Дурная кровь

      Двадцать первый день рождения Джехён ждал особенно: именно в этот день, на совершеннолетие, в тронном зале отец должен был вручить ему регалии наследника престола — меч и малую корону, инкрустированные драгоценными камнями из южных шахт. На праздник должны были съехаться все высокопоставленные дворяне, и вереница повозок и карет тянулась ко дворцу с самого раннего утра.       Ренджун, проснувшись рано из-за гомона и стука, сонно натянул халат и устроился в кресле у окна, чтобы глядеть на цветастые, расписные кареты с изящной резьбой и позолотой, разноцветные покрывала, застилающие драгоценный груз, припорошенные снегом, будто фруктовые тарелки сахарной пудрой. Удивительно было осознавать, что там, за пределами дворца, есть огромный мир — вестники его тянулись праздничной вереницей, шумели оживлённо и радостно, и в груди замирало.       Праздники Ренджун любил с самого детства. На его день рождения мама организовывала большой пикник в саду, прямо под цветущими яблонями. Вместо ковра землю застилали одуванчики, и Ренджун всегда привык вспоминать именно их, когда думал о дне рождения. Жёлтое, солнечное море, колеблющееся под ногами, дурманящий голову яблоневый цвет, звонкий смех, подарки и сладости.       Всё это было в прошлом. Больше никто не устраивал для него пикников и праздников, Ренджун окончательно стал чужим в стенах дворца. На прошлый, семнадцатый его день рождения, отец не стал организовывать банкета, и подарка не подарил. Ренджун понимал его: как можно было простить и забыть тот скандал?.. Память об унизительном проступке младшего принца была слишком свежа, лежала кровоточащей раной на истории королевской фамилии. Сидеть тихо и не высовываться — вот, что от Ренджуна требовалось, и хотя он старался, за прошедший год так и не смог стереть из памяти двора произошедшее, то и дело продолжая попадаться.       Это было несправедливо.       Джехён был с ним вместе в тот злополучный день, и после тоже, но на балы продолжал ходить, получал пышные празднества на день рождения. Сейчас же, на совершеннолетие, подготовка к нему началась аж за месяц, и хотя Ренджун думал, что сумел свыкнуться с мыслью о том, что снова окажется на обочине жизни, ощущал горечь и разочарование.       Никому до него не было дела. А ведь он даже подготовил Джехёну подарок, рубиновые запонки, потратил на которые крохи материнских накоплений. Бессмысленный, недостаточно драгоценный дар, недостойный быть преподнесенным наследному принцу в день совершеннолетия.       Весь день Ренджун провёл в кресле, протерев в узорчатой вязи мороза на стекле крошечное окошко — кавалькада повозок сменилась роскошью мехов и драгоценностей, укутавших крошечные фигурки, прогуливающиеся в саду. Там изо льда, привезённого с гор, были вырезаны скульптуры, и оранжерейные алые розы казались каплями крови на белоснежной скатерти снега. С высоты второго этажа празднество казалось кукольным театром — играла музыка, и маленькие человечки то бродили по саду, то принимались танцевать. К середине дня, когда скупое зимнее солнце скрылось за горизонтом, все они схлынули, наполняя бальный зал внизу гомоном и смехом, перестуком каблучков и звоном бокалов, а Ренджун всё так же сидел у окна.       Звёзд было не видно — ни единой, — и в темноте спустившегося вечера смотреть было не на что, но Ренджун всё равно смотрел, и смотрел, пока глаза не заболели. Джено, весь день пытавшийся упросить его съесть хоть что-то, казалось, сдался. Оставив на столе стакан молока и явно украденное с кухни сахарное печенье, он удалился в свою комнату, неплотно прикрыв дверь, и когда Ренджун услышал шаги, даже не обернулся.       — Прости, не вышло вырваться раньше.       Опустившись рядом, в парадном мундире, Джехён уткнулся лицом в его сложенные ладони, улыбнулся устало и восторженно, и Ренджун вздрогнул, отдернул руки. От Джехёна пахло шампанским и ванильной эссенцией, а ещё розами. Корона на его голове была сбита на бок, путалась камнями в волосах, и Ренджун вздохнул горько, судорожно. Перед ним стоял на коленях, будто у святыни, будущий король.       — Зачем ты ушёл? Тебя же будут искать.       Джехён покачал головой, окончательно сбивая корону, перехватил её рукой и отложил в сторону, будто жалкую безделушку.       — Всё это бессмысленно, — он прикрыл в удовольствии глаза, когда Ренджун пригладил спутанные волосы. — Я соскучился. Весь день только и думал о том, чтобы сбежать к тебе.       Действительно, всё это было бессмысленно.       — С днём рождения, — бесцветно пробормотал Ренджун. — Прости. Я не подготовил подарок.       — Мне ничего не надо, — Джехён прижался ближе, приник к нему, будто ребенок. — Только быть с тобой рядом.       Из кармана он достал шёлковый платок, в который были завернуты слегка помятые миндальные пирожные.       — Смотри, я принёс десерт. Их заказали у лучшего кондитера, я сам ещё не пробовал, хотел угостить тебя — ты ведь любишь миндаль. Ну же, ешь скорее.       Он улыбнулся шире, вложил Ренджуну в ладонь угощение и выжидающе уставился тёплыми карими глазами, и тот сунул в рот пирожное. Зубы увязали в плотном миндальном тесте, скрепленном сливочным кремом, Ренджун сглотнул, не чувствуя сладости. Слёзы жглись, стояли комом в горле.       — Прости меня, — пробормотал Джехён. — Тебе было одиноко, да? Я должен был прийти раньше.       Я должен был прийти раньше.       Ренджун открыл глаза, сел на постели рывком. Во рту стоял привкус миндаля, и сердце частило в груди так, что вздох было сделать больно. Остатки воспоминаний всё ещё туманили голову, он потёр лицо, подтягивая колени к груди, сжался в комок.       Джехён скоро должен был приехать. Он уже ехал, сердце не могло обманывать его. Неделя, две — и он точно был бы здесь. Спустив ноги на пол, Ренджун ухватил халат, укутался в него и подошёл к окну. Колкие снежинки едва слышно постукивали по стеклу, и лодыжки холодил сквозняк. На часах стояло семь утра — слишком рано для подъёма, но больше Ренджун спать не мог.       «А ведь скоро рождество», — подумалось вдруг, Ренджун мечтательно, горько улыбнулся. По крайней мере, у него было время, чтобы подготовить подарки. Вряд ли Марку удалось бы переиграть ситуацию в свою пользу, даже если Джехён отсутствовал во дворце: всюду были его люди, а затыкать рты неугодным он наверняка прекрасно умел руками преданных подчинённых. А значит, это был последний раз, когда Ренджун мог провести рождество вместе с Джено — и Джемином, — сделать для них что-то на память.       Отдернув шторы, он достал из шкафа камзол и брюки, принялся одеваться, и дверь, скрипнув, приоткрылась. Заспанный и помятый, Джемин заглянул внутрь, и лицо его озарилось восторгом, а затем недоумением.       — Что-то случилось, мой принц? — поинтересовался он шёпотом. — Ещё так рано. Не спится?       — Я уже выспался, — ответил Ренджун почему-то тоже шёпотом. — Сегодня хочу заняться вышивкой, ты не мог бы принести мне чай? Позавтракаю я позже.       Работа двигалась споро. Ренджун находил занятие вышивкой расслабляющим, переплетение тонких нитей, хрустального бисера и мелких полудрагоценных камней заставляло его забыть обо всех тревогах и переживаниях, погрузиться в блаженную пустоту творчества. Иногда вышивание было единственным, что могло позволить ему перестать думать — мысли нередко уводили Ренджуна в самые темные, жуткие глубины уныния, и сейчас, в последние дни спокойствия, он не желал тратить ни минуты на грусть.       Он хотел сделать для них что-то особенное, чуткое и личное, что сможет отразить саму душу — Ренджун всегда любил дарить подарки, но почти разучился делать это за прошедшие годы.       Строгие, геометрические линии золота, чёрный бисер с вкраплениями прозрачного хрусталя, черный южный шёлк с едва заметным блеском. Изящество и сила, неотделимые друг от друга, точность и прямота. Ли Джено, его лучший друг и самый драгоценный человек, отдавший кусок своей жизни — безвозмездно и беспечно шагнувший вперёд, чтобы заслонить его грудью от всех тревог и печалей.       Голубой шёлк, лёгкий и плотный. Тонкие серебряные линии, расчерчивающие его кругами, будто танцуя — игривые и выверенные, лёгкие и свободные. Бледно-розовый, словно северное рассветное небо, кварц. На Джемин, близкий и совершенно далёкий, знакомый незнакомец, протянувший руку помощи в чужой стране, ведомый одному лишь ему известными мотивами.       Над отрезом алого шёлка Ренджун сидел долго. Вглядывался в переливы света на складках ткани, касался кончиками пальцев блестящей её гладкости. Сердце. Это было словно само его сердце. Вырезанное, препарированное на столе, ещё сочащееся кровью.       Больше оно Ренджуну было не нужно.       По краям легла тонкая кайма капелек граната, протянулись золотом жилы — иголка впилась в беззащитную кожу, пропоров её, и на шёлке багрянцем проступило пятно. Ренджун закрыл его одним из камней, и грустная, ироничная улыбка потянула сама собой уголки губ.       Заметил бы Джехён это? Или снова сделал вид, что не видит?.. Ничто не имело значения, пока он получал то, что хотел. Даже если стоило это крови, пота и слёз, Джехёну было плевать. Платить по счетам он предпочитал твердой валютой своего внимания, драгоценностей и почти очаровательных, сентиментальных жестов, которые любой посторонний принял бы за искренность и нежность. Он и был искренним, нежным, но вместе с этим оставался жестоким и страстным — Ренджун не знал, какую сторону его характера ненавидел больше, потому что из-за нежности не мог окончательно брата возненавидеть, но и простить был не в состоянии.       Прощение его Джехёну было не нужно.       «Мне ничего не надо. Только быть с тобой рядом».       К рождеству северный дворец готовился с размахом. Украшения достались даже отдаленной его части: всюду висели омелы, ярко-синие ленты и гроздья розовых оплавленных свечей, подкрашенных шиповником. В саду тоже наводили порядок. Ренджун, занятый вышивкой, поглядывал через окно на суетящихся слуг, искусно формирующих фигуры из снега, а потом старательно заливающих их водой. К утру все они были покрыты тонким слоем льда, сияли под нечаянно выглянувшим любопытным солнцем. Медведи и волки, диковинные птицы и рыбы наполняли аллеи, заставляя детский восторг просыпаться в душе. За пару дней приготовления были закончены, и Ренджун не удержался, ускользнул от бдительного ока Джено и Джемина, чтобы побродить в саду, но вскоре вынужден был вернуться. На бал они не пошли — Ренджун вообще не был уверен, что оказался в списках приглашенных, ведь в прошлый раз королю он отказал, а в рождество никто не хотел конфликтов.       Свои планы на сочельник Джемин озвучил утром, бодрый и широко улыбающийся:       — Ренджуни, что ты хотел бы получить в подарок? Я уже знаю, что хочу. Тебя, — он по-хозяйски, с комфортом плюхнулся на постель рядом, и Ренджун едва не поперхнулся чаем.       Смущение теплом обдало нутро, он возмущённо на Джемина уставился, но тот как ни в чем ни бывало продолжил:       — Было бы так чудесно провести время всем вместе: съесть рождественскую индейку и сладкие пряники, выпить вина со специями. Ты же не собирался просто лечь спать?       Сказать по правде, Ренджун планировал вручить им вышитые платки, поужинать и рано отправиться в постель. Видимо, Джемин тоже желал отправиться туда рано, хотя и для других вещей. Но как мог он говорить о таком настолько откровенно?       Общая кровать, переплетённые в блаженстве тела, их жар и трепет…       Нет, думать об этом было нельзя. Слишком стыдно было осознавать, что на мгновение в голове мелькнула мысль о том, что спроси Джемин позже, когда в окно будут заглядывать колкие звёзды, а внутри греть ужин, запитый бокалом вина, не вышло бы ответить так категорично.       — Меня? — хрипло фыркнул Ренджун, отставляя чашку подальше. — Не слишком ли ты самонадеянный?       Склонив голову в сторону, Джемин моргнул, и в ласковых глазах его непонимание медленно сменилось чем-то темным, сладким.       — Ох, — уронили его разомкнутые губы. — Если бы я попросил… такой подарок, ты бы позволил мне взять его?       Горячий комок в груди дрогнул, сердце скакнуло к горлу, чтобы там оглушительно забиться. Ренджун ощутил, как щёки жжёт, сжал пальцы тесно на тонком покрывале. Боже, вот теперь ему точно было стыдно.       — Я… я не…       — О чём беседа? — открывая дверь, поинтересовался Джено. — Я принёс десерт.       В руках он держал большую плетёную корзину, укрытую белой тканой салфеткой, и Ренджун в радостью ухватился за шанс сместить фокус внимания. Двинув в сторону недоеденный завтрак, он потянул на себя вошедшего.       — Что это?       Рассмеявшись, Джено поставил ношу на стол, склонился, снимая салфетку. Там, в объятиях похрустывающей от тёплого воздуха лозы, лежали крупные, красно-бордовые яблоки, и Ренджун ухватил одно из них, поднес к носу. Аромат кружил голову и заставлял рот наполняться слюной. Это были те самые южные зимние яблоки, достать которые здесь было практически невозможно. Даже на юге они считались дефицитными: сорт этот было сложно культивировать, яблони росли невысокие, и формировали всего несколько плодов. У Ренджуна дома были такие, в мамином саду — подарок короля, целая яблоневая аллея, способная дать неплохой урожай. Осенью Ренджун собирал фрукты, тщательно упаковывал их по отдельности в пергаментную бумагу и осторожно укладывал в ящики, относил в подвал, чтобы достать в конце декабря. Мама раздавала их ученикам на рождество в качестве сладости, и теперь Ренджун держал в руках осколок своего счастливого детства.       — Спасибо, — пробормотал он тихо, едва узнавая свой срывающийся голос. — Это лучший подарок, который я когда-либо получал. Лучшее рождество.       — Подожди, мой принц. День ещё только начался, как и подарки, — маркиз переглянулся с Джено, улыбнулся загадочно уголком рта.       После завтрака он принес бархатный мешочек и бутылку вина, и Ренджун удивлённо захлопнул незаконченную книгу, отложил её в сторону, наблюдая за тем, как Джемин суетливо отодвигает мебель от камина, и Джено укладывает туда большую пушистую медвежью шкуру. Устроившись на полу, маркиз стащил со стола поднос, небрежно стряхнув с него бумаги, поставил туда бутылку, вытащил из мешка обернутые тканой салфеткой бокалы и колоду карт.       — Давайте сыграем, — он заговорщицки подвигал бровями, — на желание.       — На желание? — моргнул Ренджун, опускаясь на ковер и с любопытством оглядывая карты. — Если ты планируешь заставить меня пить, то зря: я и так не против это сделать.       Восторженно хлопнув в ладоши, маркиз рассмеялся, сел совсем рядом, скинув камзол:       — О, это просто для настроения. Весь дворец гудит с самого утра, так почему мы должны отказываться от веселья?       Хлопнув пробкой, Джено наполнил бокалы, протянул им, и Ренджун взял его, смочил губы. Вино на вкус оказалось приторным и терпким, крепким: оно было янтарно-желтое и густое, и на прозрачных стенках бокала оставляло тающие, солнечные отпечатки.       — Это вино с моей малой родины, — внимательно следя за выражением его лица, поделился Джемин. — На границе с Серединными землями у нас есть небольшой виноградник: там много солнца и воздуха, пахнет травами и цветами. Вино выдерживают в дубовых бочках несколько лет, чтобы оно настоялось, раскрыло букет. Я провел всё детство в тех краях — бегал вдоль виноградных рядов, прятался от гувернеров и нянек, и обрывал виноград. Обожал его, готов был только им и питаться. Едва мог дождаться, пока созреет — он желтый и прозрачный, с тонкой шкуркой, упругий и хрустящий. Сладкий.       Отпив из своего бокала, Джемин облизнулся, и Ренджун невольно повторил его жест, заставляя взгляд маркиза упасть к губам. Сладкий. Язык и гортань были словно покрыты медовым соком. От него кружилась голова и сердце пропускало удар, замедляло свой бег.       — А ты что любил в детстве? — он придвинулся ближе, шепнул на ухо, и мурашки колко пробежались по коже.       Взяв колоду, Ренджун спрятал за ней вспыхнувшее лицо.       — Разве ты не должен вначале выиграть, прежде чем задавать вопрос?       — В таком случае давайте в покер, — зубасто улыбнулся маркиз. — Джено?       Гвардеец кивнул, залпом опустошая бокал. Чёрные глаза его немигая глядели на Ренджуна, и от этого внутри просыпалась жаркая дрожь. И хотя этот блеск в глазах должен был ему напомнить об осторожности, пряное вино успело слегка затуманить рассудок — Ренджун азартно кивнул и принялся тасовать карты.