Happy End or Not?

Оставшиеся часы того проклятого дня я запомнил крайне плохо. В памяти даже не задержалось, когда и как попал домой, что было после этого? Однако хотелось большего: забыть, вообще стереть прошлый день из памяти с такой же легкостью, словно это неудавшийся снимок в галерее телефона, который подлежит только удалению. Но вот я проснулся с четким намерением что-то в этой жизни наконец изменить. Что, пока еще не придумал. Разберусь по ходу. Сегодня шума на первом этаже не наблюдалось. Оно и к лучшему. Я больше понятия не имел, как смотреть отцу в глаза после вчерашнего. После той сцены, случайным свидетелем которой я стал. Не знал, как реагировать на Катрин. Хоть и понимал, что однозначно не доживу до того времени, когда она разродится, осознавать, что кто-то носит от твоего отца ребенка, который в будущем мог бы стать братом или сестрой, было верхом моего понимания. Мозг отказывался воспринимать эту информацию, верить в ее правдоподобность. На краткий миг показалось, что это все глупый розыгрыш, и ничего такого на самом деле не происходило, и мне все просто приснилось. Но здравый смысл упорно шептал, что не стоит обманываться пустыми затеями, и в действительности это не являлось бреднями спятившего. Я встал с кровати, но сегодня решил начать свое утро не с ежедневной рутины, а с разглядывания собственного отражения. Давненько я осознанно на него не смотрел. Однако ближайшее зеркало все равно было в ванной, поэтому волей-неволей пришлось идти в ту сторону. По пути успел пару паз свеситься с перил, оборачивавших второй этаж практически по кругу, чтобы окончательно и бесповоротно убедиться, что слух не подводит, и дома действительно никого, кроме меня, нет. Облегченно выдохнул и дошел-таки до пункта назначения. Навесное над раковиной стекло было до такой степени запачкано брызгами зубной пасты и потеками воды, что сколько бы я ни силился что-то в нем разглядеть, видел лишь полупрозрачные разводы, от одного вида которых голова шла кругом. На мою долю как раз и выпало их созерцание, поэтому, едва прошло первое потрясение от увиденного, я тяжело вздохнул, перестал рассматривать сие нелицеприятное действо и мученически пошел на поиски любого, пусть даже самого завалящегося вафельного полотенца и чистящего средства. Но ведь прекрасно помнил, когда вчера заглядывал в ванную с утра прежде, чем спуститься вниз, зеркало было девственно чистым, без намека даже на малейшее пятнышко. И какое жалкое зрелище представляло оно сейчас… Истинно хотелось плакать. Как же нужно было умываться, чтобы до такой степени все убить, что собственное отражение разглядеть невозможно?! В мыслях против воли всплыла вчерашняя сцена, невольным свидетелем которой я стал. Яростно затряс головой, изо всех сил пытаясь избавиться от нахлынувшего наваждения. Но воспоминание, яркой картиной запечатлевшееся на внутренней стороне век, так просто расставаться со мной не собиралось. Оперативно найдя необходимые для уборки компоненты и шустро расправившись с грязью, я наконец добрался до зеркала и смог себя осмотреть. От того, что напугало в отражении неделю назад, не осталось ровным счетом ничего. Глаза действительно вернули себе обычный серый цвет. А вот круги под ними, придававшие мне то самое удивительное сходство с пандой, никуда не делись. Наоборот, за прошедшее время только усугубились. Неудивительно, что с такой броской внешностью я сразу же привлек внимание Эшли в церкви. Кстати, об этом чрезмерно смазливом для сего поста священнике. Я так и не соизволил ответить тогда на его вчерашнее сообщение, а вчера вообще было не до этого. По понятным причинам, почему. Да и живот уже отчаялся, что я его покормлю, поэтому лишь изредка издавал звуки умирающего кита. Он, откровенно говоря, и так в последнее время держался на последнем издыхании. Решив больше не издеваться над собой, я все-таки провел ежедневную рутину, сбрив отросшую щетину и почистив зубы. Спустился на кухню и ткнул чайник, попутно рассматривая запасы заварки в верхнем подвесном шкафу и ловя флэшбэки. Будто наяву, я вновь испытал жгучее чувство в районе правой кисти, закреплявшее сделку с дьяволом. Люцифером, который, будучи демоном, никогда не упустит собственную выгоду и не заключит бессмысленное соглашение. Хотя порой так хотелось верить, что он просто про меня забудет и оставит в покое… От таких мыслей натурально хотелось смеяться, словно дурачку. Конечно, где был Люцифер, а где — то мнимое спокойствие. Качнул головой, пытаясь отогнать навязчивые воспоминания, снова вылезшие из закромов памяти. Хватит с меня. Пора перестать цепляться за пережитки прошлого. И я наконец сосредоточился на банках и коробочках с сушеными добавками к чаю, которые мама так любила заготавливать каждое теплое солнечное лето. Тут хранились и пучки веточек цветущей душицы, и головки календулы, и листья ароматных чабреца, мелиссы и мяты, и даже лепестки жасмина. Мама ажно умудрилась где-то найти яблоневые цветы и засушить их. И это я еще не говорил об апельсиновых корочках, печально врезавшихся в память. Если апельсины были нарезаны ровными полосками, но мандариновая кожура хранилась прямо такими кусочками, как ее снимали с плода. Тут лежали не только цитрусовые шкурки, но и яблочные, и грушевые. В других банках лежали сушеные вишня и клубника. Словом, мама при жизни знатно так запаслась различными натуральными добавками, что, наверное, еще месяц, если не больше, можно было заваривать что зеленый, что черный чай, составляя из него всевозможные и не похожие на предыдущие композиции, и при этом не повторяться. Сегодня я решил поэкспериментировать и кинул в бокал пару листиков чабреца, следом внутрь полетела мята. И финальным штрихом перед заваркой стала ягода вишни. Нужно начинать пробовать жизнь на вкус. И чай станет моим первым пунктом. Заварил эту ароматно пахнущую смесь кипятком, и запах стал гораздо крепче и насыщеннее, приятным шлейфом разливаясь по кухне. — А девушке чайку заварить не хотите? — раздался из-за спины ехидный, но ставший за последнюю неделю таким уже родным голос… Я повернулся и увидел Дабрию, расплывшуюся в широкой и хитрой улыбке. Вот теперь уже были не флэшбэки, а самое настоящее дежавю. И все связано с этим проклятым чаем! — Чайку не заварю, а чайку — весьма охотно! — громко усмехнулся я. Или сделал вид, что усмехнулся, так и не понял. Метка на руке начала гореть, возвращая в реальный мир. Однако прежде, чем вынырнуть из опять затянувшего омута воспоминаний, успел подумать, что оставшиеся дни все-таки буду пить только кофе! Никакого чая! Бойкот ему! Абсурдность собственных мыслей вызвала на лице слабую, но улыбку. Только что думал, что начну насыщать свою жизнь, как вдруг уже резко передумал и стал клясться в невесть чем. — Да, конечно, — улыбнулся я шире, опираясь на кухонную площадку гарнитура. — Какой будешь? Девушка плюхнулась на ближайший стул. Ох, черт, тот самый… тотчас улыбку с лица как ветром сдуло. Я вновь затряс головой, отчаянно желая избавиться от дурацких навязчивых мыслей, и внимательная демоница не оставила мое поведение без внимания. — Что-то произошло? — спросила она, практически бесшумно и изящно спрыгивая со стула, и подошла ко мне. — Ты выглядишь каким-то… потерянным. Я отвернулся, неспособный выдержать этот проницательный взгляд. — Не хочу об этом вспоминать. Наоборот, все бы отдал, лишь бы забыть. — Даже душу? — хитро прищурилась девушка. Наверное, не будь я в таком упадническом настроении, несмотря на то, что все-таки пытался шутить, обязательно бы оценил дружеский подкол и даже бы посмеялся над ним вместе с девушкой. Но не то время. Увы, не то. Я молча кивнул. — Все настолько плохо? — продолжала допытываться она, но уже поумерив пыл. Снова молчаливый кивок. — Хорошо, не буду давить. У меня есть свои способы узнать любую информацию. Но только если позволишь. Я отрицательно покачал головой, зябко поеживаясь от неприятного осадка, оставшегося после вчерашнего дня и упорно не хотевшего покидать нутро. — Не нужно. Я сам в состоянии с этим справиться. — Но ведь это в том числе заставляет тебя испытывать отчаяние! Ты им уже не просто пахнешь, а буквально сочишься! — И что? — начал я закипать. — Я сам в состоянии справиться со своими тараканами. Мне не нужна помощь. — Хорошо, — примиряюще подняла она руки. — Не кипятись. Я просто за тебя переживаю. А чай… Ты же сам знаешь, вкус мне совершенно не важен. Главное, атмосфера чаепития и хорошая компания. Поэтому добавки можешь выбрать самостоятельно. Тут я тебе всецело доверяю. Я повернулся к шкафу и начал перебирать баночки с травяным содержимым. Девушка просто стояла рядом и с интересом наблюдала за моими действиями. Сначала я поставил на столешницу мелиссу, затем выудил из недр мебельного элемента душицу и чабрец. Открыл их, и в нос ударил пряный аромат засушенного чабреца и ментоловая приятность мелиссы. Немного подумал и решил не добавлять душицу, а вместо нее в качестве эксперимента кинул лепесток плода сушеной груши. Сверху насыпал черной заварки и залил это все уже подостывшей, но еще довольно горячей водой. От аромата, распространившегося на всю кухню, Дабрия блаженно прикрыла глаза. — Жаль, что в мое время подобным баловаться было некогда. Все равно бы не успела ничего воплотить из задуманного в жизнь. Я бы такие сочетания цветов и фруктов собирала, — мечтательно произнесла она, полной грудью вдыхая запах. — Наверное, сейчас бы тоже все отдала, даже душу, которая все равно мне давно не принадлежит, лишь бы почувствовать, насколько сильно вкус соответствует этому умопомрачительному аромату. Я улыбнулся и долил горячей воды до краев, но кружки на обеденный стол не поставил. Быстренько порубил бутерброды, сложил это все на блюдо и вручил его Дабрии, а сам подхватил бокалы. — Куда мы? — непонимающе спросила она, оглядывая мой ни с того ни с сего почти возбужденный вид. — Сегодня на улице солнце, а в жизни и так не столь много приятных и светлых дней. В маминой комнате есть большое панорамное окно за занавеской, а еще только оттуда можно выйти на теплый балкон. Она удивленно вскинула брови, но ничего не ответила и пошла следом. На самом деле, в присутствии этой демоницы я совершенно забывал о ее истинной природе, признании, сделанном в бывшей комнате мамы. Забывал буквально обо всем. Знал лишь, что ни с одним человеком, с которым был знаком за свою не столь долгую жизнь, не ощущал подобного спокойствия и даже в некотором роде простого человеческого счастья. Вопреки ожиданиям, сегодня дверь в комнату оказалась не заперта. Видимо, отец был слишком занят другими делами, чтобы обратить внимание на подобные мелочи. Зараза, ну почему увиденное вчера с таким странным упорством не хочет выходить из головы? А главное, почему я сам постоянно к этому возвращаюсь?! Нет бы, забить на это и не думать, к черту, о порнографии, разведенной батей на глазах у собственного сына! Наконец добрались до комнаты. Я поставил бокалы на письменный стол, Дабрия последовала примеру и снова с интересом осмотрела меня, по-собачьи принюхиваясь. — Ты так приятно пахнешь отчаянием, — усмехнулась она, вновь произнося эти слова. — Невероятный запах, перед которым просто невозможно устоять. Так бы и вкусила его. Неудивительно, что своим ароматом ты привлекаешь многих охотников. Она шутливо дернулась в мою сторону, изгибая пальцы, словно когти, а я, поддерживая спектакль, шарахнулся от нее, будто от прокаженной. Ответом стал громкий смех. Но дурачества дурачествами, а организм очень сильно просил покормить его. И я уже больше не мог игнорировать эти неистовые мольбы. Открыл дверь на балкон и вышел в это маленькое, но так уютно отделанное помещение. При жизни мама неплохо заморочилась с обустройством уголка, поэтому сейчас здесь стояли невысокий столик и два небольших кресла. В углу удобно разместились небольшой книжный шкафчик, доверху заполненный разного рода литературой, и подвесное кресло-кокон. На столе даже валялась какая-то брошюра, раскрытая на середине, которую она не успела дочитать. Сердце болезненно сжалось. — У вас тут уютно, — восхищенно и, как мне показалось, уважительно присвистнула Дабрия, заглядывая следом. Как я и предполагал, несмотря на установившуюся снаружи отнюдь не теплую погоду, на застекленном панорамном, как и окно, балконе, выходившем в сторону леса, была комфортная температура для спокойного времяпровождения. И лучи осеннего солнца были видны во всей своей особенно приметной красе. — Добро пожаловать, — улыбнулся я, по-хозяйски разводя руками в разные стороны. — Именно здесь, в этом маленьком домашнем уголке, холодными зимними вечерами мама любила читать мне «Гарри Поттера». Ни одни рождественские посиделки на балконе не обходились без декламирования этой истории. Однажды она даже призналась, что из-за подростковой любви к Люциусу Малфою решила назвать будущего сына в честь этого литературного героя. Не знаю, правда, что такого она в нем нашла. Мне вот, например, он никогда не нравился! Слова прозвучали так по-детски наивно, что губы тронула нежная и чуть грустная улыбка. Воспоминания из ранних лет жизни, светлые и невинные, еще не исполненные горечи и презрения, будто горная лавина, хлынули, норовя снести с ног. Мне даже пришлось ухватиться за дверной косяк, чтобы удержать равновесие. Но девушка душой была не здесь, поэтому даже не придала значения моим колебаниям. — В мое время таких книг не было, — прошептала она, проходя мимо меня словно в трансе и падая в одно из кресел. — А даже если и были, читать мне их все равно было некому. Да и вообще, Алеста явно не передала качества того персонажа тем, что дала подобное имя, лишь призвала дьявола ближе к тебе. Если угодно, поставила его метку задолго до того, как ее сознательно поставил ты. Она потянулась к небрежно валявшейся бумажке и взяла ее в руки. Вслух зачитала ее название, хотя это и не требовалось. Словно разряд тока, меня прошибло воспоминание о том, какой литературой мама стала увлекаться после того, как ей поставили неизвестный и не подлежащий излечению диагноз. Мне заведомо было известно, что будет написано на обложке. — «Как при помощи веры в бога излечить душу и тело», — продекламировала девушка, удивленно поднимая брови с каждым прочитанным словом. — Я настолько отстала от жизни, что не знаю, в какой момент на смену развивающейся семимильными шагами медицине пришла безоговорочная вера в высшие силы, что способна излечить любые болезни? Я задумчиво потер переносицу, разрываясь между двух огней. С одной стороны, я никогда не разделял те мамины увлечения, но с другой, совершенно не имел права их оскорблять. — Под конец она совершенно отчаялась. Умирающий человек способен поверить во все что угодно, лишь бы не оставаться один на один со своим горем. — Но ведь она была не одна, — возразила Дабри. — С ней рядом был ты. — Откровенно говоря, — произнес я, возвращаясь в комнату за едой и бокалами и занося их на балкон, — ей это было не нужно. Она знала, что нужна мне, но ничего не могла поделать. В свой смертный час она желала видеть Ньюта рядом как показатель, что он все еще ее любит. Что он ее не бросил. — Но он к ней так и не пришел, — едва слышно подытожила девушка. — Ни разу, — подтвердил я, ставя посуду на столик и падая в соседнее кресло. — А теперь новая потаскушка, на которую он променял маму, беременна, и Ньют души в ней не чает. Даже отымел вчера прямо на стуле в кухне, совершенно не стесняясь моего присутствия. К тому же, не так давно я стал невольным свидетелем, как они мирились в зале под аккомпанемент орущего на весь дом телевизора. Только опустившиеся брови Дабрии вновь поползли вверх. — Ты сейчас серьезно? — неверяще спросила она, подозрительно прищурившись. Опять хотела уличить меня во лжи? — А смысл мне врать? — горько усмехнулся я, отпивая уже поостывший чай из своей кружки. — Он давно на нас забил, занялся личной жизнью, в которой для нас с мамой уже просто не было места. — Но ведь его личная жизнь — семья? То есть вы! Почему ты говоришь иначе? — не выдержала девушка. Я поставил стакан на стеклянную поверхность стола и блаженно откинулся на спинку кресла. — Потому что это правда, Дабри. Мы перестали быть его семьей. Причем довольно продолжительное время назад. А теперь, когда жена умерла, больше никого нет на пути к собственному благополучию. — Но ведь у него остался сын! — Которого тоже скоро не станет, — усмехнулся я. — Давай не будем портить этот пригожий денек серьезными разговорами о том, что изменить уже не в состоянии, и просто насладимся атмосферой так мимолетного проходящего дня… Это слишком тяжелые темы, и я не имею никакого желания их сейчас обсуждать.