значит ты не нарушаешь правила. – она успокоилась, отпустила мою руку, и вновь взяла бокал. – Даже если в тебе уже зародилось чувство, не поддавайся ему. Сила семьи, как сила армии, заключается в верности друг другу. Про себя я отметил, что это любимая папина цитата их «Первого дона» Марио Пьюзо. А мама любила папу настолько, что запоминала все выдержки из произведений, которые он когда-либо говорил. А читал он много и цитировал все, что не попадя. И мама ненавидела его за это, но все равно запоминала и бережно хранила в памяти все высказывания. – Я не хотел предавать Билла. Это он предал нас. Почему никто и никогда не обвинит его в отречении от семьи? – я медленно вскипал от злости. Эта тема была очень болезненной для меня. Я старался не принимать участия в разговорах, которые касались старшего сына Молли и Артура, сократить взаимодействие с ним самим, а также избегать любого мысленного упоминания о нем в собственной голове. Он действовал на меня как красная тряпка на быка, за секунду заставляя бешено сверкать глазами. – Он за всю свою жизнь не сделал для нас хоть что-то хорошее. Единственное, что мы получили в ответ на наше теплое к нему отношение - это то, что он сбежал за границу, сменил фамилию и отказывается принимать хоть какое-то отношение к семейным делам. Вы с папой сами говорите, что сохранение целостности семьи дороже любой жизни, так почему в отношении Билла это не работает? – я вскочил на ноги, потому что эмоции не давали мне сидеть спокойно. – Даже если бы я решил завести отношения с Драко, почему я бы не имел на это право? Ты сама сказала пару минут назад, что между нами горит искра. А вдруг он - это то, что я ищу? Вдруг мы бы стали такой же крепкой парой, как вы с папой? Но я, блядь, не могу себе этого позволить, потому что семейные правила не позволяют. Пункта о отречении от рода в кодексе Блэков не существует, но пункт не трахать чужих партнеров есть? А предавать нас всех, своих братьев и сестер, своих родителей - это не выбивается из гребаных правил нашей семьи? А, мам? Где я ошибся? Почему ему можно, а мне нельзя? – Потому что ты наследник, а он никто. – горделиво произнесла она в ответ, и я замер. – Уизли являются побочной ветвью нашей семьи. Они не представляют никакого интереса для дальнейшего продолжения рода. Они наши родственники только из-за нашего кровного родства с Молли. И из-за Джинни, которая больше похожа на ребенка нашей ветви, чем их. Мы держимся вместе, потому что так надо, потому что нас обязывают правила, и связывают очень много секретов. Мы одно целое, хотя наши половины не такие уж равноценные. – она печально хмыкнула и опустила взгляд. – По правде говоря, я тоже не особо равноценна. Я ведь урожденная Уизли. Но Вальбурга и Джеймс приняли меня как свою, доверили мне все тайны, которые я обязалась хранить. И я никогда не позволю себе предать их доверие. Потому что твой папа и бабушка воспитали меня заново, прививая семейные достоинство и честь, преданность и верность традициям. А семья моей сестры никогда не понимала и не поймет всю мощь кодекса и той силы, которую хранит в себе настоящая семья. Лили встала и подошла ко мне, продолжая говорить, но уже глядя прямо в глаза: – Ты сын Джеймса. Внук Вальбурги. Ты мой ребенок, Гарри. Ты наше будущее и наша гордость. С каждым годом на тебя будет сваливаться все больше обязанностей и ответственности. Ты становишься главой семьи. А наша задача поддерживать тебя и помогать во всем. Ты будешь сильным, потому что мы будем стоять за твоей спиной. Я молчал не в силах произнести хоть что-то в ответ. Это было откровение, которого я никогда не слышал не только от моей мамы, но и от любого другого члена семьи. Я не знал, что так много значу для них всех. – И знаешь что? – она снова взяла меня за руку, поднесла к своей груди и прижала к сердцу. Затем озорно улыбнулась. – Я плевать хотела на этого Билла. И я имею право раз в жизни предать кодекс из-за своего единственного сына. Я хочу тебя поддержать. Если ты чувствуешь, то Драко твой человек, то забудь про все, что мы вбивали тебе в голову с детства. Ты достоин быть счастливым больше, чем любой другой человек в мире. Билл для меня никто и его личное счастье меня не касается. Это прерогатива Молли. Но ты… – она так смотрела на меня, что я впервые в жизни растворился в волнах материнской любви. – ты моё всё, Гарри. И чтобы ты не сделал, я встану на твою сторону. Да, мы не особо близки сейчас. Но это моя вина. Я просто не умею показывать эту любовь к тебе. Но, поверь, она переполняет меня до краев. Она дернулась ко мне и порывисто обняла, от чего я уткнулся носом в ее волосы, запах которых я не чувствовал лет с пяти. Ее яркие локоны щекотали мои губы и щеки, а руки крепко обхватывали шею. Но я никак не мог отреагировать на ее прорванную лавину из откровения и любви. Я не мог заставить язык говорить, а руки подняться для ответного объятия. – Возможно, я никогда не скажу тебе всего этого вновь, потому что мне и сейчас очень сильно не по себе. Но ты должен знать. Просто знать о том, что ты самое большое сокровище для меня, за которое я благодарю бога каждый день. – тихо шептала она, еще сильнее прижимая к себе. – Я слишком не уверена в себе и зажата, чтобы открывать для тебя свое сердце постоянно, я чувствую себя нелепо, поэтому держу все эмоции по отношению к тебе в себе, считая, что они не нужны тебе. Я веду себя так, как принято между нами многие годы. Но сегодня, как видишь, дала себе волю. Возможно, стоит сказать спасибо ополовиненной бутылке вина. И, как будто бы, это оказалось не так страшно, как мне казалось всю жизнь. Ты не оттолкнул меня, хотя и не кажешься особо радостным, и я могу это понять… Я не стал дожидаться окончания ее речи, и, как только справился с потрясением, обхватил руками ее тонкую спину, зарываясь лицом глубже в ярко рыжий запах детства. – Спасибо тебе, мой мальчик. Мы провели в объятиях еще несколько долгих минут, наслаждаясь возрождением той тесной связи, которая была между нами в далеком детстве. Да, она не был такой же крепкой. Она была еле-еле заметна и практически прозрачна. Но все равно, ее появление в пустом месте сердца было сродни чуду, которого я никогда не ожидал вновь ощутить. Но нас прервал зазвонивший телефон, который глухо вибрировал в подушках кресла. – Прости, мне нужно ответить. – она разжала объятия и кротким жестом утерла пальцем глаза. Затем взяла телефон и ответила. – Да. Добрый, Франческо. Как дела? Я видел этого мужика-португальца пару раз мельком, когда приезжал в родительский дом, чтобы забрать папу и вместе поехать на гольф, а у мамы как раз была встреча с этим типом. Он вылитый стереотипный житель Пиренейского полуострова. Кудрявый, темноволосый, худой, живенький, с быстрыми движениями тела и речью. Те два раза что мы пересекались он всегда был в белых узких штанах и дорогущих рубашках с расстегнутыми верхними пуговицами. Он говорил с дичайшим акцентом, и я не мог понять практически ничего из того, что он говорил маме. – Я не собираюсь ничего поставлять без аванса и заверенной бумаги об обязательной полной оплате товара. – она нахмурилась и, как будто сама превратилась в женщину с горячей кровью, начав активно жестикулировать. – Франческо, я настаиваю, чтобы ты разобрался, наконец-то, с этим мерзким Шельмейхером. Он нагло перетягивает к себе моих клиентов, а я не люблю терять людей. Поэтому будь добр, дорогуша, начни выполнять свою работу. Я плачу тебе не за то, чтобы ты просиживал жопу в своих дорогущих штанах в моем офисе. У меня есть проблема, и ты обязан ее решить. Если до конца недели этот гребанный немец все еще будет доставлять мне неудобства, поверь, ты пожалеешь, что связался со мной. В гневе она была ужасна. Я знал, что ради своего бизнеса она может пойти на многое. И если бизнес был незаконный, то и методы ее власти в криминальной сфере были мало похожи на гуманные. Но я не мог ее винить или обвинять, ведь сам был не чист в этом плане. – На следующей неделе я планирую съездить в Нуэво-Ларедо. Надолго там оставаться опасно, но все-таки подтвердить договоренность с лидером Лос Сетаса нужно. – Лили как будто успокоилась и даже голос немного смягчился. – Мне нужно, чтобы к этому времени в Мексику была доставлена партия нашего товара. Обратно в Лондон приедет посылка с кокаином и героином. Проверьте на качество. Если их устроят мои предложения, а я соглашусь на их условия, то это будет феноменальный союз. – мне на секунду показалось, что ее глаза блеснули кроваво-красным оттенком. – Я уничтожу Шельмейхера. Я в неверии покачал головой и опустил глаза в пол. Просто не верилось, что это одна и та же женщина. Та, которая пару минут назад обнимала меня и плакала на моем плече, а теперь раздает указания о сделке с известнейшим и самым жестким наркокартелем западного полушария. Я поднял взгляд, когда она завершила звонок и задумчиво смотрела на дверь ванной. Мыслями мама была абсолютно не здесь. Может быть в своем офисе в Лондоне, или в перевалочном пункте в Вила-Нова-ди-Гая в Португалии или Пуэнте-Альто в Чили. Может в ее прекрасных виноградниках Кот-д’Ора во французской Бургундии, где она ведет легальное производство вина, а в подземных тоннелях погребов создала несколько нарколабораторий. – Ты устала. – сказал я, видя, как тяжело опускались ее плечи на каждом вздохе. – Возможно. Но это не из-за работы. – она перевела взгляд на меня и улыбнулась. Она не улыбалась мне такой открытой улыбкой несколько лет. – У нас был очень эмоциональный разговор. Он выпил из меня все соки. – Прости, если это не вовремя. – попытался оправдаться я, следуя старой привычке. Чаще всего в самом детстве я еще пытался заслужить внимание мамы. Сначала тем, что старался быть лучшим из лучших. Спорт, искусство, поведение, оценки, изучение языков, музыка…я был прекрасен во всем, потому что думал, что она не любит меня из-за того, что я всего этого не умею. А потом, повзрослев и смирившись с мыслью, что она не любит меня просто так, а не за что-то определенное, я стал отдаляться он нее сам. Мой подростковый бунтарский характер заставлял меня творить что-то такое, что могло вывести ее из себя, что было ей противно и перечило ее идеалам. Так, я начал курить. И чаще всего делал это когда она была рядом. Например, ее раздражал сигаретный запах, но, когда мама говорила мне о том, чтобы я не смел доставать пачку при ней, я усмехался и курил одну за одной несколько штук к ряду. Потом мне было плохо, и я не мог видеть сигарет еще несколько недель, но я старался «ради нее». – Я сейчас вспомнил, как курил тебе на зло в юности. – я хмыкнул и поймал ее взгляд, – Как меня воротило тогда от сигарет. Бабушка ругала меня за глупость и излишнюю упертость, но я делал все, чтобы выбесить тебя. Прости за это. Сейчас мне очень стыдно. – Это я должна просить у тебя прощения. В то время я была поглощена работой, только наладила поставки в южную часть Европы и Африку, и мне нужно было отбиваться от конкурентов. А я еще и женщина! Нам вообще в этом бизнесе очень сложно. Я оставляла всю себя там, в офисе, в бумагах, в телефонных звонках, перелетах, переездах и встречах. Мне не хватало времени и эмоций на тебя. Тем более моя душа была спокойна, зная, что Вальбурга присмотрит за тобой. Она бы никогда не позволила случиться чему-то плохому. – Мне тебя очень не хватало. – с тоской пробормотал я. Она потупила взор, вероятнее всего стыдясь своего прошлого и, в частности, совершенных ошибок в моем воспитании. Ее пальцы сплелись между собой и послушался еле слышный хруст суставов. – Это суровая сфера деятельности, Гарри. Моя работа выбила из меня всю сентиментальность и женскую заботу о близких. Я не смогла вовремя понять, что вся моя чувственность и эмоциональность уходят безвозвратно. Я стала тем, кого хотела видеть в себе - женщину со стальным характером и безжалостными взглядами на жизнь. Лишь после этого меня приняли и стали уважать. После этого я стала серьезным игроком на поле картелей. Я собственными руками разменяла своего ребенка на тонны наркотиков, но не могла ничего с этим сделать. – Я могу это понять. Но не принять. Пока. Думаю, что если мы продолжим разговаривать и делиться своими обидами, то сможем сдвинуться с этой мертвой точки. – я на секунду сдулся в своей уверенности, и почти шепотом добавил. – Если, конечно, оно тебе надо. – Надо, конечно, надо. Я не думала, что ты сам пойдешь на этот шаг. Я всегда считала, что твоя обида слишком глубока, чтобы ты повернулся ко мне лицом. – Как оказалось, нет. Я тоже немного в шоке. – мы засмеялись слегка нервным смехом. Он резко начался и также резко сошел на нет. Стало слегка неловко. С одной стороны мы стали ближе, а с другой - между нами практически ничего не изменилось, мы по-прежнему были практически чужими людьми, хотя наше родство начало вновь пускать ростки внутри нас обоих. – Мам, – обратился к ней я и в первый раз за многие-многие годы это были не просто три привычные буквы, а слово, обозначающее родного человека. – Мне нужна твоя помощь. Потому что я немного схожу с ума. Она присела на край кровати и пригласила присесть рядом, похлопав по покрывалу ладонью рядом. – Я так понимаю, что речь все-таки пойдет про Драко Малфоя. – она взволовано потеребила тонкую цепочку на шее и кулон с сапфиром, который носила не снимая - подарок отца на пятнадцатую годовщину свадьбы. – Неспроста ты так завелся именно во время разговора о нем. – Да, речь о нем, но, правда, между нами ничего нет. Даже совсем наоборот. Мне кажется, что он работает на Шеклболта. Мама непроизвольно подняла брови в изумлении, но тут же их опустила и расслабила лоб - мгновенная привычка, которая не позволяет появляться морщинам на ее коже. – С чего ты взял? – Я не знаю. Нет никаких доказательств, кроме моей тревожности, которая покоя мне не дает. – я облокотился локтями на бедра и склонил голову к груди. – Постоянно эти мысли в голове, я каждую минуту рядом с ним паниковал, в каждом слове видел попытку вытащить из меня подробности операции или хоть какие-то крупицы, способные обвинить нас в подготовке кражи. Мама положила ладонь на мою голову и нерешительно заскользила пальцами между прядей. Как когда-то в раннем детстве. Я так растекся от этого простого, но такого непривычного действия, что сразу же выложил ей все свои подозрения, все маломальские наблюдения, дословно пересказал ей все наши короткие разговоры. Я замолчал, вывалив, что накипело и долго терзало изнутри и выдохнул. С меня как будто сняли металлические путы, которые не давали дышать. Несмотря на то, что я говорил все то же самое и Джинни и бабушке, только сейчас я почувствовал облегчение. – Я не считаю, что он подозрителен, милый. – задумчиво произнесла она. – То, что ты рассказал, действительно слишком странно, но мы не знаем Драко как простого человека. Прошло слишком мало времени с нашего знакомства, чтобы мы поняли, кто перед нами. Какой он собеседник. Какие у него привычки в разговорах. Как он ведет себя при волнении. Он мог просто хотеть познакомиться с тобой поближе, как сам тебе и сказал. Но ты накопил в себе слишком много подозрений и не можешь избавиться он них, продолжая шугаться его. – Ты думаешь, что я надумал себе все это? – я повернул голову к маме и ее рука скатилась мне на плечо, она крепко, но мягко, его сжала. – Я сложно принимаю в нашу семью посторонних людей. Мне всегда это давалось тяжело. Но вот Малфои…моя интуиция не говорит о том, что их нужно опасаться. Я пока не могу доверять им, но и не чувствую угрозы. Я кивнул. Мамина интуиция была каким-то волшебством. Вся наша семья полагалась на нее. Даже когда она ни черта не понимала в каком-то деле, стоило ей только прислушаться к своему шестому чувству, как оно давало ей ответ. Самым частым «клиентом» маминой чуйки был папа, который после плотного изучения и проведенных экспериментов с ее интуицией пристрастился к ставкам. Футбол, гандбол, фехтование, прыжки с трамплина - ему было все равно на что ставить, он просто наслаждался самим процессом. Мама со сдержанным раздражением постоянно говорила, на кого из спортсменов или команд стоит ставить, а папа, радостно потирая руки, бежал пополнять семейный бюджет. – Думаешь, я себе все это надумал? – Возможно. Она пожала плечами и замолчала, как будто подбирая слова. Потом сделала вдох для продолжения разговора, но ничего не произнесла, а лишь поднесла руку к губам и обхватила нижнюю пальцами. Но все-таки решилась произнесли то, что сидело у нее в мыслях. – Я не хочу лезть в ваши дела и не знаю, что между вами происходит. Но я кое-что замечаю. – я не поднимал головы, хотя почувствовал, что она слегка наклонилась, пытаясь поймать мой взгляд. – Ты сейчас рассказал мне про то, что тебя смущают и напрягают его взгляды, обращенные в твою сторону. Но я тебе кое-что скажу. Ты просто не замечаешь, как именно он смотрит. Ты видишь, что его глаза зациклились на тебе и сразу впадаешь в панику, а не пытаешься анализировать. А я пытаюсь. – И что ты видишь? – все же повернулся к ней я. – Ты прав, он смотрит. И я вижу, как он смотрит. Тот взгляд, которым он провожает тебя, когда ты уходишь, говорит лишь о том, что он испытывает к тебе теплые чувства, хотя я даже не понимаю, как это возможно, ведь вы знакомы всего пару дней. Я нахмурился. Бесспорно, я верил маме и ее наблюдательности, но это было смешно. В первый раз, когда я поймал его взгляд, мы были знакомы всего пару минут. В то самое утро, когда Молли привела их в отель, а я был в кретинском розовом костюме на два размера меньше. – Я уверен, что мы не было знакомы ранее. С чего тогда он так смотрит на меня? – Когда он вернется, тогда и узнаешь. И я даже не хотел думать, испугали меня эти слова или обрадовали. Мама заметила мое смятение в собственных мыслях и перевела тему: – К тому же ты сейчас не в своей тарелке. Тебя напугал приезд Шеклболта. Поэтому защитная реакция вылилась в паническую подозрительность к Драко. – Но сейчас его рядом нет, а волнение все равно присутствует. – Это остаточное явление. Да и к тому же долбанный Кингсли не оставляет нас в покое. – она вздохнула и замолчала. Я тоже ничего не говорил. Но впервые эта тишина между нами была не неловкой, а спокойной и приятной. +++ Я вернулся в свой номер еще через полчаса, потому что мы увлеклись с Лили разговорами. Удивительное ощущение легкости и спокойствия разливались по мозгу из-за этого диалога. Наверное, я добился того, чего жаждал долгие годы и тем самым закрыл какие-то не проработанные самоанализом вехи своей психики. Но я физически чувствовала себя более расслабленным, чем еще пару часов назад. Хотелось творить, придумывать новые планы и… связаться с Аристократом. Во мне проснулся интерес снова узнать о его тайной жизни, которая так тщательно им оберегалась от посторонних глаз, и просто пообщаться. Перекинуться парочкой сообщений полных саркастических замечаний и взаимных подколок. – Спасибо, Герм. Я вернулся. – Я прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. – Как дела? – Все в порядке. – она закрыла книгу, которая лежала на ее коленях, и улыбнулась, поднимая голову. – Как прошел разговор? – На удивление хорошо. – я сел напротив нее в кресло. На самом деле было странно, что она все еще сидела, потому что у нас было не слишком много тем для разговоров наедине. Я ждал, что, как только я вернусь, она тут же встанет, кивнет на мои благодарности, и скроется в коридоре. Но она сидела, с интересом ожидая развернутого ответа на свой вопрос. – Я рада, что вы, наконец-то, смогли найти общий язык. Я улыбнулся и замолчал. Она опустила голову и в неловком молчании стала водить по обложке пальцем, выводя буквы в названии книги. – Прости, что оторвал тебя от дел. Не хотелось бы тебя еще больше задерживать. – мягко намекнул я, но она, не смотря на меня, покачала головой. – Ты меня не задерживаешь. Это иногда полезно, провести время наедине с собой и своими мыслями. Я даже рада, что смогла отдохнуть от всего этого… – она сделана непонятный пас рукой, вероятно, рисуя в воздухе «все это». Когда Рон привел свою на тот момент девушку Гермиону Грейнджер знакомиться с семьей, она нас сразу насторожила. Она была слишком правильной. Слишком умной, слишком порядочной и честной. В нашей семье такие качества не только не приветствовались, но и внушали опасения. Поэтому, поначалу, мы пытались отговорить Рона от связи с ней. Но он был непоколебим. Герм срастила все наши тайные семейные бизнесы довольно быстро. Буквально полгода ей понадобилось, чтобы узнать о наших с Джинни похищения, мамином картеле, взломах Рона, папиных делах с преступниками, которых он вытаскивает из тюрем, и любителях взрывов и провокаций Фреде и Джордже. Сначала она не хотела иметь с нами ничего общего, постоянно твердя о нарушениях сотен законов с нашей стороны и отсутствия совести, но Рон вымолил ее прощение за всю семью. Их взаимная любовь перекрыла негодование девушки, ее подозрительность и непринятие наших семейных дел. Вам, наверное, очень интересно, как так вышло, что она изменила своим убеждениям, и сама встала на эту грязную дорожку преступлений? Все легко. Нам даже ничего не пришлось делась. Все сделало современное общество. Гермиона работает в госструктурах. В частности, она была одним из управленцев при казначействе Соединенного Королевства и контролировала Центральную организацию по закупкам, которая была создана в качестве ключевого методического и контролирующего органа всей системы государственных закупок Великобритании. Через нее проходят финансовые потоки казначейства, в которые, в свою очередь, вливаются деньги Министерства государственной коммерции. И она как никто знает, какой процент из всех переведенных траншей доходят из пункта А в пункт Б. В Великобритании, как и во всем мире, довольно серьезно укоренилась коррупция, которая сжирала министерские средства, как бег - калории. Гермионина честность хотела было поднять эту проблему на национальное обсуждение, начала искать компромат, но чем больше углублялась в поиски, тем сильнее убеждалась, что на место тех, кого посадят сейчас, придут другие, которые тоже захотят хапать бюджетные средства. И ничего не изменится. Она остановилась и решила: если нельзя искоренить зло, то нужно его возглавить. И начала красть деньги из тех переводов, которые отмывались чиновниками. Схема - гениальна, даже не поспорить. Но, в отличии от своих коллег, Гермиона тратила деньги на правильные вещи - переводила по полмиллиона на строительство больниц, школ, приютов для животных и центров для престарелых. Можно сказать, что она возвращала деньги обратно в те сферы, откуда они были украдены министрами, их помощниками и прочими госслужащими из финансовой сферы. Она была чище и правильнее, чем все мы, но тоже запятнала свою совесть преступлениями. Поэтому сквозь пальцы смотрела на наши делишки. – Если ты не против, я бы еще посидела у тебя здесь. Можно? – с надеждой в голосе спросила она. Я пару раз, как оглушенный, открывал и закрывал рот в удивлении, но кивнул. Гермиона благодарно улыбнулась, и, открыв книгу, уткнулась в строки, медленно водя по ним пальцем. Я, чтобы не мешать ее уединению, тихо сел на кровать и накинул на ноги уголок покрывала, и взял телефон. На всем протяжении нашего с Гермионой разговора, руки чесались открыть переписку с Аристократом, и написать ему хоть что-то. Но теперь, видя его имя в строке получателя сообщения, курсор лишь неподвижно стоял на пустом поле. Мы никогда не начинали переписку с банально-блевотных: «Привет», «Как дела?» или «Что делаешь?». Первое сообщение всегда начиналось с вызова, с обидных слов, которые подхлестывали к издевательскому ответу, или с выпендрежа об удачно прошедшем деле. Но сейчас хотелось именно банальщины.

«Привет. Ты как?»

Сообщение было отправлено и мне оставалось лишь ждать. Эти минуты ожидания всегда были тревожными, потому что он мог быть занят. И это в лучшем случае. В худшем – он мог сидеть в камере временного задержания. Поэтому минуты до ответного сообщения всегда тянулись тяжело. Но в этот раз, ответ пришел быстро, и рассеял все волнения. «Я в норме. Надеюсь, ты тоже - от тебя давно не было новостей». Мне нравилась наша специфическая забота друг о друге. Мы оба никогда не скажем об этом, но каждое сообщение наполнено этим чувством.

«В относительном порядке. Сложно сказать что-то конкретнее».

Я отправил сообщение и в этот же момент из другого конца комнаты Гермиона хмыкнула. Я смутился, хотя понимал, что она не могла бы узнать, что именно я написал и вообще с кем вел переписку, но стало неловко. Я поставил блокировку на телефон и отложил его на соседнюю подушку экраном вниз. – Что читаешь, Герм? Она сидела на кресле боком, на один подлокотник облокотившись спиной, а через второй перебросив ноги крестом. – «Преступление и наказание». Это русский писатель... – Достоевский. Я знаю. – я улыбнулся, когда она повернулась ко мне с удивлением в глазах. – Когда-то тоже читал. – Зачем? – с интересом спросила она. – Чтобы разобраться в собственной жизни. Я думал, что такое говорящее название олицетворяет этапы моей судьбы. – я хмыкнул. – «Преступлений» в моей жизни бессчётное количество, а вот «наказаний»… я думал, что найду в книге ответы. – Что тебя волнует? – Гермиона заложила палец между страниц и закрыла книгу. Это начинает походить на серьезный разговор. Второй за последние несколько часов. Был ли я готов к нему? Нет. А меня кто-то спрашивал? – Когда я впервые задумался над тем, почему мне можно преступать через закон, а другим нельзя, я подумал, что решение было принято намного раньше и без моего участия. Родившись в нашей семье, нельзя вырасти положительным персонажем. Даже если бы хотел, я бы не стал другим. Правильным, чтящим правила и нормы общества. Я бы не смог работать в офисе, встречаться с многочисленными друзьями в барах по пятницам, завести семью с тремя детьми и собакой и переехать загород в прекрасный солнечный домик с плющом по северной стене. Через пару лет подобной жизни я бы прострелил себе висок. И я начал читать эту книгу, чтобы принять себя и свое предназначение. Так же, как и Раскольников, читая, я пытался убедить себя, что определенные преступления оправданны, если они совершаются для того, чтобы устранить препятствия на пути к более высоким целям «выдающихся» людей. И я считал себя этим выдающимся человеком. Я не был таким, как все. Мы все не такие как все. Вся наша семья - это вызывающий выход за рамки нормальности и дозволенности. И по началу это кружило голову. С детства воспитанный в отличавшихся от общественных моральных устоев, я понимал, что большая часть моих действий могут оставаться безнаказанными. И это сильно влияло на психику. Лет в 10 мы с друзьями пошли красть конфеты из магазина, споря, кто сможет больше унести. В тот возрасте мы были очень самонадеянными и безмозглыми, чтобы понять, что может нас ждать за такой поступок. Но скоро мы это прочувствовали по полной: с полными карманами вкусностей нас остановил охранник, когда мы пытались незаметно пройти мимо кассы. Он не стал вызывать полицию и ломать нам жизнь малолетним хулиганством и приводом в участок, но родители были оповещены. Мамы и папы моих друзей примчались к магазину через десять минут, и устроили такую бучу своим чадам, что те ревели на всю улицу и клялись всеми жизнями котов и домашних рыбок, что больше никогда не будут воровать. Моя бабушка приехала за мной еще через десять минут. Она спокойно с ледяным достоинством в глазах выслушала охранника, заплатила в кассу в три раза больше полной стоимости тех конфет, которые мы попытались вынести, попрощалась с персоналом магазина и повела меня в свою машину в молчании. Пока мы ехали домой она задала мне всего два вопроса: «как я мог позволить себе попасться?» и «почему выбрал для кражи какие-то бесполезные конфеты? В соседнем зале продавали электрические приборы. Мог бы попытаться стащить их». Тогда я понял, что я на голову выше остальных детей, а моя семья - всех окружавших нас людей. – Так вот с мыслями о моей всевозможности и безнаказанности, я прожил практически всю юность. Это заставляло меня учиться усерднее, придумывать планы все изощреннее, и замахиваться на цели более серьезные, чем советовала бабушка. Мое эго и сделало меня лучшим из лучших. Гермиона задумчиво смотрела на меня, практически не моргая. Я видел по ее лицу, что она формулирует вопрос, который созрел в ее голове во время моего рассказа. – Но роман Достоевского с глубокой религиозно-философской подоплёкой. Он размышляет о пагубности гордыни и показывает, что преступление не может быть залогом величия. А ты говоришь о том, что большую половину жизни был приверженцем именно этого мнения. – Достоевский и изменил меня. Его «Преступление и наказание» стало толчком для моей трансформации. Я впервые отожествил себя с другим человеком и прожил строки романа от начала и до конца в шкуре главного героя. Потому что мы были похожи. Я и был тем Раскольниковым. От этого понимания, тогда около семи лет назад, я впал в дичайший ступор. Я смотрел на себя со стороны, глазами незаинтересованного человека, и понимал, насколько сильно мои мировоззрение и идеалы вызывают жалость. – Я читал про внутренний конфликт Раскольникова во вступительной части романа и его оправдания возможного убийства жалкого и «бесполезного» человека и думал, что это очень похоже на мои мысли. В своей голове я уже был сверхчеловеком, и я не собирался менять это. Главный герой с каждой новой страницей все больше подпитывал свой врожденный эгоизм, все тверже оправдывал свое презрение к идеалам человечества. А я читал и погружался в депрессию из-за того, что это написано про меня. Но понимание этого заставляло меня понимать, что я становлюсь противен сам себе. Раскольников же далеко не положительный персонаж. А для себя я был именно положительным героем. И когда привычная картина мира стала рушиться, а самолюбование и эго стали умирать в конвульсиях, и произошло мое перерождение. Только благодаря Достоевскому. И бабушке, конечно. – добавил я с улыбкой. – Бабушке? – ее брови взвились вверх. – Она заставила меня прочитать эту книгу, приложила руку к началу моих изменений. И я благодарен ей за это. – телефон на подушке издал тихие гудения от вибрации, и я перевел на него взгляд. – Ни один человек в мире не должен считать себя выше других. Люди, которые мнят себя гениями человечества не имеют права переступать юридические или моральные границы, если читают, что это необходимо для их успеха. – А то, чем ты занимаешься? – спросила Гермиона. – Ты ведь переступаешь эти самые границы, о которых сказал только что. Мы все переступаем. – Мы не делаем это для достижения какой-то сверхмечты. Это просто наша работа. И мы выполняем ее с должным уважением к делу. Я влез в телефон, разблокировал его и с надеждой открыл уведомление. «Я надеюсь, что ты будешь рационально подходить к своим делам, и не рисковать по пустякам. Но, прости, мне сейчас не очень удобно вести переписку. Я сижу в металлической коробке, где не хватает воздуха на пару глубоких вдохов подряд, а мои колени упираются мне в лицо. Ах эта чудесная работа. Обожаю нашу профессию… Напишу, когда вылезу из этого ада.» Я нахмурился. Очень интересно. Где это он? Опять ввязался во что-то сумасшедшее и не совсем безопасное. Ну что за человек? Я поймал себя на мысли, что рассуждаю о его делах, как заправская женушка, поле десяти лет брака - ругаю его за недальновидность и сумасбродность, но с такой теплотой в мыслях, что можно растопить половину арктических льдов. И когда я стал таким сентиментальным? Эта привязанность к нему никогда мне не нравилась. Хотя теперь уже поздно что-то менять. Я быстро набрал ответное «Будь осторожен» и отодвинул телефон дальше по покрывалу. – Тебя испугало то, что ты не хотел повторять судьбу Раскольникова, верно? Если ты проживал его жизнь вместе с ним, то не удивительно, что ты настрадался. Это тяжелая история про больного человека. И ты решил изменить себя, чтобы уберечь от подобной участи? Она долго думала над моими словами и пришла к какому-то выводу. А теперь пыталась подтвердить его моим согласием. – Да. Не хотелось терять ничего из того, что было у меня тогда и есть сейчас. Я слишком дорожу своей семьей и свободой, чтобы продолжать оставаться беспечным и самонадеянным. Я был глуп и эгоистичен. Но я смог признаться в этом и стало легче бороться. Спустя годы работы я понимаю, что я могу гордиться собой и теми результатами, что моя борьба принесла. Я стал лучшей версией себя и избавился от тех черт, которые тянули меня на дно. – Я рада, что так получилось. – она откинула голову на спинку кресла и перевела взгляд в потолок. – И рада еще и тому, что не была знакома с тем, прошлым тобой. Он бы мне не понравился. – А этот нравится? – я тихо засмеялся, понимая, что нас с Гермионой связывают не настолько сильные узы, чтобы действительно нравиться друг другу. Мы были в одной упряжке, мы могли помочь друг другу и поддержать, как родственники, но нас мало что связывало. И этот разговор был, пожалуй, самым долгим из всех, что мы вели когда-либо. – По крайней мере, этот не бесит. – она загадочно улыбнулась. – Я думаю, что этот разговор дал нам пищу для размышлений. Особенно мне. Я всегда считала тебя поверхностным, но я довольна, что ошиблась. Ты открылся с другой стороны. И теперь я думаю, что может быть, когда-нибудь, мы сможем понять друг друга лучше и даже немного подружиться. Хотя, что может быть прочнее наших семейных уз? Мы оба фыркнули, и она встала. Взяла в руки книгу, разгладила юбку, избавляя ткань от заломов, которые появились после долгого сидения. – Мне нужно идти. Там Рон уже переживает, наверное. Не хочу волновать его. И она, не прощаясь, вышла. Я вздохнул, протянул руку к телефону, открывая экран без уведомлений, и отбросил его еще дальше. Ну и к черту. Главное, чтобы он не задохнулся в своей металлической коробке. Иначе как он узнает, что в ближайшие несколько дней я украду один из самых дорогих драгоценных камней в истории?