Пока не настанет рассвет

Оставят чувства пустоту или заставят жить — То каждый для себя определит когда-то. Их осознание так долго может приходить, Что не возникнет кроме боли результата. Честно сказать, Инспира упускает тот момент, когда всё сворачивает не туда. Девушка не рассчитывает, что их встреча произойдёт так скоро, но судьба вмешивается в происходящее и делает всё так, как ей заблагорассудится. Инспира заходит в небольшое кафе через дорогу от антикварной лавки и, сделав заказ, прямо на стол выкладывает товары, полученные ею у хозяина лавки. Два кольца негромко стучат, когда соприкасаются с поверхностью стола, и девушка, утратив к ним интерес, ныряет в собственную сумочку. Даже если украшения потеряются, жаль не будет: они не представляют никакой ценности и куплены лишь ради того, чтобы не уходить с пустыми руками. Торговец и без того неодобрительно косится на неё каждый раз, когда она безо всякого дела заваливается в лавку и мешает работе, но Инспира чувствует, что даже там ей уделяют внимания больше, чем дома. Можно было бы, конечно, наплевать на всё и вернуться в место, которое она считает своим настоящим домом, но объяснить это не выйдет, да и что-то внутри заставляет остаться. — Вот так встреча, — раздаётся над головой знакомый голос, до неприличия наполненный радостью и тягой к жизни. — Приветик. — Привет, — отзывается Инспира, вскинув голову, и улыбка, уже едва не появившись на лице, тает. — О, и ты здесь. — Это тоже что-то вроде приветствия? — вздыхает Верум. — Объяснишь, почему она рада тебе, а меня разве что убить не пытается? Этот вопрос задан уже не Инспире. Рисус слабо пожимает плечами и, даже не пытаясь оправдаться, как-то печально произносит: — Я — чудесный человек, разве нет? Умный, обходительный, очаровательный, красивый. — Вот-вот, тебе бы поучиться, — занудным тоном предлагает Инспира. — Вы торопитесь? Рисус, приняв это за приглашение, отодвигает стул и садится напротив. Он прямо-таки излучает доброжелательность и дружелюбие, и Верум, как бы ему не хотелось поскорее вернуться домой, сдаётся позитиву, хлещущему из друга, и опускается рядом. Официантка оказывается у столика, принимает заказ и удаляется. Скоро перед всеми тремя опускается кофе, а Инспира получает ещё и чизкейк, заказанный ею ранее. Пока Рисус за столиком, напряжения практически не ощущается. Парень много шутит и долго расспрашивает Инспиру о всяких мелочах, разговор заходит и о кольцах, и девушка, чувствующая искреннюю заинтересованность, с удовольствием отвечает. Верум не вступает в разговор, медленно пьёт кофе, который остывает раньше, чем заканчивается, и, задумавшись, смотрит на улицу. Он даже не замечает, как Рисус исчезает, но из мыслей парня выдёргивает внезапная тишина. Инспира, поймав его взгляд, отвечает на немой вопрос: — Сказал, что сейчас вернётся. Ему позвонили. — Ясно, — кивает Верум. — Возможно, когда-то я найду в себе мужество признать собственные ошибки, — тихо, будто бы самой себе говорит Инспира. — Но начинать же с чего-то надо? Может, в самом деле было неправильным то, что я выбрала тебя тем, на кого выливала свою злость, когда причин этому не было. — С чего бы ты это? — удивляется Верум. — Мне просто кажется, что осталось совсем недолго, — направляет взгляд на улицу девушка. — Глупо будет, если всё закончится так, разве нет? И доверять предчувствию глупо, но я не могу иначе. Береги Экли, ладно? Инспира поднимается, готовясь уйти, и подхватывает со стола телефон, когда Верум останавливает её одним вопросом: — Ты когда-нибудь любила? Так просто звучит, словно ответ найти легко, их ведь может быть только два. Но Инспира поджимает губы и не уводит взгляд с пустой чашки, боясь взглянуть в чужие глаза. Становится стыдно признавать: — Я не уверена, что знаю, что такое любовь. Ты ведь любишь Экли, да? Объясни мне, что ты чувствуешь, — почти просит девушка. — Ты думаешь, это можно объяснить? Это нужно чувствовать, — поучительным тоном заявляет Верум. — Может быть, это когда весь остальной мир перестаёт существовать независимо от того, рядом она или нет? Когда она становится спасением, и хуже всего осознавать то, что я не стану спасением для неё. — Когда ты так описываешь, мне кажется... — Инспира не договаривает, устремив взгляд в небольшой коридорчик, ведущий вглубь здания. Веруму продолжение не требуется. Он глухо смеётся, как-то печально, без капли издевательства, которое всегда было присуще Инспире, когда она в очередной раз собиралась уколоть парня за его чувства к Экли. Он невесело качает головой и устало вздыхает. — Стрёмно это, да? — Да, — кивает Инспира. — И вообще, забудь об этом разговоре. Лучше и дальше думай, что я тебя ненавижу. Передай Рисусу, пожалуйста, что мне нужно было уйти. — Как скажешь, — покорно соглашается Верум, но девушка его уже не слышит, пулей вылетев на улицу. Начинается дождь, но Инспира не пытается скрыться от холодных капель. Она шагает по тротуару, изредка замечая торопящихся людей, и, кажется, остаётся единственной, которой торопиться попросту некуда. Можно вызвать такси и поехать домой, но дома ждёт то же одиночество, и в целом ничего не изменится. Только дома придётся улыбаться, вести себя так, будто бы ничего не происходит. Лишь дождю, который не выдаст чужих секретов, можно признаться в том, что одиночество затапливает с головой. Инспира была уверена, что ей одной лучше, но, однажды испытыв близость, понимает, что ошибалась. Сколь она не пыталась бы убедить себя, что в их с Инисом отношения плотно вплелось безразличие, не оставляет чувство беспокойства. Потому что в начале их знакомства Инис был другим, и Инспире есть, с чем сравнивать. Экли дома слишком редко, она разницы в поведении практически не замечает, а Инспира с Инисом постоянно, и перемены она увидела ещё до свадьбы. И хотя девушка ощущает обиду из-за того, что до неё дела никому нет, это чувство она старается задавить внутри себя. Её собственные эмоции не так важны, а после вчерашней ночи, когда Инспира долго прорыдала в грудь Рисуса, даже становится легче. Рисус чувствует, когда в нём нуждаются. Инспира успевает только достать телефон и вытереть его об одежду, чтобы вызвать такси, как рядом останавливается автомобиль, и дверь открывается. Девушка не задумывается, ныряет в тёплый салон и теперь уже не сдерживает радостной улыбки, потому что Верума в салоне нет, а она, оказывается, слишком замёрзла под холодной водой. Водитель осматривает её с уловимым беспокойством и спрашивает: — Ты домой? — Инспира в ответ кивает. — Отвезу тебя. Почему сразу такси не вызвала? — Прости, — тихо бормочет девушка. — Я же тебе столько проблем доставлю: и салон испачкаю, и задержу тебя. — Перестань, — одобряюще улыбается Рисус, не отрывая взгляда от дороги. — Я не тороплюсь, да и мне по пути, иначе бы я тебя не увидел. А с салоном вообще делай всё, что хочешь. — Тогда можно я музыку включу? — спрашивает Инспира и ожидаемо получает согласие. В салоне тепло: Рисус включает подогрев, и воздух быстро нагревается, из-за чего за время, пока они добираются до особняка, у Инспиры успевают даже высохнуть волосы. Она, прислонившись головой к стеклу, недолго наблюдает за тем, как плывёт асфальт, но девушку быстро начинает клонить в сон, и она сама не замечает, как засыпает. Ей слишком хорошо для того, чтобы ждать подвоха, но сон чуткий уже просто из-за того, что Инспира очень боится кошмаров и готовится в любой момент вынырнуть в неприветливую, но всё же гораздо более благосклонную реальность. Так с остановкой автомобиля она тут же поднимает веки и сонно щурится. — Уже приехали? — Приехали, — соглашается Рисус, — тебя проводить? — Нет, я дойду сама, ты и без того со мной возишься, — качает головой девушка. — У тебя не будет сигареты? Рисус вместо ответа протягивает раскрытую пачку, и Инспира за то время, пока достаёт сигарету, успевает прочесть название. Табачный дым заполняет лёгкие, и дышать становится легче. На улице под дождём курить не выйдет, потому девушка докуривает в машине, надеясь, что Рисус не сочтёт это излишней наглостью. Инспира касается ручки двери, оборачивается и, набрав в грудь воздуха, несколько секунд думает, что сказать. — Спасибо, — искренне произносит она. — Передавай привет котёночку, ладно? — Договорились, — кивает Рисус. — Береги себя. Хотелось бы надеяться, что удастся вернуться незамеченной и подняться в комнату, но в гостиной Инспиру встречает Экли. Она ходит из стороны в сторону, покачивая телефоном, который удерживает в руке, и о чём-то напряжённо размышляет, но из размышлений её выдёргивает негромкий хлопок двери. Инспира снимает с себя обувь, передаёт в руки подоспевшей служанки мокрую верхнюю одежду и кладёт свой телефон на низкий столик. Экли выглядит так, будто хочет что-то сказать, и сдержаться у неё не выходит: — Тебя Рисус привёз? — Ты видела? Зачем тогда спрашиваешь? — устало интересуется Инспира. — Просто напомнить тебе, пока ты не успела ничего сделать, что с Рисусом у тебя ничего не выйдет. У него есть человек, которого он любит. — А у меня есть Инис, — напоминает Инспира. — Что за подозрения совершенно не к месту? Мне уже и просто пообщаться ни с кем нельзя? «Как будто тебя это останавливало», — едва не срывается с губ. Экли зла и взвинчена, ей нужно куда-то вылить свой гнев, но Инспира уставшая и разбитая, и её усталостью Экли пропитывается настолько, что сама мгновенно успокаивается. Инспира одним своим появлением извлекает из неё все эмоции, оставляя на их месте неуютную пустоту, и девушка спрашивает примирительно, уже совершенно другим тоном: — Что-то случилось? — Поговори со своим братом, — предлагает Инспира, — а то строишь из себя любящую и заботливую старшую сестру, а он ничего вокруг себя не замечает. Тебя его состояние вообще не волнует? — Я говорила перед твоим приходом, — тихо отвечает на брошенные обвинения Экли. — Но он сказал, что просто не высыпается. Бессонница у нас — семейное. Родители погибли из-за того, что отец заснул за рулём. — И ты ему веришь? — Конечно, я ему не верю, но что я могу сделать? — Экли опускается на краешек дивана и руками зарывается в волосы. — Я не знаю, что мне делать. Все обиды и недопонимания между ними кажутся такой глупостью, но никто из девушек не находит в себе сил, чтобы переступить через себя и сделать шаг навстречу. Инспира видит разбитую и уставшую девушку, ту, которая остаётся ей дорога, и ей очень хочется помочь, но собственная усталость кажется ещё тяжелее и безнадёжнее, поэтому Инспира только негромко произносит: — Прости, что накинулась. Отдохни лучше сейчас. Потом что-то придумаем, — в отрывистых фразах столько заботы, сколько не набралось бы в их общении за последний год. Инспира поднимается наверх, долго взглядом гипнотизирует дверь Чинериса, но она остаётся безразлична к девушке, и та, вздохнув, уходит к себе. Именно к себе, в комнату, которую не посещала уже год, но которую исправно убирают служанки. Тут Инспиру никто не будет искать, потому что вряд ли кто-то догадается, что она решила вернуться туда, где жила до сближения с Инисом. Девушка прямо в одежде опускается на кровать, заворачивается в одеяло и приобнимает подушку, заменяя ею настоящие объятия, который так сильно нужны.

***

Этот холод странный — он опутывает всё тело и от пола поднимается выше, разносит вместе с собой нарастающий жар, но Инис почему-то уверен, что ему именно холодно. Кожу колет, как на морозе, щёки горят и наверняка давно уже лихорадочно покраснели, но состояние это не сравнимо ни с одной болезнью из тех, которые доводилось переживать. Инис нащупывает рядом с собой небольшое зеркало, поднимает его на уровень глаз и насмешливо улыбается собственному отражению: ничем на лице не отображается то, что происходит внутри. Врать Инспире не выходит: она без труда считывает малейшие изменения, подмечает те мелочи, на которые другие не обратили бы внимания, и убедить её в том, что ничего не происходит, кажется задачей невыполнимой, но и довериться ей не выходит. Есть в её поведении что-то отталкивающее, что-то тяжёлое, из-за чего становится сложнее дышать, когда она рядом. Экли мягкая и понимающая, старающаяся пойти навстречу, но даже ей Инис не готов рассказать всего. Он ограничивается в рассказе тем, что не может спать, и в этом действительно не врёт: хорошо, если удаётся на какое-то время впасть в состояние между сном и реальностью, но ночи он обычно проводит, бодроствуя в отдалённых уголках особняка. Инису становится легче в затхлом подвале, но привязывать себя к одному месту не хочется, поэтому он намеренно сторонится двери на первом этаже, за которой начинается лестница вниз. Экли слишком переживает, это заметно в их разговоре, поэтому Инис соглашается на то, чтобы получить рецепт на лекарства от бессонницы, хотя внутренне уверен в том, что таблетки будут бесполезны. Все причины находятся гораздо глубже, и туда не добраться никакими веществами, пускай даже ему предложат сильнейшие. Шаг. Так не ходит никто в их доме. — Забавно, — звучит позади ласковый голос. — Что тебе показалось забавным? — считает нужным спросить Инис. — Страх. Они боятся за тебя. Мне хорошо это знакомо. Охарактеризовать и голос и то, чему он принадлежат, кажется невозможным, потому что и звучание, и внешний вид постоянно меняются. — Только это бессмысленно, — продолжает голос, и Инис понимает, что принадлежит он женщине. — Ты всё равно никому ничего не расскажешь. Как и все, с кем я говорила до тебя. — Что тебе нужно? — устало спрашивает Инис, рассчитывая услышать что-то новое, но получает неизменный ответ: — От тебя? Ничего. Сейчас ничего, — негромкий снисходительный смех ласкает слух. — Я лишь жду суда, который обязательно наступит. Вы должны заплатить. Ты помнишь, Инис? Да спасутся лишь те, кто любят искренне. Ты поможешь мне? Тень падает на стол, за которым сидит юноша, и он поднимает голову. Прямо перед ним стоит Инспира, так сильно похожая на себя настоящую, что поставь их рядом — Инис бы не отличил, кто реальнее. Девушка пальцами касается ножки стеклянного бокала, поднимает его, но в коридоре внезапно раздаётся приглушённый удар, и она, испугавшись, в тот же миг растворяется в воздухе. Бокал, упав на пол, разлетается на множество осколков. Инис едва успевает подняться со стула, как дверь распахивается, и внутрь, торопясь, входит Экли. — Что-то случилось? — спрашивает девушка. — Я слышала звон. Взгляд Экли падает на осколки, разлетевшиеся по полу, и она лишь качает головой. Никто из слуг поздней ночью не остаётся бодроствовать, а потому проще убрать лёгкий беспорядок самой, чем Экли и занимается. Она опускается на колени, салфеткой подхватывает самые большие осколки, и к ней присоединяется Инис. Вдвоём получается быстрее, но действовать приходится осторожно, чтобы мелкие кусочки стекла не впились в ладони. Инис с задачей не справляется. Кровью, оставшейся на стекле, он закрепляет обещание, которое не было проговорено вслух. — Что же ты так неосторожно? — качает головой Экли, заметив небольшую ранку. — Подожди, я сейчас помогу тебе. Девушка уходит куда-то, кажется, лишь на мгновение, возвращается назад с тампоном, пропитанным антиспетиком, и зажимает порез. От лёгкого пощипывания становится легче, это ощущение возвращает в реальность, и взгляд Иниса становится более осмысленным, а он сам даже произносит: — Прости, что тебе приходится столько возиться со мной. — Ладно тебе, — качает головой сестра, — вообще не за что извиняться. Я закончу тут с уборкой, а ты иди к себе, ладно? Поздно уже. — Хорошо, — беспрекословно слушается Инис.

***

На улице светлеет медленно и лениво. Солнце, скрывшись за тучами, не желает выходить наружу и прячется, не обогревая холодную землю. Ударяют первые капли дождя, и вскоре на поверхности моря вовсю расплываются круги. Надо бы забраться внутрь автомобиля, чтобы не промокнуть, но делать этого не хочется: пасмурное небо и тёмное в преддверии дождя море приковывают взор к месту, где они сливаются в единое целое: к линии горизонта. Юноша вскидывает голову и часто-часто моргает, когда капли, посланные сверху, метко попадают прямо в глаза. В следующий миг прямо перед его глазами появляется рука с неестественно длинными пальцами, прикрывающая от последующих капель, и Клам не сдерживает улыбки, вырвавшейся в ответ на трогательную заботу. Такой простой жест кажется очень важным. Рисус всегда проявляет свою заботу именно в мелочах, и это утро не становится исключением. Парни сидят на капоте автомобиля на самом берегу моря. Вокруг ни души: место общественное, но никому не хочется проводить время на море, когда на улице дождливая погода, и все стараются скрыться в домах. Клам, напротив, устаёт сидеть в квартире, и Рисус предлагает выбраться на прогулку ещё до того, как Клам озвучивает эту идею. Так они оказываются на берегу почти одновременно с тем, как тучи сходятся на небе и проливаются на землю дождём. В их городе гроз практически не бывает, да и мелкий дождь не обещает перейти в нечто большее, но Рисус всё равно беспокойно хмурится, и Клам правильно понимает его: — Хочешь уехать? — Опасно ведь, котёночек, — вздыхает Рисус и первым слезает на землю. — Поедем? — Поедем, — легко соглашается парень, потому что понимает, что это не станет конечной точкой их прогулки. В салоне тепло, по крыше бьёт дождь, выстукивая мерный ритм, и всё это дарит ощущение безопасности и клонит в сон, которому Клам упорно сопротивляется. Он негромко включает музыку, устраивается удобнее, но вместо того, чтобы покориться подступающему сну, заводит рассказ об одной из сказок, которую прочёл в детстве. Клам обычно разговаривает мало, с трудом пересиливая привычку не привлекать к себе внимание, но порой выходит так, что его речь становится продолжительной и звучит не обрывисто и тихо, а плавно и мягко. Рисус в такие моменты делает всё, чтобы парня не спугнуть, поэтому сейчас он внимательно следит за дорогой, но одновременно с этим слушает, не упуская ни единой детали. Задавать какие-то уточняющие вопросы даже страшно, потому что это может сбить Клама, но Рисус всё же осторожно что-то спрашивает и внутреннее радуется, когда Клам, ответив на заданный вопрос, продолжает рассказ. — И тебе не кажется это глупостями? — Что мне должно казаться глупостями, котёночек? — удивляется Рисус. — Ну, — короткая заминка, — не знаю, всё то что я рассказываю. Тебе правда интересно? — Мне интересно всё то, что интересно тебе, — ласково улыбается Рисус. — И мне очень нравится тебя слушать. Мне нравится, когда ты делишься со мной своими мыслями. Клам смущённо улыбается, отворачивается к стеклу и понимает, что дождь уже закончился, зацепив лишь самый краешек города. Это же замечает и Рисус, останавливает автомобиль, собираясь продолжить прогулку, и слышит: — Тогда я постараюсь делать это чаще. — Я не заставляю тебя, ты же помнишь? — напоминает Рисус. — Делай так, как комфортно будет тебе, котёночек. — Я помню, — соглашается Клам, обернувшись обратно. — Мне комфортно с тобой. И мне нравится разговаривать с тобой. Ни с кем больше так не было. Он произносит совершенно честно, искренне, неотрывно гляда в глаза. Зрительный контакт он тоже устанавливает редко, чаще смотрит будто сквозь, всё так же боясь привлекать к себе внимание, но с Рисусом ему бояться нечего. — Мне тоже ни с кем не было так, как с тобой, — признаётся Рисус. — И ни с кем не будет. Я люблю тебя, котёночек.