Пока не настанет рассвет

Сладка улыбка на устах, как будто мёд. В тягучем воздухе не проронив ни звука, Богиня в белом платье всё идёт вперёд. Не издаёт сердце её в груди ни стука. На улице белеет выпавший за ночь снег. Его появление ожидаемо, но Инспира всё равно не сдерживает радости, когда в её день рождения снег засыпает всё вокруг. Она, едва проснувшись, срывается с кровати и, раскрыв створки окна, опускает ладони прямо на небольшие сугробы, навалившиеся с обратной стороны. Снег сухой, и скатать из него шар не представляется возможным, но девушка всё равно радуется чёткому следу зимы, которую теперь уже можно считать наступившей. На первый этаж девушка спускается почти в полдень, без зазрения совести проигнорировав то, что её появления остальные члены семьи скорее всего будут ждать, но их отсутствие вызывает у неё искреннее удивление. Инспира обходит весь первый этаж, на своём пути встретив лишь одну служанку, возвращается наверх и, подумав, сворачивает в сторону комнаты Экли. Дверь оказывается открыта, и Инспира, войдя внутрь, оглядывается по сторонам, пытаясь понять, есть ли в спальне хотя бы кто-то. Уютная комната встречает и провожает её отрешённой тишиной. Инспира возвращается на первый этаж, просит себе кофе и выходит на закрытую стеклом террасу, откуда открывается вид на заснеженный двор. Ворота медленно расходятся в стороны, пропуская внутрь одинокий чёрный автомобиль, а Инспира, понимая, что машина ей незнакома, внимательнее вглядывается в приехавшего мужчину, когда он выбирается на улицу. Он ей тоже незнаком. Мужчина по прочищенной тропинке доходит до крыльца особняка, поднимается по ступеням и скрывается за тяжёлой дверью. Инспира принимает чашку горячего напитка из рук служанки, благодарит её мягкой улыбкой и мысленно отсчитывает секунды. Ровно через минуту после хлопка входной двери раскрывается дверь на террасу, и Инспира может ближе рассмотреть прибывшего гостя. В его внешности всё внимание на себя забирают большие медовые глаза, за счёт которых даже остальное лицо — совершенно обыкновенное, в чём-то даже неприятное — выглядит красивее. Инспира очаровательно улыбается — так, как умеет только она. Этой улыбкой, выверенной и тщательно отрепетированной, девушка без труда за мгновение располагает к себе. — Мне сказали, что здесь я могу найти хозяйку особняка, — произносит мужчина, и его низкий голос звучит удивительно успокаивающе. — Но, не поймите меня неправильно, я знаком с Инисом и наслышан, что они очень похожи с сестрой. — Слухи не врут, они действительно удивительно схожи, — подтверждает Инспира. — Что касается меня, вряд ли я могу считаться полноценной хозяйкой. Я просто нахожусь в хороших отношениях с Экли и Инисом. К сожалению, сейчас я не могу сказать, где они, но, если Вы не торопитесь, я с удовольствием составлю Вам компанию, пока мы ждём. — Было бы просто замечательно, — с признательностью замечает мужчина. — Позвольте представиться, моё имя — Вотум. — Очень приятно, — искренне отвечает девушка. — Меня зовут Инспира. Вотум проходит вглубь комнаты, и первое впечатление, сложившееся о нём из-за плохого света, оказывается обманчивым: Инспира убеждается в том, что он едва ли перешагнул тридцатилетний рубеж, хотя сперва показался гораздо старше. Девушка узнаёт у гостя о его предпочтениях и, попросив у служанки второй кофе, приглашающе указывает на кресло возле себя. Вскоре между Вотумом и Инспирой завязывается непринуждённая беседа, нарочно отстранённая от любых проблемных тем. Проходит почти час с прибытия гостя, когда во двор через вновь раскрывшиеся ворота въезжают несколько автомобилей, и в одном из них Инспира узнаёт машину Экли. Девушка улыбкой приветствует вернувшихся, пускай те и замечают её далеко не сразу. Лишь на подходе к крыльцу особняка, почувствовав чужой взгляд, Инис поворачивает голову в сторону и видит знакомую фигуру. — Вотум! — восклицает Инис, искренне радуясь прибытию друга, когда видит его, вышедшего из террасы навстречу хозяевам. — Мне очень хотелось бы сказать, что твоё прибытие так рано было неожиданным, но тяжело не узнать твою машину. Экли, знакомься, пожалуйста, мой ближайший друг, с которым мы провели вместе два года. Инис, пока между его сестрой и другом завязывается обмен любезностями, отходит чуть вперёд, туда, где за спиной Вотума, прислонившись к двери, ведущей на террасу, стоит Инспира. Юноша бегло осматривает её и тихо, словно желая, чтобы больше никто не услышал, произносит: — С днём рождения. — Спасибо, — кивает девушка, рассматривая голубые глаза, всегда остающиеся холодными, — приятно, что ты помнишь. Я знаю, что твой день рождения в июле. Самый жаркий месяц в вашей стране. — Ты ведь не любишь жару, — зачем-то отмечает Инис. — Скажем, я стала не любить её чуть меньше, когда Экли рассказала мне о том, когда ты родился, — скользит по губам усмешка. Инспира, любящая купаться в чужом внимании, свой день рождения заранее решает провести без лишних людей, и никто её решение не оспаривает. По итогу вечером в зале собираются лишь четверо: сама виновница торжества, Инис, Экли и Вотум, против компании которого никто не возражает. Недолго они сидят за столом, где Инспира с удовольствием съедает любимый десерт, приготовленный старательным поваром, а после, пока девушка уходит к себе за оставленными сигаретами, все перебираются в гостиную. Зажжённый камин придаёт комнате, погрузившейся в полумрак, особый уют. Экли отсаживается дальше всех от огня, практически в другой конец комнаты, и в тени даже не сразу удаётся разглядеть её лицо. Инис выбирает место у камина, ощущая то, как языки пламени делятся своим теплом, а Вотум занимает место где-то между братом и сестрой. Вернувшаяся Инспира опускается на пол возле Иниса и, оперевшись о него, вглядывается в картины, которые ей рисует пламя. — Расскажи мне о своём брате, — негромко просит Инспира, зная, что в просторном помещении их никто не услышит. — Что ты хочешь знать? — удивлённо отзывается Инис. — Не сказал бы, что это очень увлекательная история. И уж точно не то, что стоит слушать в день рождения, если не хочешь испортить себе настроение. Может, как-нибудь в другой раз, ладно? Инис ждёт от собеседницы если не того, что она расстроится, то хотя бы лёгкого недовольства, но она, обернувшись, пожимает плечами и просто растягивает губы в полуулыбке: — Конечно, я же не настаиваю. Поступай так, как тебе будет комфортно, хорошо? Инспира, приподнявшись, чувствует лёгкую прохладу и протягивает руки к пламени, которое нисколько ей не вредит. Лепестки огненных цветов рассыпаются искрами у её ладоней. Что-то негромко произносит Экли, но Инспира, зачарованная танцем огня, не разбирает её слов и даже не удивляется, когда Инис, послушав совета сестры, отодвигает ладони девушки назад, предупреждая появление возможных ожогов. — Вам стоит быть осторожнее, юная леди, — учтиво предупреждает Вотум, незаметно оказываясь рядом, и протягивает Инспире бокал с вином, который та с готовностью принимает. Вкус, незнакомый ей, кажется вполне приятным, но всё же он далёк от идеала, в который Инспира бесповоротно влюблена. Она склоняет голову в сторону, укладывая её на плечо Иниса, и, прикрыв глаза, с усмешкой отмечает: — Не знаю насчёт иных вещей, но в вине Вы знаете толк. — Слышать это от Вас особенно приятно, — признаёт Вотум. Экли поднимается с кресла, избегая огня, приближается к двери и, уже коснувшись ручки, оборачивается для того, чтобы попрощаться: — Доброй ночи. Думаю, что я уже пойду. — Я провожу тебя, — поднимается вслед за ней Инспира и совершенно не реагирует на наблюдение Вотума, сказанное обыденным тоном: — Ночь сегодня звёздная. Две девушки поднимаются на второй этаж, где, попрощавшись у дверей комнаты Экли, расходятся. Инспира добирается до своей комнаты, заходит внутрь и ждёт около десяти минут, пока по звукам из коридора не убеждается, что Инис у себя. Ещё пять минут она выжидает, чтобы убедиться, что он не застанет её, обзаведясь после возможными вопросами, и выходит обратно. Тихим шагом Инспира спускается вниз, приближается ко входной двери и убеждается в том, что та открыта. На губах мелькает насмешка. — Я не думала, что Вы — поклонник ночных свиданий. — И я о Вас так не думал, но мы вдвоём здесь, — разводит руками Вотум. — Мне просто захотелось Вам помочь. Скажем, это моя собственная прихоть. — Чем Вы можете мне помочь? — звучит едва ли не с пренебрежением. — Я вышла только из интереса, но, признаюсь, мне уже скучно. — Сегодня Вы хотели узнать о Чинерисе, — напоминает Вотум. — Я вполне могу поделиться с Вами тем, что мне известно. Инспира садится на последнюю ступень крыльца и, вскинув голову, рассматривает небо. Оно и в самом деле сплошь усеяно звёздами. Холодный лунный свет касается щёк девушки и, смутившись, исчезает за одиноким облаком, проплывшим мимо. Превосходно, даже очаровательно, настолько, что нарушать этот момент разговором кажется невежеством. — Мне не нужна помощь, — тянет Инспира. — Мне было любопытно, но любопытство мимолётно и быстро рассеивается, а вот горечь предательства выдерживается как старое вино для того, чтобы в один момент оставить без чувств того, на кого подействует. Или Инис не будет считать предательством то, что Вы делаете? Красивые метафоры сливаются с таинственной ночью, и Инспира, зачарованная собственным сравнением, совсем не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Только к её счастью не случается ничего, что могло бы причинить ей вред: тьма непрерывно оберегает своё дитя от любого посягательства. — В этом нет никакой тайны, хотя Инис и Экли наверняка считают иначе, — пожимает плечами Вотум. — В детстве Инис, по случайности, конечно, едва не убил собственного брата, но этой случайностью он своими же руками навсегда запер его в комнате. Пускай эта история будет всего лишь моим подарком на Ваш день рождения. Или забытым сном, если Вы того пожелаете. — Оставьте меня, — звучит скорее приказом, чем просьбой, — я хочу побыть одна. Вотум беспрекословно подчиняется. Инспира откидывается назад, спиной ощущая бетонное покрытие, и, прикрыв глаза, прислушивается к ночи, которая кажется бесшумной лишь невнимательному человеку. Девушка же слышит вокруг себя множество самых разных звуков. Она не торопится вставать и делает это лишь тогда, когда мысли в голове полностью упорядочиваются. В особняке, не раздумывая, Инспира направляется в комнату Экли, которая оказывается незаперта. Девушка ныряет под тяжёлое одеяло и прислушивается к сонному сопению. Возможно, ей даже удастся уйти ранним утром, и Экли не узнает о её визите.

***

— Красочные сны — не повод не просыпаться. Каждый из них ты можешь воплотить в реальности. — Неправда. Реальность никогда не сможет осуществить ни один из моих снов. — Ты обманываешь себя. Судя по холодному месту рядом, кровать пустует уже давно. Инспира поднимается в постели, подтянув к себе ноги, и сначала смотрит в окно, а затем на свободное место справа. В голове медленно и неохотно по полочкам раскладываются события прошедшего дня и длинной ночи, закончить которую она решила в постели Экли. Ничуть не пожалев о своём решении, Инспира поднимается и замечает на прикроватной тумбочке бумагу: «Не захотела тебя будить. На случай, если ты не увидишь записку, я попросила слуг предупредить тебя: у тебя в комнате я оставила подарок, который не выдалось случая подарить вчера. Хорошего дня». — Не выдалось случая подарить в мой же день рождения? — усмехается девушка. — Что там за подарок-то такой? В её комнате, скрытая под плотной тканью чехла, находится скрипка. Инспира бережно достаёт инструмент, заворожено касается лакированного дерева и, налюбовавшись, на пробу проводит смычком по струнам. Настроенная скрипка отзывается совершенно уникальным чистым звуком, и изученная композиция плывёт по комнате. — Чудесный подарок. Лучший из всех возможных. Рядом на полу стоит большая коробка, которая не может быть неприметной хотя бы из-за своего размера. Инспира откладывает инструмент, распечатывает посылку и до того, как обратит своё внимание на остальное содержимое, достаёт конверт, лежащий сверху. На тонкой бумаге узнаётся витьеватый почерк дяди, и с улыбкой девушка читает скупое поздравление. Внутри оказываются самые разные книги, изданные в ограниченном количестве и хранящиеся в государственной библиотеке и у коллекционеров, и девушка представляет, скольких трудов стоило достать эти экземпляры. Утро только начинается, но оно уже предвещает чудесный день. Переодевшись, Инспира спускается на первый этаж и тормозит у выхода, услышав оклик служанки: — Госпожа Инспира, госпожа Экли просила передать Вам, что она оставила для Вас посылку. — Я уже видела, спасибо! — восклицает Инспира и открывает тяжёлую дверь. — Накрывать завтрак не нужно, я еду в город! — Хорошего пути! — желает вслед её собеседница. Всё заметено снегом, но двор уже вычищен. Даже так Инспира не хочет брать машину и вызывает такси, которого дожидается прямо на улице, распластавшись в сугробе мокрого снега. Перед тем, как сесть в автомобиль, она отряхивается, и лишь это спасает её от того, чтобы в тепле всё, растаяв, намочило светлые волосы и забралось под одежду. Навигатор выстраивает маршрут продолжительностью в один час, улыбчивый водитель заводит разговор, и Инспира без труда поддерживает тему, не видя причин отмалчиваться. Снегом украшены все дома в городе. Это вызывает в душе девушки искренний и почти детский восторг, и, расставшись с приятным мужчиной, который довёз её, Инспира долго стоит на тротуаре, раздумывая, какое место ей посетить первым. Подкрадывающийся постепенно холод, горячо любимый Инспирой, всё же заставляет её сделать выбор в пользу небольшого кафе. Внутри оказывается несколько полок с книгами, и, выбрав одну из них, девушка садится в кресло, ожидая заказ. Горячий напиток приятно обжигает изнутри. Инспира, через какое-то время решив продолжить прогулку, берёт с собой ещё один стаканчик и пешком пересекает почти весь центр города, любуясь выстроенными достопримечательностями. Ей нравятся такие прогулки, когда можно полностью погружаться в свои мысли и одновременно с этим растворяться в мире, окружающем её. Она одна, но одновременно с этим нет, потому что вокруг неё существует целый мир. Художник, выбиравший краски, которыми покроет холст, в первую очередь останавливает внимание на белом цвете. Так с пейзажем сливается и сама Инспира, фигура которой укрыта белым мехом, неторопливо шагающая по вымощенным камнем дорожкам. В конце своей прогулки, когда уже смеркается, она забредает в парк, где каждое дерево укрыто большими сугробами, а оттуда снова вызывает такси. В этот раз водитель другой, измотанный в конце рабочего дня и не горящий желанием поговорить. Инспира и не настаивает. Вечером путь оказывается длиннее, но по итогу девушка всё же выходит ровно напротив ворот особняка. Вокруг ни души. — Долго же тебя не было, — слышит Инспира, стоит ей перешагнуть порог, женский голос. — Мне сказали, что с самого утра куда-то пропала. Я уже начала волноваться. — Что со мной может произойти? — беззлобно усмехается она в ответ. — Скажи лучше, как у тебя дела? Где Инис и его друг? — Всё хорошо, — по порядку отвечает на вопросы Экли, помогая подруге раздеться. — Инис у тебя, а Вотум ещё утром уехал. Даже я спала и не успела попрощаться. Он тебе не понравился? — С чего ты взяла? — равнодушно отзывается Инспира. Экли за плечи мягко разворачивает девушку к себе, всматривается в голубые глаза, отражающие внутреннюю усталость, и её губ касается ласковая улыбка. Наполненный проницательностью голос замечает: — Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — и продолжает, не давая раскрыть рта: — не буду изматывать тебя расспросами. Ступай к тебе и отдохни, а завтра поговорим, хорошо? — Спасибо, — Инспира не чувствует ничего, кроме лёгкой физической усталости, но решает об этом не говорить. — Спасибо за подарок. Скрипка чудесна. — Вообще-то, мы выбирали её вдвоём, — объясняет Экли. — Так что это не только мой подарок. Доброй ночи. — Доброй ночи, Экли, — звучит взаимное пожелание. — Береги себя! Ночные вылазки становятся совершенно обыденной вещью, уснуть в который раз не выходит. Инспира курит, сидя на лестнице, ведущей на второй этаже, и размышляет, рассматривая нечитаемым взглядом дверь. Лишь она отделяет девушку от Чинериса, и, возможно, ключ даже не повёрнут изнутри. Наверняка нет, кто позволит ему запираться? Мало ли, что может произойти. Несколько шагов, одно касание, и даже брошенного взгляда будет достаточно для того, чтобы определить, его ли силуэт видела Инспира. Девушка не знает, что ей даст ответ, но знает, что подстёгивающее любопытство не даст ей покоя. Есть помимо этого интереса и что-то ещё, что-то гораздо глубже, но такие порывы она предпочитает игнорировать. Признавать чувство надвигающейся опасности всё равно, что признавать, что кто-то другой может иметь власть над её будущим. В это поверить всё равно, что распрощаться с будущим. Для Инспиры так точно. Сигарета заканчивается, дым поднимается вверх и распространяется по коридору. Остаётся только надеяться, что все спят, и никто не озаботится причиной появления внезапного запаха. Дверная ручка всё так же заманчиво блестит в тусклом лунном свете, проникающим внутрь через окно, и нужно что-то решать. Решать Инспира не любит. Она не терпит, когда решения принимаются за неё, но и сама, стоя на перепутье, не может выбрать один вариант из двух, хотя, казалось бы, не такой уж и большой диапазон. Она либо входит внутрь, подтверждает собственные догадки и не решает, что ей делать дальше, либо уходит к себе и мучается от того, что может ошибаться. Второй вариант кажется ей гораздо менее привлекательным. «Да плевать» — проносится в мыслях у Инспиры, и та, поднявшись, уже готовится уйти к себе, забыть обо всех собственных сомнениях утром, потому что вся эта ситуация кажется какой-то глупой. Дверь ненамного приоткрывается, и кажется, что внутри комнаты густая тьма, тянущая свои лапы наружу в попытках найти жертву. По-хорошему нужно уйти, но хорошие идеи, так часто преследующие Инспиру, редко оказываются выполнены. Девушка шагает ближе, сокращает расстояние и тянется к ручке двери, когда та опускается вниз, уходя из-под касания. Пальцы замирают в воздухе, а взгляд скользит вниз и после поднимается вверх. Она не ошибается. Никогда не ошибается, и в этот раз тоже. Этот факт так невовремя тешит её самолюбие, что против воли вырывается усмешка, которую девушка за мгновение давит в себе. Огненно-рыжие волосы, такие же, как у всей семьи, отросшие до плеч, жёсткая на вид щетина и голубые глаза, которые днём наверняка светлее. То же чувство, какое преследовало её, когда она увидела в окне силуэт, но любое ощущение опасности вмиг исчезает, потому что её обдаёт неожиданной волной уюта. Недолго они молчат, уставившись друг на друга, оценивают и думают о том, нужно ли что-то говорить. Чинерис разрушает затянувшуюся тишину. Отступает назад, оставляя свободный проход, и негромким голосом, охрипшим от долгого молчания, приглашает: — Прошу Вас, входите. — Вы позволите мне составить Вам компанию? — улыбается Инспира и ловит ответную улыбку, совершенно невинную и детскую. Чинерис не отвечает, но ей ответ и не нужен. Девушка делает шаг вперёд, пересекая порог, и чувствует, как оказывается в совершенно ином мире. Здесь ей нравится почти так же сильно, как дома. Тоже чувствуется нечто родное, близкое по духу, щемящее сердце теплотой и безграничной нежностью. В комнате человека, спрятавшегося не только от своих страхов, но и от всего мира, Инспира находит своё пристанище на долгие годы. В этой комнате нет того чувства опасности, которое преследует повсюду в особняке и особенно сильно ощущается у лестницы, ведущей в подвал, словно он становится сосредоточением живущей веками ненависти. Здесь оплот какого-то искреннего тепла, словно Чинерис — не просто живущий в комнате затворник, а тот, кто оберегает эту комнату от холодного и злого равнодушия к чужим бедам.