Пока не настанет рассвет

Всё временно: и роскошь, и богатства; Единственно, что вечно — наши чувства. Средь них нет места гадкому злорадству, Оно — порок в прекраснейшем искусстве. Холод пронизывает тело смертельными иглами. Экли ненавидит холод, но сбежать от физического можно, если укутаться или разжечь пламя, пускай даже она предпочитает держаться дальше от огня. Сбежать от этого холода невозможно. Он поднимается выше, медленно заковывая тело в ледяной панцирь, змеёй вьётся вокруг, и с каждой секундой надежды на спасение всё меньше. Всё происходящее — кошмарный сон, но он слишком реалистичный и оттого слишком пугающий. Ничего не спасло бы Экли от этого холода, но спасает знакомый голос. Сначала она думает, что ей только кажется, но затем голос, звонко зовущий её по имени, повторяется, звучит громче, ближе, и Экли поднимает веки. Перед ней вместо привычного потолка её комнаты светлые волосы и ярко-голубые глаза, которые могут принадлежать только одному человеку. Экли почему-то пробивает на слабый смех. — Ты уже вернулась? — произносит она с каким-то облегчением. — А ты не рада? — звучит весёлый голос. — Хочешь, я уеду обратно? Давай, только скажи, что тебе будет лучше без меня. Инспира не ждёт очевидного ответа, наклоняется ближе, и первый утренний поцелуй окончательно снимает остатки мрачного сна. Экли садится в кровати, поправляя огромное одеяло так, чтобы оно прикрывало ноги, и, склонив голову, задумчиво осматривает свою комнату. В ней не меняется ничего, кроме внезапно появившейся Инспиры, которая не предупредила заранее о своём возвращении, и большого свёртка, находящегося у двери. Экли удивлённо приподнимает брови, обращает взгляд к девушке, но та уже добирается до свёртка и, подхватив его, опускает на кровать. — С днём рождения! — торжественно объявляет Инспира. — Надеюсь, я первая, кто успел тебя поздравить? Её энергичность и жизнерадостность вызывают смутные подозрения. Инспира будто держит внутри себя какую-то важную тайну, и её вот-вот прорвёт раньше времени, поэтому она подхватывает Экли под руку и вынуждает её встать. От пола холод добирается до босых ног даже через толстый ковровый ворс. Экли, ведомая Инспирой, покорно становится перед зеркалом и бегло осматривает собственное отражение. Только проснувшись, она выглядит ужаснее некуда и совершенно не соответствует тому образу, на которой рассчитывает Инспира, когда разворачивает свёрток, и он оказывается изысканным тёмно-зелёным платьем. — Примеряй! — просит, хотя просьба больше похожа на требование, Инспира. Последние крохи недовольства, которые могли бы слиться в одно большое желание спорить, исчезают, когда взгляд Экли падает на умоляющие глаза Инспиры. Девушка примеряет подарок, даже быстро сооружает на голове какую-то причёску, чтобы войти в образ, и, судя по восхищённому взгляду Инспиры, получается у неё гораздо лучше, чем можно было рассчитывать. Пускай Экли и не остаётся в полной мере довольна образом, главное то, что довольна Инспира. — Ты такая красивая! — восхищённо вздыхает девушка. — Это будет моим подарком тебе. Может быть, ты захочешь надеть его на свадьбу? — На свадьбу? — растерянно откликается Экли, продолжая осматривать себя в отражении. — А что, у кого-то намечается свадьба? Нам прислали приглашения? — На нашу свадьбу, Экли, — осторожно поправляет Инспира. — Инис тебе всё ещё не сказал? Экли, не оборачиваясь, переводит взгляд на Инспиру, застывшую в зеркале. Она жадно ожидает чужой реакции, но Экли слишком привыкла к тому, чтобы в любое время держать на лице приветливо-нейтральное выражение, и ничего не выдаёт её эмоций. Лишь голос кажется чуть скованнее, чем обычно, когда Экли сухо интересуется: — Так скоро? Вы ведь не так давно знаете друг друга. Ты не подумай, я не пытаюсь тебя отговорить. Телефонный звонок перебивает негромкий голос Инспиры, когда та заговаривает, и девушка вмиг замолкает. Экли возвращается к кровати, поднимает с пола телефон, который, по всей видимости, уронила ночью, и принимает звонок. Никогда ещё за их непродолжительное знакомство ей не хотелось слышать Рисуса так же сильно, как сейчас, когда его вмешательство оттянет момент трудного разговора. — С днём рождения, крошка! — звонко звучит его голос. — Тебе нужно знать, что я поздравил тебя ровно в тот момент, когда начался новый день, так что я опередил даже Верума. — Правда? — слабо улыбается Экли. — Я ещё не читала сообщения, но спасибо. — Исправляйся, — строго произносит Рисус, где-то на фоне слышится крепкое ругательство, и вслед за ним просьба быть тише, последовавшая уже от Верума. — В общем, мы понимаем, что ты захочешь провести день с семьёй, но будем очень рады, если ты заглянешь к нам завтра. — Нет, ты знаешь... — начинает девушка и тут же замолкает. У двери так и стоит Инспира, ожидая продолжения разговора, и новость, принесённая ею, уничтожает последние капли праздничного настроения. Становится обидно и гадко, и первое чувство возникает от того, что Инспира выбрала всё же не Экли, а второе от того, что Экли так долго была с Инспирой, в которую влюблён её брат. «Ты с ним никак и не поступаешь» — вспоминается то, что должно было успокоить, но вместо этого лишь усилило сомнения. — Ты знаешь, я приеду сегодня, — сообщает Экли. — Где вы? — Так, подожди минутку, — слышится растерянный голос, затем все звуки приглушаются, но до девушки всё же доносятся неразборчивые обрывки фраз, и она улыбается, услышав Верума. — Приезжай в клуб, мы будем там. — Скоро буду, — обещает она и отключается. Рядом так и стоит Инспира, ожидающая чего-то, с чего сможет продолжить разговор, но Экли молча снимает с себя платье, осторожно откладывает его на кровать и влезает в коричневый костюм. Она ненадолго исчезает в ванной, выходит обратно с лицом, бледным после ледяной воды, и наконец обращает внимание на девушку, тенью застывшей у двери: — Платье замечательное, я с удовольствием надену его, спасибо, — спокойно говорит Экли. — Мне нужно уехать, я вернусь вечером, решите тогда, какую свадьбу вы хотите. Это ваш праздник, так что всё будет так, как вы захотите, просто поставьте меня в известность. — Это всё, что ты скажешь? — зачем-то обиженно уточняет Инспира. — И почему ты уезжаешь? Я думала, мы сегодня проведём день втроём. Сегодня ведь твой день рождения, Экли. «Потому что Рисус прав, я хочу провести свой день рождения с семьёй» — едва не срывается едкий упрёк с губ, но вместо этого Экли лишь пожимает плечами и первой выходит из своей комнаты. — Прости, у меня работа, — она всё же понимает, что нужно что-то ответить. — Да и не особо я люблю праздновать свои дни рождения. Обещаю, что на свадьбе никуда не денусь. Мерзкое чувство разочарования гонит из дома, заставляет держаться дальше и от Иниса, который не простит Экли, если узнает о предательстве, и от Инспиры, которая своими наивными глазами смотрит так, будто в самом деле не понимает, что произошло. Экли просит подготовить машину, даже не перекусывает, надеясь скорее сбежать из особняка. К счастью, Инспира не пытается продолжить разговор и даже не провожает Экли. Между ними тишиной застывает прочное непонимание. Утром клуб всегда закрыт для посетителей, и внутрь могут попасть только его владельцы и гости, которые специально приглашены. Экли пропускают без каких-либо вопросов, заранее предупреждённые о её приходе, и девушка недолго стоит у входа, осматривая пустой танцпол и свободные столики, на которых убираются официантки. Когда посетителей нет, им не нужны маски, и Экли без труда ловит их приветливые улыбки, отвечая тем же. Экли поднимается на второй этаж, где её перехватывает Рисус. — Моя дорогая, единственная дама, которая способна вызвать во мне самые трепетные чувства! — громко приветствует он. — Ты даже не представляешь, как я рад видеть тебя сегодня в нашей скромной обители. — Скажи честно, долго готовил речь? — смеётся Экли, потому что чужая непосредственность не может не веселить. — Что ты? — в голосе явно звучит неприкрытое возмущение. — С тобой мне не нужно ничего готовить. Я просто говорю то, что идёт от самого сердца. Сегодня Рисус вместо того, чтобы пройти в зону, которую они обычно занимают с Верумом, шагает дальше и ведёт за собой Экли. Зал, в разы просторнее любых других помещений клуба, занят только Верумом, который при появлении Экли торопливо поднимается с огромного кресла. Юноша в отношениях с Экли всегда проявляет твёрдую сдержанность, но в день её рождения позволяет самому себе хотя бы ненадолго отринуть возведённые стены. Экли едва успевает приблизиться, как оказывается в объятиях Верума, и юноша, прижав её к себе, не сразу отстраняется. Прежде он ловит аромат шоколада с волос девушки, видит, как Рисус за спиной Экли соединяет пальцы рук в подобие сердца, и со вздохом закатывает глаза. Объятия всё же приходится разорвать, пока друг не выдумал что-то ещё и уж тем более пока не догадался озвучить свои мысли. — Вообще-то, у нас есть для тебя подарок, — напоминает о себе Рисус. — Вообще-то, это мой подарок, — с той же интонацией поправляет Верум. — А Рисус ограничится тем, что подарит тебе день с ним. О лучшем и мечтать нельзя, да? — Конечно, — насмешка вызывает новую порцию смеха у Экли. — Тебе бы поучиться у него делать подарки. Рисус совершенно не обижается на дружные поддразнивания друзей. Юноша выныривает откуда-то сбоку, удерживая в руках небольшую коробку, и передаёт её в руки Верума. Тот озадаченно смотрит сначала на лучшего друга, затем на коробку и лишь после на заинтересованную Экли. Решение напрашивается само собой: — Закрой глаза, — говорит Верум, очевидно, Экли, но глаза на всякий случай закрывает и Рисус. Верум подводит девушку к большому зеркалу, закреплённому на стене, и недолго шуршит обёрткой коробки. Экли чувствует, как что-то осторожно касается волос, и открывает глаза лишь по команде. Отражение в зеркале вызывает у неё два чувства, резко завернувшиеся в водоворот противоречия. Первая мысль девушки о том, что подарок Верума прекрасно подойдёт к платью, которое подарено ей Инспирой, настолько, будто бы они сговорились, хотя быть этого не может. Но эта мысль мгновенно исчезает, потому что Экли, кажется, впервые в жизни видит что-то настолько красивое. Изящная серебряная диадема с множеством небольших изумрудов прекрасно смотрится среди рассыпанных рыжих волос. Экли делает шаг к зеркалу, желая ближе рассмотреть украшение, и не сдерживает восхищённого вздоха. — Поразительно, — выдыхает она. — Это чудесный подарок. Где ты её взял? — Даже если я назову тебе человека, который сделал это, второй такой просто нет, — мягко улыбается Верум. День рождения Экли только начинается, но она почему-то уверена, что он ей запомнится гораздо больше любого другого. До полудня друзья остаются в клубе, а после выбираются на улицу. Приятный весенний ветер забирается под лёгкую одежду до тех пор, пока тела не скрываются в автомобиле. Экли, если честно, давно выбрасывает из головы их с Верумом разговор, где юноша спросил про её самое счастливое воспоминание, пускай она и не забывает тот день совсем. Разговор этот редкими ночами вытаскивает из воспоминаний счастливые улыбки всей семьи и озорной блеск одинаковых голубых глаз: то, чего больше никогда не случалось. Поэтому девушка не сразу находит слова, чтобы хоть как-то отреагировать, когда машина останавливается у ворот парка развлечений. — Вы серьёзно? — растерянно спрашивает Экли, едва выходит наружу. — Вообще-то, я предполагал, что тебе не понравится, — быстро вставляет Рисус. — Вообще-то, ты светишься так, будто больше всех радуешься, — мгновенно реагирует Верум, и эта их привычка передразнивать друг друга выбивает из Экли счастливый смех. — Мне нравится, — обрывает дальнейшие споры девушка. Рисус уходит вперёд, размахивая приобретёнными билетами, и Верум с Экли следуют за ним. Девушка недолго молчит, задумавшись, мысленно вернувшись к неприятному разговору, произошедшему утром, и всё ещё не может определить своего отношения к неожиданной новости. Слишком много мыслей, от обдумывания которых Экли всячески пытается сбежать. — Спасибо, — благодарит она тихо, зная, что Верум услышит. — Я даже не подумала, что ты запомнишь. — Я помню всё, что ты говоришь, — откликается Верум. — Тебе необязательно делиться со мной тем, что у тебя произошло, но в любом случае я постараюсь сделать твой день хотя бы немного приятнее. — Что, я настолько очевидна? — обречённо вздыхает Экли. — Или это ты читаешь меня как открытую книгу? Рисус, заметивший отставших друзей, возвращается обратно, и диалог избавляется от появившегося напряжения. Весь день друзья проводят в парке, пробуют все возможные аттракционы и закуски. Множественные палатки, укрытые от солнца яркими навесами, так и притягивают к себе внимание и толпы посетителей, но Рисус быстро вычисляет наименее людные лавки с наиболее вкусными закусками. Экли справедливо замечает, что Рисус имеет сильную предрасположенность к поиску лёгкой наживы, и получает от Верума ожидаемое: «Зачем-то ведь я его держу». Кажется, может произойти абсолютно всё, но с их дружбой ничего не случится. Этот вывод вызывает у Экли лёгкий укол зависти, хотя она, конечно, безмерно рада за парней.

***

— Где ты была? — И это вместо поздравления? — вопросом на вопрос парирует Экли. Она возвращается домой поздней ночью, и ей слишком хорошо для того, чтобы спорить с собственным братом, поэтому она первой же фразой ставит его в тупик. Экли впервые за последние несколько лет по-настоящему расслабляется, и, если бы ей раньше кто-то сказал, что для комфорта ей будет достаточно двух друзей, она вряд ли поверила бы в это. Потому и сейчас она не хочет откровенничать с Инисом. Внутри девушки лишь два бокала вина, и этого мало, чтобы позволить эмоциям взять вверх. Дома ей нужно держать лицо — эта мысль печалит. — Мы хотели тебя поздравить, — примирительно объясняет Инис, — но тебя не было весь день, и на звонки ты не отвечала. Мы волновались. — Ничего со мной не случилось, как видишь, — вздыхает Экли. — Просто работала. Для меня это не праздник, а обычный день, я ведь говорила тебе. Но спасибо за то, что хотели поздравить. Девушка, игнорируя вопросительный взгляд Инспиры, врезающийся в щёку, поднимается на второй этаж. Экли нужно услышать поздравления от ещё одного человека, но для этого ей необходимо самой зайти к нему, и девушка недолго думает, не стоит ли отложить визит до завтра, а потом всё же нажимает на ручку двери. В конце концов, если Чинерис спит, она просто тихо уйдёт. Чинерис не спит. Он при появлении сестры соскальзывает с подоконника, сидя на котором, считал звёзды, и направляется навстречу к сестре. Экли ныряет в объятия, ощущающиеся самыми родными, и, кажется, впервые за прошедший день полноценно дышит, когда ощущает слабый аромат, исходящий от чужой кофты. Чинерис мягко поглаживает девушку по спине и плечам, оставляет лёгкий поцелуй на макушке и отстраняется. Вместе с ним исчезает ощущение безопасности. — С днём рождения, Экли. — Спасибо, — самое простое поздравление заставляет её устало улыбнуться. — Я очень устала, обязательно зайду к тебе утром, хорошо? — Конечно, не нужно переживать обо мне, — безропотно соглашается Чинерис. — Отдыхай. Я буду ждать тебя. В своей комнате Экли падает на кровать и долго не поднимается даже для того, чтобы раздеться. Наличие одежды, спать в которой неудобно, заставляет девушку ненадолго встать, но после она ныряет уже под одеяло и прикрывает веки. Она почти засыпает, когда телефон на тумбочке негромко оповещает о входящем сообщении. Вообще-то, вряд ли там что-то важное, и это наверняка может подождать до утра, но сонная Экли снимает блокировку экрана и щурится от яркого света, ударившего в глаза. На присланной фотографии весьма удачный утренний вид в клубе, где Верум примеряет диадему на голову Экли, а после оттуда же кадр, где Рисус, включив переднюю камеру, пытается незаметно сделать их общую фотографию. Надо отдать ему должное, получилось действительно незаметно, потому что Экли днём совершенно не обратила внимание на его игры с телефоном, но до ужаса неловко: две трети экрана занимает приближенное лицо Рисуса, обрезанное от середины лба до подбородка, а справа кое-как умещаются Верум и Экли. Она помнит этот момент: они с Верумом как раз были заняты бестолковым спором, не несущим никакой практической пользы, но весьма заинтересовавшим их обоих. Но фотография, пускай и до невозможного забавная и крайне неудачная, сильно веет комфортом, которого Экли так не хватало всю её жизнь. «Если ты увидишь это перед сном, то пускай тебе приснятся самые лучшие сны. Если ты увидишь это утром, пускай весь твой день будет чудесным. С днём рождения, крошка» — гласит подпись под фотографиями. Инис, так и оставшийся в гостиной, по негромким хлопкам двери угадывает, что Экли ненадолго зашла к Чинерису. Юноша откидывается на спинку дивана, закрывает глаза и устало трёт переносицу. Сон совершенно не идёт, хотя короткая стрелка часов уже склоняется к четырём, и если бессонницу можно было хоть как-то объяснить волнением за сестру, то сейчас Экли дома и уже наверняка спит в своей постели. Не спит Инис, и вместе с ним не спит Инспира: сидит рядом, склонив голову к чужому плечу, и едва ли не урчит как кошка, когда мужские пальцы перебирают её волосы. — Пойдём в комнату? — предлагает Инспира, речью выводя Иниса из задумчивости. — Наверное, — неопределённо отвечает он, пожимая плечами, но девушка встаёт, и Инис встаёт вслед за ней. Инис позволяет Инспире всё, что той вздумается, и ни на что не хочет отвечать ей отказом. Поэтому она ведёт юношу в комнату, поэтому же сама снимает с него одежду, то и дело ненавязчиво касаясь мужского тела. Инис в каждом её движении чувствует ласку, которая неустойчиво колышется на грани между таинственностью и откровенностью. Только Инис не знает, в какую сторону надо подтолкнуть, чтобы Инспира не сорвалась в пропасть, откуда он никогда не увидит её настоящую. Всё, что ему остаётся — бездействие. Тягучие поцелуи выбивают все сомнения. Инспира — прекраснейшее, что Инису доводилось видеть, и она сама тянется к нему навстречу, сама позволяет себя касаться и сама касается в ответ. И это — всё, что нужно для того, чтобы назвать себя счастливым. Всего один человек рядом. Инис несколько лет искал счастье в других городах и странах, а счастье оказалось в его особняке. В его особняке. Эта мысль заставляет замереть. Инспира, сбитая с толку, удивлённо хлопает глазами, но молчит и только ждёт, пока Инис выберется из переплетения собственных мыслей. А юноша впервые со времени их знакомства осознаёт, что и до того, как уехать, он чувствовал себя так же. Как будто Инспира всегда была рядом, так ласково улыбалась и заливисто смеялась, согревая этим своим смехом. Как будто она знакома Инису гораздо дольше, чем есть на самом деле, и нужно только вспомнить, когда он впервые ощутил это чувство. Эта внезапная мысль вызывает непонятный страх. Как будто есть что-то неправильное в том, что Инспира слишком родная, слишком близкая, что несколько месяцев их знакомства ощущаются целой жизнью, но только с Инспирой Инис и чувствует, что он по-настоящему живёт. В этой жизни сквозит искуственность, отрепетированность, будто бы всё идёт по запланированному сценарию, но даже так это много лучше того существования, которое Инис называл жизнью больше двадцати лет. По крайней мере, в этом Инис пытается себя убедить. Он отбрасывает все ненужные мысли и, приблизившись к тёплым губам, снова целует, оставив всё лишнее за пределами сплетения их тел, этой комнаты и этого особняка. Отзывчивость и ласка Инспиры не оставляют сомнений, что всё идёт так, как надо, нигде не нарушая принятый порядок вещей. Этот сценарий, искусно написанный человеческой жестокостью несколько веков назад, все они способны только воплощать в жизнь. Любовь — слишком сильное чувство, чтобы ему сопротивляться. Любви, выращенной из проклятия, сопротивляться и вовсе невозможно — нет смысла и пытаться.