Дурная кровь

      К ночи у Ренджуна поднялся жар — то ли перенесенные тревоги сказались, то ли в тот вечер его всё же продуло. Он лежал на постели, завернувшись в одеяло и меховую накидку, но всё равно безжалостно мёрз. От испарины кожа стала липкой, но Джено, ничуть не смущаясь, проверил температуру лба губами, деловито нахмурился и ненадолго вышел, появляясь в компании маркиза.       — Должно быть, застудился, — огорчённо цокнул Джемин.       В утреннем тазу для умывания он развел уксус, поставил его на стол, двинув в сторону бумаги.       — Такой милый, одни глаза видны, — он потянул за одеяло. — Нужно тебя обтереть. Я могу выйти, если хочешь…       Чем скорее они закончили бы с этим, тем раньше Ренджун мог бы вернуться обратно под тёплую тяжесть одеяла. Голова гудела натужно, и, морщясь и кряхтя, он принялся выпутываться из своего уютного кокона.       — Лучше принеси вторую тряпку и просто закройте глаза.       От прохлады воздуха кожа шла мурашками, будто поверхность воды рябью, Ренджун поежился, позволяя стянуть с себя ночную рубашку, скомкал ее и сунул под подушку. Невыносимо хотелось прикрыться — даже если эти двое не смотрели, нагота ощущалась так непривычно и остро, что кровь вскипала, подогреваемая неясной природы чувством.       Смочив вторую тряпочку, Джемин поймал ладонь Джено, чтобы вложить туда её. Первое прикосновение заставило дернуться, дыхание перехватило — Ренджун зажмурился, но от этого ощущения стали лишь чётче: две пары рук, скользящие влажно по коже, осторожные и ласковые. Нет, лучше было смотреть. Сердце билось так судорожно и сильно, что изображение перед глазами тряслось, Ренджун охнул, когда влажная ткань коснулась груди — Джено провел ниже, заставляя его невольно выгнуться, уронить вздох. Жар совсем другой природы занимался в теле, бежал искрами по крови.       Близко. Они были так близко, что невозможно было игнорировать то, каким мучительно приятным теплом тянуло от их подтянутых тел, их гибкость и грация завораживали. Джено и Джемин… они были словно две стороны одной монеты, и теперь, глядя на них, стоящих по обе стороны от постели, Ренджун не мог перестать думать об этом. Совершенно разные, и вместе с тем неуловимо похожие, они будто созданы были для того, чтобы в один момент оказаться рядом. Стать рука об руку.       Джемин, медленно, будто во сне, прошёлся тряпочкой по ноге выше, вытирая тонкую кожу бедра. На лице его проступал нежный румянец, и адамово яблоко скользнуло вверх-вниз, когда маркиз сглотнул. Под закрытыми веками глаза беспокойно бегали, и Ренджун невольно подумал о том, что же Джемина так волнует?.. Его приоткрытые красные губы, истерзанные зубами, закатанные рукава белой рубашки, обнажающие увитые венами предплечья, стесанная кожа костяшек на дрожащих пальцах — он выглядел беспокойным и смущенным, и Ренджун боялся, что в этом его вина.       В противовес ему Джено казался почти спокойным: движения его были размеренными и плавными, и выражение лица непроницаемым, но Ренджун знал его слишком хорошо, чтобы поверить в то, что Джено бесстрастен. Челюсть его была плотно сжата, и едва заметная розовинка проступала высоко на скулах — думал ли он о том, как целовал его совсем недавно? Или только Ренджун не мог перестать воспроизводить в памяти те нежные мгновения?       Закончив с обтираниями, оба они замерли ненадолго, и Ренджун вспыхнул смущением, когда осознал, какая именно область его тела вызвала эту задержку. Лишь сейчас он заметил, что успел стать полутвердым, дрожащий и беспокойный, с кружащейся простудой головой, скованный собственным телом. Что, если…       Две пары рук, сомкнутые на нём. Прямо там, внизу, где всё дрожит и пульсирует, жадно желая получить удовольствие. Они такие большие и нежные, сжимают и ласкают, пока он…       — П-перевернись, пожалуйста, — пробормотал Джемин, и голос прозвучал так, будто ему не хватало дыхания.       Весь покрытый мурашками, с колотящимся в груди сердцем, Ренджун вырывался из сладостного ступора, поспешно опустился на живот и стиснул в зубах край подушки, отчаянно жмурясь. Так хорошо!.. Даже эта простуда не могла затмить то наслаждение, что приносили ему прикосновения, и Ренджун едва удержался от сдавленного стона, когда они возобновились. Будто сговорившись, теперь Джено и Джемин работали синхронно, словно сражаясь на мечах или танцуя: огладили изгиб спины, спускаясь к ягодицам, мягко обтерли голени и бёдра, безвольные руки.       — Вот так, милый, — шепнул Джено совсем близко. — Я накрою тебя одеялом, а потом принесу свежую рубашку.       Онемевший язык едва ворочался во рту, и Ренджун кивнул, хотя его не могли сейчас видеть. Хотелось закрыть глаза, позволить убаюкать себя, прильнуть к чужому жару и наконец согреться. Одеяло успело остыть, и Ренджун поерзал, пытаясь поймать отголоски тепла, словно ребенок вытянул руки, просовывая их в рукава протянутой рубашки.       — Он ведь не придёт сегодня? — это был глупый вопрос, но Ренджун не сдержался. Весь день он размышлял о том, что Джехён может снова пробраться к нему, и начинал потихоньку сходить с ума от волнения. — Не знаю, получится ли заснуть. Мне так зябко!..       — Не волнуйся, — нашарив ладонь своей, Джемин ласково пожал его пальцы. — Мы не позволим ему войти. Будем дежурить рядом, не сомкнем глаз всю ночь.       Вместе с ними было спокойно. Так, как бывает в детстве, когда рядом есть надёжные, любимые люди, и ни один кошмар не посмеет тронуть тебя, протянуть когтистую лапу из-под кровати. Может, это говорила в нём простуда, или Ренджун наконец решил принять то эгоистичное и жадное, что было внутри, но он, отчаянно заглядывая в чужие глаза, пробормотал:       — Лучше останьтесь здесь. Со мной, — из последних сил улыбаясь. Все и так думали о том, что он позволяет мужчинам занимать его постель, разве могло всё стать хуже? — Даже если Джехён придёт, он не настолько безумен, чтобы вытаскивать меня из постели, где есть ещё двое.       Джено и Джемин переглянулись — мольба была так явна в лице маркиза, но он не проронил ни слова, только глядел на Джено так, будто ждал его разрешения. И тот наконец сдался:       — Хорошо, — он опустил вниз голову, вспыхивая румянцем. — Если ты и правда этого хочешь.       Они вернулись долгих пятнадцать минут спустя — Джено, одетый в ночную рубашку и спальные штаны, и Джемин в схожем наряде. Он топтался в дверях и сладко, тоскливо вздыхал, бросал исподлобья взгляды, пока гвардеец не шлёпнул по спине, подталкивая войти.       — Я… правда могу остаться? — он замер у постели, с надеждой глядя на Ренджуна, и тот хихикнул, отгибая в сторону полу одеяла.       — Если ты не пинаешься во сне, — он устроился удобнее, поправил соседнюю подушку и зевнул. — Мы с Джено раньше иногда спали вместе.       Глаза Джемина приоткрылись чуть шире, в них тут же вспыхнула огоньком игривая насмешка, и Ренджун стушевался, зашипел:       — Не в этом смысле, — смущение царапнуло в груди, обожгло уши. — Мы были просто детьми!       — Я ничего не сказал, — мурлыкнул маркиз, проскальзывая под одеяло и укладываясь совсем близко.       Губы его изогнулись, складываясь в очаровательную, насмешливую полуулыбку, и внутри что-то ёкнуло. Он и правда был похож на ребёнка, но теперь вовсе не на жестокого, избалованного мальчика — лицо Джемина светилось тихим восторгом, почти торжественным, чудным. От него становилось неловко, и Ренджун отвернулся.       — Но ты подумал, — фыркнул он, тщетно пытаясь скрыть смущение. — Поэтому я буду спать так.       Опустившийся на другую сторону постели Джено мягко улыбнулся.       — Спи, — он положил голову на подушку и поглядел на Ренджуна внимательно, ласково. — Тебе не нужно ни о чём тревожиться.       Пальцы его протанцевали по щеке, заправили за ухо прядь волос.       — Спокойной ночи, господин, — улыбнулся Джемин, и его гибкое, крепкое тело прижалось со спины. — Главное, что ты будешь здесь, рядом с нами.       — Спокойной ночи, — пробормотал Ренджун, роняя голову ему на грудь.       Сон подбирался медленно, неотвратимо, подогреваемый теплом и волнующей, нежной близостью. Даже если тревога сидела в груди, тяжёлая и острая, словно камень, Ренджун тихо вздохнул, расслабляясь.       Он пережил ещё один долгий день, и пока этого было достаточно.       То, что Джено с Джемином сблизились, было заметно невооружённым глазом. Мальчишки, им всем иногда требовалось вывалять друг друга в песке перед тем, как пожать руки на мировую, и Ренджун с меланхоличной, сладкой тоской наблюдал за тем, как после той жуткой сцены в саду двое мужчин рядом с ним учатся находить общий язык. И если раньше это были лишь попытки, порой не самые удачные, что заставляло Ренджуна переживать, то теперь тревога его сменила свой вектор.       Что-то… было иначе.       Неуловимо изменилось, и он не мог понять, что именно. На самом деле, ему и раньше казалось непривычным то, как недоверчивый и осторожный Джено перестал отталкивать чужие попытки сблизиться, терпел их, а потом и вовсе первым стал начинать разговор. Конечно, Ренджун и сам упрашивал его не конфликтовать с маркизом, попробовать понять, дать ему шанс.       Но этого… он не просил.       Улыбаться Джемину. Украдкой, тайком — так, что в сердце что-то сжималось жуткой, болезненной ревностью.       Раньше Джено не улыбался больше никому, кроме него, Ренджуна. Не искал чужого общества и признания, а теперь проводил с Джемином часы не только на тренировочном корте, но и в своей комнате. В ночь, когда без всякого объявления Джехён вломился к нему в комнату, они остались наедине, и с тех пор не прошло ни дня, чтобы Ренджун не замечал этого.       Они разговаривали о чём-то.       Так, чтобы он не услышал.       И если это было не оно, то что тогда? Презрение и отторжение, выросшие на благодатной почве разительного контраста, что представляли собой маркиз и младший принц, отравленный грязной кровью. После того вечера Джемин не мог не размышлять о низости подобного, а Джено вновь окунулся с головой в жуткие события их общей юности на Юге. Не удивительно, что больше он не мог это выносить. Прошлое неотступно следовало за Ренджуном, словно тень, хватало ледяной рукой за лодыжку, чтобы затащить туда, в мрак и ужас, откусить кусочек послаще. Не имело значения, сколько раз он вырывался, как далеко удавалось уйти. Ему было не сбежать, и Джено давно стоило просто оставить его.       Ренджун прекрасно понимал, что однажды это должно было случиться. Он желал отпустить лучшего друга, подарить ему возможность прожить жизнь счастливее, чем та, что уготована была с младшим принцем рядом. Но то, как больно будет, Ренджун не подозревал.       Джено и Джемин. Две стороны одной чудесной, сияющей монеты.       Это был лучший вариант, и, быть может, единственный. Тот, что упустить было нельзя. Малодушно Ренджун медлил ещё пару недель с того момента, когда окончательно осознал происходящее — вначале он оправдывал задержку ожиданием отъезда Джехёна, который, к счастью, больше ни разу не приходил; а после мучительно размышлял о том, что брат намерен сделать по возвращении на Юг. Джено упрямо молчал, хотя явно был в курсе слухов о подготовке наследного принца к свадьбе. Уже состоялась короткая помолвка, и Ренджун ждал письма от Джехёна чуть более нетерпеливо, чем раньше: это был единственный источник информации в то время, как лучший друг замкнулся в себе — и Джемине, — а Ренджун страстно нуждался в новостях, даже если они были ужасными. Письмо принесли по обыкновению после завтрака, и он, даже не глядя на встревоженные лица стоящих рядом мужчин, жадно схватил конверт. Наверное, так ощущала себя Клеопатра, опуская руку в корзину со змеёй — содержимое убило бы его, но ожидание мучения было в разы хуже.       — Джуни, — гвардеец опустился рядом со столом на колени, заключил его ладонь в свои, — не нужно читать его. Ты просто сделаешь себе больно.       Он поглядел умоляюще, и Ренджун поспешно отвёл взгляд в сторону.       — Вы оба мне ничего не рассказываете, — вздохнул он, забирая руку. — Думаете, будто я ни на что не способный ребёнок. Но это не так, я намного сильнее, чем кажусь на первый взгляд, и уж с новостями о его свадьбе могу справиться. Вы можете идти, я в порядке.       Он был не в порядке.       «Я люблю тебя. Безумно и безусловно, я люблю тебя так, что мне больно дышать и быть. Закрываю глаза и представляю твоё милое лицо, тёмные глаза и красные губы — я буду думать о тебе, когда поцелую её у алтаря. Я всегда думаю о тебе. Каждую чёртову минуту».       Откровенное, грязное и интимное, вытащенное на свет дня бельё их общей постели — Джехён определенно сошёл с ума, раз писал ему это, прекрасно зная, что всю переписку читают в королевской канцелярии. Отбросив письмо, будто обжегшись, Ренджун встал. Ему срочно нужно было выпить, иначе он не мог выносить этого мучительного вихря эмоций.       Чего Джехён добивался? Сделать его ещё большим посмешищем здесь, на Севере?       Достав из шкафа заботливо оставленную Джемином бутылку вина, он вытащил пробку и глотнул прямо из горла, мрачно осел на стул.       Плевать.       Разве это что-то меняло? Подумаешь, король Севера запьет эту информацию своим любимым бурбоном, отпустит очередную витиеватую скабрезность, а потом его имя будут таскать из комнаты в комнату, будто распутную женщину.       Схватив чашку, Ренджун наполнил её снова, выпил залпом, а потом взялся за письмо. Джехён писал ему за день до бракосочетания, и значит, уже сейчас он успел связать себя с той женщиной. Наверняка даже затащить в постель — думал ли он о нём и там? Сжимал в пальцах упругое тело, устроившись между разведенных в стороны бедер, и в столь нежной мягкости вспоминал, как брал его на кровати.       Эта ревность была ядовитой, мучительной — Ренджун ненавидел себя за то, что крошечная и жалкая часть его души воспламенялась от мыслей, что Джехён держал кого-то в объятиях. Почему он продолжал думать об этом? Ренджун страстно желал, чтобы тот оставил его в покое, но в то же время страшился этого.       Если и Джехён уйдет, то рядом больше никого не останется.       Маму Ренджун потерял слишком давно, чтобы рана эта была свежей, отец не желал видеть его, а Джено был влюблен в Джемина, и с принцем его держала старая дружба и чувство долга, от которых он и так успел пострадать. В разлуке болезненная подозрительность Джехёна всё больше росла, он не позволил бы Джено находиться рядом, остаться так близко.       «Я помню твоего щенка.       Того мелкого и тощего, что скалил зубы каждый раз, стоило увидеть меня. Шерсть на его загривке становилась дыбом, и глаза сверкали такой ненавистью, что мне хотелось рассмеяться. Забавная штука, я понимаю, почему ты так к нему привязан. Чужая преданность задевает нечто сентиментальное в душе, а ты всегда был чутким, любил подбирать обиженных и брошенных. Ты всё ещё видишь в нём того глупого, очаровательного щенка, хотя эта псина уже переросла тебя в холке.       Я раздавлю его сапогом, стоит оскалить на меня пасть.       Думаешь, он попробует сделать это?»       Натянутый канат лопнул внутри, кровь заледенела — Ренджун стиснул в пальцах тонкую бумагу, и перед глазами всё вскружилось, расплываясь. Джехён точно убил бы Джено, стоило тому взглянуть косо в его сторону. И как после этого Ренджун мог продолжать удерживать его рядом? Сейчас. Нужно было отпустить Джено сейчас, пока он имел достаточно решимости довести дело до конца. Попытаться убедить сбежать вместе с Джемином и забыть о нём, будто о страшном сне.       Сладость вина показалась Ренджуну горькой. Устало вздохнув, он опустошил чашку, а потом открыл ящик стола. Когда Джехён приедет забрать его, он будет рад обнаружить сентиментальный и безнравственный архив их переписки. И если это поможет отговорить его искать Джено, чтобы сделать с ним что-то плохое, убедить в том, что все эти годы Ренджун думал лишь о нём, пускай.       Гордость была единственным, что оставалось у Ренджуна, и отдавать её задёшево он был не намерен.