Happy End or Not?

Новый день, новое утро. Еще минус одни сутки, отделявшие от неминуемой смерти. И теперь их в копилке моей жизни осталось двадцать шесть, а я все еще бесцельно продолжал их прожигать. Снизу послышались шумы чьего-то присутствия. Я напрягся, поэтому посмотрел на часы. Десять утра. Сегодня вторник, отец должен быть на работе. Но звуки, издаваемые кем-то на первом этаже, явно говорили об обратном. Я нехотя вылез из кровати и натянул первые попавшиеся под руку спортивки. Спустившись на первый этаж, увидел поразительную картину маслом: отец чуть ли не в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, стоял у плиты и готовил романтический завтрак, а Катрин в полупрозрачной ночнушке, просвечивавшей во всех возможных и невозможных местах, сидела на стуле и завороженными глазами наблюдала за развернувшимся перед ней представлением. Брови невольно поползли вверх от увиденного. Последней каплей моему отнюдь не безграничному терпению стало то, с каким лицом Ньют повернулся к этой женщине. Да в его же глазах плескалась вселенская нежность и щенячья преданность! Огонь, которого я никогда не замечал, когда Ньют смотрел на маму. Мужику скоро сорок лет стукнет, а он ведет себя, словно впервые влюбленный подросток! Я был на грани срыва, но в новый конфликт, от которых уже изрядно устал, вступать совершенно не хотел, поэтому ненадолго решил остаться в коридоре и отдышаться. Немного успокоившись, вошел на кухню и помахал голубкам рукой. Катрин от неожиданности взвизгнула и начала пытаться хоть чем-то прикрыться, а отец строго смерил меня взглядом. — Что ты тут делаешь? — воскликнула она, наконец спрятавшись за где-то найденной подушкой. Я удивленно вскинул бровь, но невозмутимо ответил: — Могу задать тот же вопрос. Я здесь живу. А вот что делаете тут вы, Катрин? — Она тоже практически тут живет, — сжав челюсти, недовольно проскрипел отец. Я легко рассмеялся от абсурдности происходящего и уже практически забыл об интересе со стороны Катрин, однако она в очередной раз решила о себе напомнить. — Я имела в виду, почему ты дома, Люц? — А где мне еще быть? — парировал я, все еще не догадываясь, к чему клонит эта особа женского пола, волею случая приведенная в наш дом во времена только начавшегося траура. — Ну, — начала она, — все твои сверстники сейчас в школу ходят, к выпускному готовятся, экзаменам. А ты? — А я вот такой вот уникум, — развел руками. — В школу не хожу, потому что меня давно оттуда поперли. Глаза Катрин медленно, но верно превращались из маленьких в огромные пуговицы с пальто. — Что же ты мог такого натворить, чтобы тебя исключили? — тихо произнесла она. — Имело место, должно быть, очень серьезное происшествие? Я ухмыльнулся, когда воспоминания о тех временах вновь услужливо всплыли в памяти. Разум подкинул те самые непередаваемые ощущения, которые я испытал, когда Рич принес «благую» весть о моем исключении. Кстати, что-то я давно не списывался со старым друганом, надо ему написать. А то уж похоронили меня, поди. Вместе с матерью-то. — Да, вы правы, это был крайне ужасный проступок, после которого директор и все завучи решили, что мне, как самому отъявленному разгильдяю и негодяю, больше в школе делать нечего. Я не ходил туда, потому что мать умирала, а сидеть с ней попросту было некому. Сиделку нанимать? Так никто не хотел этим заниматься, а у меня не было на нее средств. Отец дома не появлялся, а если и бывал, то дальше своей комнаты носу не казал. А какому учебному учреждению, работающему на материально безвозмездной основе, нужны обычные нахлебники, только тянущие деньги из государственного бюджета? Никому, — я зло усмехнулся и продолжил. — И знаете, в последнее время я все больше убеждаюсь, что вы даже не знали о существовании с его стороны жены. Почему-то возникло такое стойкое впечатление. Ньют ведь вам не рассказывал? Я повернулся к отцу, яростно ожидая реакции. По его нервно заходившим желвакам я понял, что попал в яблочко. Десять из десяти. Глаза Катрин опасно расширились, и она изо всех сил вцепилась в подушку, все еще находившуюся в руках. Отец, побросав все свои дела и чуть ли не разметав полотенце, коим, очевидно, стыдливо прикрывал свое достоинство, бросился к женщине. — Ей нельзя нервничать! — закричал он, поворачиваясь ко мне. Его искаженное гневом лицо могло напугать кого угодно, но только не меня. — Почему? — с издевкой спросил я, вопросительно поднимая бровь. — Да потому что она беременна! — рявкнул он и повернулся к своей любимой. Весь сарказм, готовый ядом сочиться до бесконечности, словно ветром сдуло. Я стоял как истукан и недоуменно смотрел на картину перед собой, все еще пытаясь осмыслить услышанное. Катрин неожиданно быстро для своего «плачевного» положения очнулась, резко стянула с отца полотенце и, поддавшись порыву страсти, притянула его к себе ближе хлестким поцелуем. Ньют раздвинул бедра своей пассии, вошел в нее и начал трахать. Сначала нежно, затем постепенно начал наращивать темп, становясь все более агрессивным. И все это происходило прямо на моих глазах. А я просто стоял и смотрел на картину, развернувшуюся на стуле, на котором обычно мама любила сидеть по утрам, попивая чашечку любимого кофе. Стоял и понимал, что окончательно погряз в собственных мыслях. Из оцепенения вывел особенно громкий и блаженный стон Катрин. Наконец я смог очнуться и свалить из кухни, пока не вырвало от этого гнилого зрелища. Последнее, что успел увидеть, это пухлые губы женщины, изогнувшиеся в сладкой истоме. Стоило только что увиденному образу всплыть в голове, пусть даже на краткое мгновение, как наполненная желчью от голода и ненависти тошнота подступала к горлу, агрессивно напоминая, что я все еще человек со своими потребностями и чувствами, о которых после скоротечной болезни и смерти мамы почему-то все резко перестали думать. А точнее, перестал думать отец, единственный оставшийся у меня в живых близкий родственник. Пулей вылетел на улицу и побежал в близлежащий лес. Ледяная атмосфера приятно покусывала обнаженную кожу, неизменно приводя в чувство. Я вдохнул пощипывающей прохлады полной грудью и закричал. Горько, с надрывом. Кричал, пока воздух в легких не кончился, а голос не охрип. После этого я безвольно упал на колени, больно ударившись о замерзшую почву, оплетенную многолетними твердыми корнями, но даже этого не заметил. Отчаяние жгучей волной выжгло все изнутри. Пред глазами померк свет, оставляя после себя всепоглощающую пустоту.