Пока не настанет рассвет

Морозный поцелуй окажется лишь сном, Навсегда забудется, когда настанет утро. Его слабый вкус — вода с сухим вином, А по ощущениям — оковы перламутра. Экли возвращается домой поздно вечером вместе с Верумом, который, довезя её до особняка, отказывается от предложения задержаться и уезжает. Меньше всего хочется встречаться с Инспирой, но судьба, как известно, редко бывает благосклонна, поэтому Экли, войдя в дом, первым делом видит девушку, расположившуюся на диване с книгой в руке. Она реагирует на хлопок двери, поднимает голову и несколько секунд не двигается. На красивом лице поначалу не отражается ни одной эмоции, но постепенно губы всё больше искривляются в наплывающем недовольстве. За секунду до того, как оно выльется наружу, за спиной Экли вырастает Инис. — О, ты вернулась? — мелодичным перезвоном плывёт по комнате голос. — Порой складывается ощущение, что ты гораздо младше меня. Предупреждай, пожалуйста, когда исчезаешь. — Прости, — искренне отвечает Экли брату. — Просто ужасно вымоталась и хотела немного отдохнуть. Как у вас дела? — Всё в порядке, — спокойно сообщает Инспира, и от эмоций, ещё недавно бурлящих внутри неё, не остаётся и следа. — А ты как провела время? Одна была или с кем-то? Вообще-то, наверное, поступок нехороший, но Экли слишком хочет увидеть хоть что-то на лице, наигранно спокойном, и одновременно с этим очень не хочет врать. Благо, что эти два пункта можно легко совместить. — С Верумом, — легко срывается с губ. Экли не дожидается ответа, проходит к лестнице и поднимается на второй этаж, ощущая, как взгляд прожигает спину меж лопаток. Хочется по-детски обернуться и показать Инспире язык, но та вряд ли оценит дразнящийся жест. Девушка следом встаёт с дивана, потеряв всякое желание продолжать чтение, и собирается последовать в комнату, но останавливается, почувствовав осторожное прикосновение к запястью. Инис не пытается удержать её силой, но одного касания хватает для того, чтобы замереть. — В чём дело? — спрашивает он без возможного осуждения, но с искренним беспокойством. — Ты переживаешь из-за Экли? — Просто не хочу, чтобы она забыла нас с этими новыми друзьями, — обиженно выдаёт Инспира. — Да и компания не самая подходящая, если честно. Ты же знаешь, я очень ценю твою сестру. — Знаю, — соглашается Инис. — Она взрослая девочка и со всем разберётся сама. Не хочу, чтобы она потратила всю свою жизнь на нас. Пора бы ей думать и о себе. — Не думаешь же ты, что я просто эгоистка, которая хочет привязать её к себе? — тише, но вместе с тем ещё обиженнее спрашивает девушка. — Не думаю, — легко приподнимаются уголки губ. — Я никогда не думаю о тебе ничего плохого, глупая. Ступай к себе, я скоро приду. Инспира приподнимается на носочках, сокращая расстояние между лицами, и утягивает Иниса в долгий поцелуй. Он ощущается глотком свежего воздуха в сплетении недосказанностей и непонятных чувств, потому что Инис — единственный из небольшой семьи, в своих чувствах разобравшийся. Инспира нехотя отстраняется, всматривается в голубые глаза, пытаясь найти в них что-то, известное ей одной, и по её лицу остаётся непонятно, находит ли. Через минуту наверху хлопает дверь комнаты, оповещая, что Инспира уже внутри. Инис садится на диван, локтями упирается в колени и опускает голову на сцепленные в замок пальцы. Пустота в голове постепенно, очень неохотно, сопротивляясь, уступает место огромному количеству мыслей, которые ощущаются жужжащим роем пчёл. Вычленить оттуда что-то отдельное сложно, а что-то связанное и вовсе невозможно, но даже так Инис старается, заведомо зная, что проиграет. Последние несколько дней спать вовсе не выходит, и это можно было бы списать на волнение перед свадьбой, но свадьба проходит, а бессонница не исчезает. Она — верная спутница, всегда находящаяся рядом, которую не выходит прогнать, сколько бы Инис не пытался. Организм, требующий сна, то и дело проваливается в бессознательное состояние на короткие промежутки времени, но это даже частично не восполняет того, что нужно. В тёплое время года дом почти не отапливается, и подвал остаётся в прохладе. В нём легче: поток мыслей замедляется, многие из них вообще рассеиваются, и удаётся расслабиться. В подвале ничего не меняется, потому что кроме Иниса туда никто и не спускается: платье после свадьбы возвращено на манекен, несколько сундуков стоят на своих местах. Всё их содержимое Инис успел изучить, и самым интересным так и остаётся письмо со стихами, которые перевела Инспира. Инис сам не замечает, как проваливается в сон, опустившись на холодный пол и спиной привалившись к стене. Всю ночь юноша проводит в подвале, выспавшись впервые за долгое время. И бессонница, и кошмары, обычно сменяющие друг друга, отступают и затаиваются в темноте, и эта передышка кажется самым желанным из всего, что может произойти. Тем обиднее становится сквозь сон почувствовать на плечах горячие руки. — Инис, — женский голос безжалостно выдёргивает из сна, — что ты здесь делаешь? — Почему ты здесь? — тихо спрашивает Инис. — Уже утро, я собиралась уезжать, но тебя нигде не было, — обеспокоенно звучит Экли. Кажется, Экли — лучшее из того, что можно увидеть после пробуждения. Она смотрит с искренним беспокойством, согревает тёплыми руками и мягко улыбается, стоит ей поймать на губах брата улыбку. Инис, так и сидя у стены, тянется к сестре, удивляясь собственной тактильности, но отчего-то хочется её обнять, чтобы поверить в реальность происходящего. Вся вера тает вместе с тем, как Инис, стремясь обнять сестру, ловит пустоту. Уже действительно утро. Это юноша понимает, поднявшись наверх. Прислуга накрывает на стол, Инспира наверняка ещё спит, но Экли стоит у окна, выглядывая во двор, и с кем-то говорит по телефону. Она почти сразу кладёт трубку, оборачивается и замечает Иниса. Лёгкая морщинка меж её бровей разглаживается. — Ты где был? — всё же с долей недовольства спрашивает она. — Я собиралась уезжать, но тебя нигде не было. Садись и позавтракай, а мне нужно ехать. — Как скажешь, — легко отзывается Инис. Сон, пускай и короткий, отличался удивительной крепостью, и после него будто не было долгих бессонных ночей и преследующих мыслей, избавиться от которых никак не выходило. Становится поразительно легко и свободно, и в последний раз Иниса такое чувство настигало тогда, когда Инспира на какое-то время вернулась к себе домой. От подобного сравнения становится обидно, но не за себя, а за Инспиру, с которой проблемы Иниса наверняка не связаны. Поднявшееся солнце вовсю согревает воздух, который с улицы проникает внутрь через настежь открытые окна. Экли торопливо уезжает, обещая вернуться к вечеру, а Инис вместо полноценного завтра выпивает лишь чай и просит зажечь камин в гостиной. В доме, кажется, совсем не холодно, и прислуга с удивлением косится на просьбу хозяина, но вскоре по комнате разносится треск дров, и юноша подсаживается к огню. Инис только тогда, когда вытягивает руки над пламенем, понимает, что они слабо дрожат. Инспира вот уже час ворочается с бока на бок, не в силах вновь погрузиться в сон. Раннее пробуждение нагло крадёт остатки хорошего настроения, подменяя их на бескрайнее раздражение, но выливать его на окружающих не хочется, поэтому Инспира старается уснуть. Ночью она впервые за долгое время зашла к Чинерису, который был рад её видеть, но встреча не продлилась больше пяти минут из-за того, что в доме были и Экли, и Инис. Попытки уснуть оказываются бесполезными. Инспира вновь видит во сне горящий особняк, разговор с кем-то, чьего лица не может разобрать, и ощущает пламя, неотвратимо пожирающее её тело. Девушка сдаётся, скидывает с себя одеяло и, умывшись, переодевается. Выбираться в город всё же не хочется, но и в особняке оставаться желания нет, и Инспира вспоминает их первые дни знакомства с Инисом. — Пойдём со мной к морю? — предлагает она, едва заглянув в гостиную. Инис отрывает взгляд от пламени, которое рисует перед ним подробные сюжеты, и, обернувшись к девушке, заметно удивляется неожиданному предложению. Ровно настолько же он и воодушевляется. — Хочешь? — уточняет юноша. — Пойдём. В это время года вода в море уже тёплая и подходит для купания. Инспира шагает по самому краю, так, чтобы набегающие волны то и дело ласково касались её ног. Девушка оставляет обувь где-то на берегу у камней и идёт босиком, утопая во влажном песке, на котором остаются следы. Инис отказывается плавать, но Инспиру это вовсе не останавливает: она, только заслышав о том, что ещё может быть холодно, фыркает и в знак протеста погружается в воду прямо в платье. Ткань мгновенно липнет к телу, но девушку это нисколько не напрягает. — Экли от меня живого места не оставит, если с тобой что-то случится! — вспоминает свои же слова Инис. — Брось, что со мной может произойти? — весело смеётся Инспира. — Поранишься, заболеешь, утонешь! — с готовностью перечисляет Инис. Девушка не внимает ни одному аргументу и из воды выбирается лишь через полчаса. Утонуть уже не выйдет, но вероятность заболеть ещё есть, поэтому Инис, не слушая никаких оправданий, ведёт Инспиру домой. Жаркое солнце припекает и высушивает одежду и волосы ещё до того, как пара добирается до особняка, но образ оказывается безнадёжно испорчен из-за незапланированного купания. Во дворе стоит автомобиль Верума, а он сам располагается на качелях с телефоном в руках. Парень внимательно смотрит что-то в экране и не сразу замечает нависнувшую над ним фигуру, а, заметив, какое-то время игнорирует. Лишь тогда, когда до взрыва Инспиры остаются считанные секунды, и напряжение уже чувствуется в воздухе, Верум поднимает голову. — Привет, — губы Инспиры трогает издевательская улыбка, но глаза остаются серьёзными, — подрабатываешь водителем? — Ты никогда не думала, что некоторые люди могут совершать хорошие поступки без желания получить выгоду? — вздыхает Верум. — Экли забыла кое-что дома, и я предложил её подвезти. Инспира не находит, что ответить. Верум равнодушно изучает её взглядом, отмечает спутанные волосы и небрежный вид в целом, но то, что Инспира красива — объективно, и отрицать этого не выходит. Только красота у неё какая-то отталкивающая. — В тебе есть хотя бы что-то настоящее? — со странным сочувствием интересуется Верум. — Что? Инспира, сбитая с толку вопросом, даже не воспринимает его оскорблением, но действительно не понимает, что имеет ввиду Верум. — Не понимаю, есть ли в тебе что-то твоё, — мрачно объясняет юноша. — Сегодня ты что-то любишь, а завтра ненавидишь. Сегодня ты такая, а завтра совершенно другая. Уверен, каждый человек думает о тебе совершенно по-своему, и, собери впечатления ото всех, будет казаться, что в тебе сотни разных людей. — Можешь не волноваться, — отчего-то становится обидно, но Инспира пытается убедить себя, что это не от того, что чужие слова её цепляют, — тебя я не переношу в любой день. — Ого, — скользит по губам улыбка, — значит, твои чувства ко мне настоящие? Польщён. Мне не доводилось встречаться с такими людьми, как ты, но, кажется мне, для того, чтобы обрести себя, тебе придётся что-то потерять. Несмотря на наши отношения надеюсь, что мне только кажется. Экли выходит из особняка, и Верум, потеряв всякий интерес к разговору, поднимается. Экли кивает Инспире в знак приветствия, догадываясь по двум кислым лицам, что беседа была не самой приятной, и торопится скорее уехать. Инспира провожает взглядом машину, входит в особняк, где ждёт её Инис, и первым делом отправляется смывать с себя морскую воду. Платье отправляется в стирку. Калейдоскоп эмоций сменяется с поразительной скоростью. Сначала это обида, затем разочарование, после — пустота, а в конце всё место занимает ярость. Желая дать ей выход, Инспира ударяет по зеркалу в ванной комнате и задушено взвывает от боли. Рука болит, но зеркало не разбивается, и радует хотя бы это, иначе потребовалось бы как-то объяснять произошедшее. И всё же, Инис придаёт значение странному звуку из-за двери. — У тебя всё хорошо? — обеспокоенно уточняет он. — Всё хорошо! — мгновенно откликается девушка. — Просто слегка ударилась, не обращай внимания. — У тебя не идёт кровь? В любом случае, обработай, — просит Инис. Обработать приходится, потому что удар вышел очень неудачным, и по руке медленно растекается синяк, с каждой минутой становясь всё насыщеннее. Инспира находит в шкафу аптечку, почти наугад вытаскивает какую-то мазь и смазывает место удара, не переставая сыпать проклятиями. Объектом этого обряда предсказуемо становится Верум, как становится он причиной, почему Инспира вообще вынуждена терпеть боль. В мире существуют лишь две вещи, способные вернуть Инспире хорошее настроение: чтение и скрипка. Девушка отчего-то давно не играет на инструменте, но читает ещё больше обычного, а теперь, когда держать скрипку не выйдет, приходится вновь отложить игру, но отложить книги её не заставит ничего. — Какие книги тебе нравятся больше всего? — спрашивает Инис, когда Инспира выходит из ванной, и они вместе спускаются в гостиную. Пара располагается у горящего камина на мягком ковре. Инспира в левой руке удерживает книгу, потому что правая не в состоянии держать ничего, а Инис головой ложится на колени девушки и согревается от языков сверкающего пламени. — Те, которые не похожи на наш мир, — не сразу отвечает девушка. — Наш мир — самый скучный из всех возможных, поэтому мне интересно наблюдать за теми, которые отличаются. Мягкий голос Инспиры, когда та начинает читать вслух, успокаивает. Инис не засыпает, но погружается глубоко в свои мысли и не слышит, что произносит девушка, воспринимает её речь лишь непрерывным звуком на фоне. Но вопрос, который девушка задаёт после нескольких страниц чтения, Инис улавливает из-за того, как отличается интонация. — Ты тоже считаешь, что во мне нет ничего настоящего? — Не считаю, — отзывается Инис. — Кто тебе это сказал? Пересказывать недавний диалог не хочется, потому что тогда Инис быстро свяжет его с уродливым синяком на ладони, и Инспира только легко пожимает плечами: — Да просто вспомнилось.

***

— О чём вы говорили с Инспирой? — неожиданно, но ожидаемо проявляет интерес Экли в машине. Верум лишь на мгновение отрывается от дороги, бросает внимательный взгляд на девушку и поджимает губы. Она смотрит что-то в планшете, не ощущая того, как скользит по лицу ласковый взор, и до того, как она поднимает голову, Верум расплывчато отвечает: — Да ни о чём, — и уточняет, стремясь увести разговор от себя. — Почему ты спрашиваешь? — Просто знаю, что она не всегда сдержана, — рассеяно произносит Экли, оторвавшись от экрана. — Подумала, она успела сказать тебе какую-нибудь колкость. С неё станется. Юноша, не сдержавшись, негромко смеётся, и его смех разносится по салону приятной шероховатостью. Автомобиль, до этого едва двигающийся, вовсе замирает в длинной пробке, и Веруму приходится ответить на вопросительный взгляд Экли. С усмешкой парень замечает: — А ты не думала, что это я успел сказать ей что-то неприятное? — От тебя такое тоже ожидаемо, — покорно соглашается Экли, этим вызывая новую порцию смеха у Верума, — но я надеюсь, что ты не станешь влезать в бесполезные споры с ней. Пробка растягивается на несколько километров из-за столкновения впереди. Экли, понимая, что от медленной езды её начнёт укачивать, вовсе убирает в сумку планшет и, откинувшись на сиденье, прикрывает глаза. Девушка лишь сейчас начинает прислушиваться к негромкой мелодии, играющей в салоне, и с удивлением узнаёт в ней одну из композиций известного мюзикла. Игра инструментов удивительно переплетается с хоровым пением. — Я думала, ты слушаешь только современную музыку, — произносит Экли, не поднимая век, сама не зная, с чего такие выводы. — Я слушаю всё, что мне нравится, — поучительным тоном заявляет Верум. — Если тебе интересно, у меня есть музыкальное образование. — Всё, не обижайся, — шутливо хмурится девушка, но уголки губ ползут вверх в неконтролируемой улыбке. — Я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях. В салоне приятно пахнет цитрусами, насколько сильно, что Экли думает, будто кто-то сзади неё без остановки чистит апельсины, но аромат этот вовсе не отталкивающий: напротив, он вносит какую-то свежесть. Ещё с первых дней знакомства Экли понимает, что ей с Верумом удивительно комфортно, и это ощущение безопасности никуда не исчезает, с каждым днём только усиливается. Ей комфортно в салоне автомобиля, в закрытой зоне клуба, куда девушка иногда заезжает, чтобы увидеть друзей, и в особняке, где она провела ночь после свадьбы. Воспоминания о свадьбе в один миг портят всякое настроение, и от былого веселья ничего не остаётся. Девушка слегка хмурится, теперь уже без шутки, прикусывает изнутри губу и, открыв глаза, устремляет взгляд на соседнюю машину, так, чтобы Верум не разглядел на дне зрачков затаённую тоску. Вновь вспоминаются жёсткие слова Инспиры, каждое из которых ощущалось болезненным ударом в самое слабое место, и ко всему примешивается ощущение того, что Экли с Верумом поступает точно так же. Даёт надежду, которая не оправдается. Автомобиль трогается с места, медленно двигается вдоль дороги, и Экли, пользуясь тем, что Верум занят картиной впереди, беззастенчиво рассматривает его. У него волосы какого-то странного пыльного цвета, но передние пряди выкрашены в красный, наверняка по настоянию Рисуса, а само лицо мягкое, вылепленное умелыми руками, кажется, без единого изъяна. Этим Верум даже напоминает Инспиру, во внешности которой невозможно найти недостатков. — Ты не злишься на меня? — срывается с губ быстрее, чем Экли успевает подумать. Верум отрывается от дороги, переводит удивлённый взгляд на девушку и какое-то время раздумывает, пытаясь понять, к чему относится её вопрос. Медленно на лице появляется осознание. — Не злюсь, конечно, — ласково улыбается он. — Как будто я могу. Не переживай, всё хорошо. И Экли действительно успокаивается. Не полностью, но становится гораздо легче от нескольких предложений, потому что они сказаны таким тоном, что Верум не оставляет ни капли сомнений в обратном. И пускай чувство вины медленно сгрызёт девушку, но лишаться этого тепла, которое Экли чувствует с Верумом, она не хочет. Эгоистичный и мерзкий в её собственных глазах поступок, но иначе попросту не выйдет. Без этого тепла Экли не справится ни сейчас, ни через год. — Глупая ты, Экли, — с улыбкой отмечает Верум, а девушка, оскорбившись, с лицом, на котором отображается праведный гнев, оборачивается к собеседнику, мигом позабыв о тяжёлых мыслях. — Да ты ни одного обоснования привести не сможешь! — бросает вызов Экли. — Сама же знаешь, что смогу, зачем ввязываешься в спор, в котором очевидно проиграешь? — удивляется Верум. — Просто глупая, и всё тут. Тебе не в чем винить себя, и мне не в чем винить тебя, так что постарайся не забивать себе голову тем, что не имеет ничего общего с реальностью, ладно? — Я слишком очевидна? — Возможно, я тебя хорошо знаю, ты об этом не думала? — расплывчато замечает Верум. Удаётся покинуть зону аварии, и дальше дорога становится свободнее, что позволяет набрать скорость. Экли рассматривает в окно раскинувшиеся поля и автомобили, то и дело мелькающие мимо, и не сразу отвечает на вопрос — поначалу ответом служит лишь неловкое движение плечами. — Наверное, ты знаешь меня даже лучше, чем я думаю, — соглашается Экли. — Не могу сказать, что до знакомства с тобой я хотя бы с кем-то чувствовала, что меня понимают. Откуда-то возникает желание оказаться в надёжных объятиях и дать волю чувствам, и Экли, за последние несколько дней так часто срывающаяся, давит эмоции на корню, удивляясь собственной слабости: раньше с ней такого не случалось, и кто бы мог подумать, что причиной резких изменений станет одна фраза, перечеркнувшая всё прошлое. Несколько неосторожных слов хватило для того, чтобы выбить опору из-под ног и оставить болтаться, безуспешно хватая ртом воздух и пытаясь ослабить затягивающуюся петлю. Жизнь продолжается, и в ней глухая тоска — верная спутница Экли, тёмными ночами твёрдо обещающая, что никогда её не оставит. Врать ей, к сожалению, незачем.