Культ

В звуке трубы я почувствовал улыбку Царицы. В открывающихся могилах я увидел распускающиеся цветы, в простирающихся руках я услышал аромат цветов. И я понял тайну рождения в смерти.

      Вкус страха был насыщенным. Горьким, как цедра апельсина, брызгавшая прямо в нёбо. Перекатывающимся на языке опиумом, отравляющим концентрацию внимания и ослабляющим путы самообладания. Слизеринец лавировал меж границ своего придуманного мира, чувствуя наркотический прилив забвения. Это ослепляло. Загоняло в самый дальний угол подсознания, посылая на Теодора очередную головоломку, которую он не смог разгадать.       Сновидения ложились въедливыми пятнами, растворяя воспалённое сознание Тео в едких сюжетах. Он вновь чувствовал себя загнанным в клетку без возможности выбраться. Знакомые декорации, возведенные из осколков воспоминаний и пережитого, сдавливали его хрупкую подноготную, перемалывая храбрость каждой секундой, проведенной в гостях Морфея.       И если прошлой ночью Нотт наивно полагал, что вновь оказался в до боли знакомых стенах, то сейчас родовое поместье не внушало доверия. Стены готичного дома вселяли естественный ужас. Не потому, что Теодор боялся оказаться вновь там, где царила чернь и полный хаос, благодаря его отцу. Нет.       Слизеринец прекрасно понимал, что родная обитель — муляж. Симуляция, в которой он оказался по собственной вине. То, чего Тео больше всего опасался и старался избегать, нашло его во снах. Окунуло против воли, заставляя выполнять очередной квест.       Всё повторялось. Бесконечные хождения по этажам, изучение северного и южного крыла. Скитания по знакомым гостиным, предназначавшимся для пафосных вечеров, устраиваемых мистером Ноттом в знак поддержания безупречно-кровавого имиджа. Но сейчас, как и прошлой ночью, имитация поместья пустовала.       По иронии судьбы чудовищем являлся не отец, а нечто куда опаснее, чем грозный мужчина в отглаженном фраке и начищенных ботинках. Во снах Теодора чудовищем становился сам дом. Его стены, пропитанные чужими страданиями, бравшие начало в реальности. Заброшенные комнаты, вселявшие неконтролируемую дрожь. Каждый сантиметр, выкрашенный в бордовый оттенок, вгонял в оцепенение.       Теодор блуждал по знакомым коридорам, боязливо выставляя палочку вперёд. Будто этот отточенный жест мог спасти слизеринца от собственных мыслей, оживших в недрах его подсознания. В глубине души он прекрасно знал, чем закончится этот сон. Если он не обманет самого себя и внутренний голос, то ему снова придётся встретиться лицом к лицу — в прямом смысле — с самым главным кошмаром.       Его иссиня-темные глаза вновь найдут свой личный триггер. Радужки впитают в себя алый оттенок родной крови, зашивая в перелив синего новый цвет. Тот, от которого так просто не отмоешься. По бледной коже стечёт фраза, обрубленная невидимым лезвием на неоконченной мысли. А пальцы продолжат царапать прогнившие половицы, оставляя кричащие борозды боли.       Весь этот ужас повторится, словно предначертанное судьбой. Колесо уже запущено. И вряд ли удастся сломать спицы, чтобы остановить адский механизм.       А внутренний голос продолжал вкрадчиво трактовать свой леденящий внутренности посыл. Тянул поводочный карабин на себя, дёргая Теодора, как дворового пса. И он слушался, понимая, что лучше не перечить. Рано или поздно ему удастся проснуться, но точно не сейчас. Сейчас не время. Нужно подыграть.       Как бы Нотт ни пытался обхитрить свой собственный мозг, — он не выпускал слизеринца из импровизированной тюрьмы.       Всё, что видел и что чувствовал сейчас Теодор, было похоже на осознанный сон. Слизеринец отдавал себе отчёт в том, что всё происходящее было ненастоящим. Просто имитация прежней жизни. Доподлинная обстановка, безупречно соблюдённые детали, образ матери, всё это — подделка.       Однако, искусственная реальность держала за шкуру крепко, не желая выпускать из своих когтистых лап разум Нотта. И этот факт оставлял брешь на возможности выбраться. Собственные силы здесь не действовали.       Тео оставалось только надеяться на везение. Что кто-то сможет вырвать его из оков душещипательной сцены, и слизеринцу не придётся переживать последствия собственного кошмара снова. Нотт искренне верил, что наяву его физическая оболочка вновь даст огреху, и изо рта вырвется крик о помощи.       И, по всей видимости, мольбы Теодора были услышаны. Надежда умирает последней, и в случае слизеринца она дождалась, чтобы оставить свой последний выдох поверх мужских губ, из которых донеслось робкое бормотание, наполненное долгожданным облегчением.       Нотт почувствовал, как слабый изумрудный свет щипал роговицу глаза, стоило ему разомкнуть веки и поморгать несколько раз, чтобы убедиться, что он в сознании. Сердце почти не клокотало, как в прошлый раз. Пульс не разрывал яремную вену в попытке донести до организма всю плачевность ситуации. Его обмякшее тело чувствовало под собой кожаную обивку, по которой скользила влажная от пота рубашка.       На сей раз слизеринец проснулся не в мужской спальне, а в слизеринской гостиной. Он нащупал под собой наручные часы, издававшие бесконечный цокот бежавшей стрелки. Взгляд коснулся циферблата, отображавшего время, и оно ощущалось приговором. Теодор коснулся дрожащими пальцами стекла, стирая остатки пыли с фатального предзнаменования. Три часа, семнадцать минут. Он проснулся в то же время, что и вчера. Ни секундой позже.       — Ты стал настолько невыносим, что парни решили переселить тебя в общую гостиную? — женский голос, извечно ложившийся спасительной марлей на слух. Мягкие ноты согревали каждый сантиметр охолодевшей души Теодора, спасая его в промозглых стенах Подземелья.       Слизеринец вздрогнул — чисто инстинктивно, оберегая своё эго от возможности очередного миража, — взглянув на девичий силуэт перед собой. Он подмял ноги под себя, пододвинувшись к подлокотнику дивана. Так, чтобы поймать фокус и приглядеться к спадавшему лучу света, который исходил от одиноко горевшего ночника на журнальном столике.       Пэнси стояла перед ним в нескольких сантиметрах, застенчиво держась возле дивана. Ей бы хватило места, чтобы присесть, но слизеринка никогда не пересекала черту в их взаимоотношениях. Всегда возвышалась над хрупким сердцем парня, водя лезвием своего внимания, осторожничая с чужими чувствами. Но у неё всегда была возможность проткнуть хлипкий орган, потому что Тео позволил бы ей эту вольность. Он бы принял этот роковой жест, как дар.       — Ты недооцениваешь меня, — нервно усмехнулся Теодор, чувствуя, как очередная глупость прорывается сквозь стиснутые зубы. Он хотел отшутиться и разрядить обстановку, ослабив комок тревоги внутри. Но получалось с трудом. — Если бы я хотел, то Крэбб и Гойл были бы первые в очереди на выгон из спальни, — слизеринец прикоснулся к виску двумя пальцами, чувствуя, как пульсирует вена из-за подступающей головной боли. — Моё нахождение где-либо не зависит от чьих-то желаний.       Но вопрос, адресованный слизеринцу, не переставал беспокоить. Тео пытался перебрать множество вариантов, почему оказался в гостиной в столь поздний час и не нашёл ни одного вразумительного ответа. Каждая логичная мысль перебивалась помехами, заглушавшими правду.       — Неубедительно, — кокетливо рассмеялась брюнетка, дёрнув головой. Её чёрные волосы сливались с полутьмой гостиной, окружавшей молодых людей. Блеск локонов был подобен мерцанию звёзд, раскинувшихся изумительной россыпью по короткой причёске. — Теряешь сноровку, Тео.       Пэнси сделала шаг вперёд, и этот жест отпечатался на её фарфоровом лице раздумьем. Словно даже малейший намёк на близость с Ноттом давался девушке с трудом. Паркинсон сомневалась в своих действиях, осторожничая на границах дозволенного, которые совсем скоро могли остаться позади.       — А что здесь забыла ты, принцесса? — слизеринец прервал неловкую тишину, вернув девичий взгляд себе.       Глаза, напоминавшие бусины, смотрели на него с ехидством и томящимся секретом. От былого ровного сердцебиения не осталось и следа. Одного лишь взора хватило, чтобы сорвать чёртов орган с клапанов и задохнуться в приливающем жаре.       — Пришла по зову сердца, — слизеринка аккуратно присела возле Теодора, едва соприкоснувшись бедром с мужской ногой. — Такой ответ тебя устроит? — она выставила руки вперед и оперлась на ладони, приблизившись к слизеринцу. Её аккуратные черты лица омывались изумрудным светом, подчеркивая россыпь совершенства.       Пэнси оказалась непозволительно близко, но её продолжало катастрофически не хватать. Каждая клеточка мужского тела плавилась от невозможности досягнуть до этой ебаной панацеи, сотканной из мускусного аромата, дорогого лоска и непредсказуемого характера. Паркинсон смотрела на него, впервые за долгое время, прямо — как на равного себе — вытягивая взглядом то, что так долго хранилось в мыслях невысказанным. Испытывала терпение Теодора, играясь с его самообладанием.       Но Тео ждал. Невзирая на ураган, бушующий под плотью, он ждал очередного — первого — шага от Пэнси.       — Вполне, — сглотнув, произнёс Нотт. Он чувствовал, как сердце продолжает гулко стучать, рухнув вниз минутой ранее. Оно подавало признаки жизни, купаясь в удовольствии девичьих слов.       Теодору казалось, что это очередной сюжет сна. Потянулся к предплечью, ущипнув себя за кожу, чтобы разорвать хлипкую нить с иррациональным. Слизеринец затаил дыхание, выжидая ответной реакции, однако её не последовало. Они все ещё находились здесь, в окружении таинственной тишины и нарастающего напряжения. И сейчас всё было по-настоящему.       — Разве бессонная ночь не навредит твоей красоте? — продолжил Тео, склонив голову набок. Его иссиня-темные глаза сверкнули озорством, но оно едва ли было созвучно с обыкновенной попыткой пошутить. В него был заложен трепет, желание. Провокация, чтобы получить ответную реакцию. — Не хочу стать причиной таких непосильных жертв.       Слизеринец тоже знал толк в подобных игрищах. Он был не единственным в этой комнате, кто мог искусно направлять свои силы на собеседника, ловко дергая за ниточки. Провокация? Пускай. На войне все средства хороши. А любовь к Пэнси он мог охарактеризовать именно этим бедствием. Вечной борьбой за право на взаимные чувства.       — Поверь, ты стоишь этого, — слизеринка пододвинулась ближе, и теперь Тео мог на физическом уровне почувствовать тепло, исходящее от девичьего тела. Лёгкая ткань ночного платья, покрывавшая кожу Пэнси, почти не препятствовала тому, чтобы всецело ощутить разряды тока. — Ты стоишь даже бо́льшего.       Теодор был готов к последующему смешку — тому самому орудию, способному изрубить чувства слизеринца, разбрасывая в разные стороны ошмётки его сантиментов. Но его не последовало. Пэнси всем своим видом излучала серьёзность, сидя так близко, что Тео мог задохнуться от шлейфа девичьего аромата. Но он бы ни за что не позволил самому себе закупорить лёгкие, оставляя себя без возможности вбирать носовыми пазухами новую порцию излюбленного спасения.       Белая сорочка, плотно прилегавшая к девичьему телу, вызывала некий диссонанс. Нотт всегда считал, что Паркинсон даже спала в самых лучших одеяниях, предаваясь Морфею во всей своей мрачной красе. Но кипенная ткань была к лицу Пэнси, оттеняя нефтяные волосы и чёрные глаза.       — Ты весь дрожишь, — прошептала ведьма, дотрагиваясь горячими пальцами до щеки слизеринца. Он подался вперед, впитывая тактильную близость всем своим естеством, чтобы у него остались самые приятные воспоминания об этой поистине волшебной ночи.       — Неправда, — солгал Теодор, прикрыв глаза в ответ на нежные прикосновения девушки. Ладонь Паркинсон бережно соскользнула выше, поправив обрамляющие лоб кудряшки. Нотт чувствовал, как организм начала пробирать лихорадка, ощутив свой самый приятный аттрактант.       Если тело реагировало на близость с Пэнси таким образом, Теодор был готов стерпеть подступающую агонию. Он бы мог пройти через это тысячу раз, если это будет означать только одно. Взаимность. Потому что было тем самым, что сейчас лицезрел Тео. Гребаную ответную реакцию. Прежние тщетные попытки оказались совершены не зря, и ему удалось дождаться исполнения своего самого заветного желания.       — У тебя жар, Тео, — с содроганием произнесла Паркинсон, прильнув к мужской груди. Пэнси опустилась мягкими губами ко лбу, где всего несколько секунд назад блуждали девичьи пальцы.       Слизеринцу казалось, что ощущение близости способно распороть грудную клетку, доставая вместе с внутренностями жалящий трепет, от которого просто невозможно укрыться. Это ощущение увеличивалось с каждой секундой, проведенной рядом со слизеринкой.       — Не говори так, будто удивлена, — выдохнул Нотт в девичью шею. Набравшись смелости, он протянул ладони к Пэнси, бережно дотрагиваясь до её талии, сминая лоскуты белоснежной ткани.       Она замерла в его руках, но не поспешила высвободиться из подобия объятий. Застыла на его груди, продолжив медленно исследовать губами мужское лицо. Чувственный рот опускался ниже — от лба к полумесяцам под глазами, смывая лёгкими поцелуями остатки сна.       Теодор отвечал на её самовольные исследования придыханием, силясь не отодвинуть девичье лицо, чтобы накрыть губы Пэнси своими. Снова выжидал удобного момента, чтобы показать Паркинсон, что он был готов ждать сколько угодно. Сколько потребуется ей, чтобы позволить своему придворному Шуту подняться до уровня Королевы.       Слизеринец чиркнул носом по девичьей скуле, останавливаясь в миллиметре от уголка её губ. Пэнси дразняще усмехалась в его лицо, медленно прокладывая дорожку к мужскому рту. Растягивала удовольствие, подтверждая каждым лёгким движением свои намерения. Вкладывала в каждый влажный посыл особый смысл, позволяя Теодору наконец-то уверовать в то, что всё было реально. Больше никаких игр.       — Я не могу, — послышался голос, полный надрыва. Теодор вслушался внимательно, переваривая брошенную в него фразу, напомнившую стрелу, попавшую точно в цель.       Пэнси остановилась возле губ слизеринца, не желая продолжить начатое. Разочарование окатило ледяным потоком, замораживая разгоряченный настрой. Теодор замер, не силясь сделать очередной вдох. Боялся, что аромат её духов заставит его сломиться окончательно. Припасть к ногам Пэнси, умоляя не заканчивать всё так.       — Я понимаю, — с горькой усмешкой прошептал Нотт, пригладив девичьи волосы.       Он так боялся отстраниться первым, оставляя свою мечту несбыточной. Боялся посмотреть в лицо Паркинсон и увидеть там пустоту. Убийственное безразличие. Очередную попытку поиздеваться над ним.       Каждый в этой школе твердил о том, что Пэнси являлась последней стервой без намёка на сердечность. Но Тео не верил в это. Мысленно рубил каждый злой язык, оставаясь при своём мнении. Пэнси не была бессердечной сукой. Ранимая душа, хранившаяся в оболочке ледяной королевы, никогда бы не пошла на предательство.       — Нет, Тео, — её голос больше не слышался уверенно. Задыхающимся, подобно тому, что сейчас ощущал на своей шкуре Тео. Слизеринка пыталась прочистить горло, чтобы продолжить, но каждая попытка давалась с непосильным трудом. — Я… не… могу…       — Эй, всё в порядке, — вопреки своим опасениям, слизеринец отстранился от Пэнси первым, чтобы удостовериться в собственных страхах. Или наоборот — развеять сомнения. — Посмотри на меня, — он обхватил лицо Паркинсон, ставшее на несколько тонов бледнее обычного.       — Я не могу… — она глотала ртом воздух, дергая шеей. Её дрожащие ладони больше не обхватывали мужское тело, пальцы впивались в собственную плоть, пытаясь сорвать с себя эфемерную удавку. Но на её шее ничего не было. — Не могу… дышать…       Кашель продолжал душить девушку, перекрывая доступ к кислороду. Страх заполонил чёрные радужки слизеринки, затмевая собой другие эмоции. Ужас перебивался слезливой пленкой, укрывшей взор Пэнси мутной пеленой. Она пыталась опереться о Тео, но ладони предательски соскальзывали, а спазмы всё нарастали.       — Нужно отвести тебя в Больничное крыло, — Нотт чувствовал, как паника окутывала его. Била в самые слабые точки, заставляя поверить в самый страшный исход. Но он не мог так просто сдаться. Тео однажды уже потерял самого дорогого человека, и не мог позволить судьбе отнять у него ещё одного. — Всё будет хорошо, принцесса. Мадам Помфри поможет тебе, — он попытался схватить девичью ладонь, но Пэнси с силой отдернула её, свалившись на пол.       Паркинсон царапала кожу на своей шее, все ещё борясь с невидимым оружием, постепенно отнимавшим у неё жизнь. Ведьма упала на колени, голова её была запрокинута назад в попытках избавиться от проклятья, овладевшего ею внезапно. Теперь её плоть уже не казалась просто бледнее обычного. Она синела с каждой секундой, оставляя видимые венозные полосы по всему телу — багрового, тёмно-фиолетового оттенка.       Тео уже был готов припасть к ведьме, чтобы спасти любимую девушку от чьего-то злого умысла. Сделать хоть что-нибудь, чтобы смерть отошла от неё. Не смела натачивать лезвие косы, облизываясь при виде очередной невинной души. Но он не мог. Тело не слушалось его. При каждой попытке сорваться с блядского дивана, он не мог пошевелить конечностями, оставаясь приклеенным к кожаной обивке.       — Пожалуйста, Пэнси, скажи, чем я могу помочь тебе, — выкрикнул Нотт, надеясь, что её слова смогут направить его на истинный путь. — Пожалуйста, останься со мной.       Девичья голова резко опустилась вниз, прикрыв волосами изуродованное синими пятнами и проступавшими венами лицо. Её ладони одолевал тремор, провоцируя неконтролируемую дрожь. Она согнулась над полом, сложив руки на солнечном сплетении. Кашель обратился в рвотные позывы, и Теодор смог разглядеть, как из девичьего рта лились сгустки крови. Алые капли ложились узорами на начищенный мраморный пол, оставляя следы исчезающей на глазах жизни.       Тонкий голос, некогда слышавшийся приторной негой, обратился в утробное рычание, соскабливавшее с глотки высшую степень девичьих мучений. Пэнси кричала, пытаясь перебить раздражение дыхательных путей. Продолжая задыхаться, она хаотично перебирала испачканные кровью кромки платья, пытаясь унять нескончаемое сокращение грудной клетки. Но алая жидкость продолжала стекать по аккуратным устам, почти сравнявшихся по цвету с чёрными волосами.       Тео сжимал подлокотник дивана, проклиная себя за бездействие. Его мысли путались, создавая в голове неразборчивый клубок. Он ощущал себя, словно внутри огромного вакуума. Желание помочь билось возле ребер громче сердца, заглушая собой посторонние шумы. Сейчас Нотт мог слышать только гулко бьющуюся беспомощность. И истошные вопли, издаваемые слизеринкой.       Но неужели больше никто?..       Неужели никто другой не мог услышать то, что происходило сейчас на глазах слизеринца? Почему никто ещё не явился в гостиную, чтобы положить страданиям Пэнси конец?       И самое главное — почему сам Теодор бездействовал, в то время как каждая клеточка его ебаного тела изнывала от того, чтобы припасть к девичьему телу, укрыв ту от необъяснимой катастрофы, окружившей невинную душу волшебницы?       Воронка нескончаемых вопросов, засасывавших испуганный разум Тео, затихла в тот момент, когда Пэнси наконец-то перестала издавать всхлипывающие звуки. Её тело больше не сокращалось в попытках вырвать из себя очередной болезненный рефлекс. Слизеринка не застыла на месте, она продолжила медленно раскачиваться, словно убаюкивая себя. Успокаивала себя характерными движениями, прислонив окровавленные ладони к щекам. Багровые сгустки отпечатывались на посиневшей коже, замазывая ужасающие проступи венозных полос.       — Пэнси? — тихо позвал слизеринец, вжимая кулак в диван. — Ты можешь подняться и подойти, чтобы я осмотрел тебя? — он попытался обхитрить случай, медленно опустив ногу на пол. Но конечность не слушалась, оставаясь словно пришитой крепкими стежками к мебели. Блядство.       — В этом нет необходимости, — прохрипела Паркинсон, перестав покачиваться. Её левая ладонь потянулась к глазам, нащупывая под закрытыми веками что-то.       Нотт часто слышал разного рода выражения, характеризовавшие состояние, при котором сердце разрывалось от страха. За свою короткую жизнь слизеринец повидал многое. Жестокость. Чудовищные увечья. Смерть.       Но увиденное сейчас, — отыскало Теодора впервые. Овладело его психикой, прижимая здравый рассудок к настоящей жути, от которой хотелось увернуться, лишь бы не видеть то, что расслаивало общепринятое понятие о допустимом.       То, что видел Тео сейчас, — было невозможным. Но собственные глаза не могли его обманывать. Он был слишком зрячим, чтобы откреститься от ужаса, вшитого в зрачки. В отличие от Пэнси.       — Ты ничем не поможешь мне, — слизеринка медленно растягивала слова, давясь остатками металлического привкуса, осевшего алым на белоснежных зубах. — Ведь я уже мертва.       Она медленно подняла голову, позволив безупречным локонам обрамить овал лица. Нотт медленно поднимал взор с девичьих губ к раскрытым векам, чувствуя, как внутри крепчает тревога. У Пэнси отсутствовали глаза — прекрасные, насыщенные глубиной и искренними чувствами. Глазницы были лишены белков и чёрных радужек, а из анатомических впадин стекали струи крови, подобно горючим слезам, проливавшимся из-за Малфоя.       Но теперь Паркинсон рыдала молча. Рыдала кипящей агонией, кропя синюшную плоть слизеринской виной. Виной Теодора.       Это случилось быстро. Схватило за шкирку также рьяно, как когда-то схватывали прислуги за дорогие, накрахмаленные рубашки, оттаскивая неугомонного мальчишку от страшных семейных тайн. Потому что Тео узнал то, чего знать не следовало. Видел то, что должно скрываться под сотнями замков.       Крик застыл в глотке, когда Тео почувствовал, как Морфей выталкивает его из своих иллюзорных миров. К собственному облегчению, всё, что случилось с ним в бессознательном, — не имело ничего общего с реальностью. Ни появление Пэнси, ни их близости. Ни, к счастью, её мёртвое, разлагающееся тело.       Сон внутри сна. Такого прежде не случалось с Ноттом. Осознанный сон внутри неосознанного сна — тем более.       Он стучал зубами из-за дрожащей челюсти, ощущая на себе вполне ощутимый бриз кошмара, все ещё обжигавшего так натурально и по-настоящему, что хотелось зажмуриться снова, чтобы остаток сновидения перестал маячить подробной картиной перед глазами.       Холодный пот стекал по лбу, заливаясь в глаза, раздражая слизистую. Его зрение не могло сфокусироваться в кромешной темноте. Но тело больше не ощущало под собой комфортную мягкость дивана. Спина затекла от неудобной позы, в которой проснулся слизеринец. Теодор осязал под собой не кожаную обивку, а каменистый пол, отпечатывавшийся на футболке пылью.       Теодор до последнего надеялся, что проснулся в своей спальне, свалившись во сне с кровати. Он не мог оказаться за пределами Подземелий, потому что он помнил, как… Нет. Он ни черта не помнил. Не помнил, как вернулся с занятий, что происходило с ним на протяжении всего дня. Всё смешалось в одну блеклую кляксу, оставленную на его будничной рутине.       Нотт опустил ладонь в карман, нащупав волшебную палочку. Прошептав Люмос, слизеринец направил древко выше своей головы. Луч света озарил безликую стену, в которой, казалось бы, не было ничего примечательного.       За исключением одной немаловажной детали.       Из этой стены всегда прорезалась дверь, ведущая к самым тёмным тайнам человеческих душ.

***

      Драко вперился взглядом в пустоту перед собой, игнорируя какофонию, царившую в классе Трансфигурации. До прихода старухи Макгонагалл оставалось немного времени, чтобы морально подготовиться к монотонному скрежету её голоса, иссушенного годами преподавания.       Слизеринец бездумно вычерчивал на полях учебной тетради, проводя пером по пожелтевшим страницам пергамента. Чернила выводились в странные, незамысловатые символы, бравшие начало из подсознания Малфоя. Когда исхудавшая ладонь вновь прикоснулась к перу, смачивая кончик в колбе, серые радужки коснулись рисунков. Изогнув бровь, блондин поймал себя на мысли, что вот уже несколько минут вычерчивает на чистых страницах инициалы.       Г.Г.       Гребаная Грейнджер.       Сука, поселившаяся в Выручай комнате, некогда ставшей для Драко местом силы, поставила своё уродливое клеймо. Пристанище, в котором он мог затеряться на долгое время, не боясь, что кто-то сможет его найти, каким-то неведомым образом перешло в костлявые руки призрака. И теперь всё то, что Малфой выстраивал месяцами, наивно полагая, что это поможет исполнить миссию Волдеморта, развеялось прахом. Потому что слизеринец больше не мог туда вернуться.       Не потому, что сдался и решил просто так отдать то, что когда-то по счастливой случайности открылось тому, кто в этом по-настоящему нуждался. Нет. А потому что Малфой — как бы ему ни хотелось это отрицать — теперь боялся переступать порог Выручай комнаты.       Её таинственное появление заставило Драко по-настоящему задуматься над тем, кем он являлся. Чистокровным волшебником. Наследником древнего рода. Всемогущим, блядь, Малфоем. Так он думал до встречи с мёртвой ведьмой. Отныне он считал себя самым настоящим трусом. Ебаным слюнтяем, не имевшим в запасе и крупицы смелости, чтобы дать ей отпор.       Он чувствовал к ней презрение. Ненависть с самых первых секунд девичьего появление в стенах главного зала. Эти чувства растапливали ледяное сердце Драко, вонзая в очерствелый орган новую порцию незабываемых, сука, ощущений. То, что с ним вытворяла Грейнджер, было неподвластно никому.       Даже Тёмному Лорду, державшему Малфоя на коротком поводке. Хозяин превратил жизнь слизеринца в длинный эшафот, по которому слизеринец ступал осторожно, но прекрасно понимал, что рано или поздно голова сорвётся с плеч. Не его, так материнская. Но жертву обязательно вознесут на пьедестал, восхваляя величие Реддла.       Но отличие Волдеморта было в том, что за своей раздутой тщеславностью, тёмный волшебник не видел то, что происходило у него прямо под носом. Обходные пути, прогрызавшиеся узниками судьбы, непременно избавят их от обязательства стать одной из жертв.       Грейнджер же зрела своим сгнившим глазом в корень. Была внимательна к деталям, рассчитывая всё наперед. Ловко игралась с нервами обоих слизеринцев, водя парней по собственным лазейкам. Драко не знал, чего добивалась мёртвая девчонка, взявшаяся, казалось бы, из пустоты. Развлекалась ли с ними из-за скуки или в её действиях было скрыто что-то более существенное.       Малфою до безумия хотелось разгадать её тайну. Что хранилось на глубине девичьего сердца, застывшего в груди. Но Грейнджер так просто не давалась ему. Она была для Драко подобием закрытой книги, однако у него всегда была особая тяга ко всему запретному. Это лишь вопрос времени, которого у слизеринца почти не осталось.       Если Кэти Белл вспомнит о том, кто подбросил ей отравленное ожерелье, скорее всего, Драко отправится в Азкабан делить соседнюю камеру с отцом. Ебаная ирония.       Последние трое суток напоминали слизеринцу огромный снежный ком, набирающий масштабы с каждым рассветом. К основному нерешенному вопросу, касающемуся дальнейшей судьбы Малфоя, добавились новые. Драко думал, что ритуал и волшебная — Чёрная книга — Нотта помогут ему решить все проблемы в одночасье. Он бы отдал всё за возможность спасти Нарциссу.       Однако, вместо появления обещанной Силы и служения вопреки естественным законам, Малфой получил вынужденное соседство в Выручай комнате с Грейнджер. Её неуместные комментарии, вездесущий нос, язык без костей и омерзительный голос. Голос, блуждавший эхом по сознанию Драко, не покидавшего его ни на миг. Ему часто казалось, что призрак обитает где-то рядом, расхаживая за блондином по пятам.       Но, всякий раз, когда Драко в ужасе оглядывался по сторонам, выглядывая в толпе знакомый силуэт в чёрном платье, он не замечал ту, к кому тянуло, вопреки здравому смыслу. Это было невозможно объяснить. Ненависть породнилась с желанием быть ближе, смешиваясь в абсурдную смесь. Желание вырвать этот паразитический эгрегор из своей жизни сменялось жаждой осязать ту, что была мертва. Иногда Малфою казалось, что Грейнджер была вполне реальна и осязаема, когда почти касалась его своими длинными, изящными пальцами. Когда её дыхание обжигало мужскую щёку, выплевывая из уст с выраженной купидоновой аркой очередную колкость.       Но это было невозможно. Как и невозможно то, что Драко когда-нибудь признается себе в том, что, помимо иррациональной тяги к призраку, он чувствовал к Грейнджер что-то намного сильнее раздражения и гнева. Порой ведьма насылала на него первобытный страх. Такой, что не под силу вызвать даже разрядом Круцио, лившегося из палочки Беллатрисы.       Гермиона ничего не делала для того, чтобы вселять в чернильную душу слизеринца ужас. Она просто… была.       Драко оглянулся по сторонам, разглядывая в толпе слизеринцев, занимавших места, знакомое лицо. Ещё одно, не дававшее Малфою покоя.       Слизеринец не видел Теодора с тех пор, как между ними произошла небольшая стычка. Малфой покинул Выручай комнату первым, оставляя оскверненное место для того, чтобы Нотт вдоволь поразвлекался со своей новоиспеченной подружкой, но Тео так и не вернулся в мужскую спальню. Или ушёл слишком рано. Чувствовал ли Драко что-то по этому поводу? Возможно.       Может быть, он даже чувствовал укол собственничества, но всячески отрекался от этой идиотской мысли. Потому что он не собирался делить ебаную Грейнджер со своим лучшим другом — это просто, блядь, немыслимо. Разумеется, Малфой чувствовал себя обделенным тем фактом, что девчонка заинтересовалась его лучшим другом. Впервые Король Слизерина кому-то не пригляделся. Не пригляделся умершей ведьме.       Драко почувствовал на своей спине лёгкое касание. Чёрные длинные ногти царапнули ткань мужского пиджака, вырвав слизеринца из своих бесконечных дум. Малфой захлопнул тетрадь, желая поскорее скрыть от посторонних глаз аккуратно выведенные инициалы.       Он повернул голову на тактильный зов, увидев сидящую позади Пэнси. Слизеринка делила парту с Булстроуд, которая была увлечена списыванием конспектов и не замечала ничего вокруг. Паркинсон сжала губы, словно все ещё сомневалась в разумности своего поступка. Они не разговаривали с начала года, их взгляды пересекались слишком редко, чтобы стать чем-то привычным. Чем-то, от чего кожа не расходилась по швам, ощущая касание прошлого, похороненного под гранитной плитой.       — Ты не знаешь, где Тео? — робкий вопрос сорвался с девичьих губ, накрашенных слишком ярко для первого урока. Малфой был готов поспорить, что Макгонагалл понадобится три минуты от начала урока, чтобы отправить Пэнси в уборную и смыть помаду кирпичного цвета. — Я не видела его со вчерашнего дня.       — С каких пор ты интересуешься местонахождением Нотта? — шипы прорезали кожу, вонзившись в спокойное выражение лица девушки. Пэнси дёрнула бровью, выразив своё блеклое недовольство. — Если это твой очередной план, чтобы подобраться ко мне поближе, то спешу тебя огорчить, — Драко придвинулся ближе, положив ладонь на столешницу, в сантиметре от девичьих пальцев. Паркинсон инстинктивно убрала руку под парту, боясь обжечься о живой ледник. — Я ни за что не поверю, что тебе и вправду есть дело до Тео.       — Прекрати устраивать сцену, — с нажимом произнесла слизеринка, поджав губы. — Это неуместно.       — Прекрати делать вид, что тебя заботит парень, которому ты разбила сердце ещё на первом курсе, — парировал Малфой, сверкнув радужками, наполнившимися ртутным переливом. — Пэнси, дорогая, это неуместно.       Драко прекрасно знал о тайне, что скрывал Теодор. Салазар, да об этом знали все, кто хоть раз замечал, с какой ебаной нежностью смотрел Нотт на Пэнси. Только слепой мог не разглядеть в этом любовь. И Драко однажды тоже прозрел. Однако, не стал уступать Паркинсон Теодору. Потому что даже любовью правит сила. У Малфоя её оказалось больше, чем у нерешительного Тео.       — Ты отвратителен, — слизеринка выплюнула эти слова, словно приевшуюся жвачку, потерявшую вкус. Пэнси все ещё смотрела на него с надеждой. С немым посылом быть наконец-то услышанной. Но от былой страсти и великой любви, о которой так любила болтать ведьма, почти ничего не осталось. Время украло у Паркинсон истинные чувства к Драко. Осталась просто привычка.       — А ты всё-таки прозрела, — Малфой поднял палец к фарфоровому лицу ведьмы, смахнув с нижнего века упавшую ресничку.       Слизеринец в очередной раз демонстрировал ей, что несмотря на высокопарные речи и клятвенные обещания, она вряд ли по-настоящему захочет вычеркнуть Драко из своей жизни. Скорее, обмакнёт перо вновь и станет писать поверх хаотичных линий.       Кожу внезапно обдало холодом, когда дверь в класс открылась, впустив очередного студента. Незакрытое окно, позволившее ветру облизать витражное стекло, слегка дёрнулось из-за сквозняка. Неприятный скрежет скрипучей древесины царапнул по слуху, заставив Малфоя поежиться и перевести взгляд на другой конец кабинета.       Тео ступал по меж рядов медленно. Нетипично. Словно тягучая субстанция, заливавшая тенью стоявшие по разным сторонам парты. Нотт выглядел, как безликий отпечаток самого себя, явившегося почти к началу урока. Его голова была опущена вниз, глаза устремлены на запыленные ботинки, отбивавшие ритм шагов. От прямой осанки и вальяжной походки не осталось ни следа. Сгорбленный, еле волочащий ноги Теодор едва походил на свою ослепительную копию. На себя настоящего.       Пэнси, заметив, кого изучал глазами Малфой, отвернулась. Она не отнимала своего взгляда от Теодора, явно выжидая момента, когда тот окажется достаточно близко, чтобы поздороваться и завязать разговор. Значит, она не лгала. Получается, Тео и вправду не был ей безразличен. Но с каких пор?       Нотт проигнорировал выжидающую Паркинсон, рухнув на соседнее место рядом с Малфоем. Он не ответил ей кивком. Он даже не посмотрел в сторону той, что поворачивала голову строго по траектории его направления.       Драко приподнял бровь в изумлении, бросив короткий взгляд на слизеринку, на лице которой обнажилось полное недоумение и просачивающийся румянец. Слизеринка в ответ опустила глаза на свою тетрадь, не выдержав зрительные баталии с Малфоем, чувствовавшим охватывающее его превосходство.       — И тебе привет, — начал слизеринец, повернувшись к своей парте. Он на физическом уровне ощущал в глубине души налёт омерзительного чувства. Вины. Прекрасно понимал, что Тео был отходчив, но в моменты негодования его упрямству и нежеланию идти на контакт можно было позавидовать. — С каких пор ты перестал ночевать в общей спальне?       Тео сидел неподвижно, убрав руки под парту. Его волосы были по-идиотски уложены гелем, скрывавшим природную шевелюру, а вместо разгильдяйской привычки носить галстук на запястье, Нотт демонстрировал идеальный внешний вид. Зелено-серая удавка в полоску висела на застегнутой на все пуговицы рубашке. Ещё одна странность, не присущая другу.       Прилежный ученик, вечно готовый примкнуть к новым знаниям, сейчас казался случайным прохожим, забредшим в класс по ошибке.       — Что ты имеешь в виду? — прохрипел Нотт, не удостаивая друга взглядом. Игнорировал так же умело, как сделал это с Пэнси секундами ранее.       — Ты не вернулся вчера в Подземелья, — объяснял Драко, чувствуя себя при этом максимально странно. Словно пытался пробиться в замурованную стену, но с каждым разом понимал, что затея тщетная. — И я не видел тебя сегодня утром. Ни в спальне, ни в Большом зале.        — У тебя тоже есть странная привычка пропадать, Драко, — иронично подметил Тео, размяв шею. Его движения были всё такими же неестественными. Будто Нотт боялся, что очередное действие доставит ему дискомфорт, поэтому делал всё аккуратно, боязливо. — Но ты ведь никому не треплешься о своих планах. — Теодор медленно поворачивал голову в сторону товарища, шепча подобно змее. — Или тебе не нравится, когда что-то происходит за твоей спиной? Как знакомо.       — Мы уже обсудили это, — стиснув челюсть, промолвил Малфой. — Или мне ещё сотню раз повторить, что я просто хотел помочь Нарциссе?       Отвлекшись от созерцания парты, слизеринец перевел глаза на лицо друга и почувствовал, как внутри всё неприятно сжалось.       — Какого хера?       Внешний вид Теодора и вправду мало походил на вид здорового человека. Привычно-мягкие черты лица парня сменились резкостью и угловатостью. Ярко-выраженные скулы вместо округлых щёк, словно кто-то специально очертил их углём, добавляя точеные штрихи. Оливковая кожа больше походила на мертвецки-бледную, лишённую жизненных красок. Насыщенного цвета губы казались синими, едва почерневшими. А иссиня-темные радужки парня остекленели, выжав из них эмоции до последней капли. Застывшая насыщенность сменилась полупрозрачными каплями, глядевшими сквозь.       То, как выглядел Тео, невозможно было охарактеризовать простым не выспался. В нём также не было признаков болезней, о которых мог знать Малфой. Он просто был похож на живой труп. Заживо разлагающийся, припорошенный могильной землей, труп.       — Выглядишь хуево, — дрогнувший голос выдал в Драко эмпата. В своей прямолинейной манере слизеринец попытался выразить искреннее беспокойство. Потому что было сложно держать мраку бессердечия, когда твой лучший друг выглядел, как ходячий мертвец.       — Решил поиграть в заботливого папашу? — вторил Тео, приправив вопрос смешком, походившим на лязг ржавой цепи. — Я пиздецки тронут, Малфой.       — Роль шута устарела, и теперь ты решил поиграть в крутого парня? — выпады Нотта забавляли Драко. Как и заставляли задуматься о причинах столь явных изменений в поведении и внешности друга. Метаморфозы, охватившие Теодора, не сулили ничего хорошего. — Что за пидорская причёска? — Малфой легко ударил Тео по лбу, задевая прядь, обмазанную гелем для укладки. — На кого ты стал похож?       — Иди ты к чёрту, — прошипел Тео, приблизившись к Малфою.       — Не поминай чёрта без надобности, — выпалил Драко, не раздумывая. Чисто рефлекторно, услышав в голове её гребаный голос, лившийся отравленным мёдом по подсознанию.       Блондин мог поклясться, что заметил, как из-под оскала выпячивали сгнившие, остро заточенные зубы. Возможно, это была галлюцинация на фоне усталости. Возможно, Малфою показалось. Как показалось тогда, с Грейнджер. Возможно.       — Хватит делать вид, будто тебе есть до меня хоть какое-то дело, — продолжал сетовать Нотт, злостно глядя на Драко. — Не притворяйся, Малфой. Я прекрасно знаю, что в этой жизни ты способен заботиться только о себе, хотя и это у тебя получается с трудом, — Тео говорил слишком тихо, чтобы их мог кто-то услышать. Их диалог могла уловить лишь Пэнси, делавшая вид, будто обсуждала с Милисентой что-то очень важное. Но Драко чувствовал на себе пронзительный взгляд чёрных глаз, а это означало только одно, — она могла узнать их секрет.       — С каких пор ты стал таким максималистом, Тео? — поведение Нотта начинало утомлять. Он вёл себя, как ребёнок, не понимавший, что такое хорошо, а что такое плохо. С кем следовало засунуть свой язык куда подальше, чтобы не накликать беду. Но уже было поздно. Малфой заебался держать нейтралитет. — Кто внушил тебе всё это?       — Ты внушил, Драко, — огрызнулся слизеринец, схватив лацкан рубашки. Белоснежная ткань словно душила его, плотно прилегав к телу. Ему хотелось высвободиться из лоскута накрахмаленной одежды, разорвать хлипкие нити, чтобы почувствовать себя свободно. Или содрать с себя пепельного цвета плоть, как вариант. — Все эти годы я только и делал, что подбирал дерьмо за тобой. Пытался помочь, сделать, как лучше для тебя. Но разве тебе это нужно? Ты хоть раз сказал мне гребаное «спасибо»?       — Бедный, несчастный Теодор, живший в тени своего друга, — театрально блеял Малфой, изображая жалобный голос Нотта. Ебаный слюнтяй. — Почему ты молчал об этом долгие годы? Почему не рассказал о том, каково тебе было дружить со мной?       — Может быть, я только сейчас смог по-настоящему прозреть, — рявкнул Тео, заставив остальных студентов отвлечься от разговоров и замолкнуть.       Драко оглядел окружающих, в том числе и Блейза, сидевшего с Дафной на соседнем ряду, и всем видом показал, что сейчас не время для любопытства.              — И кто же помог тебе избавиться от розовых очков? — Малфой знал ответ. Чувствовал его кожей, плавившейся от девичьих касаний в моменты, когда её ладонь прилегала слишком близко к его одежде. Фантомный образ приведения возник в голове сразу же, обосновываясь ответом. — Уж не Грейнджер ли?       Теодор осёкся. Его разгорячённый очередным скандалом нрав поутих. Веки расширились, словно среагировали на что-то очень болезненное, поразившее нервную систему. Он молчал несколько секунд, хаотично блуждая взглядом по обшарпанной парте.       — Не нужно вмешивать в это Гермиону, — не размыкая губ, наконец, ответил Нотт. Драко хотелось рассмеяться от очевидности. Реакция друга говорила сама за себя — сука была замешана в его разительных изменениях.       — Ну, конечно, — Малфой густо рассмеялся, но в этом не было ни грамма положительного. Раздражение искусывало самообладание, топя слизеринца в нарастающем гневе. — Иначе стал бы ты её защищать. — Стерва в очередной раз принялась дёргать за ниточки, вселяя своё блядское мнение Тео. Перетягивая друга на свою конченую сторону. — Наверное, твоя мёртвая подружка неплохо постаралась, раз ты готов вычеркнуть долгие годы дружбы ради неё? — Малфой подвинулся на край стула, приблизившись к Нотту. В носовые пазухи впился неприятный запах, вызывавший отторжение. Драко едва сдержал рвотный позыв, размышляя характер зловонья. — Теперь с ней ты делишься секретами?       Драко ощущал, как ненависть смешивалась с негодованием. Неправильные мысли окружали его разум, вытесняя переживания за друга банальным чувством собственничества. Ей интересен Теодор, а не ты, Драко. Что за бред, Салазар. Какого хера его вообще волновала мёртвая мегера?       — Оставь её в покое, Малфой, — принялся защищать призрака Тео, отвернувшись. Из-за резкого движения друга мерзкий запах вновь ударил в ноздри, возобновив немоту в глотке. — Ты настолько преисполнился в своём скотстве, что решил выйти на новый уровень? — Драко непонимающе свёл брови на переносице, ожидая дальнейшего порицания. — Тебе наскучило доставать живых, и ты захотел испортить существование мёртвой девушки? Это низко даже для тебя.       — Перестань выгораживать её, наивный идиот, — не выдержав, вспыхнул слизеринец, вжав кулак в нескольких сантиметрах от Теодора. — Она играется нами, разве ты этого не видишь? — он пытался вернуть доверие Нотта, погаснувшее в блеклых радужках. Но друг не слышал. Он был словно потерян без возможности вернуться к себе прежнему. — Неужели ты ещё не понял, что она не та, за кого себя выдаёт?       — И за кого же себя выдаёт Гермиона? — недоверчиво спросил Тео, готовясь выразить очередное несогласие с мнением друга.       — Я не знаю, — стушевавшись, произнёс Драко. — Но мы можем выяснить это. Вместе.       — Без меня, — безапелляционно заявил Нотт, отрицательно помотав головой. — Я не стану ввязываться в это и променивать доверие Гермионы ради твоей очередной забавы.       — Ты просто трусливый щенок, — слизеринец ударил кулаком о парту, наплевав на то, что посмотрят остальные. Похуй. Похуй. Сейчас он был сосредоточен на том, чтобы вытащить друга из западни, в которую тот попал явно не по своему желанию. — Она вбила в твою бестолковую голову очередную сказку, а ты повёлся.       — Осторожнее, Малфой. — Тео взглянул на Драко исподлобья, разрубая радужками нить их прежнего взаимопонимания. Отвратительный запах стал явственнее, щекотал слизистую дурными нотами. Малфой вдохнул ещё, с ужасом осознав, от кого исходил смрадный шлейф. Нотт не только выглядел, как труп, он пах сгнившей плотью. — Ты рискуешь поплатиться за свои слова.       Странное чувство закрепилось в сознании Малфоя. Ощущение, будто сейчас он разговаривал не с Теодором. Не с посторонним человеком, нет. С нечто, выдававшим себя за лучшего друга. В глазах слизеринца блуждала чужая энергия. Тёмная. Вязкая. Как кровь, льющаяся потоком из вскрытой артерии.       Тео схватил ремешок сумки и встал, сев за парту в конце ряда. Драко ещё несколько минут безотрывно смотрел на пустующий стул, принадлежавший все эти годы Нотту. Теперь от его присутствия не осталось ни малейшего следа. Быть может, след Теодора пропал не сейчас, а в тот день, когда они впервые открыли Чёрную книгу.       И вместо Тео по школе ходил кто-то другой. До боли похожий, но не имевший ничего общего с ним.

***

      Драко мнительно озирался по сторонам, нервно поправляя галстук всякий раз, когда натыкался на очередного проходящего мимо студента. Было крайне самонадеянно врываться в оживлённые коридоры, надеясь, что ни один заинтересованный взгляд не коснётся его ссохшейся фигуры.       Но Малфой перешагивал через каждый зрительный укор, топча немое подозрение подошвой массивных ботинок. Сейчас ему было вдвойне наплевать на эти жалкие попытки выцепить из слизеринца ебаное признание. Будто каждый в этой школе видел, что именно Драко подбросил ожерелье Кэти Белл. Но все верили Поттеру, а Поттер нутром чувствовал, что главный подозреваемый передвигался по школе в слизеринской форме, служившей приманкой для изголодавшихся праведников.       История с предстоящим возвращением гриффиндорки не волновала Малфоя. Точно не сейчас. Не когда его сердце бешено стучало от несправедливости. От лёгкого шлейфа предательства, вбивавшегося в змеиное естество остатками чужого одеколона, смешанного со смрадным зловоньем.       Кэти Белл сместилась в рейтинге главной проблемы. Теперь первенство делили Грейнджер и Нотт. Парочка энергетических вампиров, высасывавших из слизеринца все моральные силы. Драко чувствовал себя непривычно. Всякий раз, когда что-то шло не по плану, или доверенное лицо переставало видеть в нём авторитет, Малфой рассыпался, подобно порох по ветру. Ему было крайне тяжело справиться с собственной неполноценностью в чужих глаза. Особенно в глазах того, кого Драко считал едва ли не братом.       Но в их взаимоотношениях с Ноттом произошёл раскол.       Нечто обосновалось между ними разрубающим серпом, заливая пустоту никчемным авторитетом.       Нечто, носившее длинное платье, подол которого тянулся жидкой нефтью, заметая следы.       Нечто, имевшее силу не только в действиях, но и в обыкновенном взгляде, порой заставлявшем осечься на полуслове, боясь всплеска гнева. То, что скрывалось под маской ироничной девочки, имевшей гребаный язык без костей, было явно сильнее и могущественнее, чем могло показаться на первый взгляд.       И если Тео думал, что наконец-то прозрел, то он ебаный лгун. Потому что доверчивый кретин не видел самого главного. Нотт твердил о том, что разглядел в Малфое врага, однако истина скрывалась совсем в другом. Не в серебристых радужках, спесивых повадках и неконтролируемых эмоциях. Таинственное зло было запечатано во взоре, напоминавшем вкрапление сажи; в изящных жестах и нескончаемом потоке глумливых фраз.       Но что-то подсказывало Драко, что за безобидной — на первый взгляд — оболочкой и заносчивой упрямицей, скрывался ловкий кукловод, успевший вшить свои нити в одну из марионеток. Тео всегда был мнительным и наивным, именно поэтому он так легко поддался чарам мёртвой ведьмы. Малфой, при всех своих пороках и слабостях, всегда отличался несговорчивостью и недоверчивостью. И впервые это оказалось на руку волшебнику.       Малфой обязательно вскроет нарост тьмы, образовавшийся в отношениях лучших друзей. Вырвет третье звено из их дуэта. Драко во что бы то ни стало доберется до истины, чтобы доказать свои опасения. Но пока у Драко было целое ничего против приведения. За исключением парочки странностей, не вязавшихся со способностями эфемерного существа, слизеринцу было нечего предложить в противовес.       Драко агрессивно толкнул дверь, ведущую в заброшенный туалет на втором этаже. Он оглянулся через плечо, проверив, не следил ли за ним кто-то. Но за прямой спиной было пусто, никто не решался соваться в это крыло, опасаясь правдивости школьных баек. Малфой усталым шагом пробрел к зеркалу, висевшему над раковиной, попутно доставая из кармана брюк пачку сигарет.       Больше, чем разобраться с назойливой Грейнджер, Драко хотелось закурить и пустить этот чёртов день по тлеющей сигарете.       Первое время, когда слизеринец только пытался ужиться с мыслью о задании Волдеморта, он часто проводил здесь всё свое свободное время. Пытался очиститься от параноидальных дум с помощью тишины, облеплявшей его с ног до головы, чаруя мнимым ощущением спокойствия.       Однако, впоследствии перед Малфоем открылись новые двери. Те, что сейчас были закрыты, благодаря вездесущему трупу. Сука.       Слизеринцу оставалось вернутся к тому, с чего он начинал. С небольшого помещения, некогда служившего женской уборной. Теперь эти стены были не предназначены для общего пользования. Прежде белоснежный кафель потемнел из-за слоев пыли и грязи, вентили заржавели, а кабинки оставались открытыми всегда.       Время здесь будто бы замерло, и это ощущалось слишком явно. В повышенной влажности, ложившейся конденсатом на кожу молочного цвета. В сырости, вынуждавшей дышать глубже, чтобы насладиться порциями тягучего кислорода. В заплесневелости меж плиточных швов, разраставшейся паразитическими пятнами. И даже среди всего этого Драко чувствовал себя лучше именно здесь. В абсолютном дискомфорте он познал умиротворение.       — Смотрите-ка, кто решил почтить одинокую девочку-призрака своим вниманием, — послышался писклявый голос за опущенной спиной Малфоя, упиравшегося ладонями о края раковины. Он не поднимал голову, продолжая вглядываться в грязную плитку, потому что знал, кто явится по его душу. — Наш несравненный Драко Малфой! Убийца стариков и мучитель молоденьких девушек! — девушка завопила ещё громче, имитируя голос Риты Скитер, обожавшей помпезные заголовки.       — Заткнись, Миртл, — буркнул слизеринец, сделав глубокую затяжку, позволяя дыму очернить альвеолы. — Не думай, что твоя смерть остановит меня от возможности искалечить тебя во второй раз.       Малфой ощущал кожей присутствие приведения, притаившегося за стеной одной из кабинок. Лишь её полупрозрачная голова была высунута, наблюдая за заблудшим блондином сквозь круглую оправу очков.       — Можешь запугивать этим дешёвым трюком первокурсников, — смело ответила призрак, перепрыгнув через стену кабинки, отделявшую молодых людей. Девушка приземлилась на край соседнего умывальника, с завидным любопытством оглядывая давнего знакомого. — Но мы-то знаем, кто прорыдал на моём плече, как девчонка, целых два часа, — громко расхохоталась Миртл, удерживаясь на живот. — И кто из нас ещё Плакса, Драко?       Слизеринец продолжил курить, поморщив нос из-за навеянных воспоминаний. Малфой, действительно, проявил гребаную слабость на глазах у приведения, поселившегося в туалете для девочек. Позволил ей наблюдать за тем, как остатки разрушенной жизни выходят вместе с влажностью из глаз.       В тот октябрьский день, блондин впервые проявил настоящие эмоции на людях. И плевать, что Миртл являлась не совсем человеком. Неживым, уж точно. Почему-то ему показалось это правильным. Самим собой разумеющимся. Потому что когтевранка точно знала, что такое страдать по-настоящему. На собственном опыте разгадала ценность жизни, и что происходит, когда твоему привычному существованию приходит конец.       — Честно признаться, я удивлена, что ты снова ко мне вернулся, — её голос потеплел, а глаза игриво засверкали в полумраке неосвещенного помещения. Короткие пальцы ухватились за косичку, пригладив непослушные волоски. — Думала, что ты променял наши незабываемые встречи на примитивную возможность владеть Выручай комнатой.       До недавнего времени только Миртл знала обо всех планах Драко. Включая открытие Выручай комнаты, настраивание Исчезательного шкафа и остальных жертвах, которые он был готов принести ради спасения матери. Он доверял приведению каждую тайну, не боясь, что та растреплет его секреты. Несмотря на излишнюю говорливость Плаксы, она умела хранить чужие секреты.       — Теперь Выручай комната принадлежит не только мне, — слизеринец выбросил окурок в слив, облокотившись о раковину спиной.       В сознании Драко вновь проявился ненавистный ему образ, ставший синонимичным ко всему, что так явно презирал слизеринец. Однако, это не помешало ему подумать о Грейнджер дольше положенного, вспоминая изгиб её спины, очерченной чёрной тканью и пышные волосы, свисавшие до лопаток.       — Кем стал этот избранный счастливчик, познавший твою щедрость? — Миртл перебила своим тонким голосом образ, оставшийся в голове жгучим воспоминанием. Таким же, как её призрачные, неуловимые касания.       — Счастливица, — поправил Малфой, снисходительно хмыкнув.       — И кто она? — ревностно отреагировала когтевранка, скрестив ладони на груди.       — Одна надоедливая особа, — слизеринец продолжал говорить загадками, растягивая момент признания. — У вас с Грейнджер, кстати, много общего, — он растянул губы в лукавой улыбке, замечая, как понурый вид Миртл приобретает иные оттенки.       — Она красивая? — призрак выпрямила плечи, вздернула подбородок и снова пригладила волосы, словно демонстрируя Малфою явный признак их схожести с Грейнджер. Но всё было куда прозаичнее.       — Она мёртвая, Миртл, — не выдержав, произнёс Драко, вновь посмотрев на Плаксу.       Её лицо исказилось от удивления и… чего-то до боли знакомого. Идентичная эмоция отражалась в радужках слизеринца всякий раз, когда Грейнджер устраивала свои очередные представления. Промелькнувший ужас был заметен даже через призму очков когтевранки, прилегавших к переносице. Страх перемешивался в голубых глазах с подозрением, очерчивая Малфоя недоверчивым взглядом. Плакса боязливо поджала ноги под себя, а голова дёрнулась в сторону, будто девушка всеми силами противилась этой новости. Боялась испачкаться об уродливые подробности, которые ей явно были не по душе.       — И красивая тоже, — опомнился Малфой, подпитав самооценку призрака, сказав отчасти правду. Драко не мог отрицать внешнего великолепия Гермионы, а Миртл… была просто Миртл. Но приведение продолжало сидеть, словно прибывая в кататоническом ступоре. — Приди, наконец, в себя. Я не стану повторять этот гребаный комплимент дважды.       — Это невозможно, — прошептала Плакса, прижав мерцавшую ладонь ко рту.       — О чём ты? — растеряно вторил Драко, подойдя ближе к девушке. Он остановился в нескольких сантиметрах от когтевранки, пытаясь разгадать наплыв негативных эмоций на её сероватом лице.       — Приведение не может обитать в Выручай комнате, — констатировала Миртл, подняв глаза на слизеринца.       — Это Хогвартс, — пожал плечами Драко, все ещё не осознавая всю степень проблемы, — здесь возможно всё.       Он словно ставил защитный барьер на свою психику, старательно уберегая себя от подводных камней собственных бед. Правда, которую пыталась донести ему Миртл, не привлекала Малфоя. Он противился, надеясь остаться в зоне комфорта как можно дольше. Но даже в толстых стенах заброшенной уборной тень нависающего зла постепенно добиралось до слизеринской души, облизываясь в стороне, непокорно дожидаясь своего часа.       — Нет, Драко, ты не понимаешь. — Он впервые слышал серьезный голос Миртл. Впервые, с тех пор как он плакался у неё на плече, выслушивая ободрительные речи когтевранки. И сейчас это не удивляло его. Её поведение заставляло кровь стыть в жилах. — Приведения не могут находиться в Выручай комнате, потому что это место не пригодно для них, — девушка продолжила свой неутешительный рассказ, отведя взгляд в сторону, пытаясь вспомнить необходимую информацию. — Комната видоизменяется в зависимости от желания нуждающегося, а мёртвые всегда привязываются к месту, хранящему особые воспоминания для них. Не будет места — не будет призрака.       — К чему ты клонишь? — не выдержав, перебил Малфой, чувствуя, как тревога въедается в его нутро.       — Следуя этой логике, приведение должно было умереть при разных обстоятельствах и разных вариациях Выручай комнаты, а это, как я уже сказала, просто невозможно, — Миртл поджала губы, явно жалея, что позволила правде вылиться на Малфоя ушатом. Он стоял неподвижно, чувствуя, как в горле образовывается ком. То, чего он так опасался, всё-таки нашло его. Явилось неожиданным образом, благодаря знаниям когтевранки. — Но призрак может явиться только в том случае, если… Ты же не убил её?       — Салазар, конечно, нет, — вспылил Малфой, бросив на Миртл злостный взгляд. — Я не стал бы убивать кого-то по собственной воле.       — Тогда скажи, что ты сделал, чтобы призвать эту таинственную Грейнджер, — настаивала Миртл, продолжая излучать несвойственную взбалмошному призраку серьезность.       — Ничего, — сквозь зубы процедил Драко, опустив глаза в пол.       Он прекрасно знал, что при сильном желании призрак вцепится в него клешнями, чтобы вырвать гребаную правду. И у Миртл его было хоть отбавляй. Но Драко не хотел делиться лакомым куском истины, потому что боялся, что его главные опасения подтвердятся. То, о чём он думал в последние дни, постепенно обретало смысл. Теории, казавшиеся безумством, становились разумными.       — Перестань, Драко, — протянула девушка, закатив глаза. — Твоё упрямство только усугубит ситуацию, и тогда от твоих припрятанных скелетов в шкафу всё равно не будет никакого толка.       Малфой вытащил из брюк пачку, вновь почувствовав тягу к пагубной привычке. Сигареты отвлекали, помогали справиться со стрессом, пока внутри бушевал ураган из непонимания и страха. Слизеринец обхватил ртом фильтр, почувствовав привкус расслабления на языке, но блондин знал, что эффект будет кратким, как искра Инсендио, слетевшая на табак.       — Ты прекрасно знаешь о том, что случилось со мной этим летом, — Миртл кивнула в знак согласия, внимательно вслушиваясь в каждое произнесенное Малфоем слово. — О метке на моей руке, задании Волдеморта, планах убить старика и моём главном желании — спасти мать, — голос слизеринца остекленел, и каждое предложение могло стоить Драко болезненных осколков. — Я жил со всем этим несколько долгих, мучительных месяцев. И в какой-то момент просто перестал верить в то, что у меня получится. Я не мог и дальше жить с мыслью о том, что мне придётся кого-то убить собственными руками. — Слизеринец остановил поток мыслей, заглушая рёв под кожей очередной затяжкой. Несколько секунд передышки позволили ему набраться сил, чтобы голос перестал дрожать. — Но Тёмный Лорд никогда не простит мне мою слабость, за неё он отомстит головой Нарциссы, которую вручит мне в честь окончания учебного года, — блондин горько усмехнулся собственным прогнозам на крайне сомнительное будущее, смахнув пепел под ноги. — Оказавшись в безвыходной ситуации, я решил обратиться к более могущественной Силе, способной дать отпор тщеславной твари.       Он взглянул на Миртл, надеясь, что она ответит хотя бы что-то. Но Плакса молчала, дожидаясь продолжения истории. Смотрела испуганно, словно знала наперёд, что ожидает её в конце рассказа. И сам Драко предполагал, к чему приведет логическая цепочка их догадок.       — Ты маглорождённая, а, значит, должна быть знакома с иным вектором магии, — когтевранка никак не отреагировала, но, судя по уверенному взгляду, она понимала, к чему клонил слизеринец. — Я прибег к чернокнижию и оккультизму, чтобы вызвать…       — Дьявола, — мрачно договорила Миртл, лишая Драко возможности произнести завуалированную характеристику. Малфой кое-что знал о существе, обитавшем в Преисподние, в которого верили маглы, но никогда не называл нечто своим именем.       — Нотт помог мне провести необходимый ритуал, — разочарованно продолжил Малфой, все ещё тая гнев на их провал. — У нас ничего не вышло. Но появилась Гермиона.       — Поздравляю, Драко, — Миртл истерически захохотала, откинув голову назад. Слизеринец изумленно взглянул на призрака, явно не ожидав такой реакции. Он был готов услышать что угодно, но не смех. Какого чёрта? — Ты просто идиот.       — Следи за языком, Миртл, — рявкнул Драко, выставив указательный палец вперед в предупредительном жесте.       — Ты до сих пор ничего не понял? — девушка выпрямила голову, поправив оправку очков. Малфой никак не отреагировал, потому что принятие медленно наступало на пятки, сдирая самозабвение вместе с мясом. — Твоя новоиспеченная подружка…       — Она мне не подружка.       — Твоя не подружка никакой не призрак, — высокопарно заявила Миртл, продолжая изо всех сил бороться со страхом, поселившимся внутри хрупкого, мёртвого тела. — Вы не смогли призвать Дьявола. Но он послал вам своего самого лучшего солдата.       Малфой ощутил, как боль жалит пальцы. Затлевшая сигарета обожгла кожу, заставив слизеринца опомнится. В ужасе одёрнуть ладонь, выбросив окурок на пол. Только это спасло его от того, чтобы не свалиться замертво. Осознание вонзилось меж лопаток, вскрыв подноготную и ловко скрываемую панику.       Дьявольское число — шесть. Только так он сможет услышать вас, а на пятёрку купится разве что рядовой солдат.       Перед глазами всё поплыло. Окружающее смешалось в единое пятно, оставляя редкие наброски, взятые из памяти. Никакой Миртл рядом не было.       Только ужасающие обрывки минувших дней. Обломки пазла собирались в целостную картину, открывавшую глаза Малфоя на жуткие факты, подтверждающие доводы Плаксы.       Холод, пронзавший тело, стоило Грейнджер пересечь черту и стать ближе, чем ей следовало. Острозаточенные зубы, выглядывавшие из её аккуратного рта. Фантомные ожоги от прикосновения с нематериальной оболочкой мёртвой ведьмы, коей это мрачное существо не являлось. Приступы удушья, начинавшиеся в тот момент, когда Драко в очередной раз позволял себе нагрубить Грейнджер. Внезапно погасший свет, погрузивший Малфоя во тьму в тот самый момент, когда он по собственной глупости решился вернуться в Выручай комнату, чтобы повторить ритуал.       Но в этом не было никакого смысла. Сила уже обитала там. Она уже разрасталась рядом с молодыми людьми, питаясь их энергией.       Тео. Вот, что стало причиной его странного поведения и болезненного вида. Грейнджер сжирала его естество, напитываясь живой плотью, чтобы существовать в этом мире.       — Гермиона — демон, решивший поиграться с вашими человеческими душами.       Драко едва слышал голос Миртл, будучи полностью погруженным в мистерию, призванную по собственной глупости. Алчность никогда не доводила до добра, и теперь зло трактовало свои условия.