Happy End or Not?

Мама умирала… Это я видел по пальцам, отчаянно дравшим глотку в изнеможении и желании выцарапать хотя бы глоток благодатного воздуха. По едва уловимой паутинке сосудов, выступивших под гневливой рукой и готовых лопнуть здесь и сейчас, только бы прекратить мучения самого дорогого мне человека. Отец всегда был слаб духом, чтобы признаться в том, что разлюбил жену. Он наотрез отказывался заходить в ее комнату, дабы не созерцать жалкое подобие той женщины, которую когда-то полюбил. Словно истукан, приводя раз за разом один и тот же тупой аргумент, доводивший меня до белого каления: я ее очень любил, и не могу смотреть, как свет моей жизни покидает этот мир. Но я прекрасно знал, что отец нагло врет. Мне лишь оставалось стоять и смотреть каждый гребанный день, пока неведомая болезнь, словно огонь спичку, сжигала мою всегда веселую, добрую, здоровую маму, в то время как бестолковые врачи только и делали, что разводили руками. Нет, я не плакал, наблюдая за ней. Все слезы я выплакал, когда узнал о происходящем. В течение всего этого времени я созерцал, насколько жестокой может быть жизнь, даруя незаслуженную смерть. Я взращивал в себе ненависть, когда был не в комнате мамы, вопил в подушку, умолял Бога, которого самая дорогая женщина в жизни всегда учила любить и уважать, помочь, но тот оставался глух к моим мольбам. Поэтому я смотрел за неизменным дыханием смерти и тихо учился ненавидеть. Мама извивалась на мягких простынях, а я ничем не мог ей помочь. Ее предсмертные хрипы, наверное, слышал весь дом, но отец так и остался глух к происходящему. Отвращение к нему достигло своей критической точки. Паршивый ублюдок! Ненавижу! Я в бессилии сжал кулаки, когда хрупкое тело изогнулось под неестественным углом, а длинные ногти, которыми мама всегда так гордилась, наконец процарапали себе путь внутрь. Последние звуки, которые я услышал, были ничем иным, как бульканьем сгустков крови из разорванной аорты. Фигура, закутанная в поношенную белую медицинскую сорочку, безвольно обмякла и больше не издавала ни звука. Против воли по щекам покатились горячие слезы, прокладывая ненавистные соленые дорожки. Не в силах сдержать острую, пронзившую, словно только что наточенный нож, боль, я закричал. Громко, надрывно. Но агония никуда не делась, наоборот, стала только сильнее, и мне предстояло научиться с ней жить. Меня зовут Люциус, и я отомщу за свою мать.