Триумф герцога Кая

Все складывалось просто отлично. В Алайате царило праздничное оживление. Город как будто разросся с тех пор, как в соседстве друг с другом в нем начали жить вместе с детьми Дома Рыси также чародеи-люди, рослые северяне-полукровки, драконы, волки, рыси, потомки Дома Зеленого Дракона и гроо из очень далеких северных земель, которые приходились дальними родственниками чарнийским домам. Армия пребывала в боевой готовности и в радостном оживлении, оружия было в избытке. До нападения на Чарн оставалось всего три месяца. Воины проводили дни в тренировках, но меньше всех щадили себя Кай и его братья. В тот вечер после ужина Кай ясно ощутил какой-то странный мысленный призыв. Это было немного похоже на зов дракона, но все же ощущалось иначе. Зов ясно исходил от какого-то странного существа, с которым герцогу еще не приходилось сталкиваться. И он решил пойти туда, откуда этот призыв исходил. Кай спустился с горы и дошел до того места, где горы сливались с лесом. В темноте на краю леса светилась и белела неподвижная фигура живого существа; когда гроо приблизился, он с удивлением увидел, что это единорог. Эти древние, дивные мудрые животные очень редко показывались на глаза людям и гроо; говорили, что у них есть живая связь только с Домом Единорога. Поговаривали также, что, в отличие от многих других зверей, единороги были разумны, как и драконы, кроме того — они могли принимать и передавать мысли других живых существ и тем самым были способны к живому общению с людьми и гроо, тем более, что языки этих народов были им знакомы. Но те времена, когда люди и гроо общались с единорогами, давно канули в прошлое и остались только в легендах, и Кай не знал, насколько это правда. Легенды рассказывали также о том, что единороги вступают в контакт только с теми, кто девственен или отличается редкостным целомудрием — но в правдивости этих рассказов у герцога также не было уверенности. Размышляя обо всем этом, Кай пошел навстречу дивному зверю. Он видел единорога впервые в жизни, и ему было любопытно. Когда Кай почти подошел к чудесному существу, в его мыслях вдруг зазвучал голос — это был звонкий юношеский голос, который мог бы принадлежать очень молодому гроо лет шестидесяти-семидесяти, но принадлежал он несомненно единорогу. «Остановись, Кай, сын Армат, — звучал голос, говорящий на древнейшем атлантическом наречии. — Не подходи ко мне ближе». — Почему? — вслух спросил герцог на этом же языке. Он улыбнулся. Теперь он знал, что единороги в самом деле способны к взаимодействую с гроо. Ослепительно-белое создание изумительной красоты, с длинным пушистым хвостом, почти достающим до земли и такой же пушистой длинной гривой, смотрело не него ярко-зелеными, как изумруды, глазами. «Ты не чист. Я чувствую тебя как горение красного цвета. Белого в тебе очень немного. Не приближайся». — Ты боишься меня? — улыбаясь, спросил Кай. — Боишься, что я подчиню тебя своей воле так же, как я подчиняю драконов, рысей, волков и соколов? Или ты боишься боли? «Я ничего не боюсь. Но да, твое прикосновение было бы болезненным для меня». — Но ты искал встречи со мной. Почему? И как мне называть тебя? «Я — Мэлок, и я живу отдельно от моего племени. Ты знаешь, что мы, единороги, не вмешиваемся в жизнь людей и гроо. Но люди и гроо интереснее мне, чем мои сородичи. Я позвал тебя и пришел, чтобы тебе помочь. Вовсе не потому, что ты и твой народ нравится мне, а лишь потому, чтобы исправить искажение». Он помолчал, мотнул головой — в свете заходящего солнца красиво блеснул длинный спиралевидный рог — затем начал снова: «Твое происхождение вынуждает меня относиться к тебе с настороженностью и опаской. Как, наверное, тебе рассказывала мать, ты — прямой потомок Ярна Желтоглазого, а Ярн — сын Цээна, бога войны и разрушения. Матерью Ярна была Глинис, царица города-государства Хомор. В одну темную октябрьскую ночь, в лесу, она встретила Цээна, принявшего облик гигантской рыси. Рожденный в октябре Ярн, наследник хоморского престола, и все его потомки унаследовали янтарно-желтый цвет глаз большой хищной кошки — таких глаз нет больше ни у кого ни в нашем мире, ни в том, из которого пришли гроо. Ты — потомок Ярна, принц по крови, и ты тоже рожден в октябре. Предсказание гласит, что некогда в Чарне родится королева, которое произнесет Слово и погубит весь мир, и что эта королева будет потомком Ярна Желтоглазого. Я знаю, что ты знаешь Слово, и что это тайна принадлежит Дому Рыси». Кай кивнул. Он слушал своего собеседника внимательно и настороженно, чуть склонив голову к правому плечу. Голос единорога продолжал звучать в его мыслях. «Разумеется, я не хочу этого. Мы, единороги, можем покинуть Ар и перенестись в другой мир до того, как наступит катастрофа — но я не желаю гибели этому миру. Но все равно я пришел помочь тебе, потому что твои враги искажают мир, а ты — нет». — Что это означает — искажают мир? — спросил Кай. «Твоим союзником был граф Цориэн из Дома Кабана, брат герцогини Джаббит. Он рассказал тебе, что Девять Священных Врат города будут открыты и Драконья Скала не защищена. Но он солгал тебе и лгал с самого начала, отстаивая интересы королевского дома. Ты трижды предан — ты предан Аваук, дочерью Аззы из Дома Лебедя, Арэт, дочерью Ура из Дома Золотого Дракона, и Цориэном, сыном Авая из Дома Кабана. Все Священные Врата закрыты, на них наложены магические печати, Драконья Скала заколдована и на все окрестностях Чарна лежит проклятие, которое погубит тебя и твою армию, как только вы подойдете или подлетите к стенам города. Я сказал, что твои враги искажают мир, потому что ничто не искажает мир так, как ложь и предательство. Ни один из потомков Ярна Желтоглазого не делал этого, и в этом вы похожи на меня и моих сородичей». — Я понимаю… — медленно произнес Кай. Теперь он смотрел не на Мэлока, а в сторону. В его глазах вспыхивали яростные огоньки, но голос оставался спокойным. — Они знают, когда мы подойдем к воротам города? «Да. Через три месяца». — Что, если начать раньше? Сработает ли проклятие тогда? «Проклятие может снять только Сын Зари. Но я знаю, что ты с ним в ладах. Если начать раньше, армия Чарна будет не готова. Но ворота откроются лишь тогда, если кто-то в самом Чарне откроет их. Воздух останется свободным для вторжения». — Спасибо. Могу я узнать, откуда тебе все это известно? «Конечно. Я встретил Цориэна, сына Авая, прошлой ночью в лесу. Я считал его мысли». Кай посмотрел на Мэлока; его янтарные глаза горели радостью и яростью. Он рассмеялся. — Мне уже самому хочется пообщаться с Цориэном. Единорог вздрогнул и чуть отпрянул. «Я хочу попросить тебя об одной услуге. Я тебе помог, поэтому надеюсь, что ты не откажешь мне. Я не хочу, чтобы ты убивал Цориэна». — Почему? — резко спросил Кай. — Он же искажает мир! «Да. Но отнятие чужой жизни нарушает равновесие мира. Примерно так же, как нарушает равновесие мира один черный ритуал, иногда распространенный среди гроо — изъятие чужого магического потенциала. Потому что и жизнь, и душа, и тело, и магия должны быть свободны от насилия». Гроо сжал зубы, но понял, что вынужден уступить Мэлоку, раз он ничего не хочет взамен за свою помощь, кроме жизни этого злосчастного предателя. — Хорошо. Обещаю не забирать жизнь у этого мерзавца. Но если он вдруг захочет покончить с собой — я не виноват. Единорог дернул головой и отошел на несколько шагов назад. «Мне не нравятся твои глаза, твой взгляд. Я чувствую, что твое сердце чистое и благородное, но твои помыслы страшат меня». — Это потому что ты никогда не жил среди людей и гроо, — ответил Кай с улыбкой. — Может быть, драконы и единороги живут по иным законам, но чтобы исправить мир людей и гроо, чтобы отучить их искажать мир, иногда приходится действовать не только и не столько мудростью, сколько силой. Если бы ты лучше знал двуногих, ты бы понимал, что это разумно. Зеленые глаза, взгляд которых показался герцогу очень печальным, встретились с янтарными. «Я в самом деле плохо знаю твой народ. Поступай, как считаешь нужным. Но я хочу попросить тебя еще об одной услуге». Кай вздохнул, готовясь выслушать новое хадатайство за «искажающих мир». «Я хочу войти вместе с тобой и твоей армией в Чарн», — сказал единорог. Кай удивленно поднял брови. — Тебе не понравится то, что ты увидишь. Но… это твой выбор… «Наверное, тебе интересно, зачем мне это. Я хочу посмотреть на твой народ. Я хочу узнать, что такое 'война'». — Наверное, среди своего народа ты очень необычный, Мэлок… Герцог произнес это так тихо, что это вполне могло оказаться только мыслями. Он сделал шаг навстречу зверю, но единорог снова отшатнулся. — Тогда я предупрежу тебя заранее, когда мы выступаем. Как можно будет тебя позвать? «Также, как ты зовешь драконов. Протяни руку и мысленно произнеси мое имя. Я услышу». Они постояли еще немного, с нескрываемым любопытством разглядывая друг друга, затем Мэлок сказал: «Мне пора». Кай ненадолго легко склонил голову в знак признательности (чего он раньше никогда не делал перед животными). Мэлок ответил, нагнув белогривую голову. Затем он развернулся и пошел в сторону леса. В юности своей королева Айвэн умела не только промывать в речке золотой песок. Она прекрасно разбиралась в лечебных травах, и ей нравилось их собирать, тем более что она знала, где можно этим заняться. И теперь, когда принц Йон, в силу своей наполовину человеческой природы, заболел, королева никому не доверила сбор лекарственных трав и отправилась за ними самолично, оставив слуг и служанок недалеко от той горы, на склоне которой росли необходимые травы. Айвэн вообще не любила пышную свиту из слуг и служанок. Она все больше тосковала по тем временам, когда, юная наивная восемнадцатилетняя девушка, она прогуливалась с Гелленом по окрестностям Чарна и могла чаще, чем теперь, быть с ним наедине, без посторонних глаз и ушей. Да и сам принц в ту пору не был омрачен этой странной, продолжающейся уже так много лет печалью. Айвэн не очень хорошо понимала причину этой печали. Ведь все плохое уже, казалось бы, позади. Рой убит, она сама — королева, и ее муж — принц. У них есть ребенок и наследник. Почему бы им с Гелленом не радоваться и не быть счастливыми? Но Геллен все портил снова и снова… «Ты не можешь понять, любимая, ведь ты не гроо». Эти слова в последние годы резали очень сильно и больно. «Ты не гроо». Это было слышно везде и всюду, ото всех. Это читалась в красивых лицах и ярких глазах вечно молодых великанов. Это слышалось в интонациях их голосов. Это слышалось в том обвинении, полном боли и презрения, которое некогда на Совете Домов бросил ей в лицо граф Иэн из Дома Оленя. Но страшнее всего было слышать это от Геллена. «Милый, неужели тебе твоя природа и сущность дороже, чем я? Ты думаешь о своем утраченном Даре чаще, чем обо мне. — Я не могу об этом не думать, любимая. Прости меня, но ты меня не понимаешь и никогда, наверное, не поймешь. Ведь ты не гроо. Какой позор, какое унижение, какая слабость для гроо — жить, не имея Дара. Дара, который дороже, чем жизнь. Лучше бы он меня убил…» И эти разговоры возобновлялись снова и снова, снова и снова — и так никогда ни к чему не приводили. Не меньше печалило все это и Геллена. Он любил свою жену также сильно, как и прежде, но с течением времени непонимание между ними разрасталось и становилось все сильнее и сильнее, и разница между человеческим мировоззрением и мировоззрением гроо становилась все явственнее и острее. Женщина из народа людей не могла понять, почему он не может стать таким же веселым, как раньше. Ведь он также красив и молод, как и в те годы, когда они познакомились. И теперь вся история забыта, и никто не смеет над ним насмехаться. Но… Никакие примеры не могли заставить ее понять его скорбь. «Представь себе, что тебя публично на площади закидали тухлыми овощами… и вследствие этого ты потеряла руку… или ногу…» Но не то, это было все равно не то. Только гроо мог понять то, что переживал Геллен. Только Роук могла его понять — но она старалась всеми силами избегать этой темы и не касаться ее. «Я жрица Лэна, и меня не интересует, есть у меня Дар или нет. Мне ни к чему Дар. Молись Лэну и верно служи ему, Гел — и тогда ты сможешь все забыть, как я забыла». Забыть ли?.. Забыть ли боль, рвущую на куски твой череп и позвоночник… Забыть ли руки Роя, неумолимые, беспощадные и жадные, как сама необратимость наших судеб… В таком настроении он шел, куда глаза глядят, пока не оказался на вершине той самой горы, на склоне которой его жена собирала лечебных травы для их сына. И вдруг внезапно совсем рядом с ним огромный камень начал отламываться и заваливаться вниз… Короткий взгляд — ему показалось, что он узнал лица трех гроо, быстро скрывшихся за горой. Зеок, Арэт, Джаббит… Королева сидела на склоне горы как раз в то время, когда услышала страшный гул. Посмотрев вверх, она увидела, как огромный камень катится прямо на нее. Что это, покушение? Айвэн закричала от ужаса, бежать было некуда, камень несся на нее с невероятной скоростью. — Нет, нет, нет! — кричала Айвэн, оцепенев от страха. — Помогите! Геллен!!! Принц Чарна уже бежал к ней с вершины горы. Но все было бесполезно — он не мог угнаться за камнем и уж точно никак не мог его остановить. «Вэн, Вэн!!! Ради Лэна, нет!» — кричал он, протягивая руки к жене. В каком-то отчаянии, в безумии, в последнем усилии, словно забыв о том, что он давно потерял свою магическую силу, он вскинул на бегу руку в магическом жесте, и с губ его сорвались слова заклинания. — Терр-рри ар-ррру-ноо-рриии!!! — закричал Геллен, разворачивая руку ладонью к камню. Внезапно острая боль пронзила его позвоночник; разрывая мышцы и связки, боль, смешанная с таким знакомым, давно забытым ощущением тепла и силы, прокатилась по руке и — о, чудо! — камень рассыпался, раздробился на мелкие камушки, которые скатились по склону, и Айвэн была спасена. Еще толком не поняв, что случилось, королева бежала в гору навстречу своему мужу. Геллен лежал ничком, белоснежные волосы разметались по траве. Она подбежала, перевернула его на спину. Лицо принца заливала смертельная бледность, но на этом лице сияло такое невероятное счастье, которого королева уже давно не видела у своего мужа. — Гел… Гел, ты жив?! — закричала Айвэн. — О, Вэн… — прошептал Геллен, открывая сверкнувшие радостным блеском голубые глаза. — Я вернул… мой Дар… Она нагнулась над ним, но смертельная судорога уже прошла по его телу, глаза закатились, губы застыли в счастливой улыбке. — Нет, Гел, нет, нет, нет!!! Любимый!!! — Она зарычала, застонала, падая ему на грудь. Сердце Геллена уже не билось. Крик королевы перерос в горестный, глухой рев. Она обнимала любимого, словно могла вернуть его к жизни, лобзала побелевшие губы и щеки, взывала к Лэну. Она вспоминала все годы, проведенные вместе, все моменты счастья, разделенные на двоих, и ей казалось, что ее сердце тоже вот-вот остановится. «Кто мог проникнуть в дом, а тем более в мои покои в столь поздний час? Только ты знал ключ, слово-заклинание, которым можно открыть дверь, возлюбленный мой. Но это было так давно, что ты наверное уже не помнишь не только ключ, но и дорогу к дому. Какой вор или грабитель мог проникнуть ко мне? И зачем? Разбудить слуг? Я слышу звук, как будто неведомый в темноте открывает сундук. Заветный сундук, в котором хранится… карта города, магические ключи к воротам дворянских особняков и… О, Лэн!..» Ринис кинулась к свече — зажечь поскорее. На бегу громко крикнула: «Кто здесь?!» — Тише, не кричи!.. Голос знакомый. Слишком знакомый, чтобы его можно было не узнать. — Кто… — Тише, я сказал! Некоторые гроо посильнее могут провести рукой на свечой — и зажечь ее. Магия огня. Ринис этого не умела. Она нашарила в темноте огниво. Три свечи в серебренном подсвечнике моментально загорелись — в полумраке комнаты стала различима гибкая фигура мужчины, достающего из сундука какие-то свитки. У мужчины были необыкновенно желтые волосы, сверкающие, как золото, даже при таком скромном освещении. Рука Ринис дрогнула, и она чуть не уронила тяжелый подсвечник. — Кай… В последний раз она видела его 20 лет назад — он заходил пробегом, куда-то торопился, как обычно. В коричневом плаще, с двумя саблями, с золотой диадемой и кожаными наручами. Она ждала его все 20 лет — но от него не было никаких вестей. Сначала она волновалась и беспокоилась, не случилось ли с ним чего (жизнь у Кая такая рискованная!) — потом поняла, что он просто ее забыл. Потерял к ней интерес. Она пыталась его забыть — но видела его по ночам во сне. К ней сватался граф Урат из Дома Волка — но она сказала «нет» — потому что… И вот — она Кая уже почти забыла, уже почти победила себя, готовая к новой жизни, бедам и радостям. Зачем он здесь? — Вот и все. — Кай тем временем собрал нужные ему свитки и убрал их под плащ. — И нечего было шум поднимать. Он встал, тихо закрыв сундук и плавной гибкой кошачьей походкой, столь характерной для него, направился к двери. Ринис какое-то время наблюдала за ним, держа подсвечник в одной руке и прижав другую к груди, зачем тихо, но четко произнесла: — Ты мерзавец. Подлец. Самовлюбленный эгоист. Негодяй. Я… я тебя ненавижу. И презираю!.. — Даа?.. — Кай повернулся. Он был не обижен и не сердит — даже наоборот: доволен и весел. — Ну-ка поставь подсвечник на стол. Он тяжелый. Уронишь еще. Девушка послушно поставила подсвечник на стол — то ли сочтя, что он и правда тяжелый, то ли просто привыкла слушаться этого господина. Но, как только она это сделала, Кай сделал неуловимое движение — и тотчас оказался сзади нее, сжав девушку в стальных объятиях. — Отпусти меня! — Ринис забилась в его руках, как птица в силках. — Мерзавец! Хищник! Отпусти! Отпусти меня! Кай смеялся довольным счастливым азартным смехом. Красивым смехом победителя. Ринис отбивалась, пытаясь освободиться, пока ее силы не исчерпались. Она ослабла и выдохлась. Да и Кай смеялся слишком красиво, и запах его волос, его тела, родной знакомый запах — снова пьянил, наполняя душу бурной радостью и предвкушением постыдного наслаждения. Кай свалил ее на пол, прижал весом своего тела. Его руки вдавили тонкие запястья девушки в пол. Золотистые волосы защекотали ее обнаженную беззащитную шею так, что по телу пошли мурашки. Она еще пыталась, собрав остатки сил, увернуться — но это было бесполезно: его губы нашли ее губы. Он целовал ее долго, с наслаждением — и она начала отвечать ему на поцелуй. Минута… Вторая… Третья… Кай ритмично то прижимался к ней животом, то снова отпускал, отчего тело графини наполнилось огнем и желанием. Глаза ее томно полузакатились. Кай отпустил Ринис. Быть нежным уже не было нужды. Ведь это всего лишь вещь для него. Униженная тварь. Игрушка. Предмет для использования. — Что, мразь, понравилось?.. Кому ты принадлежишь? — Тебе, тебе, тебе… аааа… — полушепотом стонала девушка. — Что, гордая стала? Забыла меня? Тварь, подстилка, кто твой хозяин?.. — Ты, тыыы… Кай рывком поднял ее за шею и, подведя к кровати, бросил на постель. Он вынул и положил рядом с кроватью сабли, скинул плащ и одежду — она сняла легкую шелковую ночную рубашку. Кай вдавил ее в кровать, до боли сжав рукой ее грудь. Ринис закричала. Пощечина оборвала ее крик. — Не шуми, подстилка. Кричать — запрещаю. Стонать — можно. Он владел ей, как будто вбивал в нее гвозди, взирая на нее взглядом яростным и азартным, за которым читались презрение, холодность и равнодушие. Она вздрагивала всем телом, как от ударов копьем, на глаза наворачивались слезы. — Ты подстилка… — шептал Кай, — …вещь… игрушка… Моя вещь!.. Ты годишься только для того, чтобы я тобой владел. Больше ты ни для чего не нужна, тварь. Я использую тебя и побегу дальше… Он говорил обидные вещи — но заплаканная Ринис только постанывала и шептала: — Да, да, да… да… я вещь. твоя игрушка… «До чего приятно говорить правду, — думал Кай, — когда с этим так охотно и покорно соглашаются». Насладившись своей добычей и не дав насладиться ей (с какой еще стати время терять?), Кай быстро оделся, покрутил в руках сабли, разминая кисти и плечи. Униженная тварь валялась на полу, целуя его ноги. — Кай… любимый… — Что, мразь?.. Внезапно он приставил к ее беззащитному тонкому горлу лезвие сабли. Девушка затрепетала. — Шлюха чарнийская, — прошептал герцог, — тебя возбуждает, что я мог бы сейчас одним движением отрубить твою прелестную голову, и ничего мне за это не будет?.. — Да… — выдохнула Ринис, — да… мой бог, мой король, повелитель моей жизни… Кай засмеялся, вложил сабли в ножны и, слегка оттолкнув девушку от себя ногой, пошел к двери. Армгринис, уроженка Дома Кабана, кузина Цориэна и Джаббит, не столь давно, как ей казалось, объявила о своём присоединении к Дому Красного Дракона, став женой герцога Ариэна, сына Джагела. Замечательный муж, приближённый королевы и верховный военачальник на случай войны, замечательные дети, замечательный дом — у неё было всё, что полагается жене главы Дома, да не какого-нибудь — а Дома, приближенного к королевской династии. В своё время Ариэна привлекла в ней необычная, тихая, столь редкая для аристократки простая красота. На фоне других знатных невест, красивых и гордых, как розы, она казалась бледным васильком, если не болотной кувшинкой. Достаточно невысокая для женщины-гроо, хрупкого сложения, похожая скорее на мальчика-подростка, чем на девушку, Армгринис обладала неровным цветом лица, тёмными, почти чёрными волосами и прозрачно-голубыми, как вода, глазами, над которыми разлетались бледно-серые, почти прозрачные дуги бровей. И время от времени в этих бледных глазах вспыхивала какая-то искорка, и в этот миг бледные щёки покрывались лёгким, задумчивым румянцем, а тонкие губы на миг озаряла озорная, почти детская улыбка. Ариэну она казалась самой невинностью и простотой — прелестным шаловливым ребёнком, выросшим в саду Любящих, под защитой самого Светлого Лэна и Его благих Посланников. Вот она изящно выгнулась, отпуская почтового голубя в открытое окно, торопливо развернула и снова свернула записку и, бросив её в обсидиановую шкатулку, устремилась куда-то прочь из комнаты, вверх по лестнице, так что её первенец Катрэт, войдя в комнату, не застал мать и остался ждать её. Он лениво опустился в кресло перед письменным столом, облокотившись об него руками, и случайно задел шкатулку, которая издала лёгкий звенящий звук и раскрылась, высыпав на стол несколько писем, украшенных цветными оттисками печатей с гербами отправителей. Катрэт вздохнул и начал собирать письма матери обратно в шкатулку, как вдруг взгляд его упал на один маленький свиточек, на котором отчётливо красовалась пятнистая кошка, протягивающая лапу над остроконечной древней короной, над которой сияли серебренным светом четыре крупные звезды. Юноша смутился, поборолся с собой несколько секунд, но любопытство стало сильнее — и он развернул свиток. «Арми, девочка, прекрати пытаться мне помочь, мне не нужна твоя помощь, ты мне только мешаешь. Я сам справлюсь. Ты и так достаточно много сделала для меня (сама знаешь, о чём я). И ещё раз: прекрати сравнивать себя с другими женщинами, мне это не нравится. Ты ничем не хуже, но я не люблю, когда меня пытаются ограничивать. Советую, когда всё начнётся, бежать к своему Динасу — спасёшь и себя, и его. Обо мне не беспокойся. Береги малышку Иэнис и поцелуй её от меня. Ребёнок обязательно должен узнать правду! К.» Еще несколько секунд Катрэт боролся с собой, а потом быстро схватил записку и пошел с нею к отцу.