Дурная кровь

      Словно танцуя, Джехён сделал шаг вперёд, потом ещё и ещё, пока скамья не ударила Ренджуна под колени, заставляя упасть на спину, скуля от тяжести навалившегося сверху тела. Больше Джехён не держал его: хаотично ласкал, оставляя поцелуи по всему лицу, и Ренджун вытащил руку, чтобы с силой отвесить ему пощёчину.       — Не смей, — выплюнул он. — Как ты вообще здесь оказался? Забыл, что у тебя есть невеста?       В свете трепещущих свечей, растревоженных током воздуха, Джехён показался ему одержимым — глаза затянуты поволокой, тонкая пленка испарины на лбу и рот красный, блестящий влажно слюной. Розовый отпечаток медленно проступал на его бледной коже, и Ренджун закусил губу, подавив импульс накрыть его ладонью. Джехён заслужил. Он никогда не думал о том, что делает ему больно, так почему Ренджун должен был о нём заботиться?       — Мне плевать на неё, — Джехён потянулся за поцелуем, заставляя поспешно отвернуться.       Губы его мазнули по шее, обдавая её нестерпимым жаром, Ренджун тесно, до боли сжал в бёдрах бока. Там, внизу, он ощущал твердость чужого возбуждения. Жёсткая шерстяная ткань дорожного костюма безжалостно стирала всё, к чему прикасалась, словно кусала чувствительную, обнажённую кожу, и Ренджун впился в ткань пальцами, рванул.       Тщетно.       Джехён приник ближе, надавил, заставляя короткие ворсинки забиваться под ногти, а потом расстегнул брюки. Гладкий шелк его белья оказался ничуть не менее жгучим, он выдавил остатки воздуха из груди, запустил по крови мучительные и горячие вспышки.       — Зато мне не плевать, — яростно пробормотал Ренджун. — Мы не можем этим заниматься, тем более, здесь.       — Боишься, что нас могут услышать? — рассмеялся Джехён, и от бархатного тембра тело пробрало дрожью. — Милый, чего они не знают о нас? Кого удивит, что тоскующие возлюбленные проводят время вместе?       Вот, кем Джехён видел их. «Тоскующие возлюбленные». В этом была злая, жестокая ирония: Ренджун почти успел влюбиться в мальчишку, встреченного в королевской библиотеке. А потом узнал, что тот его единокровный брат, наследный принц Юга, и разделяет их настоящая пропасть.       — Мы не возлюбленные и никогда не станем ими, — яростно отрезал он, уворачиваясь от поцелуев. — Убирайся отсюда, нас и правда услышат. Разве тебя заботило хоть иногда, как я живу здесь, как ведут себя люди после того, как узнают о том, что мы делаем? Они презирают меня, Джехён. Смотрят так, будто я весь вымазан в грязи, отвратителен и порочен. И разве это не так, скажи мне? Я ненавижу себя за то, что ты сделал со мной.       — Ты самое невинное создание, которое я когда-либо встречал, — уткнувшись в изгиб его шеи, улыбнулся Джехён. Его мягкие волосы пахли мускусом, холодом и тлеющей, сладковатой древесиной, и от этой смеси ароматов колени слабели. — Какая разница, что скажут другие? Не думай о них.       Ему легко было говорить. В тот самый день, когда их тайная связь открылась всему миру, люди быстро распределили роли: Чон Джехён, наследный принц Юга, соблазненный развратным младшим братом. И Ренджун, сын шлюхи, пытавшейся разрушить брак короля, пошедший по стопам матери.       «Дурная кровь покоя не даёт».       Горло стиснуло спазмом и слезы брызнули из глаз. Джехён никогда не слушал. Он не мог понять, каково это, когда нет выбора, за тебя всё решили и вынесли несправедливый приговор. Паузу он истолковал однозначно, не став терять времени потянул вверх тонкую рубашку, припал губами к ключице, поцеловал грудную клетку там, где билось отчаянно сердце.       — Я не хочу этого, — запинаясь, всхлипнул Ренджун. — Уходи. Уходи, Джехён, я не хочу.       Тот замер на мгновение, и Ренджуну показалось, что да, сейчас брат действительно отодвинется от него, встанет и уйдёт, оставит в покое. Но этого не случилось, как и сотни раз до этого. Между бровей его залегла виноватая морщинка, Джехён опустил голову:       — Я люблю тебя.       А потом решительно перевернул его на живот, притиснул к скамье ладонью, и Ренджун с ужасом осознал: «Нет, он не остановится». Всё внутри похолодело, свернулось в тугой канат. Сжав немеющие пальцы на крае скамьи, он охнул, когда ощутил, как с него срывают белье, и влажные пальцы касаются там, внизу, а потом их сменяет горячее дыхание. Приподняв его бёдра, Джехён заставил выгнуться, выставляя себя напоказ, откровенно и бесстыдно. Зубы его тронули тонкую кожу ягодицы, оставляя отпечаток из двух полумесяцев.       — Если бы ты знал, сколько раз я представлял этот момент, — лихорадочно, восторженно проговорил он. — То, как твоё лоно обхватывает меня, трепещет и сжимается, будто не желая отпускать.       Язык его скользнул по кольцу мышц, и Ренджуна пробрало унизительным, мучительным жаром страсти. Он вскрикнул, роняя слезы и задыхаясь, и Джехён повторил движение снова и снова, заставляя его скулить. Бёдра, будто сами собой, подались назад, раскрываясь, возбуждение стремительно формировалось в низу живота в огненный, жуткий смерч.       — Не надо, — простонал Ренджун, жмурясь. — Пожалуйста, Джехён, я не хочу!..       Горячая, большая ладонь сжалась на члене, выдавливая стыдный всхлип, Ренджун замотал головой, тщетно пытаясь отползти в сторону, подальше от этого гнетущего наслаждения, и едва расслышал стук в дверь.       — Ренджун? — голос Джемина был приглушённым, но даже так в нём отчётливо проступали нотки беспокойства. — Что случилось?       Забавляясь, Джехён хмыкнул, будто специально ускоряя движения, и Ренджун укусил ладонь, чтобы не застонать. Его тело было словно пустым, наполненным вспышками, и ноги совершенно не держали. Дыхание вырывалось из груди шумно и часто, и изображение перед глазами кружилось. Он не успел сказать ничего: дверь бесшумно отворилась, и Ренджун, испуганно подняв голову, увидел стоящего на пороге маркиза. Рука его сжималась на рукояти меча, и в лице стремительно формировалась ярость.       — Это твой новый щенок? — цокнул Джехен. Пальцы его не прекратили своих движений ни на секунду, и Ренджун до онемения сдавил край скамьи. — Прикажи ему уйти, милый.       Слова его были словно пощёчина, Джемин вздрогнул, перехватывая поудобнее меч, и Ренджун поспешно вытянул вперёд руку. Слезы резали глаза, и вздох дрожал в горле. Теперь и он видел. Видел то, о чем столько болтали за спиной у младшего принца, подтверждение всем тем грязным слухам.       Подстилка для собственного брата.       Грязная, скандальная игрушка.       — Не смотри, — шепнул Ренджун, не смея поднять на Джемина голову.       Он съёжился весь, ожидая хлопка двери, но вместо этого вдруг увидел приближающиеся ботинки маркиза — тот с лязгом вытащил из ножен меч, заставляя вздрогнуть от впившегося в нутро ледяного ужаса. Стоило Джемину ранить наследного принца, разразился бы политический скандал. Его могли даже казнить, здесь не помогло бы родство с известной фамилией, и Ренджун сдавленно пробормотал:       — Пожалуйста, уходи. Ты… не можешь ничего сделать.       — Но я…       — Вон! — закричал он с надрывом. Эта волна стыда, гнева и отчаяния вырывалась стремительно, сметая всё на своём пути. — Убирайся отсюда, и не смей никого впускать или входить, пока я не прикажу.       Бледный, с пятнами лихорадочного румянца на щеках, Джемин попятился, врезаясь спиной в косяк, захлопнул дверь, и больше ничто не могло остановить это. Навалившись сзади, Джехён застонал, его смазанные маслом пальцы толкнулись внутрь, пуская болезненные искры вдоль конечностей.       — Он так смотрел, глупый мальчишка, — горячечно, ревниво фыркнул он. — Будто готов был разорвать меня на части. Почему ты продолжаешь влюблять в себя всех мужчин, кому только посчастливится оказаться рядом?       Джемин не был влюблен в него, он находился рядом по приказу короля и едва начал раскрываться, оттаивать, а теперь… теперь увидел его в таком унизительном виде. Распростертым на скамейке в ванной комнате, в задранной ночной рубашке, с мужчиной сзади, растягивающим, готовящим его тело для себя.       Дешёвую шлюху, годную лишь на то, чтобы раздвигать ноги.       «Не удивительно, что мальчишка, рождённый от этой распутницы, пошёл по её стопам».       Ренджуну было всего шестнадцать, когда Джехен впервые невинно и робко коснулся его губ своими. Нежный огонек вспыхнул в груди, стремительно разрастаясь, затеплился на щеках румянцем. Мама тоже целовала его, но было это совсем иначе. А сейчас сердце сходило с ума, колотилось, словно вот-вот грозилось выскочить наружу.       Сладко. Ренджун думал об этом всю ночь, и потом, когда на следующий день придворный живописец пришел писать парадный портрет. Джехён показался ему таким потрясающе красивым: в парадном военном мундире, с уложенными медовым воском волосами и гладко выбритый, он был похож на настоящего наследника. Будущего короля, готового держать целую страну на своей властной ладони.       Ренджуна тогда впервые нарядили в камзол, расшитый золотыми нитями, но чувствовать себя более благородным он так и не стал. Напротив, камзол душил его воротником, и летним погожим днем заставлял влагу собираться на коже. Едва освободившись, Ренджун, взмокший и усталый, снял его, бросил на скамью в беседке и уселся читать книгу. Стоял чудесный вечер, и тонкая шелковая рубашка льнула к его телу, становясь полупрозрачной. Так Джехён и нашел его час спустя. В молчании поглядев долгие пару минут, он уложил тяжёлую, дрожащую ладонь ему на затылок и прижался к губам в поцелуе, и на этот раз оказался он совсем другим. Больше не было в нём той детской невинности, робкой чуткости. От движений языка, нетерпения, с которым Джехён сжимал его в своих объятиях, внутри пробуждалось что-то, поднималось, будто дрожь из-под земли, и кровь горела магмой.       Той же ночью дверь в ренджунову спальню скрипнула, он сонно, удивлённо вздохнул, когда сзади прижалась фигура, но тут же расслабился — это был брат, разве мог он сделать что-то дурное?.. Ладонь, погладив по животу, медленно проникла под белье. Джехён навалился всем весом, повернул его голову в сторону, заставляя задыхаться и дрожать. Он трогал, и трогал, и трогал, глотая его стоны с жадностью добравшегося до воды узника пустыни, пока не станет совсем хорошо и мокро. Это случилось на следующую ночь, снова и снова. Он приходил каждый раз, как становилось темно, и приходилось зажигать ночную лампу.       Ренджун чувствовал себя странно. Так, будто они совершали что-то нехорошее. Стыдное.       Но Джехен был убедительным. Ласковым и настойчивым. Он уговаривал, а потом давил. Зажимал рукой рот, стирая солёные слезы, когда впервые решил проникнуть внутрь, болезненно и горячо — Ренджун все острее ощущал неправильность происходящего, но брат только отмахивался от робких попыток поговорить.       «Разве тебе не нравится то, чем мы занимаемся? Милый, это всего лишь один из способов выразить мою любовь к тебе».       Любовь эта заставляла Ренджуна ощущать себя грязным. Использованным.       Когда Джехён уходил, испачкав и смяв простыни, Ренджун тайком проскальзывал в ванную комнату, чтобы извлечь из себя остатки липкого семени, оставленного братом так глубоко внутри, что в теле что-то тревожно, мерзко скручивалось.       Изменилось бы что-то, рискни Ренджун рассказать раньше? Могло ли сложиться иначе?..       С каждым днём Джехёну хотелось всё больше. Он задерживался по вечерам, а однажды вовсе не вернулся к себе в спальню, оставшись рядом на ночь. Ренджун тогда смог забыться прерывистым и чутким сном лишь под утро — ему было невыносимо под этим одеялом, от брата тянуло жаром, словно от открытого огня. Изгиб его широкой, светлокожей спины белел в полумраке комнаты, и Ренджун невольно думал о том, какой же Джехён на самом деле большой. Когда он успел настолько вырасти, и осталось ли в нём хоть что-то от того мальчика, с которым Ренджун поделился персиком четыре года назад в библиотеке?..       Джехёну было шестнадцать, когда они впервые встретились и Ренджун предложил стать его другом.       Но это была не дружба.       Что-то грязное и низменное, испорченное. Заставляющее ныть в груди и отвратительный комок формироваться в горле, ведь когда Ренджун попросил прекратить, Джехён сделал вид, что не услышал просьбы. Он и правда был намного больше, чем тогда, в шестнадцать лет. Намного сильнее.       «Если будешь шуметь, нас поймают», — пробормотал он на ухо, и Ренджун зажмурился до белых вспышек под веками, сжал зубы на крае подушки. Тело гнулось, пылало, будто само собой покачиваясь в такт чужим движениям. Отвратительное удовольствие формировалось внутри в огненный шар, он рос, рос, пока не поглотил всё вокруг себя, сжигая в губительной страсти.       Это не могло продолжаться вечно. Не должно было. И хотя Ренджун мечтал о том дне, когда всё прекратится, до сих пор иногда видел его в кошмарах.       Долгое хранение тайны делает тебя беспечным и небрежным. Не удивительно, что всего месяц спустя Джехен не проследил за тем, чтобы дверь была заперта, и привлеченный странными звуками и шорохом охранник заглянул внутрь. Ренджун едва разглядел его в горячечной, безумной слабости своего тела. Он лежал на спине, отвернувшись, пачкая наволочку слезами и слюной. Джехён дернулся, потянул на себя одеяло, но было слишком поздно. А на следующее утро знали все. То, что младший сын королевской семьи соблазнил наследника престола. Запятнал похотью его благородство.       «Насколько развратен он уже сейчас. Мальчишке всего шестнадцать, а он кувыркается в постели с собственным братом каждую ночь».       Никого не интересовало, как на самом деле всё было. Даже Джехёну, ему оказалось совершенно плевать, ведь через неделю он снова пришёл, чтобы прижать к себе тесно, шептать на ухо всякие безумства. Отчаяние делало его лишь красивее, но Ренджун не мог разглядеть в его чертах ничего, кроме оттиска губительной похоти.       Сейчас, лёжа на жёсткой скамье в ванне, он был даже рад не видеть его лица — Джехён застонал, медленно погружаясь внутрь, прижался со спины. Дыхание его опалило шею, дрожащие пальцы сжались тесно на бедрах, направляя навстречу хаотичным толчкам. Он так и не прекратил ласкать его, и эта волнующая пульсация, прокатывающаяся по телу волнами, была мучительной и приятной. Сколько это всё продолжалось, Ренджун не знал — в один момент он просто закрыл глаза, обмяк, позволяя грязному удовольствию раздавить себя, украсть остатки бессвязных мыслей.       Простонав, Джехён крупно вздрогнул, обмяк — он что-то шептал, и Ренджун невольно вернулся в реальность, когда вдруг расслышал:       — Потерпи ещё немного, детка. Я заберу тебя отсюда, обещаю, — он отстранился, поднял Ренджуна на руки, заключая в объятие. — Даже если для этого придется разорвать союз, окропить землю кровью.       Он готов был развязать кровопролитную, жуткую войну, завершить которую удалось с таким трудом. Влиятельные кланы Юга считали мир унизительным, хотя дело было вовсе не в том гаранте, что затребовал Север — лишь Джехён ненавидел тот факт, что вынужден был смириться с решением короля, согласившегося отправить младшего принца в добровольный плен. Наследника, пылающего решимостью перевернуть ситуацию в свою пользу, поддержали бы независимо от внутренних мотивов, толкающих его на поле боя — аристократия утратила часть влияния, торговых путей и земель, им было плевать, чего будет стоить заполучить всё это. Никто не думал о том, что вступить в военные действия означало уничтожить жизни тысяч людей, и другие тысячи оставить несчастными. Потерявшими дом, родных и любимых людей, расплатившись за чужую жадность и страсть.       — Джехён, не надо, — охнул Ренджун. — Ты не можешь…       — Сейчас не могу. Я бессилен, но так близко подобрался к власти, и ни перед чем не остановлюсь, чтобы спасти тебя отсюда, — подняв с пола камзол, он укрыл их, принялся покачиваться из стороны в сторону, будто баюкая. — Я не сплю нормально с того момента, как ты покинул дворец, и не успокоюсь, пока ты не вернёшься.       — В качестве кого? — горько усмехнулся Ренджун. — У тебя есть невеста, Джехен, и уже назначена дата свадьбы. К тому же королева никогда не позволит мне даже ступить во дворец, ты прекрасно знаешь об этом.       Ненависть его матери была прекрасным предлогом для того, чтобы оставаться подальше от этого проклятого места. Попасть обратно в жуткий, бесконечный сон… нет, Ренджун предпочел бы остаться в этих ледяных стенах навсегда.       Прижав его голову к своей груди, где частило сердце, Джехён пробормотал:       — Как ты можешь говорить такое? Ты единственный человек, кого я люблю, Ренджун, и место рядом со мной — твоё по праву. Думаешь, я буду спрашивать мать о том, желает ли она видеть тебя? Стоит мне получить власть распоряжаться, больше ни минуты я не стану терпеть её. А эту суку, что она решила подложить под меня, отправлю в монастырь, как только родит наследника.       Значит, у него уже был план, и от циничной мерзости его Ренджуна сковало судорогой. Неужели это и правда было его будущее? Нет, он отказывался смиряться. Уж лучше было…       — Милый, я правда хотел бы остаться подольше, но ты уже начинаешь замерзать, — охнул Джехён, растирая его холодеющие, влажные бёдра. — Я уйду так, как и вошёл: готов поспорить, твой щенок всё ещё сидит под дверью, только и ждёт шанса вцепиться в меня зубами — но я не доставлю ему такого удовольствия. Не знаю, получится ли повторить сегодняшнюю ночь, но я постараюсь снова ускользнуть от слуг. Затвори за мной окно.       Оставив на щеке долгий поцелуй, Джехён ссадил его на скамью, и Ренджун поспешно стянул с плеч камзол.       «Иди к чёрту», — вертелось на языке, но он ничего не сказал, глядя, как брат распахивает раму, впуская в комнату ледяной осенний воздух, пахнущий сырой прелой листвой и сладостью поздних цветов.       Стройная фигура, облаченная в распахнутую на груди рубашку и тёмные брюки, пружинисто приземлилась на землю, и Ренджун протянул дрожащей рукой забытый плащ. Поймав его ладонь, Джехён прижался к ней горячими губами, помахал и исчез в туманных зарослях вечнозелёных кустов, растворяясь в ночи, словно призрак.