Happy End or Not?

Вчера не происходило ничего интересного, кроме того, что Катрин действительно никуда не пошла и осталась с ночевкой у нас. Может, она насовсем к нам переехала, а я даже об этом не знал? Зато вырисовался несомненный плюс. Отец теперь не только готовил еду к каждому приему пищи, но еще на всех, и впервые за несколько последних дней я смог действительно нормально и вкусно поесть. И вот наконец воскресенье, день, из-за которого меня раздирали неоднозначные мысли. Идти в церковь, чтобы облегчить свою ношу? Признать наконец хотя бы внутри себя, что вера в высшие силы со смертью мамы никуда не делась, а стала только сильнее? Стоило мне вообще туда идти? Или предпочтительнее было забить хер на это все и доживать спокойно оставшиеся уже двадцать восемь дней? Ответа в очередной раз не нашлось. Чтобы оттянуть миг принятия решения, я вылез из теплой и нагретой кровати, натянул домашние штаны и побрел в ванную. На автомате почистил зубы, помыл голову. Но выхода из сложившейся ситуации все равно еще пока не видел. Снизу потянуло дорогим, только что слитым из турки кофе. Дорогим, потому что я всегда знал, чашечку напитка какой марки и обжарки мама предпочитала выпить по утрам. После нее остались огромные залежи этих сушеных перемолотых бобов, которые в ближайшее время точно не грозили закончиться. Только что сваренным, потому что также я знал, как пахнет наисвежайшее питье. Яичницей сегодня не пахло, что было ожидаемо. Фирменное блюдо шефа не должно успеть приесться. Я скупо улыбнулся в ответ на размышления и решил спуститься вниз, пожелать все-таки доброго утра. Как бы странно ни звучало, я уже начал понемногу привыкать к тому положению, в котором мы все оказались. Только уже было поздно. Время безвозвратно утеряно. Как и предполагалось, я нашел сладкую парочку в зале, с кружками ароматно дымившегося кофе в руках, сидевших на диване почти в обнимку и смотревших фильм. Если я не ошибался, «Я — легенда». Раньше эта кинокартина была способна довести до слез своей несправедливостью к главному персонажу. Но теперь я сам чувствовал себя героем какого-то произведения. Комедии с элементами драмы. — Доброе утро, — поздоровался я, прислонившись к косяку. Отец от неожиданности вздрогнул, пролив немного кофе на штаны, а Катрин повернулась и тепло улыбнулась. — И тебе доброе утро, — поприветствовала она, делая глоток и прикрывая глаза от удовольствия. В животе опасно заурчало. Ньют смотрел на меня с опаской, словно я тигр, который охотился за ним. Видя, что тот здороваться не собирается, женщина толкнула отца в бок, выводя его из оцепенения. — Доброе, Люц, — кивнул он и вновь вернулся к созерцанию телевизора. Катрин дружелюбно развела руками, мол, смотри, какой недотрога. Я улыбнулся и вышел, оставляя голубков наедине. Направился на кухню и шлепнул кнопку включения на чайнике. Тот радостно забулькал, подогревая и без того не успевшую остыть воду. В это время решил нарезать бутерброды, не жалея ни сыра, ни колбасы на это благое дело. Что на еду молиться, правильно? Она же для того, чтобы ее ели. Следуя такой простой логике, я щедро нарубил себе три бутерброда, сдобрил это горчицей, найденной где-то на задворках холодильника, и заварил чай с теми самыми апельсиновыми корочками. После этого блаженно упал на стул и начал поглощать приготовленную еду. Часы показывали половину восьмого утра, а значит, я совершил подвиг, встав в такую ранищу в законный для всех выходной и все еще мог успеть на утреннюю службу. Благо, самый ближайший храм находился не так далеко от дома, несмотря на то, что мы жили фактически на выселках. Но надо же было разрушить очарование раннего утра. На кухню вошел отец, неся две пустые кружки в раковину. — Я хочу сегодня прогуляться, — выпалил я с набитым ртом, лишь бы не дать Ньюту возможность вставить свое слово первым. — Что ж, хорошее дело, — задумчиво произнес он, поворачиваясь ко мне спиной и намыливая губку. — Куда хочешь сходить? Почти идеальная картина: отец интересуется жизнью сына. Жаль, что это все лишь дешевый фарс. — Да просто, — пожал плечами я. — Куда-нибудь. Хватит дома сидеть, нужно воздухом свежим подышать. — Правильно, — поддакнул Ньют. — Сколько ты на улицу не выходил? Месяц, если не считать похорон? Два? Совсем на себя забил, Люц. Так ведь тоже нельзя, тебе всего семнадцать лет, а не шестьдесят пять. Нужно жить дальше. — Как ты? — не удержался от колкости, но тот не повелся. — Да пусть даже и как я, — легко согласился он, выключая воду и вытирая руки полотенцем. — Я все понимаю, Люциус, как ты относишься ко мне. У тебя и нет повода относиться иначе. Но на произошедшем жизнь не зациклилась. Нужно смириться с болью, которая никогда никуда не денется, и пытаться двигаться вперед, а не откатываться каждый раз еще дальше назад. Я молчал. Замолчал и он. Пролетела минута, другая, а мы все также безмолвно находились друг напротив друга. Первым сдался отец. — И все же, сходи в церковь сегодня, сын. Прошу тебя. Не ради меня или того, что я верю в эфемерную силу бога. Нет, я никогда не верил. Не ради бога, ибо ему не нужны наши слезливые мольбы. Но сходи ради матери. Поставь за ее упокой свечу, почти память. Я закрыл глаза, стараясь подавить накатившее отчаяние, комом застрявшее в горле. — Подумаю, — не открывая глаз, произнес я. Краем уха услышал шепот удаляющихся шагов отца и тяжело вздохнул. Что это только что было? Мне действительно не показались в его голосе забота и переживание? Или я уже начал выдавать якобы желаемое за действительное? Но решение наконец приняло вид осознанного и, наверное, правильного. Покончив с завтраком, направился к себе в комнату. * * * Я стоял перед воротами. Остроконечные пики забора взвивались к небесам. Не хватало только насаженных на них голов осужденных преступников. Хотя что это я? Мы же все-таки говорим о церкви. Сердце колотилось как бешеное, так и норовя вырваться из груди. Я глубоко вдохнул и ступил наконец в бесконечный поток людей, стекавшийся к отделанным золотом дверям входа в обитель бога. Величие церковных залов поразило до глубины души, все еще бывшей при мне. Иронично прозвучало, но я попытался поскорее отогнать эти мысли прочь. Едва я ступил под его сводчатые потолки, внутри появилась зудящая кровоточинка, эффект от которой расползался по всему телу и неприятно отдавался в черную метку. Что ж, зато я понимал его происхождение, и не нужно было задумываться, что со мной что-то не так. Я в этом только что убедился. Но о плохом думать не хотелось, поэтому внимание сразу же переключилось на окружавшее великолепие. Будучи маленьким, я, конечно, ходил в церковь с мамой, выслушивал все службы и исправно отбивал поклоны. Но тогда даже представить не мог, что настолько вдохновлюсь увиденным ныне. А сейчас… Невольно перехватило дыхание. Тут ко мне подошла бабушка, с головы до ног закутанная в какие-то поношенные платки, и показала свечи, отвлекая от созерцания красот. — За копеечку купи, — протянула она. Я закатил глаза, но полез в карман за предусмотрительно захваченной мелочью и щедро отсыпал ей, взяв всего одну свечку. Вслед послышались пожелания здоровья, всех благополучий и прочая ерундистика, в которую я уже не верил. Навстречу мне попался священник, собиравший длинной полой одеяния грязь и пыль с уже изрядно натоптанной плитки. Я хотел поймать его за рукав, но вовремя затормозил. Тот заметил мое замешательство и остановился, складывая руки в приветственном жесте. — Простите, — промямлил я, — куда можно поставить свечку за умершую маму? Его глаза наполнились искренним сочувствием, и он сразу же махнул рукавом в сторону иконы. — Пред вон той стоят свечи. Зажги ее от соседних и поставь. Только помолись. Да благословит Господь душу твою. Я легко поклонился в знак благодарности, и священник пошел в толпу дальше. Метка на запястье напоминала о себе все настойчивее. Я натянул рукав ниже, чтобы никто из присутствующих ненароком не увидел след дьявола на моей коже, и двинулся в указанном направлении. Остановился перед иконой и прилип к ней взглядом, особенно к глазам. Я не знал, кто тут написан. Моя вера была не настолько глубокой. Но во взоре изображенной фигуры я будто бы видел невыплаканные слезы, тяжелым грузом давившие сверху. Зажег свечу, поставил ее в свободную ячейку, послал в никуда послание маме в надежде, что она действительно его услышит. Хотел было уже уйти, как вдруг услышал возгласы, исполненные удивления и восхищения. — Смотрите, икона плачет! — кричала женщина, подошедшая после меня. Остальные, стоявшие рядом, удивленно ахнули. Я резко повернулся и вперил в нее взгляд. Изображение действительно плакало, как бы парадоксально это ни звучало, а глаза, как навязчиво казалось, будто смотрели точно на меня. По спине поскакал табун мурашек. Я поспешил отвернуться и побрел прочь. Внутренняя борьба разгорелась с новой силой. Я пришел сюда не только поставить свечку за упокой мамы, но и исповедоваться. Рассказать, что лежит на душе, скинуть этот непосильный груз ответственности перед тем, кто его на меня водрузил. Но, с другой стороны, было страшно. Вдруг я сейчас выговорюсь о том, что тревожит, а люди сочтут мои речи сумасшедшими и упекут в психушку? И плакали оставшиеся светлые, наверное, деньки дома, в компании Дабрии или ненавистного батька. Буду плакать в смирительной рубашке, сидя среди действительно сумасшедших. Я смутно припоминал еще со времен детства, куда нужно идти, и ноги сами повели туда, пока мозг метался и в миллионный раз пытался принять решение, которое покажется единственно разумным. И вот я уже стоял перед святыми мощами и священником, облаченным в золотистую с белыми полосами ризу. Передо мной находилось еще несколько человек: мужчина средних лет и девушка, которая была едва ли старше меня. Рядом со священнослужителем уже стояла преклонных лет бабушка, цеплявшаяся за клюку изо всех своих последних сил и каявшаяся в совершенных за долгую жизнь грехах. От угнетающей атмосферы, вдруг воцарившейся в воздухе, свело конечности. Я наконец остро осознал, что только что решил сделать. Рассказать о пришествии ко мне демона в обители божьей! Немыслимо! Тело пробила крупная дрожь, от которой все затрясло, и я хотел уже было уйти, развернуться, убежать куда глаза глядят, как на плечо мне легла теплая и сильная ладонь. Я обернулся и напоролся на фигуру, уверенную в себе и том, что происходило вокруг, и транслировавшую это в пространство. Я недоуменно поднял бровь, все еще не понимая, что этому молодому человеку (а это был именно он, поскольку среди служителей допускались только мужчины) от меня нужно. Светло-карие глаза излучали доброту, а кудряшки пшеничного цвета непослушно выбивались из-под монашеского одеяния. — Ты первый раз? — задал он вопрос, а я все еще не оторвался от его созерцания. Он казался… слишком правильным? Светящимся изнутри? Я не мог описать этот дисбаланс, происходивший внутри. Слов попросту не хватало. Но где-то в глубине души я осознавал, что парень вызывает во мне отнюдь не отвращение. Скорее, в его присутствии я наконец почувствовал себя… спокойным. — Да, — несмело произнес я, наконец собравшись с мыслями. Тот удовлетворенно кивнул. — Хорошо, пошли за мной. — Но как вы поняли, что я пришел впервые? — спросил я, едва поспевая за размашистым шагом молодого мужчины, хотя тот был значительно ниже меня. Мои метр девяносто могли значительно посоперничать с его приблизительно метром семьюдесятью, но скорость ходьбы действительно была выше моей. — Я довольно много таких повидал, — улыбку на лице увидеть не представлялось возможным, но отчетливо было слышно в насмешливом голосе. — Обычно вы трясетесь, словно осиновые листы. Но бояться ничего не стоит. Бог всемилостив и поможет каждому. Я подавил раздражение. Не время и не место. Тем более, я сам, по доброй воле пришел сюда, а значит, тоже признавал его существование. Да и в конце концов, Люцифер же существует? Я сам его видел. Тогда почему бог не имеет права на существование? Просто он решил поступить по-своему и не помогать моей семье, забрать маму к себе. Тем временем мы пришли к еще одному алтарю и водруженными на него мощами. Место было поменьше, да и обустроено несколько иначе. — Ты хочешь покаяться в содеянных грехах? — сурово спросил молодой священник, но мне все равно предательски чудилась нотка озорства в его голосе. — Хочу, — произнес я, изо всех сил стараясь, чтобы голос мой не дрожал и звучал уверенно. — Тогда я сейчас немного отойду, но все равно останусь в пределах досягаемости, дабы слышать, какие грехи ты перечисляешь, чтобы затем помочь тебе их отпустить. Тебе стоит встать на колени перед алтарем и честно, без утайки рассказать, что лежит на душе. Но поскольку ты первый раз, могу дать фору. Если не желаешь, чтобы кто-то слышал твои слова, стоит только попросить, я отойду подальше. Я покачал головой, собираясь с мыслями, опустился на колени и сложил руки в молитвенном жесте, закрывая лицо, полыхавшее багрянцем. — Господи, я обещал душу дьяволу, — едва смог произнести я так, чтобы стоящий позади меня человек услышал. И буквально спиной ощутил, как тот вздрогнул, но не двинулся с места, и продолжил. — Я думал, что нахожусь в безвыходной ситуации. Впрочем, я и сейчас в ней, но как будто бы уже смирился и понял, что жизнь на самом деле не так уж и плоха, как я о ней думал. А теперь мне осталось жить всего двадцать восемь дней, после чего я умру и стану прислужником Люцифера. Прости меня, боже, за совершенную ошибку. Прошу не за себя, а за маму. Помоги ей на том свете, чтобы она не мучилась еще там. После этого я замолчал, выждал немного времени и встал на ноги, отряхнув грязные коленки. Прекрасно осознавая, что мои слова прозвучали по-детски наивно, я все равно их произнес. Так было нужно. Повернулся к священнику и увидел в его глазах страх пополам с жалостью, но совершенно не придал этому значения. Мне не нужно было сочувствие, я сам вогнал себя в это состояние. Я желал получить осознание, что всевышний не сердится, что он способен на милосердие и отпущение грехов. Осознав, что слишком уж погрузился в свои мысли, парень встрепенулся и махнул большим крестом перед лицом, певучим тоном произнося заветные слова. Внутри все затрепетало, и невероятная легкость пришла на смену тяжелому и гнетущему чувству. Я даже вдохнуть смог наконец с облегчением. И вот церемония завершилась. Пора было уходить, но вопреки всему покидать это место, впервые за долгое время позволившее почувствовать себя в безопасности, совершенно не хотелось. И я даже не мог однозначно сказать, с чем это было связано: то ли из-за чувства облегчения, которое я не ощущал на протяжении последних нескольких месяцев, то ли за счет встречи с этим молодым священником, что вызвал во мне ворох довольно неоднозначных чувств. — Спасибо, — еще раз произнес я, борясь с желанием пожать ему руку. Парень улыбнулся, вызвав у меня ответную. Тут он резко подался вперед и поймал меня за руку, задирая правый рукав и обнажая уродливую метку. Я попытался вырваться, но хватка была крепкой. — Зачем? Несмотря на то, что человек, стоявший напротив, был совершенно чужим, и внутри предательски не возникало чувство, что мы еще хоть раз когда-нибудь встретимся, чувство стыда, возникшее из ниоткуда, заставило меня испытать не слишком приятные ощущения. — Эшли, что ты тут замешкался? Пошли, воскресная служба продолжается, — воскликнул подбежавший священник, которого я уже встречал, когда спрашивал про свечку. Так вот, значит, как его звали. Эшли. — Подожди, — перебил он его, — у меня тут важное дело. Вы прекрасно сможете довести службу без меня. Мужчина скривился, но ушел, бормоча что-то себе под нос и вновь оставляя нас наедине. От переизбытка нервов мне показалось, что ничего вокруг не существует, и в этом мире мы остались вдвоем… Но момент был безвозвратно утрачен вновь заданным со стороны этого молодого служителя вопросом. Я поник и покачал головой, вырвал руку, но теперь тот отдал ее беспрекословно. — Еще раз большое спасибо, — произнес я, поворачиваясь к нему спиной. — Мне пора идти. Но как несколькими минутами ранее, на плечо легла рука, затормаживая мое продвижение на выход. — Подожди, я тебя провожу, — сказал он, наконец заполучив мое внимание, и убрал руку. — Я сейчас переоденусь и вернусь. — Но как же служба? — непонимающе уточнил я, все еще не понимая, зачем этому человеку в принципе меня провожать. — Ничего страшного, — отмахнулся он. — Без меня прекрасно справятся. Людей сегодня меньше, чем обычно. Погода не располагает к посещению. Подождешь около ворот? Ага, то есть та толпа, которую я видел на входе, — «людей сегодня меньше, чем обычно»? А сколько же тут тогда людей бывает? В городке народу столько нет, сколько сейчас было в церкви. Я нехотя кивнул, и парень наконец скрылся где-то в недрах помещений. В голове промелькнула предательская мысль: а может, ну это все нахер? Может, сбежать и не дожидаться этого неоднозначного паренька? Зачем он мне нужен? Но что-то подсказывало, нет, сбежать не смогу. И первое чувство, которое молвило, что мы больше не встретимся, теперь обиженно молчало, не желая признавать собственную ошибку. Медленно побрел к выходу. В поле видимости показались позолоченные витые ворота, а мимо них тек нескончаемый поток людей что в одну, что в другую сторону. И это, по мнению священника, мало для пасмурного воскресенья? Чувство покоя, возникшее в благословенных залах, на свежем воздухе стало постепенно развеиваться. Я наконец вдохнул полной грудью и тут услышал знакомый голос, источник которого постепенно приближался. — Я уж думал, ты ушел, — мягко пожурил он, протягивая руку, которую я хмуро пожал. Что он делает? — Не похож ты на человека, который будет дожидаться незнакомца. — Я так и хотел поступить, — буркнул я, чем вызвал ослепительную улыбку со стороны парня. — Но не поступил? — улыбка стала еще шире и заразительнее. Настолько, что уголки моих губ сами потянулись вверх. — Как видишь, нет. Зачем ты хотел меня проводить? — как будто невзначай поинтересовался я, скрывая ухмылку за маской. — Если я скажу, что ты мне понравился, поверишь? — Нет, — покачал я головой, чувствуя, как кончики ушей почему-то начали заливаться краской. — Вот поэтому я и не говорю, — рассмеялся он. Бабки, все еще стекавшиеся к церкви, начали подозрительно на нас коситься, поэтому мы предусмотрительно отошли на небольшое расстояние и вновь встали, сцепившись языками. Парень глубоко вдохнул и расплылся в блаженной улыбке. — Свежий воздух… Дышишь этим ладаном целыми днями, чистого воздуха не видишь, — прошептал он, закидывая руки за голову и хитро прищуриваясь. — На твоем месте я бы все-таки подумал над моими словами. Но, на самом деле, преследую иные цели. Просто хотел с тобой познакомиться. Я в городишке недавно, знакомыми обзавестись не успел. Да и с кем мне на службе знакомиться? С бабками, которые, дай бог, до следующего года доживут? Ты первый молодой человек, к тому же парень примерно моего возраста, которого я увидел за месяц службы здесь. Вот и подумал, почему бы не познакомиться с тобой? К тому же, ты выглядел таким потерянным, а мне захотелось тебе помочь. Мне ничего не оставалось, как смущенно потереть переносицу. Я действительно потерялся. Во всех смыслах. — Ладно, мне пора идти — неуверенно промямлил я, подаваясь в сторону, противоположную от нового знакомого. — Подожди! — воскликнул он, опять чуть ли не хватая меня за рукав. — Мы ведь даже не познакомились! И правда. Но ведь я уже знал его имя, не так ли? Да и вообще, нужно ли нам знакомиться? — Люциус, — произнес я, вновь отворачиваясь в сторону, не желая встречаться с ним взглядом. Затруднение в общении вызывало даже то, что я не мог однозначно определить отношение к нему. — Эшли, — улыбнулся он. Я кивнул и хотел уже было отделаться от него. Слишком уж напрягало его чрезмерное веселье, а если сопоставлять это с тем, что он работал священником, так вообще картина не складывалась. Но не тут-то было. Эшли пошел за мной, всерьез намереваясь проводить до дома. Зачем? Понятия не имел. Но желание этого парня было весьма и весьма настойчивым. И вообще, я отвык видеть людей так долго. Меня выводило из себя присутствие кого бы то ни было в личном пространстве, особенно если оно длилось больше десяти минут. Дабрия не в счет. У нее особая категория. Она даже не человек. Пока мы шли в полном молчании, я раздумывал, как же слить нового знакомого так, чтобы он не обиделся, но при этом больше не попадался на глаза? — У тебя не получится меня слить, — усмехнулся парень, подходя ближе и равняясь со мной. Я недоуменно посмотрел на него. Он что, умеет читать мысли? Может, он тоже вообще не человек? Я не преминул задать вопрос, на что тот задорно рассмеялся. — Нет, конечно. С чего ты вообще мог взять, что я умею читать мысли, друг мой? Просто твое раздражение сквозит в каждом движении. Достаточно видеть, как кончики пальцев подрагивают и почти сжимаются в кулаки. А еще ты постоянно непроизвольно трешь локти, что говорит о крайней степени нервозности. Я поморщился. Вот и наконец начало вырисовываться раздражение. Резко развернулся, так, что вновь отставший Эшли практически врезался мне в грудь, но успел вовремя затормозить. Позади него на некотором расстоянии я заметил мерно вышагивающего, донельзя спокойного Люцифера, покуривавшего старую, повидавшую не одно поколение курильщиков, трубку. Дрожь прошибла конечности, мурашки предательски побежали вдоль позвоночника. Дьявол поднял голову и, заметив мое внимание, помахал рукой, но тоже притормозил и остановился. — Эшли, — начал я, изо всех сил стараясь сдержать гнев вкупе с нервозом, — я совершенно не понимаю, почему ты вообще вызвался сопровождать меня до дома. Я не маленький мальчик, который нуждается в помощи, и сам в состоянии найти дорогу. Сейчас ты кажешься больше навязчивым и подозрительным, нежели дружелюбным. Тот вскинул руки и рассмеялся. — Хорошо, — произнес он, отступая назад. — Ты, маленькая злая колючка, знай, я хотел просто тебе помочь. У тебя же на лице написано: я одинок, нет друзей и тех, на кого можно положиться. Почему ты отталкиваешь меня, человека, не имеющего дурных намерений, и предпочитаешь моему обществу компанию того, кто стоит за спиной? Люцифер усмехнулся, и даже я, находясь в отдалении, увидел этот отнюдь не человеческий оскал. — Ты видишь его? — севшим голосом спросил я. Присутствие Люцифера начало угнетать, как это обычно бывало. Его темная и мрачная фигура начала приближаться, стремительно сокращая разделявшее нас расстояние. В следующее мгновение я потерял сознание, грузно оседая на дорожку, вымощенную каменной плиткой. * * * Очнулся я в своей комнате, заботливо укрытый одеялом, а рядом с кроватью, на придвинутом к ней стуле, сидел тот, кого я меньше всего ожидал увидеть. Владыка ада, закинув ноги в своем излюбленном жесте, набивал трубку табаком и утрамбовывал его специальным приспособлением. Когда я открыл глаза, тот улыбнулся и подался вперед. — Как ты себя чувствуешь? — как бы невзначай поинтересовался он. — Дерьмово, — честно ответил я. Мало того, что голова раскалывалась на мелкие кусочки, так еще и метка горела адским огнем. — Как я тут оказался? — Мне пришлось принять человеческий облик, — нехотя признался он. — Этого ушлепка, которого ты встретил в церкви, я бы ни за что и никогда не подпустил к тебе и дому. Просто потому, что это ЕГО служитель, — на этом слове он сделал особый акцент. — Он видел твою метку? — Да. — Хорошо, — улыбнулся он, наконец удовлетворившись качеством набивки, и убрал трубку в карман. — Значит, проблем с ним быть не должно. — Вы знаете его? — предпринял я попытку выпытать ответ. — К счастью, нет. Мне не доводится лично знакомиться с каждым служителем церкви, но их гнилую породу я чую за версту. И твой новый знакомый, прекрасно чувствую, из их же отродья. — А как вы нашли меня? — не отставал я. — Дабрия пришла тебя проведать, — начал Люцифер, удивляя меня тем, что в принципе начал рассказывать, — но на месте не нашла. Решила выследить направление твоего движения по запаху, но смогла дойти по нему только до церкви. И, во-первых, туда ей вход заказан, а во-вторых, твой запах на входе потерялся, смешавшись с остальными. Тогда она пришла ко мне и попросила проследить за тобой, встретить после службы. Убедиться, что все хорошо. — Но почему она попросила вас, а не пришла сама? — Ее духовная сила гораздо слабее моей. Сам понимаешь, почему. Я кивнул. — Поэтому она не может подходить ближе, чем на полкилометра. У меня таких ограничений нет, и я спокойно могу дойти до золотых ворот, которыми люди отделали вход в его обитель, словно ему есть до этого какое-то дело, и при этом остаться совершенно незамеченным. Более скажу, Люц, я способен войти в церковь и навести такого шороху, что бог вообще пожалеет, что изгнал меня из рая. Но я давно потерял вкус к мести, перестал искать возможности подгадить и потихоньку стал наводить порядок в своем царстве. Жизнь устаканилась, и мне грех жаловаться. Я хочу спокойствия. Но не переводи на меня стрелки, Люциус, я такое не люблю. Мы сейчас говорим о тебе. Успел исповедоваться этому ублюдку? Только не смей лгать, вранье я чувствую сразу же. В голове щелкнуло. «Не стоит ему об этом говорить. Он не должен знать». Но здравый смысл умолял не злить дьявола, ведь тот может лишить меня души здесь и сейчас, несмотря на оставшееся время и наши с ним условия сделки. Наконец собравшись с мыслями, я ответил: — Да, успел, — выпалил я. Люцифер разочарованно покачал головой. — Жалко, конечно. Но, будем надеяться, тебе стало после этого легче, и твой новый знакомый никому не растреплет об узнанном. Иначе его придется заткнуть. — Но неужели ему кто-то поверит? Разве Эшли не сочтут сумасшедшим? В этот момент я понял, что совершил жестокую ошибку: назвал имя того паренька. Хоть и фактически имя ничего не давало, любой Эшли с такой внешностью значительно сокращал круг поиска, если дьяволу вдруг приспичит его найти. Сатана не ответил и встал с насиженного места. — Предупреждаю сразу. Твой отец видел, как я заносил тебя в дом. По легенде меня не знаешь, я просто увидел, как ты падал на улице, и решил помочь. Сразу после того, как положил на кровать, я ушел. Ты меня тут не видел. Про этого твоего Эшли тоже отцу ни слова. Сегодня нужно отдохнуть. Свет и тьма борются в тебе, лишая сил. Полежи, окрепни. Запрещать ходить в церковь я не буду, дело сугубо личное, но на твоем месте я бы больше это место не посещал. Особенно, данную церковь. А теперь мне пора, я и так достаточно задержался. До встречи, Люциус, я скоро снова к тебе приду. А пока подежурит Дабрия, по мере своих возможностей, — сказал он и вышел из комнаты. Я тут же вскочил с кровати и попытался размять ноги, болевшие после неожиданного предательства тела. И тут мимо глаз, стремясь книзу под действием силы гравитации, плавно полетел неаккуратный клочок бумаги. Я подхватил его на лету и начал рассматривать. На листочке значилось несколько слов и номер телефона, выведенные практически каллиграфическим почерком. «Если хочешь поговорить, звони. Эш»