Пока не настанет рассвет

Не избежать уже объятий тёмной ночи, Она паучьей сетью расползётся по лицу. Не та страница, на которой ставят точку, Но тут пристанище найдётся красоты венцу. На столик перед посетителем опускаются два бокала и бутылка с тёмным напитком. Официантка, легко поклонившись, разворачивается для того, чтобы уйти, но её останавливает ощущение ползущего по спине липкого взгляда. Взгляд этот скользит до самых ног, выглядывающих из-под коротких чёрных шорт, и поднимается обратно к лопаткам. Ещё до того, как девушка успевает шагнуть в сторону, она чувствует, как на её талию ложится чужая рука, по-хозяйски оглаживая изгибы женского тела. — Господин? — Ты торопишься? — с явным разочарованием интересуется посетитель. — Ты явно не обслуживаешь закрытые зоны, а остальные могут подождать, разве нет? — Я не собираюсь делать ничего, что не входило бы в мои обязанности, — твёрдо отвечает девушка. Её лицо скрыто маской, но в голосе столько подчёркнутого недовольства, что его можно различить и без выражения лица официантки. Клиент, очевидно, слишком пьян, потому что он совершенно не считывает холодную интонацию. Рука скользит ниже, жёстко сминает ягодицу, и официантка оборачивается по сторонам для того, чтобы позвать охрану. Делать этого не приходится: клиент с силой бьётся головой и стол и мгновенно затихает, не предпринимая попыток пошевелиться. Остаётся только гадать, что на самом деле лишило его сознания: перебор с алкоголем или мощный удар. — Неужели мне нужно лично напоминать им о том, что правила едины для всех? — следует усталый вздох. — Сколько нужно выпить, чтобы почувствовать себя таким исключительным? Свинство. — Благодарю Вас, господин Рисус, — глубоко кланяется официантка. — Не стоит, это котёночек оказался внимательным. Клам стоит за плечом Рисуса, зажав в пальцах сигарету и скучающим взглядом изучая происходящее вокруг. Юноша часто сопровождает Рисуса в клубе, но никто из персонала не знает его имени, и между собой все обходятся так полюбившимся владельцам клуба «котёночком». В лицо, однако, так не обратиться, поэтому девушка только снова кланяется и ещё раз благодарит. Она провожает взглядом удаляющуюся пару, которая выходит на улицу, и, вздохнув, подзывает охрану. Бессознательное тело надо убрать, хотя в качестве демонстрации, может, стоило бы и оставить. Просто для того, чтобы остальные, если забудутся, могли взглянуть и вспомнить, что бывает с теми, кто нарушает установленные правила. Свежий ночной воздух после разгорячённого воздуха в клубе раздражает горло, но дышать на улице всё равно гораздо приятнее. Здесь не витают разнообразные ароматы из смеси парфюма и алкоголя, нет навязчивых, совершенно разнообразных запахов сигарет, из которых Клам всегда выберет только один. Он опускается на переднее сидение автомобиля и, открыв окно, впускает свежесть внутрь салона. Через несколько минут, когда машина набирает скорость, и становится неудобно, стекло приходится поднять. Город, и днём поразительно красивый, ночью становится нереальным, сквозящим какой-то магией. В опустившейся темноте ярко горят фонари, напоминающие по форме причудливых животных и птиц. Клам, оказывается, любит ночной город. Юноша уже год живёт с Рисусом и только за этот год впервые в жизни начинает понимать, что он любит. Он любит кофе, сладкий до невозможного, поздно ложиться и поздно вставать, готовку Рисуса и фотографировать всё, что покажется подходящим для фотографий. Ещё Клам любит наблюдать за Рисусом. Тот чаще всего непринуждённый и беззаботный, но рядом с Кламом становится мягким и осторожным, а занятый каким-то делом — сосредоточенным и собранным. Таким, например, он становится за рулём. Рисус практически не отрывает взгляда от дороги, и это позволяет без проблем любоваться профилем, смягчённым светом фонарей. На светофоре автомобиль мягко останавливается, и Рисус поворачивается в сторону. — О чём думаешь, котёночек? — спрашивает Рисус, облокотившись о руль. — О всяком, — расплывчато отвечает Клам, — а ты? — О тебе. Такие прямые ответы Клам тоже любит. Вот так без какого-то стеснения высказать свои чувства, не беспокоясь о том, что кому-то это может показаться глупым. И Рисус отвечает так всегда, совершенно не переживая о том, какое впечатление он может произвести. Ему незнакомы и стеснение, и страх осуждения, потому что в тех условиях, в которых он рос, этого всего не было. — И что думаешь? — с интересом спрашивает юноша. — Что не встречал никого, кто был бы похож на тебя, — и снова прямо, без малейшей заминки. Яркие цифры на светофоре отмечают, что до того, как можно будет возобновить путь, ещё тридцать секунд. Рисус даже спустя год редко делает первые шаги, потому что боится испугать напором, но сейчас, возможно, на него расслабляюще действует ночь, потому что он тянется к чужим губам и целует. Не углубляет поцелуй, только сминает сухие губы, одновременно с этим пальцами зарываясь в волосы, и Клам с готовностью отвечает на поцелуй. Эта неприкрытая нежность делает слишком хорошо. Автомобиль двигается с места. Клам откидывается на сиденье и, чувствуя, как не пропадает с губ ощущение поцелуя, улыбается собственным мыслям. При каждой улыбке шрам, пересекающий губы на уголках, растягивается, и это, пускай и привычно, всё равно ощущается. В первые дни знакомства с Рисусом Клам прикрывал улыбку, если она и вырывалась, но после Рисус один раз сказал о том, что Клам улыбается красиво, и этого оказалось достаточно, чтобы поверить. Клам считал собственную красоту проклятием, но для Рисуса хочется быть красивым. И это удаётся, несмотря даже на шрамы, которыми покрыто лицо и тело, потому что для Рисуса шрамы значения не имеют. Квартира Рисуса — первое и единственное место, которое Клам называет домом. В неё хочется возвращаться, в ней не пропадает ощущение спокойствия, и в каждом предмете и в каждой комнате ощущается присутствие Рисуса. В его комнате оно особенно сильно, и даже тогда, когда самого Рисуса нет, в лёгком беспорядке, скорее творческом, можно прочесть все привычки хозяина комнаты: открывать все окна, чтобы сильный ветер разбрасывал по комнате документы, оставлять на столе чашки из-под кофе и бросать всю имеющуюся одежду на кресло. Клам долгое время спал в отдельной комнате, но очередной ночью, когда из сна выдернул старый кошмар, ушёл в комнату Рисуса, пустующую той ночью, и лишь тогда избавился от преследующих его призраков прошлого. Сквозь сон Клам почувствовал, как кровать прогнулась под весом чужого тела и сильные руки прижали его к горячей груди, и все последующие ночи засыпал в чужой постели. — Котёночек, ты спишь уже? — спрашивает Рисус, когда Клам никак не реагирует на зовущий его голос. — Идём, приехали. Автомобиль действительно останавливается возле подъезда. Лифт медленно поднимается на верхние этажи, где располагаются самые дорогие квартиры, и одна из них раскрывает свои двери после того, как в полутьме гремят несколько ключей, скреплённых каким-то детским брелоком с рыжей девочкой. Рисус этот же брелок демонстрирует перед теми, с кем ведёт переговоры, и никто не находит в себе смелости высказать что-то по поводу привычек парня, потому что его влияние оказывается сильнее старых устоев. Клам входит первым, стаскивает с плеч старую спортивную кофту, больше него на несколько размеров и ужасно полюбившуюся за то, что из неё после множества стирок не выветривается запах Рисуса, и, обернувшись к нему, снова целует, теперь уже сам. Добравшись до самого желанного, Клам почти мгновенно углубляет поцелуй, обвивает руки вокруг шеи и чувствует, как чужие руки сцепляются на его спине. Ещё год назад ни одно прикосновение не вызывало у Клама такого сладкого удовольствия, но в его жизни с появлением Рисуса меняется буквально всё. Для Клама каждый поцелуй, неизменно грубый и жестокий, был предвестником приближающейся боли, но целует Рисус, и не хочется ничего, кроме того, чтобы растянуть этот момент до бесконечности. Потому что Рисус осторожный, обходительный, потому что он каждый поцелуй совмещает с тем, чтобы мимолётно коснуться под одеждой, пробежать пальцами по тонкой талии и проступающий рёбрам, остающимся напоминанием о прошлом. И от этих прикосновений бросает в дрожь, но вовсе не от того, что становится неприятно или страшно. Рисус ни разу не говорил о любви, но, когда Клам начал подпускать его ближе к себе, стал часто повторять, что не встречал никого более удивительного. И это вместе с проявленными заботой и добротой стало признанием, закрепившимся между ними двумя неразрывной связью. И отчего-то в тёмном коридоре, где только они двое, кажется ужасно важным сказать что-то в ответ. — Я до встречи с тобой не помнил даже, что такое счастье, но теперь понимаю, что это каждый день с тобой, — негромко произносит Клам, едва разрывает поцелуй, прямо в чужие губы. Рисус негромко смеётся, с каким-то облегчением, словно торопливое, даже смущённое признание снимает с него груз последних сомнений, и ещё раз глубоко целует, после чего совершенно искренне признаётся: — Я люблю тебя, котёночек. Вот так легко, без всяких сомнений, прямо и честно заявляет то, от чего замирает сердце. И Рисусу не нужен ответ, потому что он его ловит в каждом слове, взгляде или действии, в каждом движении или касании. Все они пропитаны взаимностью, как сладким мёдом. Снова вязкий поцелуй. Горячие пальцы приятно согревают холодную кожу, скользят до самой груди, а после опускаются вниз, останавливаясь на тазовых косточках. Рисус носом ведёт по шее, собирая с неё сладкий аромат и этим заставляя проявляться мурашки, и целует нежную кожу, срывая поцелуем первый, едва различимый стон. Клам откровенно стесняется собственных стонов, будто боится показывать, что ему нравится, но Рисус, легко считывающий все его чувства, ещё в первый раз просит открываться ему, и Клам старается. Следующий стон срывается уже на кровати. Рисус нависает сверху, исследует тело по сантиметру, не оставляя без внимания ничего, хотя все черты изучил настолько, что для него не осталось ничего неизвестного. Рисус уделяет внимание каждому шраму, каждой родинке, которыми усыпано юное тело, и ощущает, как от поцелуя, оставленного в нижней части живота, резко втягивает в себя воздух Клам. Откуда-то берётся ребячливое желание повторить, чтобы подразнить, и Рисус в этом себе не отказывает. Рисус входит медленно, плавно, только после долгой подготовки, боясь причинить хоть каплю боли, и мгновенно подбирает тот темп, который нужен им обоим, потому что даже в этом их предпочтения оказываются схожи. Влажные и горячие поцелуи не прерывают размеренных толчков, каждый из которых разносит по телам волну сладкого, ни с чем несравнимого удовольствия. Рисус и Клам, очевидно, созданы друг для друга и лишний раз в этом убеждаются. Всё заканчивается, но даже после Рисус ни на мгновение не отпускает от себя юношу. Рисус прижимает его к своей груди, крепко обнимает и оставляет бесчисленное количество поцелуев на волосах, передние пряди которых выкрашены в фиолетовый. Этим Клам похож на Рисуса, но тот красит волосы полностью, не оставляя ничего от натурального цвета, Клам же ограничивается лишь двумя прядками. В полутьме вспыхивает огонёк зажигалки, и по комнате расползается аромат тлеющего табака. Рисус медленно, лениво делает несколько затяжек и передаёт сигарету Кламу. Они даже курят одни и те же сигареты, не принимая никаких других. — Рисус, — звучит в тишине непривычно, потому что Клам редко зовёт его по имени. — Что такое, котёночек? — Поцелуй меня ещё раз, пожалуйста. Мягкий и осторожный поцелуй. Клам закрывает глаза, льнёт ближе и полностью вверяет себя в чужие руки, безоговорочно доверяясь. Тем неожиданнее и болезненнее становятся воспоминания о прошлом и тем ярче всплывают в памяти злые глаза, горящие похотливой яростью. Детство, не радостное, но хоть сколько-то напоминающее нормальное, закончилось в шестнадцать в старом подвале, где Клам впервые услышал, что его разноцветные глаза — не просто шутка природы, а проклятие, один из факторов, приведших его туда, где он находится. Дальше были только пьяные выкрики, слившиеся в единую неразборчивую какофонию звуков, наказания за непослушание, заканчивающиеся гниющими ранами, и смирение, пришедшее с осознанием того, что даже с уродливыми шрамами юноша всё ещё вызывал интерес тех, кто готов был платить. Несколько долгих лет, одинаковых настолько, что разницу между ними едва ли удавалось замечать, оборвались совершенно случайно в душном помещении, где Клам встретил того, в чьих глазах увидел желание не обладать, а оберегать. Но даже спустя год, когда ни одним своим действием Рисус не заставил сомневаться в себе, порой возвращаются кошмары прошлого, неотступно следующие за тем, кто старается вырваться из их лап. Клам даже не замечает скатившейся горячей слезы, но Рисус совсем немного отстраняется и большим пальцем утирает с щеки одинокую каплю. От этого движения, наполненного лаской, должно стать легче, но отчего-то становится лишь тоскливее, и Клам отворачивает голову, надеясь, что последующие его слёзы останутся незамеченными. Глупо и даже самонадеяно стараться скрыть, но попытку, с треском провалившуюся, он предпринимает. — Что случилось, котёночек? — обеспокоенно спрашивает Рисус. — Я тебя чем-то обидел? — Прости, — медленно произносит юноша, но последующая речь становится быстрее: — Мне просто кажется, что я тебе совсем не подхожу. Ты — лучший человек из всех, а что есть у меня, кроме этих шрамов, которые никогда не дадут тебе забыть, сколько человек меня касались? — Что ты, маленький? — Рисус обхватывает чужой подбородок пальцами и мягким движением заставляет посмотреть на себя. — Что ты такое говоришь? У тебя есть я, и я никому не позволю тебя обидеть, сам к тебе не прикоснусь, если не позволишь. Всё, что было в прошлом, там и осталось, и ты в него никогда не вернёшься. — Прости, — снова извиняется Клам, но доверчиво льнёт ближе и прячет лицо на широкой груди, — не знаю, что на меня находит. Рисус смыкает руки за спиной юноши, губами касается виска и, шумно выдохнув, замирает. От беспокойства сдавливает грудь, но что-то произносить кажется бессмысленным и неправильным, потому что они всегда понимают друг друга без слов, а сейчас нужны вовсе не слова, а только лишь такие вот объятия, где тела прижимаются как можно ближе друг к другу. Такие срывы не были частыми, хотя и редкостью их было не назвать, но порой отчаяние прошлого настигало столь стремительно, что подготовиться к нему времени не было. Тогда оставалось только принимать неизбежное, переживать воспоминания, кажущиеся ужасно далёкими, но вместе с этим такими явными, будто всё это было совсем недавно. Раннее утро парни встречают на кухне, где холодный воздух, проникнув внутрь с улицы, гуляет у самого пола и холодит ноги. Клам, сидя на высоком стуле, полностью кутается в огромный плед, который ещё и стелется по поверхности пола, пока Рисус в одних только тонких брюках и огромной лёгкой футболке перебирает босыми ногами по кухне. На стол опускается огромная кружка с чаем, от которого распространяются ароматы трав. — Ты не злишься на меня? — несмело уточняет Клам и делает большой глоток обжигающего чая. — За что, котёночек? — улыбается Рисус. — Всё хорошо, не переживай. Пей осторожнее. — Я осторожно, — не признаётся Клам, что обжёгся, но по снисходительной улыбке догадывается, что всё написано у него на лице. Рисус опускается в кресло рядом. Они оказываются близко друг к другу, соприкасаются ногами, но из-за разницы в размере мебели Рисус смотрит снизу вверх. Он обхватывает чужую холодную ладонь, разминает кисть, и Клам в который раз отмечает то, насколько пальцы Рисуса непропорционально длинные, но даже так они выглядят слишком эстетично. От плавных движений кожа постепенно теплеет. Это тепло медленно распространяется по всему телу. Хочется больше тепла, близости, хочется сократить расстояние, которое и без того ничтожно малое. Клам отставляет чашку, тянется вперёд и целует, лишь в поцелуе находя то успокоение, которое ему нужно. На слёзы не пробивает, напротив, становится легче, потому что Рисус с готовностью отвечает на поцелуй, а после, оторвавшись от губ, с волнением спрашивает: — Всё хорошо? Вместо ответа ещё один поцелуй. Рисус знает, что Клам больше других нуждается в человеческом тепле и хотя бы капле нежности, и отдаёт себя без остатка. Он видит, как от прикосновений к телу краснеют щёки и лихорадочно блестят глаза, сбивается дыхание, и следит за тем, как выскользнувший язык облизывает пересохшие от горячего дыхания губы. Смотреть снизу, как тяжело вздымается грудь и слегка потряхивает тело, кажется чем-то запредельным, слишком близким и слишком интимным. Напряжение прокатывается волной, концентрируясь внизу живота. Клам запрокидывает голову и задушено скулит, когда горячий рот вбирает в себя напряжённый член. Пальцы зарываются в выкрашенные волосы, но вместо того, чтобы потянуть, лишь поглаживают в поощрительном жесте. Видеть то, как Рисус, который может по собственному капризу склонить перед собой весь город, опускается на колени и без малейшей капли отвращения делает то, что доставит Кламу удовольствие — картина, лучше которой не создать. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но ею и является. Для них секс не ограничивается физическим удовольствием. Это желание сблизиться, открыться и довериться друг другу, понять то, насколько они похожи и насколько друг другу подходят. Это человеческое тепло, в котором оба так нуждаются и которое оба находят лишь друг в друге. И Кламу одного восхищённого взгляда из-под полуопущенных ресниц, когда Рисус берёт глубоко внутрь, хватает, чтобы отринуть былое смущение. Так ночью на холодной кухне они ещё больше открываются друг другу, ещё больше сближаются, хотя, казалось, ближе уже некуда. Рисус сглатывает всё до последней капли, утирает рот тыльной стороной ладони и поднимается, ощущая, как затёкшие ноги слабо подрагивают. Растрёпанные волосы падают на лицо, загораживая обзор, но ещё до того, как Рисус успевает убрать пряди, их зачёсывают назад заботливым движением холодные пальцы. Клам перед ним обеспокоенный и доверчивый, внимательно следящий за сменой эмоций, но горящие огнём щёки и ленивые движения выдают недавний оргазм. И всё же, такой ракурс, когда удаётся смотреть снизу вверх, Рисусу нравится больше любого другого. — Всё хорошо? — в этот раз спрашивает уже Клам. — А что не так, котёночек? — усмехается Рисус. — Закуришь? За сигаретами нужно возвращаться в комнату, но курить кажется правильнее на кухне, поэтому юноша уходит для того, чтобы забрать помятую пачку, и возвращается обратно. Клам привычно делает первую затяжку, Рисус затягивается из его рук и выпускает в воздух густой дым. Разговаривать не хочется, когда понимать друг друга удаётся без слов. Сигарета быстро заканчивается, но вторую никто не начинает. Эта ночь становится такой правильной, расставившей всё по своим местам, что кажется таким необходимым, но вместе с этим невозможным растянуть время до наступления утра до бесконечности. Солнце, противясь человеческим желаниям, медленно поднимается из-за горизонта, и тонкие лучи света ныряют в тёмное помещение. Наступает новый день, в котором что-то будет иначе. — Идём спать, котёночек? — предлагает Рисус, поднявшись, и Клам мгновенно встаёт следом. Веки смыкаются, и удерживать глаза открытыми становится всё труднее. Рисус видит эти попытки Клама, откровенно бессмысленные, и лишь умиляется тому, как забавно выглядит чужое упрямство. И даже несмотря на то, что Клам не признаётся, что он на ходу засыпает, он с явным желанием ныряет в постель. Через мгновение его тело обнимают горячие руки, и сон наваливается почти мгновенно. Рисус, в отличие от Клама, долго не может уснуть. Он перебирает мягкие светлые волосы, дышит куда-то в макушку и, уставившись в окно, наблюдает за тем, как постепенно светлеет на улице. В комнате тоже становится светлее, и, наверное, нужно встать для того, чтобы задёрнуть шторы, но беспокоить уснувшего парня совсем не хочется. Он, словно почувствовав чужие мысли, переворачивается и этим позволяет освободиться для того, чтобы осторожно подняться. Город медленно оживает. Рисус видит, как появляется больше автомобилей, выныривают из теней домов люди, спешащие куда-то ранним утром. В пальцах появляются сигарета и зажигалка, и остранённо парень думает, что курить нужно меньше, но всё равно щёлкает кнопкой, заставляя появиться огонёк, и после глубоко затягивается. С выдохом наружу вырывается светлым дым, создающий лёгкую пелену перед глазами, и сквозь неё утренний вид сверху становится ещё таинственнее. Сигарета заканчивается, остаток её отправляется в небольшую стеклянную пепельницу, стоящую на столике у окна и уже полностью заполненную. Рисус оборачивается назад, туда, где на кровати из-под огромного одеяла торчит светлая голова, и на лице появляется ласковая улыбка. Клам вызывает в парне слишком много чувств, давно забытых, оставленных в том дне, когда Рисус похоронил себя под дождём и за одну ночь создал нового человека, до того дня миру неизвестного. Но теперь появляется котёночек, неожиданно врывается в жизнь, и все те чувства, которые уже казались мёртвыми, распускаются в груди самыми нежными цветами. Рисус задёргивает шторы, ограждая их комнату от всего остального мира, и в полутьме добирается до кровати, где сразу крепко прижимает к себе единственного человека, который одним своим взглядом способен заставить жить. И все эти взгляды, полные нежности и искренности, посланы только одному человеку.