Дурная кровь

      Ноги утопали в прохладном белом песке по щиколотку, делали шаги бесшумными. Спокойное, сине-зеленое море, подернутое тонкой рябью от ветерка, шуршало, будто бормоча во сне. Солнце стояло ещё совсем высоко, ласковым теплом щекотало щеки, проскальзывало под расстёгнутый ворот рубашки, и Ренджун закрыл глаза на долгое мгновение. Пахло солью, пряными горными травами. Домом.       Он почти ощущал этот запах, когда вновь открыл глаза, с безысходностью окинул взглядом исчерченную мелкой сетью трещин штукатурку на потолке, успевшую стать привычной обстановку, укрытую полутьмой: стол с бумагой и книгами, облицованная печь с камином, туалетный столик, платяной шкаф в углу, стоящее у тяжёлой портьеры кресло.       Холодно. В этих влажных, безликих белых стенах всегда было так холодно!.. Кажется, сколько бы лет Ренджун ни провел на севере, никогда не смог бы привыкнуть. Он завернулся плотнее в одеяло, невольно потянул на себя лежащий рядом плащ с меховым подбоем, но тут же отбросил его в сторону. Как он оказался здесь?.. Похоже, Джено принёс его ночью, не понадеявшись на горящий камин — он всегда переживал, что Ренджун простынет, и не то, чтобы это было совершенно безосновательно. Всё же именно Ренджун провалялся с простудой первый месяц как попал сюда, в Дворец Севера, хотя и была причиной этому, скорее, страшная апатия и нежелание покидать новые покои. Впрочем, не то, чтобы ему было, куда идти — места, где он действительно желал быть, оказались недоступны, а те, где его хотели видеть, он ненавидел всей душой.       После того, как семилетняя война окончилась поражением Южного королевства, северяне, оставившие на полях сражений тысячи жизней своих солдат, пожелали политического гаранта. Наступило холодное перемирие. Ренджун знал: он был очевидным, отличным вариантом — достаточно важная кандидатура, чтобы южане не посмели нарушить договоренностей, и не настолько абсурдная, как наследник, чтобы они имели основания отказаться.       Драгоценная разменная монета.       Залог.       Младший принц Юга, Хуан Ренджун.       Дверь скрипнула, и в полутьму проскользнул высокий силуэт. Он подошёл к шторам, чтобы осторожно отодвинуть в сторону полу, впуская в комнату больше света, и Ренджун вздохнул. Голос его был хриплым, едва слышным:       — Я уже проснулся.       Джено обернулся, и лицо его озарилось привычной тёплой улыбкой. Сегодня, однако, была в ней тень тревоги — между бровей залегала складка, и губы виновато поджались.       — Доброе утро, господин.       — Я же просил не называть меня так.       Вместо ответа Джено отвернулся, занявшись подвязыванием портьер. Был он в своей парадной форме: чёрном суконном мундире с золотыми пуговицами на северный манер и кожаных сапогах с узким голенищем. На его стройной, высокой фигуре форма сидела будто влитая, и Ренджун невольно вспомнил коллекцию гвардейских солдатиков, отлитых в бронзе, что мама хранила на каминной полке рядом с часами. Джено всегда подолгу рассматривал их, и глаза его сверкали — он мечтал стать королевским гвардейцем, когда вырастет, но оказался здесь, с Ренджуном.       — Сегодня, после завтрака, его Величество ждёт тебя.       Он поставил на туалетный столик таз с водой для умывания и достал из шкафа брюки, рубашку и камзол, и Ренджун поднялся с постели, сунул ноги в домашние туфли. Вода в тазе была теплой, и пахла цветочно, навевая воспоминания о доме. Сонная голова соображала медленнее, перед глазами всё ещё стояла картинка безмятежного синего моря, и потому Ренджуну потребовались дополнительные мгновения, чтобы осознать сказанное.       — Что? Но зачем?       Покачав головой, Джено положил одежду на постель и привычно отвернулся.       — Мне не сказали, но я думаю, что это может быть связано с событиями на Юге. Говорят, в Варне начались волнения. Тебе нужно позавтракать, а потом я тебя проведу.       В прошлый раз Ренджун видел владыку Севера месяц назад, на балу, где вынужден был весь вечер стоять, как пугало или статуя — к вечеру он ощущал себя липким от всех тех взглядов и шепотков, что оказались на него направлены. Это пристальное, назойливое внимание так и не успело стать для него привычным, и продолжало ощущаться некомфортно, как острый камешек в ботинке. А теперь король, предпочитающий обращаться к нему лишь для того, чтобы изящно высмеять на жадную до подобного публику, вызывал его лично впервые за время жизни во дворце. Уже каждая собака на севере знала, что наследный принц вовсе не так либерально настроен, а владыке Юга от года к году становилось хуже. Политическая ситуация медленно накалялась, и ещё эти письма…       Джехён писал ему каждую неделю. О том, какая обстановка в стране, какая стоит погода, о своих успехах. Отправлял милые безделушки и сладости, драгоценные камни. Ничего из посылок Ренджуну не доставалось, теряясь где-то там, в недрах канцелярии, где вскрывались все письма брата перед тем, как попасть к нему в руки. Ренджун видел предметы южного искусства на придворных, и нет-нет, да и задумывался о том, не принадлежала ли часть из них Джехёну. О том, как брат мог разозлиться, узнай о подобном, он предпочитал не думать: при всей своей видимой мягкости, Джехён оставался наследником престола, способным на решительные поступки и не страшащимся последствий. Ренджун чертой этой и восхищался, и ненавидел её беспомощно, жутко.       Может, не будь Джехён таким собой, всё было бы иначе.       Думать об этом сейчас, сидя в холодной комнате самой старой части чужого дворца, где все его презирают, казалось столь же бесполезным, как и топить эти отсыревшие стены — Ренджун был заперт так долго, но всё равно помнил о том, каково это, быть свободным. Мама говорила, что у него огненная кровь — неудержимая и подвижная, согревающая его самого и тех, кто рядом. Но сейчас Ренджун знал: огонь мог выпить весь воздух вокруг, удушить всех и самого себя в этом страстном порыве, желании вырваться, освободиться. Терпеть — вот, что оставалось делать. Но если бы это не было так сложно!..       Его Величество уже ждал его в своем роскошно обставленном рабочем кабинете. Одет он был куда менее парадно, чем Джено, так и не увидевший короля, оставшись за дверью. Задумчиво листая книгу, уложенную на подлокотник кресла, стоящего рядом с заваленным бумагами столом, он курил сигару, пуская терпкий дым клубиться в воздухе. Небрежно кивнув на приветствие, он указал на диван, и Ренджун опустился на самый край. Сердце билось в груди так часто, что тонкая ткань шёлковой рубашки дрожала, и Ренджун тесно сжал пальцы на коленях. Худшее, что ему грозило — быть брошенным в тюрьму. Казнить принца другой страны, пусть и младшего, было бы жутким политическим решением, пустившим бы под откос все попытки мирного урегулирования ситуации, а Его Величество Ли Миндже вовсе не выглядел идиотом.       Неторопливо оглядев его, король усмехнулся.       — Хорошо ли Вам у нас во дворце? — поинтересовался он, затушив сигару.       — Благодарю за беспокойство, Ваше Величество. Я обеспечен всем необходимым, — пожалуй, ответ звучал суше, чем стоило, но на большее Ренджун сейчас был не способен.       Что-то было не так. Но прочесть в этом непроницаемом лице хотя бы намек на причину было просто невозможно, и Ренджун только и мог сидеть, трясясь от напряжения, считать секунды и проклинать настойчивость Джено, уговорившего его на завтрак и обрекшего на нервную тошноту. Склонив голову в сторону, король поглядел на него внимательнее, и от взгляда этого колючие мурашки вспыхнули на коже, сбежали за воротник.       — Я так не думаю, — возразил он. — Вы имеете лишь одного слугу, и тот не слишком высокого происхождения, хотя и северянин. Мне по душе Ваша непритязательность, однако так не может продолжаться вечно. Это выглядит, будто Север относится к вам предвзято, вы не находите? — улыбка сделала усталые черты лица резче, в них проступила решимость. — Но мы всего лишь искали слугу, подходящего Вашему высокому статусу.       Сделав жест, он велел открыть дверь, и в комнату вошёл незнакомый молодой мужчина — на вид около двадцати пяти, удивительно красивый, темноволосый и хорошо одетый. Почтительно поприветствовав короля, он открыто уставился на Ренджуна. Ничуть не стесняясь, мужчина медленно скользнул взглядом к обнаженным краями брюк щиколоткам, а потом вверх, проследил за игрой света на полупрозрачном белом шёлке рубашки. Оглядел изгиб шеи и овал лица, а потом остановился на губах. Глаза его блестели ярко и голодно, и когда язык влажно тронул уголок приоткрытого рта, Ренджуна обдало мучительным жаром.       — Позвольте представить вам: единственный сын герцога На, его сиятельство маркиз На Джемин.       — Рад служить Вам, Ваше Высочество, — голос звучал вкрадчиво, обманчиво мягко, и Ренджун не смог подавить невольной дрожи.       На Джемин смотрел так, будто получал подарок на день рождения, любопытную новую игрушку, и уже предвкушал, как проведет с ней время. Как будто знал о Ренджуне нечто такое, что позволяло столь бесцеремонно рассматривать его, принца другой страны.       Похоже, маркиз интересовался не только политикой, но и грязными слухами.       — Благодарю Вас, Ваше Величество, — пробормотал Ренджун, сжимая пальцы так, что костяшки заныли. — Ваша щедрость не знает границ.       Он даже нашел в себе силы улыбнуться. Отвратительно. Теперь они приставили к нему соглядатая? Этот На Джемин собирался шпионить за ним, рыться в его вещах и бумагах, пристально наблюдать за каждым шагом. Впрочем, пускай. Всё равно в письмах Джехёна не нашлось бы ничего, кроме сомнительной, нездоровой привязанности, о которой и так всем вокруг было известно. Той, что наследный принц испытывал вместо необходимого презрения к нему, зачатому отцом с распутной фрейлиной, и по какой-то нелепой случайности признанному много лет спустя.       Бастард. Ублюдок.       Выродок с грязной, дурной кровью — тогда ещё совсем ребенок, Ренджун узнал о себе столько гнусностей, но сердце его болело вовсе не потому, что в двенадцать лет он вдруг обнаружил, что у отца его есть другая женщина, и это его добрая, чудесная мама. Воспаление лёгких заставило её сгореть, словно свечка, всего за неделю. Ещё недавно она выходила из ворот пансионата для сирот, который держала на собственные средства, а теперь лежала в гробу, изможденная, бледная и неподвижная, как восковая кукла. Ренджун до сих пор видел этот день в кошмарах. Белые, удушающе пахнущие лилии, чёрные одежды присутствующих, слетевшихся со всех сторон, будто вороны, отец в окружении высокомерно глядящих незнакомых мужчин. Тогда он ещё не знал, что это — свита. Те самые люди, что станут слащаво и притворно улыбаться ему, не постаравшись даже стереть презрение из глаз. Зачем королю было признавать его своим сыном сейчас, спустя столько лет, Ренджун так до конца и не понял. Может, виной тому была попытка почтить память об ушедшей возлюбленной, или желание увезти сына во дворец на законных основаниях, но после жизнь Ренджуна превратилась в ад на земле.       Каждый смотрел на него.       Презрение, интерес, жалость и брезгливость — так глядели на раздавленную жабу деревенские дети, не имеющие ранее столь любопытной, полуживой игрушки. Королева появление второго принца во дворце восприняла холодно. Синие глаза её не выражали ничего, когда она протянула Ренджуну руку для поцелуя, и он коснулся немеющими губами её кожи.       — Какие предметы ты изучал? — спросила она, сдавив запястье, чтобы притянуть ближе, заглянуть в лицо. — Фехтование, военное дело, политика?       Хватка была болезненно крепкой, и Ренджун поморщился. Подбородок его начинал трястись, и хотелось расплакаться, но он был слишком упрямым, чтобы показать слабость здесь, перед всеми этими людьми. Ренджуна не учили фехтовать, вести войну или плести интриги. В своем уютном пансионате мама держала учителей истории и географии, экономики и точных наук. Он занимался пением и музыкой, а по вечерам, устроившись рядом с мамой, помогал с вышивкой золотом и кружевами. Долгие полудни Ренджун проводил не в тренировочном зале с мечом, а в играх с воспитанниками пансионата. Разве была его вина в том, что он не готовился стать принцем?       Не дожидаясь ответа, королева оттолкнула его в сторону:       — Впрочем, это не имеет значения. Главное, не создавай помех моему сыну. Ты понял? Не думай, что вы с ним равны, раз ты здесь.       Тогда Ренджун ещё не знал: он был виноват по праву рождения. Запачкал, смешал благословенную кровь, и не должен был даже помышлять о том, чтобы приблизиться к наследнику престола. Он должен был забраться в самую густую тьму, жить, как серый мышонок в застенках дворца.       Спустя месяц жуткого, безнадёжного одиночества, отец — его королевское Величество, Ренджун должен был забыть о том, что мог звать его просто «папа», — привез из пансионата тогда ещё совсем юного, но уже одетого в пошитую на заказ гвардейскую форму Джено. Ренджун помнил тот день, будто это было вчера: запыленная карета, из которой выпрыгивает на гравийную дорожку мальчик. Он оборачивается — бледный, с огромными, сияющими восторгом и страхом глазами, — и Ренджун вдруг понимает, что это он. Джено. Осколок счастливого прошлого, безвозвратно ушедшего детства. Его лучший друг, судьба которого теперь тоже перевернулась с ног на голову, оказалась раздавленной под тяжестью близости к нему, бесправному, ненавистному принцу.       Во дворце Джено стали обучать всему, что могло понадобиться королевскому гвардецу и личному охраннику: фехтованию, верховой езде, стрельбе и соколиной охоте. Ренджун был рад видеть его, хотя и не мог перестать тосковать по старым дням — Джено напоминал ему обо всем, чего он лишился, и хотя Ренджун был благодарен тому, что лучший друг с ним рядом, не мог первое время перестать навзрыд плакать по ночам до тех пор, пока от усталости не уснет. Он проводил долгие часы в укромном уголке библиотеки, где ответственно готовился к урокам (никакого фехтования и военного дела, он ведь не должен был даже помыслить о том, чтобы когда-нибудь составить конкуренцию старшему брату), а после жадно проглатывал один фолиант за другим. Именно там, пару месяцев спустя, он застал испачканного пылью мальчишку на вид лет пятнадцати, сжимающего в дрожащих руках незаточенный меч. Он плакал так отчаянно горько, что сердце сжалось в груди — Ренджун осторожно присел рядом, достал из кармана припасенный с завтрака персик.       — Если съешь что-то сладкое, станет лучше, — ободряюще улыбнулся он. — Поверь мне, я знаю.       Мальчик шмыгнул носом, вытер щеку, оставляя на ней грязный след. Персик он не взял, уставился на Ренджуна во все глаза. Подбородок его дрожал, и Ренджун ухватил его за руку, чтобы вложить туда нагретый теплом ладони фрукт.       — Иногда жизнь бывает очень тяжёлой, но если будешь стараться, всё обязательно наладится, — сказал он, до конца не веря себе.       Как мог Ренджун утешать кого-то, когда сам так страстно нуждался в утешении?       Лучше бы он просто молчал.       — Меня никто не любит. Ни папа, ни мама. У меня совсем нет друзей, — запинаясь, пробормотал мальчик. — Ничего не получается. Я так стараюсь, а ничего не выходит.       — Я понимаю, — Ренджун вздохнул, подтягивая колени к груди. Он будто слышал себя в этом потерянном голосе, и тоска накатила с новой силой. — Иногда мне кажется, что весь мир меня ненавидит. Но это ничего, что тебе иногда грустно: главное, что потом ты находишь в себе силы улыбнуться и идти дальше. Я решил, что никому не позволю сломать меня.       — Никому не сломать, — повторил мальчик, словно зачарованный.       Он погрузился в долгое молчание, прерываемое лишь звуком его успокаивающегося дыхания. Ренджун глядел на его лицо, и оно показалось ему таким зрелым, серьёзным — мальчик поймал его взгляд своим, а потом вдруг улыбнулся. Впившись зубами в персик, он проговорил с набитым ртом:       — Ты такой маленький, а уже умнее меня. Станешь моим другом?       Может, не будь Ренджун таким собой, всё было бы иначе.       Потому что в тот раз он широко улыбнулся в ответ и сказал «да», пожал протянутую руку Джехёна, наследника престола Южного Королевства. Того самого, на пути которого никогда не должен был появляться.