Портной

Пол отвратительно давит на ноги, когда Миша делает первый шаг через порог. Дверь по-ту-сторону-от-Князя закрывается с противным скрипом. В коридоре он почти спотыкается об оставленные Шуриком пакеты и наощупь натягивает обувь. - Уже уходишь? – материализуется из темноты коридора Агата. Она слышала, слышала, слышала. Всё слышала. И признания его придурочные и, может быть… Хотя нет же? Не могла? Нет, конечно, не могла. Миха дрожащими руками завязывает шнурки и выпрямляется во весь рост. - Пойду уже, Агат. Андрюха там снял баррикады, можете пробиваться. Не дожидаясь ответа, Миша поспешно сбегает на спасительную межквартирную площадку и останавливается, хватая ртом воздух. На плечо ложится тяжелая рука. Миха не оборачивается. - Хочешь поговорить? – голос Шуры звучит отвратительно спокойно. Вместо ответа Миша слишком интенсивно качает головой и дергается от внезапной боли в шее. Рука на плече чуть сжимается и отпускает. - Может пиво, Мих? - Шел бы ты лесом, Балунов. С пивом своим вместе. Из-за спины не раздаётся ни звука. Миша обреченно ждёт, когда захлопнется тяжелая металлическая дверь и можно будет позорно припустить по лестнице, повторно насрав на ноющую лодыжку. - По пиву, Мих, - утвердительно сообщает голос. Шурка аккуратно обходит его и, не оборачиваясь, нажимает на кнопку лифта. Лифт послушно открывается с противным дребезжанием. Мысль о том, чтобы старательно пол минуты разглядывать железную стену под пристальным всегда-правым-балуновским-взглядом противно давит под ребрами, и Миха, пробормотав неразборчивое «внизу встретимся», поспешно ретируется по ступеням. Дребезжание спускающегося вниз лифта сообщает, что план отступления в очередной раз оказывается проигрышным.

***

Бар спасительно заполнен людьми и отзвуками чужих бесед, в которые Миха с наслаждением погружается, как в расслабляющий фоновый шум. Балу возвращается от бара с двумя темными бокалами, призывно ставя один из них около Горшка. Мишу ошпаривает острым воспоминанием о внимательных темных агатиных глазах и обжигающем чае. Шурка, всё-таки самый понимающий на свете Шурка, садится напротив и рассказывает о какой-то необременительно-приятной ерунде, прыгая с темы на тему: о том, как ноет поясница во время долгих перелётов, о выводке собственных котов, о походе в магазин на Рождество, о бесконечно долгом выборе платье Иришки для похода к каким-то соседям. Миша послушно хихикает в положенных местах и мелко трясет ногой под столом. - Пор контору сдал? – неожиданно меняет тему Шура на середине предложения. Миха вцепляется в пиво, как в сухой полумертвый куст, растущий над обрывом, и воинственно молчит. - Пор, значит, - кивает своим догадкам Балу, - ожидаемо. Миша фыркает в пиво. - Считаешь, что я неправ, Гаврила? – кажется, для подтверждения или опровержения своих мыслям Шуре и вовсе не нужен собеседник. – Может, и не прав. По-твоему. -По-всякому ты неправ, - глухо подает голос Миха откуда-то из недр бокала и с удивлением ловит себя на том, что от прежней злости не осталось и следа. На лице Шурки мелькает что-то вроде быстрой судороги. - Может, и так. Миш, прости, конечно, но ты просто себя со стороны не видишь. Так нельзя, Мих. Ты рядом в гроб сляжешь. Горшок ехидно вскидывает брови на последней фразе. - В гроб, Шур? А мне казалось, что этот момент я уже переиграл. - В гроб, Гаврила. Деревянный такой, возможно, с вензелями или ещё какой хуйней. Нельзя весь смысл жизни строить вокруг одного человека. Я, честно никогда в это лез, не моё дело, но. Миша расслаблено отхлебывает пиво и все ещё не чувствует ни капли раздражения: Шура со своей явно подобранной в Америке идеей отдельных личностей кажется до умиления глупым и смешным, и злиться на него сейчас кажется столь же продуктивным, как объяснять Сашеньке, почему в школе стоит пропустить весь раздел изучения Достоевского – пока не поймет. Только вот Шурка не пока, Шурка – уже. Да и хуй с ним, собственно. По телу струится приятная волна расслабления. Миша снова переключается на пустые отрывки бессмысленных чужих разговоров и без особого интереса скользит глазами по посетителям. За соседним столом расположилась пара, явно встретившаяся впервые: девчонка излишне громко и показательно смеется над не сильно удачными шутками своего спутника, в то время, как рука парня постепенно двигается вверх по её тонкому бедру. Впереди – группка студентов, передающих один бокал по кругу по четверых. У барной стойки народу не так уж много: пара его ровесников, бурно обсуждающих футбол, две тихонько, почти на ухо, сплетничающих подружки, да ещё одна фигура в безразмерной толстовке и с серебристыми волосами, цокающая по столу короткими ногтями. Миша с громким стуком опускает бокал. Фигура оборачивается и улыбается в хищном оскале. - Погоди-ка, Шур, - не гладя на него ровным голосом сообщает Миша, выбираясь из-за стола и направляется к барной стойке, расталкивая плечами людей. Балу провожает его растерянным взглядом. - Воистину, граница между совпадением и судьбой – призрачна, - салютирует ему бокалом Лиза, явно выдавая неузнанную Мишей цитату, - добрейшего вечерочка, иначе говоря. Присаживайся, будь как дома… путник. Миха плюхается на удачно свободный высокий стул рядом. - Ты здесь…чо? – пытается он собрать мысли в кучу. - Может быть, слежу за развитием преинтереснейших событий, - улыбка не-гадалки становиться ещё шире, - может быть, ищу новую клиентуру. А может, жду, пока кто-то догадается купить мне пива. Может же хрупкая девушка поздним вечером позволить себе эту маленькую роскошь? - Какую, блять, клиентуру? – не выдерживает Миша. Лиза запускает руку в темные корни и откидывает голову, заливисто смеясь. Футбольные фанаты на секунду отвлекаются от своей беседы, переводя на неё заинтересованный взгляд. - Самую что ни на есть профессиональную, Михаил Юрьевич. Думаете, питейные заведения – исключительно место увеселений? А вот и нет. Среди кучки выпивох обязательно окажется бедолага с разбитым сердцем, неудачливый поэт, желающий продвинуть свои опусы в желтый журнал среднего пошиба с помощью легкой удачи, ну или убитый горем друг, готовый хоть душу продать, чтобы выполнить невыполнимое. Цели разные, а итог всё-таки один – немного веры в чудо, капелька безысходности, отчаяния, и – вуаля – моя скромная помощь. Прелюбопытнейший коктейль, не находите? Взболтать, но не перемешивать. Мы ведь живы покуда верим в чудо, верно? Помнится, один интересный поэт даже не среднего пошиба примерно так и сформулировал. По спине разбегается табун мурашек. - Лиза, - пытается одни именем сфокусироваться на дюжине вопросов разом Миха. Вопросы, как назло, ощущаются трехлитровой банкой с огурцами, из которой какой-то гений инженерии решил вытряхнуть их разом, да только вредные овощи разом застряли в горлышке и никак не лезут наружу. - Эксклюзивное предложение, - девчонка издевательски поднимает указательный палец к потолку, - только сегодня и только сейчас, совершенно бесплатно, на абсолютно благотворительных началах. Три любых вопроса на ваш выбор, раз уж судьба все-таки была благосклонна нашей встрече. - Ты ж не взяла с нас денег, - хрипит Миша, - вообще ничего не взяла. - Хочешь переформулировать в вопрос? – Лиза поудобнее упирается локтями на стол и разворачивается к нему лицом, - это можно. Ладно, я ж не зверь, пусть будет бонус-трек, ответ на бис до вызова на бис. Кто же сказала, что ничего, а, Михаил Юрьевич? Очень даже чего. А теперь поехали к тройке лидеров. Миша барабанит пальцами по стойке, чувствуя лопатками тяжелый взгляд Шурки. - Мой… друг, сказал, что Андрей, ну, тот, которого ты… ощущает мир… совсем не так. Через черноту какую-то. И я…мне показалось… - Что он не напиздел и ты тоже что-то видел? – услужливо подсказывает Лиза. Миха кивает. - Интересные вы всё-таки люди, - в исполнении Лизы совершенно непонятно, звучит последнее слово обращением или лишь частью общей фразы, - приходите ко мне, мёртвые как десяток лет, несёте свою веру, а потом удивляетесь, почему живые у вас тоже воскресают по-мертвому. Мертвец твой вот гораздо продуктивнее в этом деле был. Уже ставшие привычными звуки бара разом растворяются в пустоте. - Кто мёртвый, Лиз? Я? В глазах не-гадалки загораются хищные желтоватые огоньки. - Ох, Миша, Мишенька… Так упорно ползти в могилу десятками лет, сделать это собственной религией, единственной истинной миссией, целью в жизни, коконом опутывать ею всех окружающих, нитями тянуть к каждому из самых близким, отправляться на тот свет, напомни, сколько? Восемь с половиной раз, верно? И верить, что ты живее всех живых? Да ты, Мишенька, Харона мог бы запросто на посту сменить со своей-то целеустремленность. Только любят тебя почему-то живые, живой. Тащат. Иконы твои со старухой костлявой ногами топчут, зеркала не дают завешивать. Ты – чернота, Миша, пропасть, обрыв, прыжок, блять, с той самой скалы. Ты – смерть, ты – ревность, ты – нитки черные, которыми мертвецов зашивают. И идеи твои – тоже смерть. Каждому дано по его вере. - Нихуя я не понял, - трясёт головой Миха, понимая. - А я и не энциклопедия для самых маленьких, - пожимает плечами Лиза, - инструкций по тому, как воскресить самого себя не даю. Тут уж каждый сам себе творец и создатель. Я сделала, что могла: одолжила для вашего мертвеца живого, готового поделиться. Но идея-то - не его, жизнь эта, смысл, всё – не его. И взять от него можно не так уж много, и не так уж надолго, пока черное твоё и его не сожрало. Больше – уж извини. Следующий вопрос, уважаемые знатоки. Миха зажмуривается. Пропасть дружелюбно раскидывает широкие руки, приглашая и принимая. - Андрей меня поцеловал. Кажется. - Ох, юные умы, - пропевает слова Лиза на какой-то неизвестный мотив, - им предлагают задать вопрос о любом факте загробной жизни, а они, блять, романтики… Ты же якорь, Миша. Гнилой, проржавевший, кораблик еле держится, но всё же якорь. Мертвец твой за тебя всем, чем угодно хвататься будет. Дай ему волю, он бы и трахнул тебя, чтобы живее себя почувствовать. Фраза отдаёт во рту чем-то противным и кислым. Миша резко качает головой, снова ощущая на шее следы мелких укусов. - Нет. Не так. Не это. Лиза наклоняется чуть ниже, почти соприкасаясь с его лбом своим. Миха чувствует на щеке чужое дыхание. - Каждому дано по его вере, Миша. Ты свою выбрал. Он – тоже. Только веры у вас разные. А теперь угости даму пивом, будь так добр. Горшок послушно окликает бармена, прося повторить уже заказанное. Когда он оборачивается обратно, соседний стул предательски оказывается пустым. Миха лихорадочно оглядывается, пытаясь высмотреть в толпе спину в широкой толстовке, но терпит неудачу. Выругавшись про себя, он подхватывает полученный бокал и возвращается к Балу. Тот смотрит на него немного растерянно. - И что тебе от этой бабки было надо? – удивленно спрашивает Шурка. -Какой бабки? – не может сообразить Миха. - К которой ты сорвался, ну. - Да какая бабка из неё, так, хтонь малолетняя, - Миша прикладывается к бокалу, чувствуя необычно сладкий для привычного пива привкус. - Бабка же, - упорно не слезает с темы Балу, - ты ещё попёрся к ней когда, я малость охренел, что такая персона в этом месте забыть могла. С шалью, блять, с тележкой этой. - С какой тележкой, Шур? Ты что тут без меня накатить успел? – морщится Миха. Шура смотрит на него, как на идиота, явно надеясь вернуть нить потерянной беседы. Горшок залпом опрокидывает пиво, не глядя достаёт из кармана купюру и кидает на стол. - Я пойду, Шур. День был тяжелый. До связи. Связи-хуязи, - ехидно комментирует внутренний голос. Хрен ему Шурка, извалявшийся в этой новой поганой философии, теперь что расскажет. Да и насрать. Сам разберется. Балу ничего не отвечает.

***

Когда Миша возвращается домой, дочки уже спят. Оля сидит на кухне с выключенным светом, словно прячась в поздних августовских сумерках, и рассеянно водит пальцем по окну, обводя несуществующий морозный узор. Миха целует её в макушку, зарывается носом в волосы и совершенно не чувствует себя дома. Оля перехватывает его руку на своем плече и коротко вздыхает. - Плохо, Миш? – спрашивает она куда-то в окно. - Не знаю, - совершенно честно отвечает Горшок, - полагаю, мне надо кое-что тебе рассказать. Оля вскидывает на него взгляд и чуть улыбается. - А ты хочешь? - Не знаю, - повторяет Миха, отчаянно чувствуя себя сломанной детской игрушкой, которую забыли когда-то завести, да так и бросили в пыли на полке. - Тогда не надо, Миш. Оля нежно перехватывает его руку, касается губами пальцев и тут же отпускает. В горле встает противный комок. - Оль, скажи, я действительно… только черное? Ольга замирает и прикрывает глаза, явно пытаясь переварить не совсем понятный для неё вопрос. - Ты – разное, Миш. Ты – всё и сразу. Не бывает только черного. Главное, не выбирать за ним идти. - Не выбирать, - кивает Миха. Он позволяет Оле вновь перехватить свою руку и послушно направляется за ней в сторону спальни. В эту ночь Миша впервые не видит дождливую трассу и не просыпается от гулкого удара железа о бетон.