Портной

      С детства Миха ненавидит несколько вещей: нравоучения, пенку на остывающем молоке, попсу и когда Балунов-всегда-прав. Конечно, Шурка прав. Конечно, сказать Агате стоит. Определённо. Несомненно. Вот только он – Миха, в этом участвовать не хочет, а всегда-правый-Балунов упёрся рогом: надо.       Готовиться к мероприятию, вызывающему мысленную дрожь, Миха начинает с вечера, дабы иметь легкий взгляд и твёрдые намерения. Правда, Шура почему-то называет это другим словом – бухать. Но много ли он понимает в тонких душевных организациях, - решает Миха, доставая из-под кровати заначку в виде бутылки коньяка и, поразмыслив, предоставляет её общественности, как добытый в бою трофей.       Князь к бутылке выражает искренний интерес: по-собачьи принюхивается, залезает в горлышко носом и с удовольствием касается кончиком языка пробки, которую Миша ему благодушно вручает. Горшок пытается убедить себя, что отмечает первую ночевку Ренегата вне данной комнаты.       Поручик, назначенный на следующий день в звание трезвого водителя, укоризненно качает головой и первым отправляется спать. Балу с Лосём, напряженно поглядывая друг на друга, всё же чокаются стопками, синхронно опрокидывают их и, напомнив Михе не засиживаться, следуют за Пором.       Звание водителя – это цветочки. Звание переговорщика, самозанятое всегда-правым-Балуновым раздражает больше. Можно подумать, одно свидание у гроба даёт вечную индульгенцию на разрешение княжеских семейных вопросов. Но даже это меркнет рядом с ролью Ренегата, который общим (не совсем, но у нас же демократия, Гаврила, де-мок-ра-ти-я) решением пока не рискует расставаться с Андреем надолго. Расставаться – слово-то какое дурацкое.       Дождавшись, пока остальные уйдут, Миха ставит стопку на тумбочку и с наслаждением отхлёбывает прямо из горла. Князь теплом притирается под бок, устраивая голову где-то под мышкой. - Так-то, Дюх, - непонятно зачем сообщает ему Миша, запуская пальцы в русые волосы, - завтра с твоей женушкой порешаем, Шурка – знатный нынче дипломат. А потом глядишь – Агатка сюда въедет, ну или в семейное гнездо тебя вернёт. Будете жить большой полиаморной коммуной: ты, Алиска, Агата и Реник. А если ещё и Лось всех своих притащит, то это уже ближе к табору будет. Не соскучишься, короче.       Андрей протяжно вздыхает, не отрывая глаз от дергающего Михиного кадыка, когда тот делает очередной глоток. - Чо, Андрюх, тоже хочется? – усмехается Горшок. – Не, у тебя сухой закон и здоровое питание. Перебьешься.       Интересно, если нажраться в достаточной степени, может быть, завтрашние переговоры смогут пройти без него? Было бы неплохо. Миха встряхивает головой, отгоняя опасные мысли.              Андрей опять вздыхает и притирается ближе, и, если быть совсем честным, это пьянит гораздо сильнее початого коньяка.              Князь мягкий, тёплый и живой.              Миха накидывает на них двоих одно одеяло и делает ещё один глоток. Надо бы остановиться, не то Агата будет завтра морщить нос не только от балуновских присказок, но и от явственно исходящего перегара.              Миша отставляет бутылку к напарнице-стопке и сползает по подушкам вниз. Андрей понятливо переползает на грудь и замирает, легонько вздрагивая от невесомых поглаживаний по спине. - Как думаешь, - рассуждает вслух Миха, - Агатка поверит? Она у тебя дама интересная: вроде и рациональная вся такая, а вроде скажи ты ей, что это не ты, а домовой носки разбросал, так она блюдечко с молоком побежит ставить, чтобы задобрить.       Андрей молчит, задумчиво обводя знак анархии на груди пальцем. Щекотно. - Сложно, конечно, - продолжает Миша, - а с другой стороны – прав Шурик. Не сидеть же нам здесь вечность. Да и Сашки уже по семье соскучились, по работе. Захар наверняка спился от безделья.       Вранье это всё, конечно. Не насчет Захара (с ним-то хуй знает), а насчет того, что идея покинуть стены дачи кажется правильной. Просидеть так вечность с пригретым Андреем на груди, кажется Горшку не такой уж и плохой.        - Ми-ша, - обдаёт горячим дыханием грудь. Князь сползает чуть ниже и явно собирается спать. - Не, Андрюх, после эдакой кракозябры мы с тобой завтра не встанем, - усмехается Миша, - Лизка, может, новые суставы тебе и организовала, но вот в качестве я их сомневаюсь. Давай-ка на свою половину пиздуй.       Князь по-ежиному фыркает, но послушно переваливается на соседнюю подушку. Миха тянется накрыть его одеялом.       Комнату словно озаряет яркой вспышкой и Миша давит в горле короткий вскрик.              Андрей, прошитый черными нитками поперёк груди, безжизненно смотрит пустыми глазами в потолок. Видение отступает также быстро, как и приходит. - А впрочем, хуй с ним, - сипло стонет Миха, - залезай обратно давай. Ухмыляющийся Андрей устраивается в районе рёбер. У Миши дрожат руки.

***

- Ну, братцы, выходим, - бодро командуем всегда-правый-Балунов, первым открывая дверцу машины.       Дверца захлопывается. Поручик не двигается с водительского сидения, только сильнее вцепляется в руль. - Я, кхм, тут подожду, - малодушно сообщает он, - я-то не особо и нужен, ага? -Предатель, - уныло констатирует Миша, впрочем, нисколько не осуждая: мог бы, уже бы сам заполз под капот ренегатовской машины и прикинулся карбюратором, - Иуда.       Балу закуривает и вопросительно приподнимает брови, кивая в сторону оставшегося на месте Пора. - Не пойдёт, - отвечает Миха.       Шура кивает, давит новомодным импортным кроссовком окурок и направляется в сторону подъезда. Миша виноватой тенью плетется следом.       Агата открывает не сразу, и Горшок запоздало понимает, что Балу даже не подумал предупредить её о приезде. Бля. - Вещи какие-то взять хотели? – вместо приветствия спрашивает она, явно не понимая, стоит ли пропускать внутрь незваных гостей, - я черновики группе пообещала отдать. - Да не, мы по другому делу. Пустишь? Чуть поразмыслив, Агата кивает, открывая дверь шире. Миша делает шаг и оказывается в помещении, где не был уже два с хреном года.       Не сказать, что изменилось что-то глобальное. В прихожей стоят детские сандалики размера сильно большего, чем Миха помнит, обои чуть выцвели, в комнате, куда они проходят, кое-где виднеются корешки незнакомых книг, на полке стеклянного шкафа стоит какая-то новая статуэтка, изображающая африканскую женщину с кувшином, да и всё. Не узнать, не угадать по маленькой россыпи предметов, какая перестановка случилась в голове самого Андрея до того самого момента. Во главе комнаты виднеется большой плотный мешок, явно наполненный одеждой. - Вещи решила разобрать, - комментирует Агата выразительный мишин взгляд, - пусть принесут пользу…кому-то ещё. «Стерва», - неожиданно злобно думает Миха. Похоронила, значит. И сорока дней не прошло, как прибрала вещички в пользу бедных и стала уничтожать все напоминания об Андрее в своей квартире. Миша прикусывает на языке мерзкую мысль, потому что ведь и правда же…похоронила. Абсолютно не метафорически, реально. Стыд уже привычным комком оседает в горле.       Хренов всегда-правый-Балунов молчит, как рыба, сложив руки на груди. Мише хочется кинуть в него статуэтку с африканской бабой. - Агат, слушай, - откашливаясь, начинает он, - будет звучать очень безумно, но ты, пожалуйста выслушай, потому что… - Ты не пришел, - перебивает Агата его совершенно пустым голосом, лишенным всякой интонации. - Да, знаю, я просто не смог, потому что… - Конечно, ты просто не смог, Миша, - выдыхает Агата и в этом обращении наконец-то появляется что-то горькое, беспощадное, злое, - «Миша не смог» - та фраза, в которой я живу уже года три, если не больше. Миша просто не смог бросить героин, Миша просто не смог посетить свой же концерт, Миша просто не смог держать язык за зубами на десятке интервью, Миша просто не смог перестать быть незримой присутствующей тенью в нашем доме, а, ну и да, Миша,- вот сюрприз, - просто не смог притащить свой зад на похороны друга. Попрощаться. Сделать хоть что-то. Или, Миша, чтобы посетить такое мероприятие, нужно быть достаточно близкими людьми, а?       Каждое слово бьет звонкой пощечиной. Горшок отчаянно скучает по недопитому коньяку.       Агата снова выглядит максимально равнодушно, будто кофе гостям предложила. - Я предлагал свою помощь, - Миха ненавидит здесь всё: от чертовой статуи до мешка, похоронным памятником стоящего в центре комнаты. - Твоя помощь была актуальна тогда, когда мой муж разбивал экран телевизора и рвал тетрадь со своими стихами. Они же совершенно бездарны, Миша просто не смог их оценить. - Так, нахуй, - Миша встаёт, поправляя штаны на коленках и решительно направляется к выходу. - Сядь, - догоняет его ледяной голос Шуры, - Агат, полегчало? А теперь меня послушай. Долго распинаться не буду, передача «Аргументы и факты» на сегодня отменяется, как вижу. Проверь телефон: я прислал адрес михиной дачи. Не веришь ему, так поверь мне – тебе нужно туда приехать. Можешь поехать с нами прямо сейчас, можешь приехать завтра, послезавтра, на следующей неделе. Никто не торопит. Но, чем раньше, тем лучше для Андрея. При звуке имени мужа Агата вскидывается, хочет что-то сказать и сразу умолкает, лишь внимательно следя за послушно вернувшимся на место Горшком. - А теперь мы пойдем и будем ждать в машине пятнадцать минут, ладно? Всё в порядке, если ты не придешь. Я бы не пришел, - доверительно сообщает Шура и подхватывает Миху под локоть, уводя из комнаты. - Ну вот и нахуя я тут был нужен, - шепотом цедит Миша, надевая ботинки в темноте прихожей. Никто, разумеется, провожать их не выходит. - Если ты правда сам не понимаешь, Гаврила, то я уже и не объясню, - миролюбиво отвечает Балу, аккуратно прикрывая за собой дверь. Из комнаты не доносится ни звука. Через пятнадцать минут Агата, разумеется, не выходит. Поручик заводит мотор. Не ты. Просто не смог.