Культ

      Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого.

      Приглушённый свет падал бликами на древесную поверхность, украшая янтарной россыпью каллиграфический шрифт перед глазами слизеринца. Драко читал медленно, пытаясь всеми силами удержаться за соломинку информации, чудом не утопая в останках собственного спокойствия.       Он сглатывал жуткий привкус тревоги, осевшей налётом во рту. Пытался очиститься от него хотя бы физически, но ментально был закован в латы собственного страха. Драко мог уловить аромат своей слабости даже в воздухе. Вдыхая, позволяя ей вновь проникнуть в нутро, он ощущал, как тёмный могильный шлейф выдирает с мясом то, что до сегодняшнего дня казалось ему естественным и не подлежащим деформации.       Собственный скепсис.       Но слова Миртл оказались существеннее собственных взглядов. Приведение знало намного больше о потустороннем мире и болтала об этом так, словно это являлось чем-то будничным. Нормальным. Однако, Малфой понимал, что ни черта нормального в этом нет. Резонанс подкрался к нему адским пламенем, заставив мужские убеждения вспыхнуть и обратиться пеплом.       Возможно, слизеринец сломался так легко под гнётом когтевранских суждений только лишь потому, что Драко уже заведомо догадался, кем являлась гребаная Грейнджер. Не мёртвой ведьмой, ставшей впоследствии приведением. Не заносчивой стервой, решившей поразвлечься с местными студентами из-за скуки в своём загробном пристанище. Ничего из этого не было правдой.       Гермиона — демон, решивший поиграться с вашими человеческими душами.       Эти слова в очередной раз набивали оскомину, стоило Малфою вновь прокрутить проклятый приговор по кругу. Каждая буква вшивалась в мозг отравленной нитью, поражая нервную систему. Драко многое повидал в своей жизни, но демонов… До сегодняшнего дня он даже не был толком знаком с терминологией, чтобы в полной мере осознать всю степень плачевности ситуации.       Слизеринец чувствовал себя уязвимым, потому что не знал, как бороться с подобной разновидностью зла. Не знал и капли того, о чём следовало бы, чтобы отправить чертовщину обратно в ад.       По этой причине сейчас он находился не в Подземельях, окутанных сыростью и приглушенным изумрудным светом, а утопал в полумраке Запретной секции, ловя глазами скудные лучи факелов, едва дотягивавшихся до занятого слизеринцем стола.       — Ты должен пойти в библиотеку, — настоятельно рекомендовала Миртл, все ещё с ужасом взирая на побледневшего Малфоя. Он стоял, не шевелясь, словно за каждое движение его могли проклясть. Блядь. Будто он нуждался в дополнительной порции чернухи за сегодняшний день. — И найти в Запретной секции книги, с помощью которых ты подробнее узнаешь, кто такая Грейнджер.       — Но ты ведь уже сказала, что оно такое, — упрямился Драко, накидывая на себя роль непричастного в этой борьбе.       Слишком много проблем для прежде избалованного парня. Слишком много ситуаций, в которых слизеринец брал на себя роль рулевого, пытавшегося справиться с нахлынувшими бедствиями. Метка на руке предательски зудела, покалывая зажившую плоть ядовитыми чернилами. Обвивавшая череп змея, подавала сигналы о том, что очередное бездействие окажется наказуемым. Если он уже не мог спасти Нарциссу, то, может, ему стоит попытаться вытащить с того света Тео?       — Что непонятного в том, что Дьявол послал вам своего лучшего солдата? — разгневанно спросила Плакса, журя Драко за умышленную глупость. Малфой и сам понимал, что демоническая терминология включает в себя множество аспектов, но он боялся копать глубже, потому что под могильными червями можно найти самые страшные скелеты. — У каждого демона, как и у человека, имеются свои слабости. Владеешь информацией — владеешь миром, — процитировала когтевранка, скрестив руки на груди.       — Что именно я должен там найти? — сдался слизеринец, машинально потянувшись к карману брюк. Но сил не осталось даже на сигареты, которые манили ослабленного Драко вобрать в себя каплю никотина.       Физического ресурса едва хватало, чтобы не свихнуться и не пасть замертво, расхуяривая глотку, превратив ту в решето. Наверное, его смерть могла бы принести больше пользы, чем штудирование старинного фолианта. Он с горечью усмехнулся про себя, убрав ладонь от штанины.       — Будучи студенткой, я часто пробиралась в Запретную секцию. В те времена не требовалось разрешение на её посещение, и секция не несла в себе никакой опасности. — Загадочный тон Плаксы приковал к себе внимание Малфоя, заставив отвлечься от мыслей о самоубийстве. — В один из таких дней, блуждая по библиотеке, я наткнулась на одну интересную полку, — девичий взгляд окрасился озорством, будто когтевранка говорила о чём-то сверхзабавном, но с каждой секундой пульс слизеринца учащался, становясь полной противоположностью эмоции, блуждавшей по лицу приведения. — Там были собраны редкие магловские трактаты, в которых расписана информация о демонах и других сатанинских существах. Возможно, это окажется для тебя в какой-то степени полезным.       После откровенного диалога с призраком, Драко долго не мог прийти в себя. Метался по разные стороны своей сущности, примыкая то к чёрной, то к белой полосе. Малфой прекрасно понимал, что при всей своей скотской натуре, ему никогда не стать бойцом за добро и справедливость. Дарованный судьбой шанс доказать, прежде всего, себе, что он являлся кем-то бо́льшим, чем карикатурный напыщенный мальчишка, был почти проигнорирован.       Если бы не обелиск света, ждавший своего часа в глубине чернильной души. Слабое свечение разбавляло чёрные краски, превращая естество слизеринца в серый оттенок, похожий на пепел, смахивавшийся с сигареты всякий раз, когда Драко нервничал.       Малфой не мог стать абсолютным благодетелем. Он не мог изменить мир. Дать отпор Тёмному Лорду — в это верилось с трудом. Мог ли слизеринец вытащить из полыхающей Преисподней своего лучшего друга, изгнав из школы ещё бо́льшее зло, чем стремившийся к абсолютной власти Реддл?       Вряд ли. Но на кону стоял Тео. И ради него Драко мог бы попытаться. Добавлять в свой список очередную жертву он не хотел. Не желал в очередной раз становиться причиной чьей-то смерти. Его личный учёт и без того пополнялся новыми именами с незавидной скоростью.       Салазар, это было настоящим издевательством над жизненными канонами Драко. Он так изнурительно пытался не попасться под прицел своего личного палача, обступая мины. Пытался придумать лазейки, чтобы как можно менее болезненно избавиться от господства Волдеморта в своей жизни. Но попался в собственный капкан, окропивший существование слизеринца демоническим клеймом.       Говорят, что неизвестное пугает. В этом была доля истины. Идеально заученные повадки губителя не пугают так сильно, потому что ты всегда знаешь, куда он будет бить. Какие болезненные раны сковырнет в очередной раз, досаждая очередным садистским приёмом.       Но чего ждать от демона, запаянного в стенах Выручай комнаты? Если не считать многочисленных фокусов, — а причастность Грейнджер пока не доказана, — то она выглядела почти безобидной. Почти. Но когда Малфой вспоминал проблески истинной натуры, то всё становилось на свои места.       Гермиона представляла собой ещё и огромную опасность. Она была умнее и хитрее в силу своих неограниченных способностей. Волдеморту бы она понравилась. Драко с радостью посмотрел бы на то, как Реддл приклонит своё колено, прося демона смилостивиться над его бессмертной душонкой.       Лёгкий смешок, сорвавшийся с уст слизеринца, нарушил бестревожную тишину. Драко, упивавшийся картиной пресмыкающегося Лорда, перелистнул страницу фолианта.       Миртл оказалась права. Запретная секция изобиловала наличием всевозможной литературы, подходившей под запросы Драко. Он задумчиво изучал каждую строчку, но не находил в них ничего подходящего. Слизеринец чувствовал нутром, что всё описанное на шероховатых страницах никак не связано с тем, что искал Малфой.       Мифы и легенды магловской культуры не откликались слизеринцу — и это никак не было связано с его принципами. Сейчас он полностью абстрагировался от своей предвзятости к грязнокровкам. Отпустил прежнее презрение во благо, заглушил внутренний голос, звучавший точь-в-точь, как Люциус.       Слизеринец изучал трактаты о демонах с неким удивлением и непритворным любопытством. Смаковал выцветшие абзацы, насыщаясь тьмой, заточенной в каждом слоге. Драко с детства интересовался загадочными артефактами, которые коллекционировал Малфой-старший. Вещи, таившие в себе самую пагубную энергию, приковывали внимание маленького мальчика, завороженно смотревшего в замочную скважину отцовского кабинета.       И это было так похоже на то, что Драко ощущал сейчас. Предательский импульс, пробивавший нутро чернью, вновь загрязнявший благородный серый. Почти переманивал на свою сторону, увлекая. Но блондин понимал, что его одержимость не приведет ни к чему хорошему. Он должен остаться объективным и беспристрастным к манящим заголовкам.       Неизвестное не только пугало. Оно манило к себе, завывая хладным голосом в свои сети. Но Малфой не поддастся. Он сыт по горло пустыми обещаниями, преобразовавшимися в самый настоящий ночной кошмар.       Слизеринец взглянул на наручные часы и осознал, что просидел в Запретной секции дольше положенного. Снейп выдал ему разрешение всего на один час, с подозрением выслушивая от своего студента не самую достоверную причину для посещения. Версия для Северуса была лишена подробностей о демонах. Пытаясь звучать как можно более уверенно, Драко попросил у профессора заветный талон, чтобы подготовить эссе по ЗоТИ.       Северус поверил. Или сделал вид, учитывая, что никакого эссе он не задавал. Но будучи приставленным личным надзирателем, поклявшимся своей жизнью, Снейп не мог противостоять Малфою. Он думал, что мальчишка замышляет очередной виток в своём плане — в миссии Волдеморта.       Драко перевернул лист, уткнувшись серебристыми радужками в заветное название предпоследней главы. Демоны седьмого уровня Ада. Пальцы зависли над каллиграфическим почерком, боясь даже дотронуться до имени, которое казалось чертовски знакомым.       Будь благосклонен к нам, о великий Аббадон. Испей кровь, что течет в наших жилах. Прими в дар земных тварей, великий князь тьмы. Отведай нашу щедрость на вкус.       Обрывки ритуального текста звучали в голове набатом. Драко помнил его наизусть. Просьба, обращённая демону, чувствовалась на языке горечью обмана и разочарования.       Аббадон. Тот, кого призывали слизеринцы, явился к ним в обличие прекрасной девушки, скрывавшей подлинное уродство за подолом длинного платья. Жуткая истина была припорошена миловидным личиком и чёрными бездонными глазами.       Малфой коснулся галстука, дрожащими пальцами расслабляя удавку. Но внутренности продолжали вить восьмерки, вынуждая слизеринца почувствовать рвотный рефлекс. Пустой желудок скручивало узлом, обостряя панику. Драко с жадностью впивался зрачками в каждый пункт, описывающий демона, чувствуя, будто с каждой секундой платиновая макушка обрастает сединой.

Как ангел, обладающий контролем над несуществованием, его функции и возможности чудовищны. Если будет на то приказ того, кто сотворил всё, этот ангел способен низвергнуть всё бытие в пучину несуществования, из которого нет возврата.

      Слизеринец почувствовал, как температура в отапливаемом помещении опустилась едва ли не до минимума. Его бледная кожа покрывалась многочисленными поцелуями инея, пачкая лицо пунцовостью. Пальцы немели из-за невозможности согреться, а изо рта выплывал пар. Неконтролируемая дрожь обрушилась на Драко, когда он попытался дотянуться до палочки, чтобы наложить на себя специальное заклинание. Но даже его с трудом хватило, чтобы ощутить тепло дольше нескольких минут. Блядство.       Терпя укусы холода по всему телу, Малфой опустил глаза ниже, чтобы продолжить изучать текст о своём враге.

      Он может подвергнуть забвению как частные аспекты реальности, так и, в некоторых редких случаях, души людей, обреченных на погибель. Аббадон может стирать концепции, уничтожать даже то, что в рамках бытия изначально задумано, как вечное, и обречь практически кого угодно на одну из самых ужасных участей — полное несуществование.

      То, ради чего он и был призван в этот мир. Уничтожить Дамблдора, а впоследствии противостоять Тёмному Лорду. Но вряд ли людские забавы являлись для воина тьмы чем-то интересным. Скорее, незамысловатым способом скрасить свой вечер. Аббадон мог сокрушить целый мир, если бы захотел. Если бы кто-то призвал его в этот мир по собственной глупости и непоправимой ошибке.       Что и сделал Малфой. С треском проебался, заставив себя поверить в то, что демон и вправду захочет служить ему в обмен на гребаную каплю крови. Слишком мелко для него, почти оскорбительно. Но чего же тогда он добивался? Почему не уничтожил слизеринцев в тот вечер, когда явился в образе Грейнджер? Может быть, просто развлекался или пытался выиграть время, чтобы… подкрепиться их душами, срастаясь с земной материей.       В трактате указано, что у Аббадона достаточно много антропоморфных проявлений, но каждое несет в себе особый смысл. Он не мог прийти в этот мир в своей привычной оболочке — слишком энергозатратно и неподходяще для канонов этой стороны. Он должен походить на человека, копируя характер и повадки того, кого пожирал. С кем находился поблизости достаточное количество времени.       Демон отзеркалил в себе сущность Малфоя, — главного просящего, —поэтому вёл себя настолько вызывающе. Но как тогда объяснить женский облик? Чьей физической оболочкой он успел напитаться, прежде чем явился в образе ведьмы? Драко был готов взреветь от вопросов, поглощавших его.       Услышав скрип за своей спиной, слизеринец напрягся, подняв глаза. Он уставился в пустой ряд между стеллажами, надеясь, что его не настигнет обман зрения. Дрожь опоясывала целиком, заставляя мужское тело оставаться пригвожденным к стулу. Малфой стиснул челюсть, ощутив, как от холода стучали зубы, а мышцы лица свело болью из-за сильного напряжения.       Но расслабиться не получалось. Совсем. Надвигающийся шторм кружил над слизеринской макушкой, изматывая его ожиданиям. Внедряя в носовые пазухи особый аромат, носивший в себе смрадное звучание. Так пахла сама смерть.       — Мадам Пинс? — Драко попытал удачу, надеясь, что библиотекарь просто решила уведомить его о закрытии библиотеки. Но никто не ответил.       Свет, мерцавший за спиной, потускнел из-за затухнувшего факела, оставив силуэт сидящего слизеринца в тенях подступающей ночи. Малфой осязал, как напрягался каждый спинной позвонок, словно в плоть вкручивали спицы, делая из него ручную марионетку. Рука опустилась на стол, нащупав волшебную палочку, но в этом едва ли был смысл, если она была здесь.       — Не вздумай играться со мной, — прошипел Драко, ловя себя на мысли, что разговаривает сам с собой, потому что взгляд не цеплялся ни за что материальное, кроме книжных полок и расставленных столов. Но чувствовал своим изнуренным сердцем, стучавшим в такт иллюзорным шагам, что в Запретной секции был ещё один посетитель. — Я знаю, что тебя здесь нет, — солгал слизеринец, прежде всего, себе.       Одна из громоздких книг с грохотом свалилась на пол с верхней полки, опуская на помещение пыльную завесу. Малфой вытянул голову, чтобы повнимательнее рассмотреть нечто, таившееся в тени мебели. Он попытался захлопнуть трактат ладонями, которые обуревал тремор, но страницы не поддавались его физическому влиянию. Необъяснимая сила не позволяла слизеринцу закрыть проклятый разворот, продолжая буравить буквами, обнажавшими зло.       — Твоя одержимость мною переходит все границы, Драко, — чужой голос вторгнулся в его разум, заставив оторопеть. Он вскинул голову, надеясь увидеть Грейнджер перед собой. Но на блондина смотрела лишь пустота, без намека на демоническое присутствие. — Ты решил узнать обо мне побольше? — раскатистый смех оглушил слизеринца, и он с силой обхватил виски, желая выпотрошить из себя этот чертов гул. — Я тронута до глубины души.       — Хватит копаться в моей голове, сука, — взревел Малфой, внезапно почувствовав взрыв боли, разрывающий сосуды головного мозга на мелкие шматки. Он ощущал, как агония медленно обхватывает всю голову, словно возная в затылок раскаленное лезвие, проворачивая на сто восемьдесят градусов.       — Предложение очень заманчивое, но я, пожалуй, откажусь, — её милый тон не имел ничего общего с действительностью. Грейнджер вновь игралась с ним, трактуя свои правила. Принуждая Малфоя играть под её аккомпанемент, воздействуя на него физически. Теперь она даже не скрывала своей мощи. — Знаешь, это так увлекательно… Быть в тебе.       — Я затащу тебя обратно в Ад, Грейнджер, — Драко продолжал мысленно отбиваться от вездесущего голоса, блуждавшего сквозь нейроны. — Или Аббадон? — слизеринец пытался задеть демона, чтобы пытки прекратились, но чертовка не поддавалась уловкам. — Как тебе нравится больше?       Блондин извивался на стуле, ревя от пронзающего дискомфорта. Ногтями он выцарапывал на лице возможность отделаться от фантомных мучений, оставляя алые впадины из ран. Малфой знал, что резь внутри черепа не имела ничего общего с реальностью, но это было настолько мастерски исполнено, что закрадывались сомнения. Смог бы он выжить, терпя эту боль дальше? Казалось, что нет.       — Очень самонадеянно, Драко, в твоём стиле, — трепетно ответил голос, заглушив своим настроением мучения слизеринца. Он вобрал в себя воздух, продолжив тяжело дышать. — За множество веков никому по собственной воле не удалось затащить меня в Ад, но ты, разумеется, исключение из правил, — саркастичная усмешка продолжила плавить внутренности, изводя Малфоя.       — Ты сгоришь в адском пламени, — пригрозил слизеринец, ощущая, как медленно разрывались сосуды. Если Грейнджер не покинет его разум — он нежилец. Он свихнется, если продолжит чувствовать её всецело — ментально, физически. Кровью и плотью.       — Звучит комплиментарно, — он почти ощутил демоническую улыбку. Вообразил то, как медленно растягиваются полные губы, демонстрируя удовольствие. — Но, если сгорю я, ты сгоришь вместе со мной.       — Этому не бывать, — хрипя, промолвил Малфой, обессиленно склонив голову.       — Посмотрим, мой самонадеянный слизеринец, — ласково промолвило фантомное существо, постепенно ослабляя нить боли, прошивавшей голову насквозь.       Драко казалось, что температура в помещении приходила в норму. Факельный свет вновь воспрял за спиной, погрузив секцию в тёплые оттенки. Его тело вновь было подвижным, не завешанным ледяным покровом. А от испещряющей агонии, превращавшей мозг в перемолотое нечто, не осталось и следа. Малфой чувствовал себя нетронутым тёмной силой, почти здравым и освобожденным.       Но голос, прозвучавший в голове ласковым поцелуем, напомнил ему о том, что происходящее — более, чем реально:       — Ты ещё приползёшь ко мне на колени. Сам. И мы оба знаем об этом.

***

      Тео часто думал о том, что когда-нибудь жуткие кошмары выберутся из его головы и найдут слизеринца в реальном мире. Не покрытым иллюзорной бахромой сновидений, из которых выход всё-таки был. Один-единственный, но зато надежный.       В беспощадном настоящем всё было иначе. Стоило собственным демонам выбраться из черепной коробки, досаждая Нотту в стенах, казалось бы, безопасного замка, перспектива выбраться нетронутым резко иссякла. Пропала на горизонте, как исчезает последний луч тёплого солнца в преддверии густых сумерек.       Слизеринец едва помнил события последних суток, ощущая себя безвольным комком внутри отравленного тела. Минувшей ночью он проснулся посреди безлюдного коридора, пропахшего потухшим фитилём факелов, морозной ночью и одиночеством. Дрожа ни то от холода, ни то от паники, перемешивающейся с шоком. Тео пытался осознать, каким образом попал сюда. Прямо под невидимые двери Выручай комнаты, казавшейся безликим пятном на каменной выкладке.       Но ответ так и не нашёл его. Только рокот стрелки, бежавшей по циферблату, стал очередным предупреждением — слизеринец вновь проснулся в три часа, семнадцать минут. И вновь ощущал на себе липкое прикосновение ужаса, облизывавшего затылок.       Он почти не помнил, как добрался до Подземелий. В памяти затерялся небольшой фрагмент, когда Тео, боясь, что вновь окажется за пределами спальни, привязал себя к кровати с помощью Инкарцеро. Но это заклинание едва помогло ослабить эффект, постепенно поражавший его нервную систему. Его постигло необъяснимое беспамятство, выуживавшее из разума недавние события. Нить за нитью, натягивая на чьё-то жадное веретено, забиравшее у Теодора самое ценное.       Той ночью Тео так и не смог уснуть. Ворочался, осязая, как крепкие веревки обвивают руки и ноги, натирая мозоли на коже. Проведя в таком положении несколько часов, его конечности почти превратились в изувеченные куски плоти, кровоточащие от очередных движений. Не дождавшись подъема, слизеринец высвободился от собственных пут и сбежал в ванную комнату, надеясь отделаться от следов бессонницы и пережитого во сне.       Однако, отделаться от этого было не так просто. Посиневшие губы, бледное лицо и покрасневшие глаза невозможно было смыть проточной водой. Волосы, свисавшие на лбу, едва прикрывали уродливые мазки, оставленные самым неталантливым художником. Чьей-то тяжелой рукой, вписывавшей в лик слизеринца мертвенность, бессилие и полную потерю контроля над самим собой.       Глядя в зеркало, Нотт почти не узнавал самого себя. Ему казалось, что в отражении был заточен кто-то другой. Невероятно похожий, настолько, что становилось даже жутко. Но чужак, смотрящий стеклянными глазами, словно сам не понимал, как затерялся в чьём-то теле.       Инородное чувство, поселившееся внутри, не покидало слизеринца ни на секунду, в то время как иссиня-темные радужки пытались выскоблить из зеркальной призмы намёк на себя настоящего.       Но настоящий Тео затерялся в тот момент, когда позволил истинному злу соприкоснуться с собой. Наивность в очередной раз подвела Нотта, и теперь эта ошибка могла стоить ему жизни.       Остаток утра слизеринец провёл, скитаясь по заброшенным этажам. Боясь показаться странным в окружении друзей, он выбрал путь отшельника, пытавшегося разобраться со странными аномалиями своего тела и разума.       С каждым часом сил становилось всё меньше, и дело вряд ли заключалось только в бессоннице.       Теодор и раньше мог проводить ночи без сна, но никогда не чувствовал себя настолько паршиво. Будто сама жизнь исходила из каждой клеточки, высасывая вместе с собой последние ресурсы, чтобы существовать. Банально передвигаться без адской боли в конечностях и ощущения, будто вот-вот рухнешь на бетонный пол.       К началу первого урока Тео не покидала мысль, будто он заживо разлагался. И об этом едва ли можно было говорить в переносном значении.       На коже, не прикрытой одеждой, он мог заметить проступающие гематомы, будто кто-то с усердием выбивал гротескные лепестки на его плоти. Болезненные синяки покрывали предплечья, дотягиваясь до шеи и груди. Каждое прикосновение к посиневшему кровоподтеку доставляло Тео мучительную вспышку боли. В какой-то момент даже тонкая ткань рубашки доставила неимоверный дискомфорт, и ему приходилось изо всех сил терпеть соприкосновение лоскута с пораженными участками тела.       К концу дня всё только усугубилось. Волосы отваливались, стоило слизеринцу провести по ним ладонью, и на пятерне оставался клок каштановых кудрей. Его несколько раз рвало кровью, прилипавшей отвратительным привкусом к нёбу. Слизеринец выплевывал сгустки в унитазный кафель, с ужасом взирая на алую струю, капавшую на манжеты белоснежной рубашки.       И запах. Это мерзкое зловоние не покидало Теодора ни на миг. Трупный смрад охватывал его носовые пазухи, выбивая остальные запахи — более приятные. От него хотелось избавиться, вывернуть нутро наизнанку, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме приближающейся смерти.       Но больше всего Нотт хотел сбежать от мыслей, не принадлежавших ему настоящему. Чужой голос сновал по сознанию, вытесняя из головы привычное. Теперь меж мозговых извилин протекала чернь, желавшая всему зла. Она струилась сквозь размышления фоновым потоком, словно внушая Теодору то, чего он не хотел делать. То, чего он даже не хотел слышать.       Убей. Убей. Убей.       Убей их всех. Докажи, что ты не Шут. Докажи, что ты посланник Смерти. Докажи, что ты и есть Смерть.       Сторонний голос ощущался холодом, замораживающим привычные думы. Теодор больше не хотел вникать в суть занятий, жадно выхватывая новую порцию информации от профессоров. Он больше не хотел слоняться с сокурсниками, отвешивая очередные уместные — и не совсем — шутки. Ему не хотелось никого видеть. Даже Пэнси, на чье лицо он так боялся посмотреть. Боялся, потому что знал, что увидит вместо идеально-кукольной внешности — следы ночного кошмара.       В голове только звучали повторяющиеся по кругу слова, не дававшие покоя ни на секунду. Желание пролить кровь обуревало слизеринцем так же сильно, как когда-то излишнее любопытство подводило Теодора к опасной черте. Но здесь ставки были выше. И то, что подселилось к Нотту невозможно было искоренить заклинанием. Невозможно вырезать ножом и сжечь пламенем. Потому что оно было выковано в огне. Оно ощущалось самым настоящим пожаром, прожигавшим насквозь и заставлявшим проникнуться, оставляя своё естество где-то позади. За той самой — опасной — чертой.       У Тео не осталось сил, чтобы самостоятельно разобраться в необъяснимом проклятье. Расфокус внимания и физические увечья не позволили ему штудировать литературу, а обращаться к мадам Помфри было чревато отправлением домой. Из всех зол Тео никогда не выберет нахождение с отцом в одном доме. Уж лучше преждевременная смерть, чем терпеть гребаного тирана.       Слабый отголосок надежды слегка привёл Нотта в чувства, стоило ему вспомнить о рассказе таинственного призрака. Гермиона говорила, что при жизни являлась профессором и могущественной ведьмой, с силой которой не хотели считаться остальные. Она точно могла бы поделиться секретом, как вытравить паразита, заставившего слизеринца медленно подыхать.       Теодор нервно перебирал ногами, минуя стены слизеринской гостиной. Шагал медленно, терпя боль в каждом сантиметре своего тела, расходившегося по швам. Одетый в бежевый свитер, прикрывавший горло и предплечья, он всеми силами пытался скрыть гематомы, ставшие почти чёрными к вечеру. Его неестественно исхудалые ноги облегали штанины классических брюк. В целом, можно было даже сказать, что Нотт выглядел нормально и почти здоровым. Если не поднимать глаза выше шеи, чтобы не ужаснуться при виде лица, приобретшего грязно-серый оттенок.       Он так надеялся, что не попадётся друзьям. Блейз, кажется, опять тусовался с Дафной в одном из заброшенных кабинетов, исследуя девичье тело на пыльной парте.       Малфоя он не видел после того, как закончился последний урок. Заносчивый ублюдок скрылся из кабинета, стоило первому удару колокола оповестить о конце учебного дня.       Злился ли Тео? Разумеется.       Принадлежало ли это чувство настоящему Тео? Он сомневался.       Но слизеринец знал одно — Драко не стоило вести себя так, будто он хоть в чем-то мог разобраться лучше Теодора. Он ни черта не знал о том, что происходило с Ноттом. Лживая попытка сопереживать не увенчалась успехом. И тогда истинная натура пробилась сквозь эмпатичную маску, выражая весь спектр негодования. Его скотство попыталось добраться до невинного приведения, но Тео не позволил приплетать к их разногласиям Гермиону. Малфой любил привлекать к себе внимание любимыми способами, даже самыми грязными.       А Тео так устал от этого. Устал быть вечной тенью, копировавшей настроение лучшего друга.       Особенно сейчас, когда даже разговаривать получалось с трудом, чтобы донести избалованному мудаку одну простую мысль — мир не крутится вокруг Драко. Ему следовало это принять. Или убраться на хуй.       — Тео? — чувство дежавю охватило слизеринца в тот момент, когда он коснулся ботинком ступени, ведшей на верхние этажи. Голос, принадлежавший девушке, заставил его остановиться, вопреки желанию скрыться и не показывать своего уродства.       — Пэнси, — утвердительно ответил Нотт, все ещё стоя лицом к проходу. Спина его была расслаблена, на тревожное напряжение в мышцах не осталось запаса сил. Ладони сжались в кулаки, а веки его были чуть прикрыты в желании превратить ситуацию в сюжет очередного сна.       — Куда-то спешишь? — тревожность предательски вырвалась из девичьих уст, вымещая привычную стойкость и толику надменности. Тео мог бы улыбнуться такой неожиданной реакции Паркинсон. Если бы мог.       — С каких пор ты устраиваешь мне допрос? — Теодор пытался слышаться легко и непринужденно. Пытался отыскать в глубине души свою привычную реакцию, чтобы не выдать то, что его почти всецело заполонило. — В моём имени не прослеживается пафос Блэков. Да и природа обделила меня платиновым цветом волос.       — Меня не волнует Драко, — твердо произнесла Пэнси, замолкнув. — Не сейчас, — тут же ретировалась девушка, позволив истинным чувствам вновь прорваться. Ожидаемо. — Я переживаю за тебя.       — Не припомню, чтобы раньше с тобой случалось что-то подобное, — язвительно ответил Нотт, на секунду почувствовав себя лучше. Почти живым. Почти готовым дать отпор смерти.       — Не припомню, чтобы раньше ты отворачивался от меня, — с нажимом вторила Паркинсон, делая шаг вперед. Слизеринец болезненно закусил губу, молясь о том, чтобы она не увидела мерзко расползающиеся венозные полосы, покрывавшие его измученное лицо. Ей следовало остаться на своём месте, чтобы не пожалеть. — Сегодня ты не поздоровался со мной. Даже не взглянул. — Пэнси остановилась в нескольких сантиметрах от Нотта, перекрывая трупный запах густым шлейфом дорогих духов. Этого ему пиздецки не хватало. — Мы больше не друзья?       — То, что между нами происходит, нельзя назвать дружбой, — искренне признался парень, с трудом вспоминая вчерашний сон. Только обрывки и перманентное ощущение близости с темноволосой красавицей, ставшей гребаной панацеей от всех бед. — Из нас двоих дружишь только ты, а я тебе подыгрываю.       Факир всегда был готов ублажить свою Королеву. Лишь бы та не проливала слёз из-за своего Короля.       Он боялся пошевелиться, несмотря на то, что ему впервые так сильно хотелось проявить храбрость и доказать слизеринке, на что он был готов ради неё. Что мог сделать, чтобы она поняла, — насколько сильно он любил её.       — Ты идёшь к ней? — с содроганием спросила Пэнси, делая ещё один шаг. Почти решающий, удерживая слизеринца на прицеле чёрных радужек.       — О ком ты? — он устало ответил вопросом на вопрос, ощущая каждой клеточкой жаркое дыхание за спиной. Он мог поклясться, что в изумрудных языках пламени Паркинсон смотрелась настолько органично, что становилось не по себе от её утонченной красоты. Но сегодня Нотт выбрал оставаться слепым.       — О твоей новоиспеченной подружке. Грейнджер. — Он почувствовал, как жгучая ревность полоснула подкошенное эго, дав надежду на взаимные чувства слизеринки. — Её вы обсуждали с Драко на первом занятии.       — Поверь, Гермиона явно не та, о ком тебе следует волноваться, — с горестной усмешкой подчеркнул Нотт, делая шаг вперед навстречу тёплому воздуху первого этажа. — Я однолюб, Пэнси.       Тео не заметил, как это случилось. Как мягкие ладони обвили его торс, прижав к себе, не дав уйти к приведению. Под толстой вязкой он чувствовал, как Пэнси рисует частым дыханием узоры на его спине, а мягкие волосы прикасаются к ткани, электризуясь. Слизеринец медленно потянулся рукой к аккуратным пальцам, сминавшим свитер, обхватывая девичью ладонь. Ему было необходимо ощутить Паркинсон прямо в эту секунду, во что бы то ни стало.       Он почти проклял себя за гребаную слабость, но это того стоило. Осознавать, что это происходило не во сне, а наяву. Нотт мог бы прожить ещё несколько минут в её объятиях, давая смерти отсрочку. Не сейчас. Только не сейчас. Ему было так нужно побыть с Пэнси. Так пиздецки необходимо, заполоняя пустоту, образовавшуюся за все годы её безразличия.       — Пообещай мне, — она прошептала, лаская дыханием трапециевидные мышцы.       — Пообещать что? — нервно задал вопрос Нотт, удержавшись от того, чтобы не отпрянуть от девушки.       — Пообещай, что вернешься ко мне, — пальцы сжались сильнее, а ногти зацепились за ткань. — Пообещай, что мы продолжим этот разговор и ты повторишь то, что сказал мне.       — О том, что в моём имени не прослеживается пафос Блэков? — Тео хрипло рассмеялся, уже готовясь вырваться из нежных рук Пэнси.       — Не строй из себя шута, Тео, — фыркнула девушка, мазнув губами по свитеру. — Ты никогда не был им в моих глазах.       Слизеринец знал, что на ткани останется алый след от губной помады. Пэнси никогда не расставалась с этим элементом макияжа, делавшим её особенной. Но её особенность никогда не заключалась в накрашенных губах. Паркинсон не нужно было ничего, чтобы оставаться необычайной для Теодора.       — Обязательно расскажи об этом, когда я вернусь, — слизеринка замерла, прилегая к его спине, и, кажется, даже задержала дыхание. Всего на мгновение, боясь не услышать заветное продолжение. — К тебе.       Тео аккуратно сбросил девичьи пальцы со своего торса, отстранившись. Без обвивающих ладоней Пэнси внезапно стало пусто. Его гниющее тело будто потеряло парочку органов, включая сердце, сорвавшееся с клапанов от нехватки жизненно-важного импульса, именуемого любовью. Одиночество выедало в нём дыру хлестче физического недомогания. Но Теодор понимал, что эта жертва, — как и многие другие за нажитый опыт, — являлась вынужденной.       Нотт окончательно вырвался из заботливых рук девушки, направившись к Выручай комнате, навстречу к Грейнджер. Призрак была единственной, кому Теодор мог открыться всецело.       Он обязательно вернётся к Пэнси и разберется со всем тем, что она рискнула ему рассказать. Вырвет из её алых губ истину, которая на всегда расставит точки над «и». Тео надеялся, что в признаниях слизеринки не будет место Малфою — главному сопернику, — ставшему за последние дни настоящим камнем преткновения. Драко должен был исчезнуть из их жизней, ведь его присутствие всегда сулило одни только неприятности.       Шагая по облицованным сумраком коридорам, слизеринец вновь задумался о том, какие мысли сновали в его голове. Пугающие. Неестественно категоричные, доселе не присущие Нотту. Он часто злился на Малфоя, но никогда не хотел по-настоящему искоренить его существование в своей жизни. Он старался понимать и принимать друга таким, какой он есть, со всем багажом скотства и мудацкого характера. Но сейчас, пряча лицо в слабо светящихся факелах, Тео изнемогал от желания перекроить чёрное пятно, скрывавшееся под платиновой завесой.       Было в этом что-то пугающее. Отголосок чужого, поселившегося под плотью истощённого тела, словно дергал мысли Теодора марионеточным способом, направляя в свою извращенную сторону. И Нотт безоговорочно поддавался. Ластился к потусторонним решениям подобно голодному волку, желая утолить голод куском мяса.       Оказавшись у безымянной стены, Тео направил все свои оставшиеся силы на то, чтобы визуализировать внутреннее убранство комнаты, добавляя с помощью фантазии неизменные детали, запомнившиеся в последний визит. Самым главным — мёртвым — атрибутом являлась, конечно же, Гермиона. Без неё не было никакого смысла пересекать границы чужой территории.       Если Малфой окажется по ту сторону, то план Теодора с треском провалится. Но кто не рискует, тот не Нотт.       Кирпичная стена разошлась, стоило слизеринцу прошептать неизменный пароль. На передний план выдвинулась кованая дверь, все ещё поражавшая своей монументальной отделкой.       Тео прикрыл веки, заглушая в венах адреналин путём размеренного дыхания, и дотянулся до спиралевидной ручки. Потянув на себя, он с чувством панического предвкушения взглянув в щелку, задумываясь о том, стоил ли его порыв того? Быть может, он мог найти помощь в другом месте? Но тьма, затаившаяся в другом конце зала, развеяла боязливость, приглашая к себе.       Он не прошёл и нескольких метров, застыв на месте, явно не ожидая скорой встречи. В свой прошлый визит Теодору пришлось пробыть в Выручай комнате несколько часов, прежде чем Гермиона явилась к нему.       Но сейчас в привлечении её внимания не было никакого смысла, ведь она уже была здесь — во всей своей красоте, заставлявшей Тео шагать медленно, превозмогая боль в конечностях. Слизеринец двигался осторожно, боясь спугнуть приведение, купавшееся в приглушенных тонах настенного пламени.       Призрак лежала на диване в вертикальном положении, задрав ноги на спинку дивана. Совсем не аристократично и слишком вызывающе, но слизеринец не увидел в этом зрелище ничего дурного. Только обворожительные черты расслабленного девичьего лица, свисавшего с мебельной подушки. Её черные глаза было невозможно увидеть из-под прикрытых век, а чёрные волосы жидкой смолой разлились по полу, едва соприкасаясь с расчерченной пентаграммой. Возле рисунка можно было заметить неубранные огарки свеч, змеиные трупы и капли крови, разлитые во имя Силы, так и не пришедшей на зов парней.       — Я ведь предупреждала, что ты сам захочешь явиться в это злачное место, — промурлыкала девушка, лёгким касанием поправив свисавшие на лоб волосы. Её веки все ещё скрывали собой вороний взор, от которого порой кровь леденела в жилах. Тео не ответил, сомневаясь, что Гермиона обращалась к нему. — Но я не ожидала, что ты решишь приползти ко мне так скоро.       — Не думаю, что я тот, кто тебе нужен, — прочистив горло, произнёс Нотт, чувствуя себя смущенным. Третьим лишним в делах, не имевших к нему никакого отношения.       — Тео, — радостно пропела Гермиона, раскрыв веки. Она вскинула голову, медленно скидывая ноги со спинки дивана. Шлейф черного платья, плотно прилегавшего к худому телу, струился за каждым действием мёртвой ведьмы, скрывая наготу. — Извини, я перепутала тебя с твоим горячим дружком.       Это ударило под дых, заставляя едкое чувство разлиться по венозным артериям. Тео был уверен, что только он сблизился с Гермионой, но, как оказалось, у них с Малфоем тоже были свои личные счёты. И это было крайне странно, учитывая, какой спектакль разыгрывал Драко на публике, называя Гермиону стервой и едва ли не сущим злом, принесшим разлад в их дружбу. Что это было — лицемерие или очередная игра, не предназначавшаяся для наивного Нотта? Что происходило между ними двумя?       Слизеринец сжал челюсти, ощутив хруст. Его ладонь потянулась ко рту, собрав с внутренней стороны губы кальциевую крошку и скол от нескольких зубов. Привычный багровый оттенок оставил несколько капель на внутренней стороне ладони, дрожащей от очередного шока. Тело продолжало отказывать, лишая слизеринца органов, — и теперь уже не было место метафорам.       — Выглядишь неважно, — констатировала призрак, сложив ногу на ногу. Она хлопнула эфемерной ладонью по дивану, пригласив Теодора присесть рядом с ней. — Ну же, подойди ко мне, — губы изогнулись в хищной улыбке, продемонстрировав несколько заостренных зубов, — я не кусаюсь.       Вопреки желанию остаться на своём месте, Тео сделал шаг вперед, будто против воли. Словно нечто натянуло на слизеринца веревку, пытливо дергая на себя. И он слушался, повиновался чужому хотению, шаркая обувью по прогнившим половицам, огибая пентаграмму таким образом, чтобы не ступить за круг.       Он пытался воспротивиться, но тщетно. Слизеринец медленно опустился на мягкую обивку, почуяв возле себя знакомый смрад. Тот, что он чувствовал последние сутки, соседствуя в собственном теле с чем-то иным. Зловонье окольцовывало носовые пазухи, впиваясь в каждую клеточку тела. Усиливая привязь, не дававшую возможность сорваться и отстраниться от сидевшей в нескольких сантиметрах Грейнджер.       Он не чувствовал себя комфортно. Вряд ли всему виной была Гермиона, ведь с ней слизеринец отлично ладил. В их прошлую встречу он был готов провести с ней целую ночь, делясь секретами и обсуждая самое сокровенное. Но сейчас… от одного только взгляда в её сторону становилось по-настоящему не по себе. В ней что-то изменилось. Может, глаза, что теперь смотрели на Теодора не как на собеседника, а как на добычу. Чернота разбавилась вкраплением овальных искр вместо зрачков, которых ранее слизеринец не замечал.       — Об этом я и хотел поговорить, — с толикой тревоги промолвил Теодор, пытавшись увернуться от бившего в ноздри запаха. — Ты говорила о том, что при жизни была сильной ведьмой, увлекавшейся… разного вида магией.       — Допустим, — сдержанно ответила Грейнджер, изогнув бровь.       — В последнее время со мной происходит что-то странное, — Нотт повернул лицо в сторону призрака, заметив, что она смотрит на него безотрывно, при этом не выражая ни одной эмоции. — И это странное вряд ли можно спихнуть на обычную простуду или что-то вроде того, — пытался усмехнуться слизеринец, но вместо этого наружу вырвался хрип, перешедший в приступ кашля. А Гермиона продолжала буравить его стеклянным взором, словно больше не замечала клеймо смерти на Тео. — Всё началось с кошмара, в котором умерла моя мама. Снова. — Слизеринец остановился, перебарывая в себе желание расплакаться, как последний слюнтяй. Вырвать из себя боль, хлеставшую до образования рубцов. — Затем кошмар повторился, но в нём умерла… моя подруга. — Он знал, что это было неправильно, утаивать правду. Теодор почувствовал себя виноватым, представив, каково было бы сейчас Пэнси, услышь она эти слова. Грейнджер едва слышно хихикнула, словно уличила парня во лжи, но сейчас было не время для ебаных нотаций. — И после снов череда жутких вещей не закончилась. Мне кажется, что теперь умираю я. В настоящем времени, разлагаясь и выхаркивая свою кровь на переменах, — Нотт закатал рукава свитера, демонстрируя призраку россыпь гематом на предплечьях, но не добился должной реакции — Гермиона оказалась невпечатлительной. — Последние сутки превратились в настоящий ад. Меня мучают постоянные провалы в памяти и ужасные мысли, которые посещают меня каждую гребаную минуту. Я знаю, что всё это — не моё, — но оно не покидает меня.       — Чего ты хочешь от меня? — нетерпеливо ответила Грейнджер, пододвигаясь ближе. Длинные волосы упали на декольте, и девичьи пальцы смахнули кончики с полупрозрачной плоти, открывая вид на глубокий вырез.       — Я хочу, чтобы ты поделилась своими знаниями, — медленно произнёс Теодор, не отрывая взгляда от девичьего тела. Он был словно одурманен её изгибами, постепенно забывая и отпуская свою проблему. Чуждая жажда обуревала им, затмевая рассудок. — И помогла мне, — губы произнесли на автомате, но сознание ломалось по куску, желая утопиться в мрачных водах девичьего влияния.       — Хорошо, — трепет стекал по естеству подобно мёду. Ласковый голос заставил слизеринца глубоко выдохнуть, дернув кадыком от наслаждения. — Я избавлю тебя от твоих бед.       Грейнджер вытянула палец вперед, подцепляя им мужской подбородок. Нотт едва не вздрогнул от неожиданности, ощутив вместо перманентной пустоты — тепло. Настоящее тепло, исходившее от девичьей ладони, словно Гермиона была живой. По-настоящему осязаемой и материальной. Он приподнял руку, но та зависла в воздухе, в очередной раз почувствовав, как нечто не даёт ему свободы. Держит в цепкой хватке, противясь искреннему порыву Теодора дотянуться до прекрасного. До одурманивающего зноя, с нежностью цеплявшего ногтем его полусгнившую плоть.       Гермиона склонила голову вбок, ведя пальцем левее. Нотт не смел ослушаться негласного приказа, став ведомым чужой траекторией. Он свалился на пол, и подполз на коленях, следуя за указательным пальцем, призывавшим к ногам девчонки.       Тео припал к Гермионе, притягиваясь к ней, словно магнитом. Она сменила позу, опустив одну из ног на пол, проводя ею по мужскому животу. Как это… возможно? Как он мог чувствовать её так явно, словно общался не с духом, а с живой материей?       Слизеринец в изумлении взглянул на неё, замечая, как свободная ладонь Грейнджер поднялась, закручивая пальцами воронку в воздухе. И все возникающие вопросы испепелялись потусторонним натиском, вытеснявшим неуместное. Оставляя вместо себя единственное — животное желание.       Он ощущал касания Грейнджер так же явно, как и прикосновения Пэнси, но в её жестах не было и капли того, что передавала ему ведьма. Истинное наслаждение, замораживавшее собой любой намёк на скоропостижную смерть.       И, к собственному ужасу, Тео осознал, что истинной панацеей являлась отнюдь не Паркинсон. Гермиона — вот та, кто способна исцелить его. Овладеть его сердцем по-настоящему, изгоняя из бренного тела всю боль и отчаяние. Он бы с радостью отдался ей всецело, чтобы стать её избранным.       Какого чёрта с ним творилось?       — Но я потребую кое-что взамен, — прошептала Грейнджер, выпрямив спину. Она нависла над пресмыкающимся слизеринцем, смотря на него с присущим величием. Вот она — истинная Королева. — Услуга за услугу, Тео. Так ведь обычно решают дела истинные слизеринцы? — она провела ладонью по бедру, слегка приподнимая подол и без того задравшегося платья.       Призрачное тело выглядело сейчас более чем реально. Тео мог увидеть, как аристократичная бледность вселяла жизнь каждому сантиметру девичьего тела, приманивая к себе возможностью прикоснуться. Нотт, сам того не осознавая, опустился ниже, дотрагиваясь холодными губами, играя на контрастах.       Он впивался губами в бедро Грейнджер, целуя мягкое на ощупь тело, слизывая остатки собственных — необъяснимых — чувств. Теплая кожа не могла быть плодом его воображения. Сладость, отпечатывавшаяся на устах, просто не могла являться очередной фантазией, сновавшей в мыслях Нотта при каждом взгляде на девчонку. Мужские руки подцепили лодыжку, а уста продолжали прокладывать влажную дорожку к внутренней стороне бедра. Теодор стонал от собственных ощущений, сгорая от нетерпения продолжить начатое. Испить девичью приторность до дна, пока не свихнется окончательно.       — Я сделаю всё, что угодно для тебя, — выдохнул слизеринец, обдавая жарким дыханием ведьмино тело.       — А что, если я скажу, что ты должен приманить собой кое-кого? — вкрадчивый голос опалил Теодора в ответ.       Он остановился, подняв глаза на Гермиону. Последнее, что осталось в нём от настоящего Нотта, попыталось прорваться наружу. Внутренний свет мог бы отразить нависшую над ним тьму, если бы Грейнджер была милосерднее. Если бы она не наклонилась к нему, оставаясь в гребаном сантиметре, ставшим началом конца. Но девичьи губы коснулись тонкой кожицы мужских уст, пылко впиваясь в них поцелуем. Исследуя нутро Теодора на остаточную причастность к правильной стороне. И Тео ответил, доказывая, что полностью потерялся в порыве. Открывал рот шире, впуская её язык в себя, чтобы позволить целиком овладеть собой. Он обхватил ладонями девичью шею, приближая к себе ещё ближе, хотя казалось, что уже некуда. Но ему хотелось больше. Хотелось осязать её, доказывая самому себе, что всё происходящее — не проделки его разыгравшегося воображения.       Потому что Гермиона была более чем реальной. В ту секунду, когда губы трескались от легких укусов в порыве страсти, а естество расходилось по швам от напряжения. Ясность ума была сброшена в волчью яму и похоронена под слоями одержимости.       Грейнджер выиграла. Подавила волю Теодора окончательно, заставив его служить себе. Заставляя слизеринца отстраниться от губ, чтобы соскользнуть устами по удерживаемой им тонкой шее, оставляя на коже отметины.       — Скажи, кого, — слова расплылись узорами на шее, оставленными Ноттом. Грейнджер раскатисто рассмеялась, подцепляя устами мочку его уха, спровоцировав паутину мурашек на спине.       — Я уже говорила, что он сам приползёт к нам, — проникновенно отозвалась Гермиона, обхватив мужские плечи изящными ладонями. — Ты должен подыграть мне.

***

      Драко никогда не задумывался о своём будущем. С ранних лет судьбу слизеринца распланировали на годы вперед. Род Малфоев давным-давно позаботился о том, чтобы у юного аристократа не возникало плебейских вопросов о своём существовании. Подобрали универсальный сценарий, по которому проходили все выходцы уважаемого семейства. Лучшие манеры, доставшиеся от матери; вышколенное пренебрежение ко всему живому и манеры сноба — подарок отца на первые осознанные годы жизни. Вдобавок ко всему — лучшее обучение и воспитание от гувернанток, навязывавших неугомонному мальчишке азы магических дисциплин.       У юного Малфоя не было причин для того, чтобы усомниться в безукоризненности жизненного уклада. Всё шло своим чередом. До той поры, когда отец вновь решился связать себя с тёмными делами, доверяя воскресшему Волдеморту. Но Люциус не учел одного — отныне ошибки не прощались. Обезумевший в своей жажде власти, Реддл не желал давать спуска своим приспешникам, отсекая всякого, кто хоть слегка проявлял слабость.       Все эти несколько месяцев являлись для Драко своеобразной проверкой на гребаную прочность. Тёмный Лорд прощупывал почву, дабы не вырастить второсортного последователя. Слизеринец прекрасно понимал, что миссия убить Дамблдора не была всего лишь проверкой. Это являлось билетом в один конец, и если юный волшебник не сможет доказать, прежде всего, на какие страшные вещи он способен, то, в лучшем случае, Малфой поделит камеру со своим облажавшимся папашей.       И теперь, когда жизненный сценарий оборвался на краеугольном фрагменте, Драко приходилось принимать решения самостоятельно. Додумываться до самого правильного выбора, рассчитывая каждый риск, у Малфоя получалось с трудом. За что бы ни взялся слизеринец, все рушилось с треском.       Решиться на убийство он так и не смог, несмотря на то что время почти вышло. Спасти мать с помощью призванной Силы ему тоже не удалось. Вместо искоренения трудностей, Драко создавал новые.       И теперь к истерзанной душе и телу Нарциссы прибавилось ещё одно имя — Тео.       Нотт хотел лучшего, предложив Малфою опасную затею — высвободить зло из Чёрной книги. Но зло никогда не служило во благо. В запертой силе никогда не было той части, что творит добро, всему желая зла. Некомпетентность служила слабым аргументом против любопытства, главной слабости Теодора. Ради собственных интересов слизеринец пожертвовал — теперь Драко был уверен — собственной душой.       Он стоял неподвижно напротив скрытой двери Выручай комнаты долгие минуты. Первые десять он считал про себя, наивно полагая, что счёт поможет избавить слизеринца от волнения, закручивавшего органы в тугой узел. Но Малфой сбился со счёта так же быстро, как новая волна подкатила к горлу тошнотой.       Слизеринец пытался совладать с эмоциями, подавить в себе предательский страх. Как прежде учила Белла, — раскрывая границы сознания, избавляясь от слабостей, подобно мусору. Однако, сейчас бесхребетность брала верх, превращая Малфоя в ничтожество. Раньше он думал, что только Волдеморту под силу вводить Драко в состояние неподдельного ужаса, но нет. Тёмный Лорд — просто клоун, игравшийся на истонченный нервах слизеринца. То, что испытывал Малфой сейчас, — было непосильно даже Волдеморту.       Грейнджер выкручивала его и без того минимальную бравость на максимум, вытесняя из чернильной души уверенность. Голова все ещё болела после фантомной встречи с демоном, а память хранила в себе отчетливый голос, сновавший меж мыслей слизеринца. И он не знал, каким способом вытравить стерву из замка, если ему не удалось выгнать чертовку из собственной черепной коробки.       Всё, что имелось у Драко — информация из трактата и крест, который Малфой трансфигурировал из своей небольшой коллекции серебряных украшений. Фамильный перстень полетел в котел, служа теперь не аксессуаром, а защитой против бесовской силы, если верить написанному из книги.       Малфой глубоко вдохнул, цедя пароль полушёпотом. Боялся, что по ту сторону его услышат и рассекретят его приход. Он хотел застать Грейнджер врасплох, впечатывая крест, хранившийся в кармане брюк, в её непозволительно красивое лицо, изгоняя тварь из этого мира. Драко хотелось верить, что на этот раз ему удастся решить одну из своих многочисленных проблем.       Если бы Драко знал о своём будущем, он бы никогда не выбрал в качестве пароля эту гребаную цитату. Оставь надежду, всяк сюда входящий, — не звучит оптимистично. Это звучит, как приговор, не сулящий ничего хорошего. Малфой давно оставил надежду за пределами своей досягаемости, опираясь исключительно на собственную силу и желание отомстить за спектакль, устроенный Аббадоном.       Перед слизеринцем предстала знакомая дверь, ставшая проводником в тёмные глубины замка, пропитанные неизведанным существом. Он давно смирился с мыслью, что единственное место, в котором Драко мог побыть в одиночестве, украло хитрое приведение. Но он ни за что не станет делиться Выручай комнатой и душой друга с неизведанным существом, притворявшимся одинокой мёртвой девушкой.       Потянув створку на себя, Драко приложил все усилия, чтобы не издать ни малейшего звука. Перешагнул порог, ступая медленно. Осторожно минуя скрипучие половицы, дабы не навлечь на себя внимание Грейнджер. Малфой чувствовал, как сердце стучало бесперебойной дрожью. Он физически осязал полный спектр эмоций, сливавшихся в конечную. Страх ощущался лавиной, стихийным бедствием, от которого невозможно скрыться.       Он шёл покорно, не позволяя себе резких движений. Салазар, Драко даже не позволял себе дышать, обуреваемый параноидальным ощущением чужого присутствия.       Но, ожидая увидеть в главном зале привычную пустоту и остатки их с Тео прошлых деяний, Малфой вдруг остановился. Безо всякого желания подойти ближе к пентаграмме, внутри которой было бы безопаснее, чем стоять в проходе. И в этом едва ли был смысл. Расчерченный круг с пятиконечной звездой был стерт с пола, единственным следствием их неудавшегося ритуала были сожженные свечи и почти испепеленные зародыши змей.       Драко перевел взгляд левее, осознав, что он был не единственным гостем в Выручай комнате. Он был так уверен в том, что ему удастся нагрянуть в пристанище Грейнджер внезапно, но просчитался в одном. Демон всегда был на шаг впереди слизеринца.       Её облик больше не походил на тот, что привык лицезреть Малфой. От яркого свечения, облицовывавшего девичье тело, не осталось и следа. Теперь она выглядела почти нормально без наброшенной эфемерной вуали, делавшей Грейнджер похожую на призрака. Фигура лже-ведьмы обросла материальным — плотью. Даже на таком дальнем расстоянии Драко был уверен, что прикоснись он к ней, то обязательно почувствовал бы под пальцами горячую, подобно адскому пламени, кожу.       Она стояла в профиль, возвышавшись над безвольным телом, стоявшим на ногах, словно окаменев. Малфой узнал в этом бедолаге Теодора, смотревшего на Грейнджер так, словно та была чудом света. Глаза Нотта были затуманены пеленой, скрывавшей иссиня-темный оттенок, вечно приковывавший своей необычайностью. Мужские руки были сложены перед собой в замо́к, из-под которых струилась кровь, пачкая босые ноги демона.       — Тео? — голос прорвался сквозь уста, не взирая на попытки Драко оставаться незамеченным как можно дольше. Он продолжал наблюдать за потерянным Теодором, ступая ближе к эпицентру зла. — Твою мать, отойди от неё! — слизеринец понимал, что Нотт не прислушается к нему, сила демона отпечаталась в нём слишком явно, чтобы слова Драко смогли перебить этот паразитический эффект.       — Он тебя не слышит, — ответила Грейнджер, окрасив свой прежний вкрадчивый голос баритоном, добавляя жуткую тональность.       — Что ты сделала с ним? — гневно спросил Малфой, остановившись возле Теодора. Его жилистая спина была ссутулена, а на оголенной шее, не прикрытой тканью и волосами, прослеживались неестественно выступавшие венозные линии.       — То, чего не сделал ты, — ядовито рассмеялся демон, погружая зал в раскаты грома, — оказалась хорошим другом.       — Обычно друзья не овладевают душой ближнего и не пытаются превратить его в ходячий труп, — рявкнул Драко, инстинктивно дотронувшись до кармана, в котором лежал крест.       — У всех свои методы, — Малфой поднял взгляд на Грейнджер, замечая, как её лицо медленно обезображивается бесовской тенью. В чёрных радужках появлялись прорези янтарных искр, придававших взору ужасающие штрихи. Лицо было бледнее обычного, с налётом серого. Точь-в-точь, как у Тео. — Мои не столь аккуратны, соглашусь, но зато какой результат, — она хищно улыбнулась, облизав верхний ряд острых зубов, отныне не скрывавшихся за полными губами. — Сразу видна рука мастера.       Драко почувствовал, как каждый сантиметр его тела покрывается холодом. Подобное он уже ощущал в библиотеке, — первый признак демонической активности.       — Что ты, блядь, такое? — испуганно произнёс Драко, начав медленно пятиться назад. Он непроизвольно затрясся, чувствуя налёт паники вкупе с пониженной температурой воздуха.       — Ты ведь всё обо мне разузнал, к чему эти избитые прелюдии, — Грейнджер напомнила Малфою о случившемся несколькими часами своим изощренным способом. Мнимая боль пронзила его виски, заставив его скорчиться от боли и потерять концентрацию. — Может, нам пора сразу перейти к фееричному финалу?       Демон двинулась к слизеринцу, молниеносно обходя сидевшего Теодора. Она будто не шла, а плыла по полу, оторвав ноги от пола. Её вытянутые руки пытались достать до отбегавшего Малфоя, а длинные пальцы неестественно изгибались, напоминая больше звериные лапы, нежели человеческие конечности. В тот момент, когда длинный коготь почти нанёс рану на мужское лицо, Драко спохватился, превозмогая боль. Хаотичным движениями нащупал крест, выставив тот перед собой.       Это помогло остановить Грейнджер, и та почти осеклась, остановившись в нескольких сантиметрах от слизеринца, шипя словно змея при виде священного орудия. Гневная гримаса обезобразила девичье лицо, добавляя её образу пугающий вид. Она вскинула ладонь, схватившись за крест поверх мужской руки, вспыхнувшей пламенем.       Малфой испуганно вскинул брови, попытавшись отпрянуть от пламени, которое, к слову, не наносило зримых увечий. Слизеринец не чувствовал должной боли от соприкосновения с огнём, только всепоглощающий холод. Демон часто дышала, словно набирая в легкие побольше воздуха. Она не отрывала взгляда от Драко, испытывая того своей силой принуждения — именно Грейнджер не позволяла его пальцам разжаться на кресте.       — Каждый раз забавляет этот никчёмный трюк священников, — медленно процедила стерва, со всей мощью задувая разожженное пламя.       И вместо серебра Драко ощутил в своих пальцах груду пепла, который остался лишь напоминанием о единственной защите. Его растерянные глаза безотрывно наблюдали за остатками креста, падающими с разомкнутой ладони. Грейнджер победоносно ухмыльнулась, склонив голову вбок. Ожидая следующего хода от Малфоя, но его не было. Единственный козырь был уничтожен, и теперь слизеринец должен был попытаться вывести демона на разговор, чтобы успеть придумать новый план.       Заметив, что Драко тянется к заднему карману, чтобы достать волшебную палочку, демон цокнула языком.       — Твоя игрушка бессильна против меня.       — Ты должна была явиться в этот мир, чтобы служить, — Малфой попытался собраться и говорить как можно четче, чтобы Гермиона не учуяла запах его паники. Он выпрямил спину и вальяжно облокотился о книжную полку, скрестив руки на груди.       — Служить кому? — громко рассмеялась Грейнджер, закатив голову назад. — Тебе? — внезапно веселье сошло с её лица, и эмоция сменилась удовольствием, стоило ей взглянуть на Тео, ставшего её личной марионеткой. — Или этому безропотному идиоту?       Драко принял очередной удар, но не сдавался. Она продолжала играться с его терпением и рассудком, водя слизеринца по острому лезвию ножа. Если он выберет неправильную тактику, демон уничтожит его, не моргнув глазом. Требовалось особое усилие, чтобы применить к ней свой никудышный навык дипломатии.       — Меня призвала не твоя кровь, а твой страх, — она вдохнула глубже, прикрыв глаза, насыщаясь ощутимой слабостью, исходившей от мужского тела. — Именно это порождает в демонах желание одерживать над людским сознанием власть, — Грейнджер говорила вполне искренне, добавляя в их историю вкрапления правды. — Твой страх и твоя человечность изначально были сильнее желания убить и принять мою силу в дар.       Демон сделала несколько шагов вперед, минуя небольшое расстояние. Драко вжался в дерево, чувствуя, как необработанная древесина царапает его кожу сквозь одежду. Он так боялся вновь почувствовать Грейнджер рядом с собой, отчего сердце застучало ритмичнее, повысив пульс.       — Ты испугался убивать старика и прибегнул к тёмным силам. Ты испугался избалованного дитя, заточенного в теле воскресшего безумца. — Она сверлила Малфоя своим едким взором, вскрывая погребенные в глубине души слабости. — Но ничто из этого не зло. Потому что истинное зло — это я.       Грейнджер остановилась в нескольких сантиметрах от слизеринца, с обманчивой ласковостью проводя ребром ладони по мужской щеке. Драко прикрыл глаза, коря себя за предательское осознание. Чувствовать касание личного палача — чертовски приятно. Она потянулась на носочках ближе, дотягиваясь губами до мочки его уха, смазано оставляя собственные слова, оставшиеся клеймом на коже.       — Зло — это Аббадон.       — Может, тогда ты покажешь своё настоящее лицо, а не будешь прятаться под маской девчонки, — сглотнув, прошептал Малфой, силясь не дотронуться до талии, скрывавшейся под чёрным платьем.       Он рвано выдыхал путаницу в мыслях в девичьи волосы, проводя носом по пышным локонам. Драко не понимал, что с ним вытворяла Грейнджер, помещая его разум в вакуум, за пределами которого больше не существовало ничего. Только она — ставшая истинной причиной его бед. Она почти уничтожила Тео, едва не убила его, и это было всего лишь вопросом времени. Малфой должен был хотеть уничтожить её. Следовать своему первоначальному плану — отослать тварь в Преисподнюю.       Но сейчас в нём не было ничего от той ненависти, с которой слизеринец переступал порог Выручай комнаты. Он больше не хотел избавиться от неё, в нём не осталось сострадания к лучшему другу, ставшему марионеткой в жестоких руках Грейнджер.       Драко ощущал только потребность в чувственных касаниях и дурманящем сознании аромате. Гермиона овладела и им, однако Малфой даже не противился этому. Сдался во власть лихому существу, отдавая ей всего себя, за исключением души. Пока что.       — Зачем? — она хрипло рассмеялась, слизывая остатки одеколона с его шеи, опускаясь ниже, к лацканам рубашки. Длинные пальцы, ставшие вновь человечьими, проходились по торсу, провоцируя Драко поддаваться прикосновениям. — Я же нравлюсь тебе такой. Знаю, что нравлюсь. — Малфой хотел опровергнуть её уверенность, но она не позволила. Он сам себе не позволил, стоило ему визуализировать под прикрытыми веками неземной образ, статность и изящность в каждом девичьем движении. Он хотел её. Хотел уподобиться этому злу, став грешником. — Потому что я хорошенько покопалась в твоей голове, прежде чем нацепить на себя эту шкуру.       — Не понимаю, о чём ты, — Драко чувствовал себя так, словно находился под гипнозом. Не мог внятно формулировать мысли, отвлекаясь на искрящиеся безумством глаза, смотревшие на него исподлобья.       — Я напомню, — Гермиона отстранилась от слизеринца, шагнув назад. Малфой вытянул ладонь, желая дотронуться до неё и вернуть себе жар девичьего тела, но Грейнджер ловко увернулась, продолжив таинственно улыбаться. — Четвертый курс, Турнир Трёх Волшебников. Гермиона Грейнджер, ученица Дурмстранга, приехавшая покорять своей невероятной красотой и силой духа, — страсть, вшитая в черты лица Драко, сменилась шоком. — Судя по всему, я попала в яблочко.       Драко вспомнил. Будучи пятнадцатилетним юнцом, только начинавшим свой путь покорения женских сердец, у него не было ни единого шанса остаться непокоренным загадочной студенткой. Гермиона вошла в зал в окружении остальных студентов, но из всех он заметил только её. Это было почти невозможно, учитывая её необычайную красоту, подкрепленную суровым нравом. Сила духа — о которой говорила её протеже — действительно поразила Драко, заставив проникнуться девушкой с первого взгляда. Но у их союза не было шансов, ведь она — потенциальная участница Турнира — была на три года старше слизеринца. Грейнджер даже не знала о его существовании, ведь для такой, как она, сопляк Малфой — один из.       Но Гермиона стала для него всем на протяжении всего четвертого курса. Когда Турнир закончился, а Волдеморт воскрес из мёртвых, Драко поклялся, что никогда не позволит своему сердцу почувствовать что-то по-настоящему сильное. Такое обычно именуют любовью. Грейнджер стала его травмой, сокрытой в самых недрах сознания. Он избавился от этих воспоминаний, чтобы больше не чувствовать боль — вообще ничего.       — Я и не такое могу сотворить с тобой, Драко.       Гермиона вырвала Малфоя из оцепенения, заставив его взглянуть на неё пустыми глазами. Боль напомнила о себе, а вместе с ней пришло осознание. Вот, почему он так тянулся к лже-Грейнджер, потому что собственную память обмануть невозможно.       Она вновь вернулась к Драко, обхватив мужское лицо своими горячими руками, притянув его к себе. Их губы почти соприкоснулись, но демон больше не наседала. Смилостивилась над Малфоем, позволив ему прочувствовать момент в полной мере, дабы не сойти с ума от переизбытка эмоций. Он почти не двигался, но его пальцы сминали тонкую ткань девичьего платья, удерживаясь за него, как за спасательный круг в этих тёмных водах.       — Душу твоего дружка я забрала без особых усилий, но ты, несмотря на слабости, оказался кремнем, — он ощутил губами её ухмылку, и это было не менее приятно, чем ощущать уста Грейнджер на своей коже. — Я предложу тебе сделку, — она обхватила свободную мужскую руку своей ладонью, сцепив их пальцы. — Ты отдашь мне свою душу добровольно, станешь моим слугой навечно. Только ты и я, — Гермиона с силой прикусила нижнюю губу Малфоя, оттянув. Он зарычал ей в рот, сжав кусок ткани на бедре, прижав демона к себе. — Я исполню твоё самое заветное желание, спасу Нарциссу, — с придыханием продолжила Грейнджер, вонзив ногти в ладонь Драко.       — Сделка подразумевает ответную просьбу, — его губы отпрянули от девичьих уст, опустившись ниже, к выступающим ключицам. Он оставлял пылкие поцелуи на её теле, прикусывая плоть, полностью уподобляясь вкусам Грейнджер.       — Убей Тео, — щелчок в мыслях почти вернул Малфоя в реальность, избавляя от внушенного желания. Он остановился, подняв глаза на Гермиону. Его рот все ещё соприкасался с её горячей плотью, опаляя тонкую кожицу губ. — Твоя душа должна познать самый страшный грех, чтобы пополнить мою коллекцию, — она трактовала свои условия так, будто человеческие жизни были для неё не бо́льшим, чем просто разменной монетой. Хладнокровно. Пугающе. — Что ты выберешь, Драко? — вкрадчивый голос затмил отголосок прежней рациональности, одурманив Малфоя вновь. — Друга или вечную жизнь и сохранность матери?       Драко прекрасно знал о том, насколько же мучителен порой выбор. Ты всегда стараешься сделать правильно, просчитывая каждый риск. Но какой в этом смысл, если в конце концов любое из твоих решений окажется губительным для одной из сторон?       Малфой с ужасом взглянул на Грейнджер, смотревшую на него с неподдельным интересом. В глубине души — в той части, что не была поражена демоническим влиянием — он понимал, для Гермионы или Аббадона это всего лишь игра. Свой личный ритуал, проводимый не с целью помочь. У неё была своя личная выгода, о которой людской ум знать не должен.       Слизеринец отпрянул от Гермионы, сбросив её ладони со своего тела. Внутри больше не было места для адреналина или животной похоти, в порыве охватившей Малфоя. Он чувствовал, как пустота облепляла его всецело, вытесняя что-то человеческое. Ведь то, на что он решился, едва ли можно назвать таковым. Единственное, что ощущал сейчас Драко, — призму ожидавшего греха, к которому он склонится. Потому что иного выбора не было.       Что ты выберешь — друга или сохранность матери?       В пору было сдохнуть самому, чтобы не позволить двум дорогим людям бродить по эшафоту собственных ошибок. Но он пообещал. Он поклялся, что вызволит Нарциссу из рук Волдеморта. Любой ценой. Даже если ценой окажется жизнь лучшего друга.       Драко находился будто бы в прострации. Реальность плыла бесформенным пятном, а сам он едва ли мог существовать в собственном теле, которое теперь будто бы даже не принадлежало ему. Возможно, он и сам стал марионеткой в руках мастера. Только Малфой этого не понимал, потому что рациональная часть умерла в тот момент, когда он позволил себе проявить очередную слабость и пасть в руках демонической силы. И теперь он исполнял любой приказ, слышавшийся просьбой. Гребаной сделкой.       Слизеринец обошёл Грейнджер и медленно подошёл к неподвижному Тео. Он выглядел ещё хуже, чем сегодняшним утром. Грейнджер неплохо постаралась, испив жизнь и дух из его тела до последней капли. Под его коленями виднелась лужа крови, продолжавшая стекать из изувеченных ладоней.       Драко опустился на колени напротив лучшего друга, обхватив его за плечи. От улыбчивого и эмоционального Нотта не осталось ни-че-го. Только гребаная тень существования. Слышал ли он их? Знал ли он о том, что Малфой пришёл сюда спасти его, но по собственной глупости попал в капкан? Глаза, являвшиеся зеркалом души, выражали безжизненную пустоту. Теодор был навсегда потерян.       — Прости меня, — дрожащим голосом произнёс Малфой, не в силах воспротивиться влиянию извне. — Я верю, что на моём месте ты поступил бы также.       Нащупав подле себя кинжал, подаренный Теодору его отцом, Драко ухватился за рукоять, зажмурив глаза. Один рывок — прямо под рёбра. Лезвие проткнуло толстую вязку свитера, плоть и уткнулось в сердце. Малфой яростно вонзил оружие глубже, пронзая орган насквозь. Он боялся, что Тео издаст вопль, полный боли, тем самым пробудив настоящего Малфоя. Того, кто ни за что бы не убил своего лучшего друга. Но Теодор свалился на него обмякшим телом, падая лицом в собственную кровь, пролитую накануне.       Драко не испытывал скорби. Пустота продолжала выедать в нём рассудок, поселяя в нём омерзительный налёт черни. Вот так ощущался грех — не яростью. Не удовольствием, пробегавшим по венам. Не безысходностью. Грех разрывал твоё естество на тысячу осколков, оставляя вместо всего человечности — обезличенность.       Слизеринец повернулся в ту сторону, где до сего момента стояла Грейнджер, с вызовом наблюдая за действиями Малфоя. Но серебристые радужки не выцепили возле книжного стеллажа знакомый силуэт. Не заметили лицо, полное удовлетворения, что должно было взирать с противоестественным одобрением.       Замешкавшись, Драко оглянулся в сторону прохода, ведущего в остальные залы необъятной Выручай комнаты. Занавеска, отделявшая помещения, шуршала, словно развиваясь на ветру. Но здесь не было ни одного окна, способного впустить январскую вьюгу. Сбросив с себя тело Теодора, Малфой попятился назад, дернув кадыком от непроизвольной паники.       Так ощущались последние секунды, предвещавшие беду.       Изумрудное пламя факелов затухло, погрузив комнату во тьму. Слизеринец крепче вцепился в кинжал, удерживая пальцы на металлической гарде. Он продолжал медленно отталкиваться от пола, шаркая ботинками в попытках укрыться от всепоглощающего мрака. Со всех сторон послышался оглушительный шум падающей мебели. Громоздкие шкафы обрушивались, погружая комнату в пыльный туман. Судя по тому, что мог расслышать слизеринец, несколько диванов отлетели в стороны, ломаясь от силы удара.       Драко попытался забиться от останков мебели, журясь от трескучего грохота. Ему казалось, что рушилась не только Выручай комната. Рушился замок. Вся его жизнь и бренный, людской мир.       — Когда заключаешь сделку с демоном, всегда читай то, что написано мелким шрифтом, — гомерический голос раздался прямо над ухом волшебника. Он попытался вырваться из своего импровизированного убежища, но сильные руки обхватили его череп, сдавливая кости настолько, что почти слышался хруст. — Я же сказала, что не стану прислуживать тебе, а ты снова поверил, — Грейнджер опустилась к профилю Малфоя, не размыкая ладоней на его голове. Драко почувствовал, как язык существа, походивший на змеиный — длинный и разделенный на две части, — слизывает страх с кожи лица. Он попытался вырваться, но его ничтожные попытки не увенчивались успехом. — Но своё главное обещание о том, что ты сгоришь в Аду, я с удовольствием выполню.       Один изящный жест, наполненный жгучим желанием забрать крупицы души, перерубил жизнь Малфоя. Гермиона свернула глупцу шею, с наслаждением прислушиваясь к каждому хрусту его позвонков. Она с упованием наблюдала за тем, как вечно борющаяся оболочка ослабевает в ее ладонях, пополняя коллекцию демона. Грейнджер почувствовала прилив жизненной — мирской — энергии, вливавшуюся в носовые пазухи чернильной сферой, исходившей из естества Драко.       Теперь с надоедливым слизеринцем точно покончено.       Гермиона ощущала, как мощь вливалась в каждый сантиметр её временного тела, позволяя ей полностью адаптироваться к новым реалиям. Две души в обмен на долгое прибывание в этом мире, — и вправду неплохая сделка. Хаос и бесконечные бедствия в людском пристанище закрепят за ней новое обличие, подарив Аббадону ещё несколько веков существования в мире, изобилующем грехами.       Грейнджер взмахнула ладонью, направляясь к выходу. Раскинутые на полу факелы загорелись едким пламенем, посылая на главный зал янтарный огонь, забиравший к себе каждого неугодного. Изголодавшаяся слуга Дьявола мечтала отведать как можно больше заблудших душ. Демон с предвкушением вышагивал к заветной кованой двери, уже ощущая, насколько приятным окажется воздух по ту сторону заточения. Наполненным чужой кровью и плотью.       А что до глупцов, решивших обхитрить самого Аббадона… Им не стоило быть слишком самоуверенными, решаясь переступить черту оккультной магии. Соперничество и жажда быть впереди сгубила каждого. Тео пал духом в тот момент, когда пообещал стать приманкой для Драко, Гермиона расправилась с ним быстро. Вырванный язык и переломанные кости, на которых он был обязан стоять под воздействием демона, терпя боль в глубине своего сознания, без возможности подать звуковой сигнал, почти уничтожили в нём рассудок. А Малфой лишь завершил начатое Аббадоном. Принял самый страшный грех, убив ближнего своего.       Слизеринцев никогда не найдут, ведь для того, чтобы вскрыть ужасную тайну их исчезновения и смерти, кому-то придётся подобрать правильный пароль, унесшийся с лучшими друзьями прямо в Преисподнюю.