Пока не настанет рассвет

То было сном или реальностью — загадка, Но, как известно, у всего есть свой ответ. Пускай то будет лишь нелепая догадка, Быть может, ей дано разбить оков браслет. Солнечно, и ничего не напоминает о том, что совсем недавно город накрыла череда дождей. Лужи высыхают почти на глазах, пары воды поднимаются в небо, но тёплый ветер относит облака в сторону, и небесная поверхность остаётся чистой. По дорожкам парка простираются плитки, напоминающие камень и петляющие среди пёстрых клумб, в которых растут разноцветные тюльпаны. Мимо многочисленных рядов и шагают спутники, неотрывно наблюдающие за девочкой, резвящейся впереди. — Если честно, я уже успела запутаться в твоих родственниках, — озабоченно жалуется Экли. — Я тоже в них путаюсь, — смеётся Верум. — Спасибо, что согласилась прийти. Без чьей-то помощи мне за ней не уследить. Девочка впереди оборачивается, проверяя, чтобы её спутники не отстали слишком сильно, и Экли поражается тому, как они схожи. Девочка — двоюродная сестра Верума, совсем ещё ребёнок, которой недавно исполнилось восемь лет, резвится в парке под присмотром старшего брата, видеться с которым часто не удаётся, а потому их встречи особо ценные. У Верума действительно много родственников, хотя детей, кроме него, в их семье нет, но все дети родственников обожают парня и с нетерпением ждут каждого раза, когда они увидятся. Экли совсем не против того, чтобы провести утро в парке, и на встречу соглашается с большим желанием. Пока девочка носится по дорожкам, а Верум то и дело срывается за ней, чтобы та не упала или не схватила ничего из того, что хватать нельзя, Экли смотрит на них со стороны и видит настоящую семью. Потому она, не утаивая, честно высказывает мысль, пришедшую в голову: — Ты был бы прекрасным отцом. Дети тебя очень любят. — Эта проказница себя хорошо ведёт только из-за того, что тебя стесняется, — с лёгкой улыбкой жалуется Верум. — С ней порой так тяжело. — И всё же, видно, что она к тебе тянется, — не оставляя возможности спорить, заявляет Экли. — Это здорово. Обидишь её — я скажу, чтобы она в следующий раз всё мне рассказала, понял? Шутливая угроза вызывает у них смех, но Верум обещает, что скорее ногу себе отгрызёт, чем ребёнка обидит, и Экли ему верит. Несмотря на то, что Верум младше Экли, он порой и по отношению к ней ведёт себя как старший брат или даже отец, так что ей не приходится сомневаться в нём. Они знают друг друга так хорошо, что понимают без слов, хотя с момента их знакомства не проходит так уж много времени. В середине парка стоят несколько деревянных столиков, и за один из них резво взбирается Нита, как ласково зовёт её Верум. Неподалёку стоит небольшая постройка, откуда выныривает улыбчивая официантка, и Нита просит себе мороженое, а Экли и Верум ограничиваются лишь чаем. Он оказывается выше всяких похвал — ароматный и удивительно приятный напиток вызывает у Экли изумление. Нита действительно немного стесняется: она почти не отрывает взгляда от десерта и редко разговаривает, но Экли старается общаться с ней так, чтобы не смущать ещё сильнее. Постепенно у девушки получается: Нита становится разговорчивее и ярко улыбается. Утро незаметно перетекает в день. И Экли, и Верум за временем не следят, наслаждаются обществом друг друга и проводят время с Нитой, которая с очень важным видом рассказывает Экли о том, как проводит время в школе и какие предметы ей нравятся больше других. За увлекательным разговором Экли не замечает, как со стороны к их столику приближается знакомая фигура, но её замечает Нита и, мгновенно потеряв всякий интерес к разговору, радостно выпаливает: — Рисус! Девочка вихрем срывается со стула, проносится мимо стола и ныряет в объятия парня. Экли оборачивается и улыбкой приветствует Рисуса, но не слышит, о чём он разговаривает с Нитой, из-за расстояния. Рисус поднимает девочку на руки, вместе с ней приближается к Веруму и возвращает ему сестру, после чего весьма риторически спрашивает: — Ты время видел? — и гораздо более дружелюбно добавляет: — Привет, крошка Экли. — Зачем мне следить за временем, когда ты меня везде найдёшь? — вздыхает Верум. — Что, уже пора? — Мы уже даже опаздываем, — объявляет Рисус. — Мне тоже не нравится там, может, вообще не поедем? Верум бросает взгляд на экран телефона, где высвечивается время и, подсчитав путь до места назначения, понимает, что они действительно задерживаются. Предложение проигнорировать приглашение, прозвучавшее от Рисуса, очень заманчиво, но Верум поднимается с места и ещё до того, как он задумывается о Ните, Экли сама предлагает: — Хочешь, я отвезу её? — Хочет, — вместо парня соглашается Рисус. — Это было бы очень здорово, нам правда нельзя задерживаться. Верум не успевает включиться в разговор, как всё решается за него, и ему остаётся лишь подтвердить. Экли забирает Ниту и вместе с ней уходит к выходу из парка, где её ждёт автомобиль с водителем, а Рисус утягивает друга в противоположную сторону, где оставил свою машину. У них назначена встреча с партнёрами, и отменять её нельзя даже в том случае, если очень хочется, хотя у Верума отчего-то появляется плохое предчувствие от предстоящего события. Рисус с Верумом одинаково сильно терпеть не могут такие встречи, потому что на них из раза в раз происходит всё одно и то же: местный сброд, считающий себя лучше остальных, сбивается в кучу и называет деловой встречей то, что по факту ею не является: мужчины много пьют, порой и вовсе до беспамятства, и в разговорах не уходят дальше того, чтобы перемыть кости всем знакомым, высказываясь при этом до мерзкого грязно. Рисус, на которого первые разы посматривали снисходительно и даже высокомерно, называя его щенком, которого таскает за собой Верум, лишь кривился: он, живя на улице, воспитан был гораздо лучше, чем владельцы фирм и заводов, сколько бы те не кичились богатством и знаменитыми родителями. В этот раз ничего не меняется. Верум едва сдерживает проступающее на лице раздражение и медленно потягивает алкоголь из стакана. Рисус не выдерживает больше десяти минут и незаметно ускользает на террасу, где сразу же достаёт из кармана пиджака, накинутого на плечи, пачку сигарет. Он опирается локтями о металлическое ограждение и, закурив, наблюдает за тем, как рядом на ту же ограду, но спиной опирается девушка в длинном фиолетовом платье. Она замечает пристальный взгляд и делает свои выводы, с улыбкой спрашивает: — Красивая? — Красивая, — не спорит Рисус. — Но не лучше? — почти утверждает она. — Тебя это расстроит? — поджимает губы парень. — Мне не хочется расстраивать даму, но да. Девушка в самом деле расстраивается, но улыбается, пускай улыбка её и выходит печальной. Между собеседниками нет и метра расстояния, но одновременно с этим они слишком далеки друг от друга. Рисус предлагает сигарету, девушка закуривает, и курят они молча, не бросив больше ни единого взгляда друг на друга. Через пять минут негромко хлопает дверь, и Рисус остаётся на террасе в одиночестве. Телефон оповещает о входящем сообщении, парень смотрит на экран и тепло улыбается фотографии, на которой изображено недовольное лицо, сфотографированное снизу. Подпись гласит «мне скучно», а рядом стоят много жалостливых смайликов. Вместо того, чтобы ответить, Рисус перезванивает, и Клам отвечает сразу же: — Если ты сразу же звонишь, может, не так уж и важна твоя встреча? — Ты даже не представляешь, как сильно я хочу уехать отсюда, — негромко произносит Рисус, стараясь, чтобы его жалобу не услышал случайный свидетель разговора. — Ты даже не представляешь, как сильно я хочу увидеть тебя, — звучит из телефона тихий голос. Рисус смотрит с террасы на цветы, тянущиеся навстречу солнечному свету, но вместо них видит лицо, с красотой которого не сравниться ни цветку, ни человеку. Клам улыбается — на его фоне всё меркнет, отступает на задний план, потому что ни одной звезде не стать ярче этой улыбки. Рисус, не заставляя ждать ответа, произносит: — Я постараюсь скорее всё закончить и вернуться домой, — отвечает он. — Я могу ждать тебя вечность. — О какой вечности ты говоришь, если мне без тебя и дня не прожить? — серьёзно спрашивает Рисус и, заметив тень за дверью, обещает перезвонить позже. На террасу выходит Верум, кивает другу, не удивившись его присутствию, и ставит на широкое ограждение бокал с алкоголем для того, чтобы закурить. Рисус с Верумом давно стали друг другу семьёй, чутко чувствующей всё то, что необязательно должно быть высказанно вслух, потому Верум, выдохнув бледный дым, не сразу нарушает тишину шероховатым голосом: — Я рад, что у тебя всё хорошо. Ты этого заслуживаешь, так что не нужно волноваться из-за того, что у кого-то что-то складывается иначе. Рисус смеётся, но смеётся почти неслышно и печально, качая головой, и ответ его выходит каким-то смазанным: — Ты не думаешь о себе, но это не значит, что я не думаю о тебе. — Ты — моя семья, Рисус, — поучительно напоминает Верум. — Поэтому то, что ты счастлив, делает счастливым меня. Последнее, чего мне хочется — чтобы тебе было стыдно за своё счастье. Рисус не находит слов для ответа, осознавая, что тот и не требуется. Парень стоит совсем рядом, почти ощущая тепло чужого тела, и чувствует, как слабый ветер доносит в его сторону табачный дым. Верум не произносит ни слова до того, как заканчивает курить, залпом допивает напиток в бокале и, уже собравшись вернуться в дом, предлагает: — Я тут останусь ещё на час, а тебе делать особо нечего, так что можешь ехать домой. И Рисус, понимая, почему это было сказано, с благодарностью кивает. Верум для него — в самом деле семья, и дело не только в том, насколько они близки, но в и том, что Рисус Верума безгранично уважает и столько же ему доверяет. Верум уходит в дом, не прощаясь, зная, что друг, если решит уехать, обязательно его предупредит. Он входит следом спустя десять минут, прощается и обещает сейчас же вызвать водителя, чтобы Веруму не пришлось ждать после приёма, на что парень с благодарностью кивает заботе. Всё скучно, уныло и до невозможного однообразно. Верум лениво наблюдает за игрой в бильярд, прислушивается к разговорам, находя отдельные реплики прислуги гораздо более интересными, чем пьяные обсуждения очередной звезды, которая загорелась вчера, но уже завтра погаснет, и отсчитывает время до того, как решение уехать не будет выглядеть проявленным неуважением. Настроение окончательно испорчено, и последним гвоздём в крышку гроба становится чёткое, донёсшееся откуда-то сзади: — И хорошо, что город очищается от грязи, — в адрес бизнесмена, погибшего два дня назад в результате перестрелки. — Когда тебя не станет, они скажут то же самое, — ласково напоминает девушка, остановившаяся позади. Верум помнит её лицо, но имя, как бы не старался, вспомнить не может. Она утирает губы от вина, удивительным образом не размазывая помаду, и оправляет подол длинного фиолетового платья. — Само собой, — решает быть откровенным Верум. — Для них грязь определяется не поступками, а отсутствием древней истории и традиций, остановившихся в развитии лет двести назад. А то, что всё это они отобрали у моего отца, как отобрали у меня даже возможность называться его фамилией — какая разница? — Для тебя это всё ещё имеет значение? — девушка с любопытством склоняет голову на бок. — Сейчас уже не думаю, — качает головой Верум. — У меня есть семья, и это — то, что имеет значение. — Я поняла, — звучит тихий ответ. Верум покидает дом незамеченным и вместо того, чтобы отправиться в квартиру, где наверняка сейчас его мать и сестра и даже, возможно, Экли, просит водителя отвезти его в пустующий особняк.

***

Упасть со второго этажа так, чтобы умереть, наверное, маловероятно. Инис сидит на подоконнике открытого окна и, взглядом изучая разноцветный сад, отстранённо наблюдает за резвящимися внизу псами. Мысленно он далеко отсюда и вместо того, чтобы думать о чём-то реальном, пытается представить ощущения от того, как его тело окажется размазанным по узорчатой плитке. Внешне он остаётся совершенно невозмутимым, но только ей не нужно ничего говорить для того, чтобы понять, о чём думает Инис. — Что ты собираешься делать? — холодные прикосновения к ладони слегка отрезвляют. — Какая разница? — Я не могу позволить тебе освободиться так рано, — качает головой девушка, убирает за ухо прядь волос и тянет юношу к себе. — Ты уже не отличаешь сон от реальности? Сейчас ты не спишь. Если ты умрёшь, ты не проснёшься. Вы все так эгоистично думаете лишь о себе. В её голосе не звучит ни капли злости или непонимания. Инис опускает взгляд на чужие губы, замечает на них капли красного вина и пальцем их смахивает. Девушка стоит непозволительно близко, смотрит внимательно и даже ласково, но в её этой ласке нет ничего человечного. Она существует с собственной моралью и придерживается лишь её, сколь та не была бы извращена в человеческих глазах. — Мне даже немного тебя, — девушка задумывается, пытаясь подобрать правильное слово, — жаль. Но не настолько, чтобы простить вам всё то зло, которое было причинено нам, — предупреждает она. Девушка ударяет раскрытой ладонью в грудь Иниса, внешне совсем слабо, но этого толчка хватает для того, чтобы он, перевалившись через подоконник, вылетел в распахнутое окно. Падение длится лишь мгновение, но страх успевает заполнить сердце и не отступает даже после того, как, распахнув резко глаза, Инис понимает, что находится в собственной спальне. За окном глубокая ночь. Парень садится в кровати и чувствует, как прогибается постель сзади. Со спины его обнимают тонкие женские руки. — Страшно? — жалостливо спрашивает девушка. — Хорошо, если так. Но не бойся меня. Не я, а ты будешь виной всему тому, что произойдёт. — И что произойдёт? — всё ещё не отойдя от падения, растерянно спрашивает Инис. Всё тело болит так, будто в самом деле с большой высоты упало на землю, да и сном всё происходящее было назвать трудно, но Инис сейчас в своей комнате, едва очнувшись от долгого кошмара. Вся его жизнь превращается в однообразный и мрачный сон, выход из которого, кажется, можно найти лишь привычным способом. Исчезает ощущение липких объятий, и дышать становится легче и свободнее. Девушка поднимется с кровати, обходит её и, сев спереди, холодными ладонями обхватывает мужское лицо. — Ты убьёшь всех тех, кто должен умереть. Ты закрепил своё обещание кровью, помнишь? Она тянется вперёд, накрывает свои губы чужими, и Инису в этом странном поцелуе, избежать которого не выходит, чудится злой огонь. Касание длится не больше трёх секунд, а после, отстранившись, девушка ласково объясняет, так, будто разговаривает с ребёнком: — Вы — чудовища. Вы втягиваете в своё проклятие даже тех, кто вовсе не относится к вашей семье, но и у них, и у вас есть шанс спастись. Любое проклятие бессильно перед Любовью. Если бы вы только не были столь слепы, чтобы отличить настоящие чувства от лжи. — Что ты считаешь ложью? — не сразу спрашивает Инис, зачарованный размеренной речью. — То, что и ты, и твоя сестра правда считаете, что любите ту, которая стала твоей женой. Ты разве не понимаешь? — расстраивается она, видя в голубых глазах растерянность. — Глупый мальчик. Сколько же ты упустил. — О чём ты? — Инис, не уверенный в том, что хочет слушать, всё равно ждёт ответа. Издевательский смех ядом проникает внутрь, а женский голос, не щадя, произносит: — Твоя сестра и твоя жена были гораздо ближе, чем ты думаешь. Я чувствую, что ты мне не веришь, и не желаю твоего доверия. Она поднимается для того, чтобы уйти, и даже делает шаг в сторону, чтобы слиться с темнотой, когда ощущает хватку на своём запястье и останавливается. Инис, боясь, что не успеет, торопливо задаёт последний вопрос: — А Чинерис? Он тоже заслуживает смерти? — Он уже давно должен был принадлежать мне, но я дала ему шанс, и что из этого вышло? — внезапно очень по-человечески злится собеседница. — Ты правда думаешь, что твой старший брат хоть сколько-то тебя любит? Стал бы он тогда всё это время сидеть взаперти, даже не подпуская тебя к себе! Сколько лет ты уже изо дня в день винишь себя в произошедшем, пока он, боясь неизвестно чего, не показывается тебе на глаза? Девушка вырывается и, резко крутанувшись, без какого-либо прощания растворяется в темноте, оставляя Иниса наедине со своими мыслями. Он не считает, сколько времени проходит, не слышит скрипа раскрывшейся двери, но женский голос, удивительно знакомый, без труда вырывает его из мыслей: — Ты снова не спишь? Инис поднимает голову и пустым взглядом смотрит на Инспиру, остановившуюся на пороге. В коридоре горит тёплый свет, проникая в комнату через узкую щель приоткрывшейся двери, и в этом свете Инспира выглядит родной и близкой. Без постоянного ощущения неизбежной опасности всё становится легче, так, будто Инис возвращается во времени назад, туда, где он только вернулся в родной дом и познакомился с Инспирой. Парень только кивает в ответ на вопрос, и девушка входит внутрь, прикрыв за собой дверь. Темнота не успевает достаточно сконцентрироваться, потому что Инспира зажигает ночник и опускается на край кровати. — Хочешь, я побуду с тобой? — предлагает девушка. Всё, что было сказано о ней и Экли, забывается, как забывается многое из разговоров Иниса и неизвестной девушки, которая так часто принимает самые разные формы. Парень снова лишь кивает, откидывается на кровать и чувствует, как в его волосы зарываются тёплые пальцы. Инспира нежно гладит кожу головы, не произносит больше ни слова, но уютной тишиной и лаской постепенно успокаивает Иниса, и тот впервые за долгое время крепко засыпает. — Удивительно, — негромко произносит она, убедившись, что Инис спит. — Завтра всё вернётся, да? И снова ты перестанешь замечать всё вокруг. Когда же это уже закончится? Последнее она произносит с явным отчаянием, устав от происходящего и ожидая лишь конца, каким бы он не был. Инспира поднимается с кровати, поправляет одеяло и закрывает за собой дверь с обратной стороны. За окном, выходящим к поднимающемуся солнцу, уже светлеет, и полоска неба окрашивается в красный. Дома быть не хочется, но уйти ранним утром почти некуда, и единственным, но вместе с тем лучшим из всех, включая невозможные, вариантом оказывается море. Инспира долго блуждает в одиночестве на пляже, вдыхая солоноватый воздух и ступнями касаясь влажного песка. Она рисует на песке смешные и неровные силуэты людей, состоящие из нескольких вытянутых палочек, но набежавшая волна смывает рисунок, и девушка, бросив попытки создать шедевр, продолжает прогулку, уходя всё дальше и дальше от особняка. Впереди не простирается ничего, кроме груды камней, и, взобравшись на них, Инспира понимает, почему у моря Инис ощущает себя столь спокойно. — Нужно будет снова прийти с ним сюда, — решает она. В дом Инспира возвращается поздним утром, зная, что никто не будет её искать. Аппетита совсем нет, и хочется скорее ускользнуть к себе, но девушка слышит звонкий смех в саду и, не сдержав любопытства, шагает мимо входа в особняк. В саду в узорчатой беседке располагается Экли, спиной к тропинке, на которой стоит Инспира, а напротив неё сидят Верум и Рисус. Первый слишком занят разговором с Экли, но Рисус видит Инспиру и приветливо ей улыбается. Она в ответ прикладывает палец к губам, прося сохранить её появление в тайне, и не сдержав ответной улыбки, оставшись незамеченной, покидает сад. Портить лёгкую атмосферу своим присутствием совсем не хочется. Пускай Инспире становится спокойнее лишь от того, что она мельком окунулась в тот круг, который другие назвали бы семьёй, но, попробуй она забраться глубже, поддавшись эгоистичному желанию тоже почувствовать тепло, кто знает, чем бы это закончилось. Проверять не хочется хотя бы ради того, чтобы не разочароваться. И даже если бы никто из небольшой компании не высказался против, страх возможного непринятия никуда не исчезает, а потому проще бездействовать и убеждать себя в том, что никто не был бы против её появления. По крайней мере, у неё есть уверенность в одном человеке.