Happy End or Not?

Последний месяц осени. С самого утра на улице вьюжило, заметая крупными хлопьями снега такую уже порядком надоевшую слякоть и грязь. Пришибленные влагой листья наконец больше не кружили в воздухе, раздражая своим плавным пикированием с высоты и налипанием на стекла. Я спал на балконе, свернувшись в кресле даже со своим внушительным ростом. В комнату возвращаться пока не хотелось: я желал насладиться хотя бы чем-то, что еще помнило мамин запах, что еще трепетно хранило ее присутствие. Все, что вчера услышал от отца, не стало для меня новостью мирового масштаба. В последние пару лет он и не скрывал свое плохое отношение к нам. Но меня удивляло не это. Боль, резко прошившая сердце, когда он клялся в ненависти, также быстро испарилась, оставив после себя лишь пустоту. Не отчаяние, не ответную ненависть. Пустоту. Я усмехнулся мыслям и наконец сладко потянулся, вытягивая затекшие конечности. Где сейчас Дабрия, я понятия не имел. Либо тусила где-то в доме, либо, что вполне закономерно, пошла по очередному приказу Люцифера. Проживание в доме со мной не освобождало ее от исполнения обязанностей. Потянувшись, глубоко вдохнул и тяжело выдохнул. Вот так вот я остался один. Старые друзья наверняка давно послали меня всерьез и надолго, и я прекрасно их в этом понимал. Эшли тоже слился из-за какой-то глупости. Отец прямо в лицо сказал, что терпеть мое присутствие в доме не может, а Катрин… Ну, кто она мне? Нет никто, просто женщина, живущая с Ньютом и беременная от него. Оставалась Дабрия, но и ее нельзя в полной мере считать другом. Несмотря на видимое и непреодолимое притяжение с обеих сторон, просто не был в состоянии забыть, что именно она сдала меня дьяволу, а сейчас просто старалась загладить вину. А я попутно испытывал отнюдь не дружеские чувства, хотя имел полное право злиться на нее. Что ж, сегодня понедельник, а значит, отца до вечера не будет. Я встал и, выходя из комнаты, мельком бросил взгляд на бежевые прикроватные часы, показывавшие половину девятого. Сердце сжала болезненная судорога. Боль от смерти мамы, в последнее время поутихшая и превратившаяся в тупую и лишь время от времени ноющую, вспыхнула, словно костер, в который подкинули сухих дров. Ноги предательски подкосились, и я едва успел схватиться за дверной косяк. Перед глазами проносились картины, одна за другой. Как мама рассказывала мне сказки перед сном, ласково поглаживая волосы и пропуская прядки сквозь свои тонкие пальцы. Как каждый день провожала в школу, пока я был недостаточно взрослым, чтобы ходить самому. Как успокаивала, когда у меня случалась очередная подростковая «несчастная любовь». Как мы вместе с ней выбирали этот чертов будильник! Я прорычал, словно раненый зверь, бросаясь на ненавистный предмет интерьера и намереваясь расколоть его на мелкие кусочки. Но какая-то высшая сила не позволила мне это сделать. Пальцы пронеслись в считанных миллиметрах от будильника и схватили пустой воздух. Я упал на колени, не в силах более сдерживаться. Гнетущее чувство внутри, которое старательно пытался сдерживать последние дни, словно прорванная плотина, хлынуло наружу. По щекам пролегли плотные дорожки, слезы крупными каплями падали на пол, оставляя после себя на дощатом полу темные кружочки. Я изо всех сил ударил по полу, заходясь в немом крике. Сука, я никому в этом мире не нужен! Мать спаслась от мужа-тирана на том свете, оставив меня на произвол судьбы! Последний, казалось бы, близкий человек в этом мире, практически каждый день все больше и больше морально уничтожает, выдавая такие слова, от которых у любого, наверное, мурашки пойдут от ужаса. До окончания срока осталось двадцать дней. Раньше установленное время казалось мне каплей в море. Но теперь все изменилось. Оставшийся промежуток виделся бесконечным потоком очередных издевательств и саморазрушения. И продолжаться больше это не могло. Я устал. От унижений, боли, отчаяния. От всего, что происходило в моей жизни. — Люц, что случилось? — раздался голос над ухом, но я лишь дернулся в сторону. Тогда Дабрия начала трясти меня за плечи, пытаясь привести в чувство. Только вот я обессиленно упал на пол, сжимаясь в позе эмбриона и закрывая лицо руками. Скрывая слезы. Я почувствовал, что девушка села рядом, на руку легла легкая ладонь, невесомо ее сжавшая. — Люц, приходи в себя. Хватит. — Уходи, — прошептал я. Рука сжалась крепче, выводя из себя. — Что? — переспросила демоница севшим голосом. — Прочь! — прокричал я, сбрасывая ее ладонь с себя. — Или ты вдруг стала плохо слышать? Оставьте все меня в покое! Хотя бы на один день! Девушка дернулась, как от пощечины, но снова попыталась образумить. — Ты не в себе, — ласково произнесла она, касаясь пальцами чуть отросшей щетины и нежно проводя по ней ногтями. — Тебе нужно успокоиться. Я громко засмеялся. Безумие, долго сдерживаемое, наконец вырвалось наружу и полностью захватило тело и душу. Сожгло все мосты, делая бесчувственной тварью. Я катался по полу и оглушительно громко смеялся, доводя ничего не понимавшую демоницу до лампочки. Но сейчас мне ни до чего не было дела. Я просто смеялся. Ну и что, что я ее пугал таким поведением? Она сама сдала меня своему любимому хозяину и довела до подобного исступления. Если бы не эта чертова демоница, все бы было хорошо! Но Дабрия не спешила уходить. Наоборот, она осталась рядом, терпеливо ожидая, когда моя неожиданно начавшаяся истерика наконец сойдет на нет. Не знаю, сколько времени прошло, однако наконец перестал кататься по полу, собирая на одежду ошметки пыли. Попытался подняться на ноги, но не смог. Перед глазами все плыло. На выручку пришла демоница: поддерживаемый ее твердой рукой, я встал и свободной конечностью попытался продрать склеенные от засохших слез глаза. — Прости, — прошептал я охрипшим от долгого плача голосом. Ответом мне стала сжатая в районе запястья рука. Метка тепло откликнулась на прикосновение демоницы, но тут же охладела. — Мне не стоило так себя вести. Девушка грустно улыбнулась, помогая сесть на мамину кровать, и встала передо мной на колени. — Люц, я все понимаю, это моя вина, что так произошло. Ты лишь выпускал накопившийся пар: боль от обиды, все негативные чувства, которые до этого момента держал внутри. Все хорошо, это было нужно. Я тупо посмотрел на нее, перевел взгляд на свою руку, а точнее, отметину дьявола, и тут Дабрия прильнула к ладони, ласкаясь, словно шкодливый котенок. Я угрюмо хмыкнул, но руку не убрал. — Все равно долго не протяну в том аду, который мне устроил Ньют. Поэтому, наверное, оно и к лучшему, что все так закончится. Вдруг я цепко обхватил подбородок девушки и притянул ее к себе, не в силах больше сдерживать свой порыв. Едва она оказалась на уровне моих губ, тут же отпрянула. — Люц, ты не в себе, — попыталась воззвать к разуму демоница, но я отрицательно покачал головой. — Со мной все в порядке. Сейчас я полностью контролирую свои поступки. — Но ведь потом ты будешь жалеть, — с нескрываемой горечью едва слышно произнесла она. Я потянулся за ее рукой и притянул ближе, усаживая на колени. — Обещаю, не буду, — прошептал я, обдавая ее шею горячим дыханием, от чего девушка вздрогнула в моих руках. Я удовлетворенно улыбнулся и продолжил покрывать ее шею поцелуями. Желая закончить начатое вчера дело. Только теперь нам ничего не должно помешать. — Тебя кидает из стороны в сторону, — на выдохе пробормотала Дабрия. — Ты всегда такой или только в последнее время? — Привыкай, на том свете я пристану к тебе, как банный лист, — ухмыльнулся я, ненадолго оторвавшись от ласки. В ответ та рвано вдохнула, когда я совершенно случайно коснулся кончиком пальца выступившего под слоем одежды соска. Уложил девушку на кровать и навис над ней, смотря в чистые, словно молодая зелень по весне, глаза. — Мне стоит продолжать? — изогнув бровь, улыбнулся я. — А ты как думаешь? — перевела та на меня стрелки, прикрыв глаза. Я усмехнулся и коснулся тканей, обернутых вокруг ее тела, начал их постепенно распутывать, слой за слоем обнажая вожделенное тело. В штанах опять стало тесно, и я едва сдерживался, чтобы не сорвать их не забросить в какой-нибудь дальний угол. Только это все равно не решит причину проблемы. Я отчаянно желал девушку, лежавшую передо мной, выглядевшую такой хрупкой, но теперь я наконец был готов признаться в своем вожделении себе. Ей. Прокричать об этом на весь мир! И вот наконец я закончил… Передо мной лежала Дабрия, лишенная верхней части своей брони. Такая легкая, нежная и беззащитная…. — Из-за того, что я рано умерла, грудь не успела окончательно сформироваться, — прошептала она, отворачиваясь. Хотя ничто не могло заставить меня перестать смотреть на нее восторженно. Нет, не потому, что я впервые видел женскую грудь. Что вы, неужели подростки не балуются просмотром порно вместо подготовки уроков? Этот пробел в своем воспитании я давно самостоятельно восполнил и опробовал с бывшей, но никогда не переходил за черту. Однако сейчас все изменилось. Я отчаянно хотел ее перейти. Грудь была идеального размера и спокойно помещалась в ладонь. Я сжал ее изящную плоть, оставляя открытым ореол и проводя языком по чувствительному соску. Демоница прикусила губу, сдерживая рвущийся наружу стон. Но я не мог позволить себе остановиться на подобном, поэтому взял его в рот и осторожно прикусил. Нежно, стараясь не причинить боль. Однако ласкать только одну грудь было кощунством, поэтому, проложив между ними дорожку из поцелуев, я перешел ко второй, понемногу ускоряя темп. Девушка извивалась подо мной, желая вырваться из цепкой хватки, но я не мог ее отпустить, твердо намереваясь закончить незавершенное вчера. Ее руки пытались оттолкнуть, но я раз за разом убирал их, и тогда Дабрия сменила тактику. Она коснулась неприлично выпирающих штанов и сжала их в руке, задевая возбужденную и оттого очень чувствительную плоть. Теперь настала моя очередь сдерживать неприличный вскрик. Но девушка не остановилась на этом и, оттянув резинку, проникла внутрь, заставив меня замедлиться, отпрянуть от нее. — Что такое? — чуть задыхаясь, улыбнулась она, проводя пальцами вдоль члена сквозь тонкую ткань нижнего белья. — Тебе не нравится? Я не мог ответить, даже если бы захотел. Все мысли резко сбились в одну плотную кучу и никак не хотели разлепляться. Поэтому я впился в ее губы грубым поцелуем, блуждая руками по желанному телу, пока что не заходя дальше намеченной мной же линии. Дабрия себе в этом не отказывала и практически добралась до резинки боксеров, разделявшей ее и… Невозможно больше терпеть! И именно в этот момент демоница, воспользовавшись слабостью, повалила на кровать, забирая бразды ведущего. — Сними штаны, — спокойно приказала она, и я беспрекословно исполнил ее волю, оставаясь перед демоницей в одном белье. Девушка улыбнулась и откинула следом верхнюю часть своей одежды, все еще лежавшую на кровати. Перекинула ногу через меня и оседлала, словно нерадивого скакуна. Затем мучительно медленно, спускаясь от самой шеи, вновь провела тонкими пальчиками вдоль того самого места, которое мне сейчас причиняло столько неудобств. Я зашипел, стараясь сдержаться. — Пожалуйста, — прошептал я, кладя руки ей на бедра и сжимая их, неистово желая большего. — Что? — улыбнулась она. — Ты ведь понимаешь, что я сейчас хочу? — против воли голос опять прозвучал жалобно. Она хитро подняла бровь и потерлась упругими бедрами о причинное место. — Но ведь я не умею читать мысли, — улыбнулась Дабрия, прижимаясь ближе. На этот раз я не стал сдерживаться и протяжно застонал. Напряжение неумолимо доходило до предела, требуя успокоения. Но что-то подсказывало, что так легко я его не добьюсь. Тем временем демоница слезла с меня и примостилась рядом, поглаживая ласковыми движениями низ живота, нарочно задевая резинку белья. — Может, хватит издеваться уже? — сквозь сжатые зубы процедил я, зажмуриваясь от судороги, что свела все тело. — Разве тебе неприятно? — слегка обиженно произнесла она, наконец запуская руку под последний слой одежды, но не торопясь касаться меня. Я сдавленно выдохнул и схватил ее, заставляя ладонь сжаться вокруг члена. Прохладное прикосновение немного охладило пылающее ощущение. Но недостаточно. — Ах, вот ты как! И резким движением порвала белье, словно это были какие-то полусгнившие тряпки, а не совершенно новые, недавно купленные боксеры. Внезапно наклонилась и взяла губами головку, опускаясь все ниже и лаская по длине языком. С громким звуком оторвалась и, поворачиваясь так, чтобы видеть мои глаза, провела самым кончиком языка от мошонки до конца, оставляя влажный след. Вновь раздался протяжный стон, но на этот раз громче. — Прошу, — едва слышно прошептал я, буквально умоляя взять меня в рот. Дабрия улыбнулась и, продолжая издеваться, вновь облизала тело члена, не отводя от меня взгляд. Я не мог больше сдерживаться и толкнул ее голову, буквально насаживая на свой орган. Демоница быстро поняла, чего я хочу, и обхватила его, создавая щеками вакуум. Я вскрикнул от неожиданности и смял в ладонях мягкое полотно простыни. Резко все ощущения обострились до предела и сконцентрировались в нежной плоти головки. Девушка стимулировала эрогенную зону, явно умело сочетая движения руки и рта. Толчок за толчком доводя до оргазма. Секунда за секундой даруя невероятное ощущение экстаза, которое еще никогда в жизни не доводилось испытывать. Я лежал и таял под ее умелым управлением, чувствуя, как кульминация неумолимо подбирается все ближе. И когда, казалось, я уже готов был кончить, Дабрия оторвалась от своего занятия, оставляя влажный член без теплого языка, и прищурено оглядела меня, заставляя чуть ли не взвыть от досады. Я больше не мог терпеть эту пытку, тело болело и отчаянно требовало довести начатое до конца. Нет, уже не требовало. Просило. Рука задвигалась снизу вверх, сначала медленно, но постепенно набирая темп. Я громко застонал и тут же закрылся ладонью. Легкое чувство боли странным образом сочеталось с тем кайфом, что девушка дарила одними лишь движениями кисти. — Прошу, не останавливайся, — прошептал я, протягивая к ней руки, словно ребенок к сладкому, и та, на удивление, просто кивнула и продолжила завершать начатое. Вверх. Вниз. Вверх. Снова вниз, но сейчас задела мошонку, ласково обводя ее пальцами. Вверх, проводя подушечкой большого пальца по наружной части уретры. И вот когда пик возбуждения наконец был достигнут, девушка взяла меня в рот, принимая выплески спермы и слизывая потом их остатки с органа, будто взбитые сливки с леденца. Я мелко задрожал, борясь с последствиями оргазма, и тогда Дабрия прижала меня к себе, поглаживая чистой рукой по спутавшимся волосам. — Тшш, все хорошо, — успокаивающе баюкала она. — Тебе понравилось? — Это… было… незабываемо, — едва смог выдавить я, борясь с последствиями сладкой судороги. — Но это… мамина… кровать… — Сейчас бы только об этом переживать, — усмехнулась девушка, поглаживая заостренными ногтями обмякшую плоть. — Никуда уже не денешься, это произошло здесь. К тому же, прости, Люц, за откровенность. Уверяю. На том свете Алесте дела никакого нет до ее бывшей постели и что в ней происходит. Наоборот, уверена, она рада за собственного сына, что тот нашел силы признаться в очевидном. В первую очередь, самому себе. Все, за что вы, люди, так любите держаться — лишь воспоминания, давно переставшие иметь ценность в реальном мире, живущем настоящим. Перестань приходить в комнату, лишь бы вспомнить о ее присутствии. Вещи не хранят в себе человека, это всего лишь память о нем. Она достала откуда-то еще целое полотно цветастой ткани и начала умело заворачиваться в него, скрывая идеальное тело под бесформенной тряпкой. Я поднялся на локтях и с сожалением посмотрел на нее. — Что? — улыбнулась та, когда крайний слой ткани оказался закреплен невидимой застежкой. — Это мой первый и последний раз? — грустно произнес я. — Если говорить про настоящую жизнь, то только тебе решать, последний или нет. А если вообще, впереди у нас с тобой целая вечность. И во время, свободное от поручений хозяина, мы будем предоставлены сами себе. Она вновь обхватила ладонью член и, неуловимо быстро нагнувшись, снова облизала его, посылая по телу приятные волны. Затем вскочила с кровати и выбежала из комнаты. Я недоуменно смотрел ей вслед, не понимая, что происходит. Но тут она вновь возникла в дверном проеме и протянула мне чистые боксеры. — Из-за меня ты лишился нижнего белья. Будет честно, если ты не будешь в таком виде разгуливать по дому, а я помогу тебе восполнить потерю. Хотя, признаюсь честно, я буду только рада, если ты не станешь их надевать. Ответом ей стал звонкий и наконец обретший легкость смех.