Портной

Поставиться хочется нестерпимо. Миша кружит вокруг этой мысли, как акула вокруг сырого мяса, и тоскливо радуется, что «мясо» заключено в надёжную железную клетку остаточных принципов. Чтобы хоть как-то занять руки, Миха вытаскивает из глубин квартиры старые вещи, методично начиная их перебирать. Ольга суетливо бегает вокруг с тряпкой и удивлённо охает: картонные коробки, внешне достаточно сухие и крепкие, все, как одна, сочатся едкой черной слизью, въедающийся в старый паркет. Сашенька пытается рисовать в черных лужицах пальцем какие-то рожицы, но испуганно отдергивает руку и жалобно сообщает, что «грязька щипется». Миша с матами выносит коробки на помойку. Черные пятна, не смотря на все Олины старания, так и остаются мелкой россыпью на деревянном полу. Шура сообщает, что Андрей разрисовал все обои в спальне десятком одинаковых портретов. Вернее, портреты-то разные: то простое лицо, то тролль какой-то, то пират, но вот персонаж на них явно повторяющийся. Агата искренне радуется и даже не планирует ремонт. Зато планирует через недельку привезти Князю дочерей и уже потихоньку это обсуждает с Алёной. Миха мстительно надеется, что вся князевская родня хотя бы поначалу заклеймит Агату пусть и не нарколыгой, но хотя бы слегка сумасшедшей. Поставиться хочется нестерпимо, но вместо этого Миха ловит между прогонами за рукав Пора и просит найти Захара с Ренегатом. Встречаются они в узкой гримерке, предусмотрительно закрытой Горшком на шпингалет изнутри. Лось прислоняется спиной к захламленному гримом столику, рядом на шатающемся стуле устраивается Сашка. Захар, явно не понимающий, что он забыл в этой слишком уж серьезно настроенной компании, кидает тревожный взгляд на заблокированную михиным туловищем дверь и присаживается прямо на пол. - Я видел Лизку, - с порога заявляет Горшок, мрачно обводя взглядом собравшихся, - в баре видел. - И? – услужливо подталкивает его к нужной мысли Поручик. - Баранки, блять, гну. И Шурка видел. И вы её раньше все видели, получается. - Конечно, видели, Мих, - нечитаемо смотрит поверх очков Реник, - обе наши встречи были коротки, но совершенно незабываемы. - А как она выглядит, Саш? – наклоняет голову Горшок, растягивая губы в искусственной улыбке. - В смысле как? – брови Реника проделывают почетный путь наверх и возвращаются обратно, - Мих, ты в своём уме? - Я вот пиздец, в каком своем. Так как она выглядит? - Ну…- Лось на секунду прикрывает глаза, вспоминая, - я б лет сорок на вид дал, высокая такая, волосы короткие, черные, глаза еще зеленющие, как у кошки. Не в моем вкусе. - В рот я твой вкус имел, - шипит Горшок, - Поручик? - Я хуй знает, что вы несёте оба, - хмурится Пор, - вы ж об этой, которая ведьма? Да ей лет восемнадцать максимум, пигалица ещё, бледная, как моль. На улице бы прошел и не заметил. Я ещё её когда у морга увидел, подумал, мол, ебать у неё внешность для такой деятельности необычная: ни тюрбана на башке, ни губищ намалеванных. Миха оборачивается к застывшему Захару. Тот смотрит на него во всем глаза. - Пацаны, - удивленно оглядывает их Серёга, - вы, бля, про кого? Про Лизку не-гадалку? Она ж рыжая всегда была, с сиськами. Миха стонет сквозь сомкнутые ладони. Поставиться хочется нестерпимо. - Реник, а квартира? Квартира её как выглядела? Мы ж вместе там были! - Квартира? Да я не помню, Мих… Там вроде комната в общаге была, нет? Перед глазами встает расплывчатое воспоминание об обшарпанной узкой кухне на краю Выборга. Комната значит, да, Лиз? - Мих, ничего объяснить не хочешь? – подает голос Пор. Объяснять Миша хочется чуть меньше, чем нихуя, хотя бы потому что мысли прыгают в голове резвыми зайцами, отказывающимися собираться в кучку. Черное ехидно улыбается из каждого угла. Миха выдыхает и с силой отнимает руки от лица. - Я хуй знает, Сань. Но, по ходу, мы её все по-разному видели. Шурка вон утверждает, что она бабка с тележкой. Не человек это, напиздела она. - Пацаны, - повторяет Захар как-то жалобно, - вы чо. Я ж с ней бухал. Она мне по руке гадала. - Главное, чтоб не ебал, - почти в рифму откликается Миха, - человечество ещё с обычным СПИДом не разобралось, а с хтоническим и подавно. Глаза Захара расширяются, он молча поднимается с пола, отодвигает Миху от двери плечом, чуть истерично дергает шпингалетом и исчезает в темноте театрального коридора. - Был пацан,- ухмыляется Ренегат. -…и нет пацана, - заканчивает за него Пор, и оба сгибаются в приступе смеха. Миха не выдерживает и присоединяется к ним. Поставиться, блять, хочется нестерпимо.

***

Стоя на пороге князевской квартиры со стопкой старых, исписанных чужим почерком тетрадей на дне сумки, Миша очень четко ощущает себя тем самым «воскресным» отцом в разводе: не появлялся почти неделю, в воспитании разрисовывающего обои чада не участвовал, зато, вон, подарок на откуп притащил. Ну и бабы «чадовской» вынужден разрешение на прогулку выпрашивать. Мысленно окрещенный «временным отчимом» в этой михиной извращенной семейной системе координат Шура успокаивающе гладит Агату по плечу, обещает не спускать с Андрея глаз, быть на связи и проследить, чтобы Князь не стаскивал явно не нравящиеся ему гигантские солнцезащитные очки и толстовку с капюшоном. Михе сама идея маскировки кажется долбоебской, но на правах вышедшего однажды за хлебом бати он послушно молчит и ковыряет пальцем дверной косяк. Под ногтем остаётся полоска мерзкой черной слизи, которую Миша брезгливо вытирает о край футболки. Оказавшись на улице, Шурка радостно машет наблюдающей за ними из окна Агате и поспешно утягивает Миху с сияющим, словно начищенный самовар, Андреем за угол. - Хвост сброшен, - радостно оповещает Шурка, - такси приедет через минуту. - Какое такси? – пугается Миха. – Шур, ты чо? Мы ж обещали не дальше двора. - Да бля, - залихватски машет рукой Балу, - я второй раз её не уговорю. Давай-давай. Из морга Князя вы уже пиздили, время нового, так сказать, экспириенса. - Время чего, Шур? Нихуя не понял. - Да не занудствуй ты, - игриво подмигивает Шурка, аккуратно устраивая Андрея на заднем сиденье подъехавшей машины, - шеф, Морской Пехоты 14, погнали! Андрей смотрит в окно машины с радостью месяц сидевшего взаперти лабрадора и как будто машинально поглаживает большим пальцем михино запястье. Поставиться хочется нестерпимо.

***

Шурка исчезает в здании реставрационки первым и, видимо, о чем-то договорившись с охранником, призывно приоткрывает дверь и машет ожидающим его на улице Мише с Андреем рукой. Те послушно заходят. Полузнакомые коридоры встречают непривычной тишиной. - Шур, - наконец-то не выдерживает Горшок, - это всё очень весело, но мы, собственно, какого хуя тут делаем? - Проводим быстрый экскурс по воспоминаниям, - деловито сообщает Балу, - расслабься, Мих, будет весело. - Кому? – кисло уточняет Горшок, наблюдая за радостно стаскивающим уродливые очки Андреем. - Мне – точно. Ему, кажется, тоже. Так что не порть атмосферу и лови момент, Гаврила. А я тут подожду. Андрей призывно тянет его за руку вверх по лестнице. Миша вздыхает и сдаётся. - У вас пол часа, - сообщает Шура, утыкаясь носом в телефон. Андрей ведёт его за руку мимо закрытых аудиторий, на мгновение останавливаясь у каждой. Звук шагов отдаётся в пустом коридоре гулким эхом. Мише отчаянно кажется, что он крепко держится пальцами за шестнадцатилетнего, лысого после бурного деревенского лета, трогательно лопоухого и чрезвычайного бойкого пацана. Горшок наугад дергает ручку одной из дверей и та неожиданно поддаётся. Внутри оказывается десяток стареньких покосившихся парт с задвинутыми стульями, да исцарапанная мелом зелёная доска. Князь плюхается прямо на первую от входа парту и с интересом водит по ней пальцем. Миха растерянно встаёт рядом. - Нихуя здесь не помню, если честно, - чешет в затылке он, - вроде внизу спортивный зал, да ещё столовка была, а здесь…Кабинет, как кабинет. Андрей по-молодецки лихо спрыгивает с парты и следует вглубь ряда. Миша тащится за ним. Солнце заливает аудиторию, щекоча глаза и разбрызгивая солнечных зайчиков по стенам. Князь, дойдя до стены, огибает следующий ряд и возвращается к двери, оборачиваясь на Миху. - Пойдем? – спрашивает он, чуть склонив голову. Миха оторопело кивает, снова ощущая себя нерадивым папашкой, упустившим, когда его ребёнок не только резво скакать научился, но уже и азбуку освоил. Андрей выходит в коридор и забирается с ногами на широкий подоконник, уткнувшись носом в окно. Горшок садится рядом, выпуская из рук ремень сумки. - Андрюш, я тут нашел среди вещей кое-что: записи твои совсем старые, рисунки, давай покажу? - Потом, - отмахивается Князь, не отрываясь от окна, и Миша снова немеет. Если словарный запас Андрея расширился до связных ответов, то, вероятно, часть воспоминаний к нему тоже могла вернуться. Например тех, где он, Горшок, два года подряд кроет его хуями и в некотором роде помогает в срывах концертов. Князь оборачивается к нему с широкой улыбкой и тыкает куда-то в старую деревянную раму. - Смотри. Миха честно прищуривается, но видит лишь чуть облупленную белую краску. - Не так. Андрей перехватывает его руку и кладет пальцы на раму, чуть надавливая. Миша послушно ощупывает подушечкой мизинца выцарапанные глубоко под краской буквы. - «Контора», - наконец с удивлением складывает он, - ого. Я делал? Гвоздём что ли? Андрей не отвечает. В глазах у него пляшут солнечные зайчики.

***

- На Миллионную, шеф! – радостно командует Балу с переднего сиденья, раскручивая на пальце связку ключей. - Шур, блять, ты как это всё устроил? – не выдерживает Миха. Балу оборачивается назад и хитро ухмыляется. - Фокусник никогда не выдаёт своих секретов, мой дорогой друг. Мише чувствует, что сейчас самое время извиниться перед Шурой за всё происходящее недавно (и давно, если быть уж совсем честным) дерьмо, но слова упорно не подбираются, поэтому он выбирает рассматривать проносящиеся мимо дома и совсем немного – профиль всё ещё широко улыбающегося Андрея, снова напялившего огромные очки на пол лица.

***

Квартира выглядит совершенно незнакомо и даже чужеродно: светлая, с новым аккуратным ремонтом и огромной картиной с каким-то лесным пейзажем на пол стены. Андрей с интересом заглядывает в каждую комнату, и, кажется, совершенно не понимает, где находится. Миша присаживается на диван в той комнате, которую когда-то считал своей. Князь устраивается под боком, расковыривая пальцем обивку. - Ну-ка брось, - дергает его за рукав Миха, - хуй его знает, на каких условиях Шурка тут договаривался обо всём. Князь вытягивается на диване, устраивая голову на мишиных коленях, и довольно пыхтит. Мишу ошпаривает вереницей смешанных воспоминаний: вот Князь притаскивает новые тексты и плюхается рядом на грязный матрас, вручая ему тетрадь, а сам сидит, и разве что кулак не грызет в ожидании оценки; вот они вчетвером с Пором и Шурой распивают одну бутылку водки, а потом закусывают какими-то консервами, вытаскивая их содержимое из банки грязными руками; вот Андрей, засидевшись допоздна, засыпает прямо на полу, трогательно подложив ладонь под щеку. Миша невольно улыбается. Князь-из-настоящего прижимает его руку к своим губам. Миха зажмуривается, но руку не отдергивает. Исследовав остатки помещения, они останавливаются на кухне, внимательно оглядывая выкрашенные белым стены с пола в потолок. - Покурим? – навскидку предлагает Миха, доставая пачку и понятия не имея, насколько вообще можно курить на этой чистоплюйской территории. Князь кивает и прикуривает прямо от его сигареты, игнорируя поднесенную к лицу зажигалку, а затем призывно тыкает пальцем в сумку. Миша расстегивает молнию, наугад доставая случайную тетрадь, и протягивает её Андрею. Тот торопливо открывает её, жадно всматриваясь в расплывчатые буквы. - Это первая самая, - сипло сообщает Миха, - ну, первая, которую я увидел. У Евграфыча спиздил, помнишь? Хуй знает, что она у меня в старых вещах делала, но вот, сохранилась же, оказывается. Андрей хмурится, листая страницы, будто силясь что-то вспомнить, закрывает тетрадь на середине и протягивает её Мише обратно. - Я тогда ещё подумал, ё-моё, что нихуя ж себе парень сочиняет, грех такому добру пропадать. Ну и…вот. Заманил тебя в лапы панк-рока, получается. Помнишь? Андрей прислоняется к стене и закашливается, с непривычки давясь дымом. - Ми-и-и-ша, - не то зовёт, не то просит он. Миха засовывает тетрадь обратно в сумку, кидает её на пол и облокачивается на стену рядом. - Я, знаешь, когда мы…ну…Когда ты ушел, пару раз думал, а вот если бы я эту тетрадь так и не стащил, то чтобы бы было? Может, так и тусил бы до конца учебы с Рябчиком, в «Конторе» бы играл, может, и так бы группа выстрелила, без тебя, понимаешь? Может, и лучше бы было, ты б художником авось стал. Настоящие которые. И хуиты бы этой всей не было, да? Андрей варварски тушит недокуренный бычок о белую стену. - А потом сразу думал, что бред это всё. Не так, как как-нибудь по-другому, потому что не может. Не могло всё иначе случится, Андрюш. Даже если бы ты там в своё художественное поступил. Андрей достаёт из кармана очки и напяливает их на нос, плотно прижимая к глазам, отлипает от стенки и молча следует к входной двери. Ненавидящий себя за излишнюю откровенность Горшок поднимает с пола сумку и молча идет за ним. У выхода Князь резко тормозит, и Миша от неожиданности чуть не влетает ему в спину. Чуть постояв, Андрей разворачивает с широкой улыбкой и с силой обхватывает Миху поперек груди, заставив того жалобно закряхтеть. -Ми-и-и-ша, - снова тянет он куда-то в район ребер, и в этот раз Горшок понятия не имеет, что именно интонацией вкладывается в его собственное имя. Выходя из квартиры, он чувствует странное облегчение.

***

Когда они подъезжают к Ваське, солнце предательски прячется за редкими тучками и резко становится прохладно. Ветер противно треплет волосы и пытается сорвать с Андрея придерживаемый Шурой капюшон. Князь раздраженно бурчит себе под нос. - А сюда-то нахуя? – удивляется Миша, разглядывая на кирпичной кладке стены надпись «Театр на Васильевском». - Мих, серьезно? – Шура неуютно топчется с ноги на ноги, явно не уверенный в выбранной точке поездки. Андрей тоже смотрит на табличку с подозрением. Миха не уверен, что он может читать, но внутри всё противно тянет вниз. Театр. Сейчас Андрей точно вспомнит и добавит в свой словесный арсенал пару-тройку позабытых матов. Ну нахуя им сейчас сраный театр? Балу открывает дверь и пропускает друзей внутрь. Они проходят по короткому холлу, поднимаются по лестнице и оказываются в небольшом зале, заставленном мягкими черными стульями. - Тоже мне, театр, - фыркает Миша и осекается, ловя короткий андреев взгляд, - Шур, мы здесь что? Не припомню такого места. - Баран ты, Гаврила, - Балу щелкает его по лбу и плюхается на один из стульев в первом ряду, - мне может, спать с главным режиссером пришлось, чтобы вас сюда во вне рабочее время провести. - Тебе же…не пришлось? – на всякий случай уточняет Миха, совершенно не уверенный в методах лучшего друга. - Мне - нет. Мих, ты что, правда не врубаешься? Или для полного озарения нам надо здесь рейд по туалетам совершить? - О, - резко понимает Миха и оборачивается на движущегося по рядам стульев к сцене Андрея. Тамтам. Вот оно как. Театр, блять, на Васильевском. Камерная, блять, сцена. Иронично. Он присаживается на соседний с Шуркой стул и подает сумку протягивающему к ней руки Андрею. Князь по-турецки устраивается на сцене, вытряхивает из сумки всё содержимое, и, выбрав случайную тетрадь, утыкается в неё носом, словно забыв о существовании присутствующих. - Да хуй тут что узнаешь, - шепотом оправдывается Миха, - целый храм искусства. - Ага, - легко соглашается Балу, - вечером Достоевского дают. Да шучу я, не кривься. Из каждого темного угла призывно манит черное. Миха жмурится. Поставиться хочется нестерпимо. Андрей переворачивает тетрадку задней обложкой, выуживает из бокового кармана сумки ручку и начинает старательно что-то выводить, прикусив кончик языка. - Пробуждается ностальгия, Мих? – барабанит пальцами по коленке Балу. - Не особенно, - морщится Горшок. - А у меня – да, - Шурка мечтательно таращится в пространство, - помнишь, как первый раз здесь играли? Я тогда от страха чуть в штаны не наложил, а потом надрался до беспамятства. Или до выступления надрался, точно не помню. А может и во время. Помнишь? - Не особенно, - повторяет Миха, - может, тоже надрался. -Может? – иронично вскидывает брови Шурка, - Андрюх, что там у тебя? Андрей радостно поднимает тетрадку, демонстрируя нарисованную в обрамлении поставленных иголками волос рожицу. - Шедевр, - заключает Балу, - почти Пикассо. Творите дальше, маэстро. Князь послушно утыкается обратно в тетрадь. В кармане у Балу начинает пиликать телефон. Тот выуживает его из кармана и хихикает, увидев имя Агаты на экране. - Товарищ майор обнаружил пропажу, - доверительно сообщает Шурка, поднимаясь со стула, - веселитесь, мальчики, дяде пора обсудить серьезные дела. - Шур, она с тебя скальп снимет. - Не успеет, - совершенно спокойно констатирует Балу, следуя по рядам черных стульев к выходу, - у меня билеты домой на сегодняшний вечер. Дверь за ним хлопает, погружая зал в тишину, нарушаемую только скрипом шариковой ручки и собственным тяжелым дыханием. Черное тянет со всех сторон осьминожьи щупальца. Вот как. Домой. Что ж, было глупо предполагать, что Шурка останется навсегда, в конце концов, жизнь на месте не остановилась. Разве что его, - Михина. Он подходит к сцене и усаживается рядом с Князем. Тот доверчиво протягивает ему тетрадь. Около игольчатой рожицы рядом появляется вторая, вполне узнаваемая: с серьгой в ухе и широкой улыбкой. - Супер, Андрюш, - совершенно искренне хвалит Миша, запуская руку в отросшие русые волосы. Хлопок двери сообщает о Шурином возвращении. - Играете, мальчики? Настроение пройтись по санузлам для освежения воспоминаний не появилось? - Как там Агата? – игнорирует его вопрос Миха. - Не бойся, её гнев дядя взял на себя. Агате сейчас есть чем заняться: подготовка к интервью, журналюги эти… - Какие журналюги, Шур? Шура тяжелой поступью подходит к краю сцены и задумчиво разглядывает подсунутый радостным Князем автопортрет. - А ты как себе представлял возвращение Андрея в большой мир, Миш? Или думал, что жена будет хранить его в кладовке, доставая вместе с ёлкой раз в году? Миша скорее бы согласился на рейд по туалетам, чем признался, что лично ему эта идея с некоторыми поправками нравится, нравится, нравится. Поставиться, кстати, хочется нестерпимо. - Даст разгромное интервью об угнанной машине, пробитой голове и временной амнезии счастливого отца семейства и солиста группы «КняZz». Угонщику ужасающе не повезло попасть в смертельную аварию, изуродовавшую его лицо до полной неузнаваемости, а вот Андрею в свою очередь повезло быть найденным, - Шурка кидает на друга лукавый взгляд, - неравнодушными согражданами. - Ну ты, Шурка, и мафиози, - аплодирует Миха. Шурка шутливо кланяется. - Каждому своё, Гаврила: кому-то спектакли играть, кому-то сказки писать, а кому-то придумывать реалистичные истории воскрешений. Фраза неприятно царапает под ребрами. Каждому своё. Каждому дано по его вере. Андрей что-то мурлыкает себе под нос и рисует в тетради нечто напоминающее китайские иероглифы, и вдруг как-то резко дергается, начиная панически оглядываться вокруг. Миха ловит его руку и успокаивающе поглаживает. Князь издает что-то вроде жалобного шипения и утыкается Мише в живот. Шурка молча собирает разбросанные тетради в сумку. - Дюш, ты чего? - Ми-и-иш, - раздается придушенный голос откуда-то из его футболки, - не надо. Миха вскидывает на Балу испуганный взгляд. Тот отстраненно пожимает плечами, мол, понятия не имею, сами со своими приступами воспоминаний разбирайтесь. Миша в ужасе чувствует, как подол футболки стремительно намокает. Шурка со вздохом откладывает в сторону злополучную сумку, подползает на четвереньках к дрожащему Князю, всё ещё не желающему выбираться из области михиного живота, и заключает обоих в крепкие объятия. Мише мерещатся десятки темных мелькающих вокруг силуэтов.

***

- Однако, - разочарованно заключает Балу, явно сам не ожидавший, в каком состоянии окажется их первая реп точка. После вылизанной квартиры на Миллионой помещение бьет странным контрастом: обшарпанные облезлые стены с отвалившимися кускам краски и кривыми рисунками маркером, разбросанный мусор, остатки каких-то строительных материалов. И не скажешь по этому месту, явно ставшего приютом для забредающих выпивох, какая жизнь здесь раньше кипела-бурлила. Впрочем, среди рисунков Миша с удивлением находит и написанные строчки их песен, криво нарисованного Шута, своё собственное повторяющееся имя и неожиданную надпись «Яша-класс». - Оглядитесь тут, я сейчас, - сообщает Шура, с какой-то мрачной решительностью направляясь к выходу. - Ты куда? – испуганно оборачивается к удаляющейся фигуре друга Миша, совершенно не желающий оставаться практически наедине с кучей воспоминаний. - За водкой, - машет рукой Балу, - это, блять, невозможно. Захлопнувшая дверь оставляет за собой вязкую тишину. Миша включает фонарик на телефоне и делает шаг к облупленной стене, украшенной надписью «Горшок – ты великий музыкант», и тут же вляпывается в густую черную лужу. Жижа неприятно стекает по обуви, разом впитываясь в подошву. Лодыжка напоминает о себе тугой тянущей болью. Андрей проходит вдоль стены, внимательно приглядываясь к рисункам. - Вот такая она – народная слава, - с ухмылкой говорит Миха, следуя за ним тенью. - Ага, - эхом откликается Князь и сплевывает черное на грязный пол. Горшок холодеет. - Дюх, нормально себя чувствуешь? Не устал? Андрей машет головой, замирая около очередной надписи со строчками из песни. Горшок стоит рядом, искоса на него поглядывая. Светловолосый тощий Князь в шутливой драке валит его на ковер реп точки. Поручик притаскивает бутылку непонятно откуда взятого импортного пива, с неким уважением распиваемого на всех. В мешках под глазами работающего сутками Балу можно хранить не просто картошку, а пожалуй, целый сельскохозяйственный склад. Ноты играемой акустики разлетаются под потолком и невыразимо раздражают. Новые андрюхины тексты – лучшее, что Миха встречает за долгий и не самый удачный день. Яша сбивается с аккордов и тихо матерится. Миша матерится громко. Миша очень счастлив, хотя сейчас этого и не понимает. Балу действительно вскоре возвращается с бутылкой, с весёлой мрачностью отпивая прямо из горла. Радостному Князю тоже позволяют сделать один глоток, после чего Миха, хмурясь, забирает водку себе. Все трое устраиваются прямо на грязном полу, передавая бутылку друг другу. - Как в старые-добрые, - констатирует Балу, - Андрей, бляха-муха, да дай сюда, если я тебя ещё и бухого с рук на руки передавать вздумаю, то тут никакая граница не спасет. В груди снова расплывается густая пустота. Миша комкает в руке ремень сумки. - Шур, - осторожно пробует Миха, списывая последующую просьбу исключительно на алкоголь, потому что сам бы он, разумеется, никогда не, - а может ну её, Америку эту? Потом полетишь, как Князь оправится. Агатке с интервью поможешь, ну и со всем остальным тоже. - Да с чем я там помогу, Мих? Погостил, надо и честь знать. И так уже два раза билеты менял. Агата баба матерая, дальше уже сама вырулит, да, Андрюх? Князь, не сводящий заинтересованного взгляда с бутылки, охотно кивает. А я как вырулю? – хочет закричать Миша, но вместо этого утыкается подбородком в колени и молчит. Поставиться хочется нестерпимо. Балу с Яшей голова к голове разбирают гитарные партии. Пор раздобыл новые барабанные палочки и пытается понтоваться ими перед всеми желающими, но желающих ожидаемо не находится, поэтому Саня просто кидает палочки вверх и старается поймать их одной рукой. Палочки раз за разом жалобно стучат по полу. Звук отвлекает, не даёт сосредоточится на скачущих по странице буквам, которые Миша усердно пытается сложить в слова. Он поднимает голову от тетради, собираясь сообщить, что при следующем падении палочки окажутся у Поручика в более полезном для всех собравшихся месте, но осекается, замечая Андрея. Тот сидит на стуле и неотрывно смотрит на Миху. Взгляд скользит по рукам, поднимается к шее, замирает где-то на уровне глаз. Поймав его на этом занятии, Горшок ожидает, что застуканный Князь смущенно отвернется, но он лишь расплывается в улыбке и почему-то показывает большой палец. Миха возвращается к разбегающимся буквам и чувствует, как краснеют кончики ушей. - Хватит, Мих, это же так, для атмосферы, а не нажиралова, - ворчит Шурка, закрывая бутылку и отправляя ее ногой куда-то в дальний угол, - кстати, вот, я тут это… Балу неуклюже возится, что-то доставая из кармана и протягивая Михе. - Это что? – внимательно изучает неожиданный подарок Горшок, сразу натыкаясь на своё имя. - Билет с открытой датой. Я бы и два взял, но на мертвецов покупать эдакие штуки проблематично. Вот Андрюха паспорт новый получит, - тогда и на него оформим. - Шур, зачем? Давай лучше ты к нам. - Экскурс воспоминаний было бы неплохо завершить Ниагарским водопадом, Мих, - лениво замечает Шурка, - есть в этом какой-то охуительный символизм. Так что нет, теперь уж вы к нам. Миха убирает билет в карман. Андрей доверчиво жмется к боку. Поставиться хочется нестерпимо.

***

То, что Шуркина логистика перемещений по городу носит максимально хаотичный характер и совершенно нулевое планирование, Миша полноценно осознает, когда они вновь оказываются в центре города, выходя из такси около надписи «Театр Зазеркалье». Внутрь их, правда, так и не пускают, зато Балу ударяется в воспоминания о когда-то находящейся в этом здании «Школе ритма», где «Контора» впервые выходила со своими текстами и только осваивала инструменты. Они сворачивают с Рубинштейна на Невский, торопливо проходят Фонтанку и пешком следуют в сторону уже закрытого Эрмитажа. Останавливаются они уже только на Дворцовой набережной, когда Миха начинает откровенно подволакивать травмированную ногу. Балу устраивается на ступеньках среди кучи туристов и долго смотрит на расходящиеся от проплывающих катеров волны Невы. - На дворе зажглись ночные фонари, В окнах затухал постепенно свет, Я иду домой по пустынным улицам, Ветер дует мне в лицо, и я иду к тебе домой. Туристы заинтересованно оглядываются, прислушиваясь к Шуркиному голосу. - Я иду к тебе домой, Я иду к тебе домой, Я иду к тебе домой, Вот и кончилась гулянка. Балу улыбается куда-то в пространство. К горлу подкатывает тяжелый ком. Миха устраивается рядом на ступенях и кладет другу руку на плечо. - Хоть голодный я, как серый волк С парою фингалов, с царапиной на лбу. Я иду домой после этих драк, Руки мёрзнут на морозе, я иду к тебе домой. Я иду к тебе домой. Я иду к тебе домой, Я иду к тебе домой, Вот и кончилась гулянка. Припев они заканчивают вместе. Князь сидит рядом, придерживая слетающий от порывов ветра капюшон, и чуть покачиваясь в ритм музыки. Допев, Миша замолкает. Хочется опять сказать улетающему Шуре что-то очень важное, нужное, поблагодарить, извиниться уже, в конце-то концов, но слова опять разбегаются, теряются среди толп проходящих людей. - Шурка, ты – дом, - наконец-то неуклюже формулирует Миха, очень надеясь, что его поймут. - Не я, - качает головой Балу, не отрывая глаз от волн. Не ты, - стучит в голове барабанной дробью. - Не только я, - сразу же поправляет себя Шурка, - мы, Гаврила. И я, и Князь, и Пор, и Яша, и даже Реник. Только ты об этом в последние годы часто забываешь, ищешь дом не там и предсказуемо не находишь. А он-то рядом, даже ноги на пороге вытирать не надо, дома тебе любому рады. И с фингалом, и с царапиной, и с черными нитками. Балу снова замолкает. Михе кажется, что в толпе мелькает широкая толстовка в обрамлении серебристых волос с темными непрокрашенными корнями. Поставиться хочется нестерпимо.

***

Проносящийся в окнах такси Юбилейный смотрит на них большими темными окнами. Миха ерзает на сиденье, несмело переплетает свои пальцы с андреевыми и молчит. Князь нервно грызет дужку снятых темных очков. Миша забирает свободной рукой очки, засовывает их в карман штанов и снова утыкается взглядом в окно. Во двор они въезжают в первых августовских сумерках. Балу подхватывает Андрея под локоть, кивает Мише и заходит в подъезд. Миха остается курить во дворе, ожидая услышать через окно агатины крики. Криков почему-то так и не раздается, и Шурка выходит через добрые пол часа с чемоданом в руке и максимально преисполненным видом. - В аэропорт? – уточняет Миха, снова садясь в подъезжающее такси. - Не, - машет головой устроившийся рядом Балу, - есть еще местечко. - А Агатка что? Шура пожимает плечами. - Агата – баба понимающая. Попросила больше без сюрпризов. Такси тормозит на Ржевке. Балу волочит за собой дребезжащий чемодан. Они проходят мимо их старой школы, клуба «Берёзка», где когда-то впервые взяли в руки электрогитары, и останавливаются около детского сада. Миша вспоминает, что именно в нём когда-то работала музыкальным руководителем муся, а они с Балу, на самых что ни на есть блатных правах, допускались до репетиций. Начинает крапать мелкий дождь. Шурка ныряет под навес у здания, садится на чемодан и достаёт из кармана сигареты. Миха устраивается на асфальте рядом. - Шур, а сюда-то мы…чего? Мы с Андреем тогда и знакомы не были. - Мы этот садик «Замком на конях» называли, помнишь? – игнорирует его вопрос Балу, - а дома эти, - он машет вперёд рукой с зажатой между пальцами сигаретой, указывая на три «точки» с красными крышами, - «Воздушными замками». А ещё дальше кафе было, оно… - «Туманное место», - кивает Миха, - помню, Шур. И Весёлый поселок – «Страна дураков». Сказочниками мы немного и до Князя были всё-таки. Повисает уютная тишина. Разошедшийся дождь громко барабанит по навесу. Сумка с тетрадями оттягивает плечо. - Спасибо что приехал, Шур. Понимаю, повод был так себе, но всё равно. - Очень так себе, - соглашается Балу, - постарайтесь в следующий раз как-то без отходов на тот свет оба, ладно? Михе хочется ответить, что Андрея он выгрызет из лап смерти ещё хоть сотню раз, но вот за себя самого пообещать вряд ли сможет. - Много ещё куда не съездили, да? – затягивается сигаретой Шурка, - я, когда прикидывал, даже не ожидал, что так много мест накопится. - Не, Шур, достаточно. Там же всё…другое уже совсем. Новое, чужое. - Мы тоже новые, Мих. Главное, что не чужие. Шурка тушит сигарету и встаёт, ухватываясь за ручку чемодана. - Ну-с, в аэропорт провожать меня не надо. Долгие проводы – сам знаешь. Давай здесь попрощаемся. Он протягивает Мише руку и помогает подняться, заключая его в крепкие объятия. -Спасибо, Шур, - повторяет Миха, утыкаясь ему в плечо. От Шуры приятно тянет табаком, улицами Питера и немного Андреем. Миха жмурится, пытаясь впитать эти секунды под кожу. - Мих, ты только не проебись, - говорит ему Балу куда-то в шею, - у Пора второй тачки нет, сам понимаешь. Шурка чуть отодвигается и пристально смотрит Мише к глаза. - Ты, Миш, извини, если что. И береги себя. И Андрея тоже береги. Ох, блять, как навсегда прощаюсь, дурак старый. А мы ж не навсегда, да, Мих? У Ниагарского скоро встретимся. Карман оттягивают уродливые темные очки и билет без даты вылета. - Ты тоже извини, Шур, - наконец выдавливает из себя рвущееся Миха, - обязательно встретимся. Черное растворяется звуками шуркиного голоса. Миша снова учится в девятом классе, придумывает прозу со школьным другом, мечтает о панк-рок группе и прячется под навесом мусиного сада от дождя. Миша чувствует себя дома.