Триумф герцога Кая

Пока Геллен рассказывал Роук о Джае, в библиотеку вошла Лера. Она остановилась перед полкой, выбирая себе книгу. Мать и дядя замолчали, как только она вошла. Ухмыльнувшись, Лера повернулась к ним: — Что же вы не шепчитесь? Или вы думаете, что сможете сохранить остатки своего достоинства, если дочь Роя так ничего и не узнает о своем отце? Роук вздрогнула и мгновенна побледнела, с ужасом глядя на дочь. — Лера! — тихо позвал Геллен. — Молчи уж, дядя. Помню я, как накануне ты грозился рассказать мне о моем отце, а не рассказал и половины того, что я хотела знать. Я презираю тебя. Роук в ужасе молчала, не в силах произнести ни слова. — И за что же ты меня презираешь? — полюбопытствовал Геллен. — За то, что прошлой ночью, пока ты пропадала невесть где, я спас моего сына, которого держали в заложниках в Доме Медведя? Лера насмешливо рассмеялась в лучшей манере своего отца. — Я презираю тебя за слабость. За то, что ты был побежден Роем в честном поединке и не смог постоять за себя. Несправедливо, что Чарном будут править твои потомки, а не потомки короля Роя. Со слабыми так и должно поступать, — жестко сказала Лера, поджав губы. — Рой указал тебе на твое место. — Лера! — вскричала Роук. Ее лицо покрылось пунцовыми пятнами. Лера смерила ее презрительным взором. Геллен однако остался спокоен, по крайней мере внешне. Он внимательно посмотрел на племянницу и ответил: — Что ты называешь честным поединком, Лера? Понятие чести твоему отцу от роду знакомо не было. Или ты считаешь, что использование заклинания «Онур» в поединке — это так уж благородно? Кодекс чести рыцарей-гроо тебе известен, выводы сделай сама. — Я… — Лера смутилась. — Я ничего не знала об этом. Но ведь вы с мамой все равно всей правды мне не говорили! — Что ж, — сказал Геллен. — Раз ты такая жадная до правды, я скажу тебе… А дальше уж ты сама решишь, насколько честно использовать на поединке такие чары как «Онур», многократно повторенные и усиленные. А может быть, ты считаешь, что в честном поединке допустимо рукоприкладство? Лера покраснела, опуская глаза. — Геллен, не надо, — тревожно зашептала Роук, осторожно касаясь руки брата. — Лера ребенок… — Она уже не ребенок, если интересуется такими вещами. — Он снова повернулся к племяннице и добавил: — Ты хотела всей правды о том поединке? Вот она, правда. Рой изнасиловал меня, с большим удовольствием, мерзко рыча и вбивая меня в пол... я помню до сих пор вес его тела и смрадный запах из его рта... его семя, данное ему Лэном для того, чтобы зачинать наследников, а использованное для того, чтобы унизить меня, лишить Дара, втоптать в грязь моё имя... на всю жизнь. Если тебе интересно, могу еще добавить, что Рой, забрав мой Дар, избивал меня столь неистово, что в какой-то момент я потерял сознание. Что было дальше, помню смутно. Говорят, он меня опозорил перед всем народом, выставив на балконе меня обнажённым и рассказав, что он со мной сделал. Впрочем, он это проделывал и позже, неоднократно и с удовольствием. Гордиться ему было нечем, поэтому он самоутверждался в глазах своей свиты за счет Роук и особенно — за счет меня. Меня, как я уже говорил тебе, он ненавидел с тех самых пор, как мне пришлось рассказать Лагрину о его связях с язычниками. Он пообещал мне тогда, что я еще пожалею о том, что я жив и буду умолять его о смерти. Что ж, он сдержал обещание. Только пришла пора, когда он сам умолял меня о смерти. И я, в отличии от него… — Геллен, хватит! — закричала Роук. — Прекрати! Ради Лэна! Крупная дрожь била жрицу, пальцы ее дрожали. — А что? — сказал Геллен, оглядываясь на сестру. — Вот Джаю с раннего детства рассказывали, что вытворял его отец, в итоге мальчик проникся глубочайшим отвращением к нашему брату и сохранил свою душу в чистоте. От Леры по твоему настоянию деяния Роя скрывали, а, может быть, не надо было? — Он снова перевел взгляд на Леру и сказал: — Лера, было в моей жизни время, когда я любил Роя, как и полагается любить родного старшего брата. Мы сбегали вдвоем от воспитателей и устраивали пикники у водопада Лаэд; мы говорили на разные темы, Рой чем-нибудь хвастался, а я восхищался. Со временем его остроты и шутки становились все злее. Чувство меры ему всегда изменяло. И, когда он впадал в ярость, остановиться он был уже не в состоянии. Лера… Настало время, когда я не мог относиться к нему иначе, чем сейчас. Ты ведь не знаешь, что это такое — жить в отчаянии и страхе, каждый день молиться Лэну о смерти, бояться показываться кому-нибудь на глаза, ежедневно терпеть самые унизительные насмешки. Твоей маме приходилось, наверное, даже чуть хуже, потому что ее дневные встречи с Роем дополнялись ночными. Но и мне, поверь, было не лучше, когда Аргрин и Донгрин, братья Зеока, приходили бить меня и издеваться, а делали они это часто. И когда Рой... снова и снова напоминал мне о моём униженном положении, когда он взял в плен мою любимую и угрожал мерзко изнасиловать и убить её, если я не пересплю с ним... Вэн была со мной, в самые черные дни моей жизни хрупкая и слабая девушка-человек боролась за меня, бросая вызов сильным гроо. Ради нее я жил, ради нее и Йона я живу сейчас; если бы не они, я бы давно уже прыгнул с Драконьей Скалы вопреки запрету Лэна на лишение себя жизни. — О Лэн! — застонала Роук. — Гел, замолчи уже наконец! Мы же договаривались не вспоминать, не думать, не говорить об этом больше никогда! Лера шмыгала носом. Чернокудрая ее голова была низко опущена, по щекам обильно текли слезы. — Это все, — сказал Геллен. — Правда, которой ты так хотела. Правда в самом неприглядном виде. Ты еще хочешь восхищаться своим отцом? Который убил родителей, когда они мирно спали в своей постели. Который надругался над родной сестрой. Который столь бесчестно вел себя на поединке. — Прости меня, — хрипло прошептала Лера сквозь слезы, закрывая лицо руками. — Я никогда… Я никогда больше не буду… И да простит меня Лэн! Роук шумно вздохнула. — Он прощает всех раскаявшихся, кто приходит к Нему со смиренной душой и с болью в сердце, — тихо сказала она. — Каждый грешник, пришедший к Нему, будет помилован и удостоится Белого Царства. А моего брата Роя, — добавила она с ожесточением, — в Красном Царстве будет сжигать Донат, и так будет целую вечность. Лера вышла из библиотеки, так и не взяв ни одной книги. Быстрыми шагами она направилась в королевскую часовню. Там было тихо и полутемно; аромат сжигаемого сандала наполнял часовню; в мерцании свечей особенной святыней казалось вырезанное в камне изображение юноши Лэна в венце из солнечных лучей, с печальными и любящими глазами, с рассеченными колючками розы руками, по которым стекала Его святая кровь. Лера встала перед Ним на колени и воззвала к Нему: — Светел Ты, Лэн! Посмотри на меня: это я, Лера, дочь Роя, пришла к Тебе с повинным сердцем. Я грешна в том, что мне нравится боль, жестокость, и вся красота земная, порочная, и оранжево-красные языки пламени, и алый цвет крови! Я каюсь в том, что оскорбила маму и дядю, я прошу простить меня и… — Она заговорила быстро, на одном дыхании: — Я хочу быть Твоей невестой, Твоей жрицей, как мама! Я люблю Тебя, Лэн! Я хочу любить Тебя! И хочу жить целомудренно, чтобы в моей жизни больше никогда не было никакого мужчины. О Лэн! В моей жизни больше не будет Кая, сына Армат! Лера вздохнула, закрывая глаза. Она вдруг подумала, что бы сказал Кай, если бы слышал ее сейчас. Наверное, заставил бы ее пожалеет об этих словах. Поставил бы на колени. Заставил бы признать, что лишь ему одному она принадлежит и телом, и душой. Лера тряхнула головой, чтобы прогнать грешные мысли, но в воображении уже рисовался полумрак освященной факелами пещеры, жестокое и красивое лицо Кая, расплавленное золото его волос, властный взгляд желто-янтарных глаз. Сжимая руки, Лера вспоминала переливы наслаждения и боли, свою беспомощность и радостный трепет в сильных мужских руках, хруст, с которым ломались ее кости, солоновато-сладкий вкус поцелуя. Дыхание ее участилось, дрожь сладострастия прошла по телу. — О Лэн, Светлый Лэн! — вскричала она в отчаянии. — Почему Ты запрещаешь эти радости, когда в мире есть такая бездна красоты? Ведь Ты Сам добровольно отдал Себя на страдания из любви к людям и гроо! Значит, Ты можешь понять, каким жгучим наслаждением было для меня видеть, как нравится ему моя боль, мои жалкие стоны, мое унижение! Она осеклась, поняв, что сказала нечто богохульное, и попыталась вернуть свои мысли в русло благочестивой молитвы. — Светлый! — прошептала она. — Храни от всех несчастий и бед мою мать Роук, дочь Ура, моего дядю Геллена, сына Ура, и весь Дом Золотого Дракона! Храни и меня, грешную. И еще храни Кая, сына Армат. Пусть успешны будут все его дела и планы… Пусть он обратится в веру Твою… — Она вспомнила доброжелательную и радостную улыбку Кая и то особенное выражение лица, которое бывает только у счастливых, и горячо воскликнула: — Нет, нет, не надо! Пусть лучше останется язычником, половина его прелести в том, что он язычник! Такой дерзкий и радостный, свободный и счастливый, такой красивый и жестокий! Ведь он единственный, кто понял меня, кто принял мою радостную страсть в этом мире благочестивой тоски! Значит, прекрасна и радостна и его языческая вера, которая разрешает людям и гроо быть счастливыми! Она замолчала и горько вздохнула, поняв, что ее мысли снова отошли от покаяния. Лера попробовала склонить голову еще ниже перед алтарем, но ей внезапно захотелось гордо выпрямиться и произнести какое-нибудь разрушительное заклинание. — И все же Кай, сын Армат, не таков, как Рой, сын Ура! — воскликнула она, поднимаясь с колен. — Он полон достоинства и чести. И мой Дар при мне. И так приятно доверять ему всецело, вверять ему свое тело и душу. — Она подумала и добавила: — А Рою бы я точно не сдалась. Но внезапно ей в голову пришли строчки из древнего покаянного псалма, она с удивлением подняла голову и робко повторила то, что звучало в ее голове: — Тебе, Тебе Одному согрешила я, и беззаконное пред очами Твоими сделала… Она повторяла эти строчки снова и снова, пока ее не начало клонить в сон, да так сильно, что она не могла этому сопротивляться. В какой-то момент Лера просто легла перед алтарем на пол часовни и закрыла глаза. Губы ее продолжали шептать какие-то отдельные слова и фразы, смысла которых она сама уже не понимала. Принцесса сама не заметила, как заснула. Во сне она стояла под сводами какой-то пещеры на краю пропасти, в которой бушевало неистовое оранжево-алое пламя. Лера со страхом и восхищением заглядывала в пропасть, и сердце ее ныло при мысли о том, что произойдет, если она упадет туда. — Лера, дочь Роя? — послышался внезапно позади нее приятный властный голос. — Приветствую тебя! Она обернулась. Перед ней стоял молодой гроо в алом плаще. Столь дивной, острой, тонкой и изящной красоты она не видывала никогда раньше. Все лицо юноши было таким гармоничным и правильным, словно Сам Лэн старательно и любовно вылепил эту скульптурку из белой глины. Красивое тонкое лицо обрамляли длинные густые черные волосы, ниспадающие до пояса. Алый плащ окутывал всю фигуру мужчины, стройную и мускулистую, как у языческого божества. А за спиной, подрагивая, трепетали огромные крылья, как у Посланника, но только сделанные из чистого пламени. Голос, которым он заговорил с ней, был идеальным мужским голосом — приятным, звучным и властным. Лера широко открыла глаза от восторга: она много слышала от матери и других жрецов Лэна, Единого Бога, о мятежном Падшем Посланнике, и вот — она узнала его. Но она даже не ожидала, что он столь величав и прекрасен. — О, Донат… — прошептала она. — Ты ли это, Огонь Всепожирающий? Ты ли это, отвергший Светлого Лэ… Посланник быстро поднял руку, словно собирался творить магию — и Лера почувствовала, что она не в силах произнести имя Бога. Она смутилась, робко улыбнулась, а он приблизился к ней. Она с любопытством и восторгом заглянула в его глаза — и внезапно вздрогнула, отшатнулась. В черных глазах Посланника не было ничего от людей и гроо, ничего от потомства Адама. Взгляд его был холодным, как лед, и равнодушным, но в то же время как будто торжествующим и страстным. Он улыбнулся, осклабившись — и Лера увидела огромные звериные клыки. Она вскрикнула, поднимая руку, словно хотела защититься. А за ее спиной все также бушевала бездна пламени. — Дочь Роя, — проговорил Донат одобрительно. — Рабыня… Моя!!! — Нет, нет! — воскликнула она. — Моя душа принадлежит только Л… Светлому… — Не поминай Его! — Из груди прекрасного Посланника вырвалось глухое рычание. — Он тебе не поможет и не заступится за тебя! Ты падшая, ты — рабыня! Ты отдала тело и душу мужчине, который — не правда ли? — похож на меня. Ты отдала всю себя язычнику, а Ему не оставила ничего. И поэтому ты моя, моя навсегда! Иди, иди к своему сюзерену, служанка, и я уничтожу тебя долго и медленно, и тебе это понравится! Дрожь сладострастия пробежала по телу принцессы, но страх на этот раз пересилил. Она сделала шаг назад, с силой замотав головой. Посланник рассмеялся жизнерадостным, гордым и счастливым смехом, который так отчетливо напомнил ей смех Кая. Лера быстро обернулась назад и увидела, что она стоит на самом краю пропасти. Отступать было некуда — злой дух приближался к ней, размахивая огромными крыльями, от которых исходил жар. — Рррабыня… — шептал он. — Игрушка… Я уничтожу тебя, падшая тварь… Моя, моя! Он протянул к ней руки с огромными когтями. Лера тихо вскрикнула — когти пронзили ее белое тело насквозь, и вот уже Донат держал ее на своих когтях прямо над огненной пропастью. Огонь из пропасти поднялся, облизывая и пожирая ее всю, а из ран сочилась кровь. Ей было больно, так больно, что ни о каком наслаждении больше не могло идти речи. — Отпусти меня! — закричала она. — Пожалуйста, отпусти!.. — Отпустить? — Он звонко рассмеялся. — Прямо сюда, в пропасть? Ты этого хочешь, отважная блудница?.. — О, нет… — застонала она. — Пожалуйста, нет! Сжалься! Он приблизил ее к себе так, что она могла теперь рассмотреть его всего. Теперь рост Доната почти вдвое превышал рост гроо. Озаренное пламенем красивое и нежное лицо Посланника выглядело таким жестоким и между тем таким счастливым, что Лере снова невольно вспомнилось лицо Кая в пещере, и черные пустые глаза злого духа теперь сильно напомнили ей яростные желтые глаза герцога-язычника в свете факелов. Принцесса закричала в ужасе, и тут огромные клыки существа впились в ее нежное горло, и она почувствовала, как жизнь покидает ее, а вместе с нею — воля и разум. Она кричала и дергалась беспомощными агонизирующими движениями, кровь струилась по ее горлу; она хотела позвать Лэна — и не могла. И тут в мыслях ее зазвучали слова, покорные, тихие и смиренные, но полные тайной скрытой силы. Из последних сил она простонала: — Тебе… Тебе Одному… согрешила я… и беззаконие пред очами Твоими… сделала… так что Ты праведен в приговоре Твоем… и чист в суде… Твоем… Словно руки благих Посланников подхватили ее — она почувствовала на себе Чей-то любящий и милосердный взор; теперь она парила, недосягаемая для огня и для Доната, выше пропасти, выше Доната. Но, пролетая над его головой, она успела заметить, как дико исказилось лицо Посланника — от былой его красоты как будто ничего не осталось, настолько преобразили его лицо ярость и ненависть, а вместо красивого голоса она слышала лишь свирепое звериное рычание. Лера проснулась. Она все также лежала на полу часовни, и лицо ее заливали слезы. Она осторожно потрогала свое горло — но никаких ран на нем, конечно же, не было. Со вздохом Лера поднялась на ноги, и тут вдруг заметила, что над ней кто-то стоит. Это был тот самый черноволосый мальчик, которого дядюшка Геллен привел во дворец в ночь осеннего равноденствия. — Не бойся, — сказал Джай. — Я вошел в часовню помолиться и увидел, что ты здесь спишь. Твой сон был беспокоен, ты кричала и металась, и я шепнул тебе строки из покаянного псалма в надежде, что они помогут тебе. — Да… — глухо прошептала Лера. — Спасибо… Знаешь ли ты, кто я, мальчик?.. — Ты — Лера, дочь короля-язычника. А я — Джай, и я тоже его сын. Принцесса с изумлением посмотрела на одухотворенное и благородное лицо своего ровесника. Нет, он решительно не мог ей солгать. Слишком благороден и религиозен. — Ты веруешь в Лэна? — тихо спросила она. — Очень. И я не просто верую в Него — я люблю Его всем сердцем! Хоть я и воспитывался в Доме Медведя. — У язычников… — простонала Лера. — Да, — тихо ответил Джай. — И я видел своими глазами потомков Доната, которые приходили к моему отчиму, герцогу Зеоку. — Потомков Доната?! — вскричала Лера взволнованно. — Да. Разве ты не знала ничего о проклятых родах гроо? Наша праматерь Лилит родила от Доната сына по имени Рик и дочь по имени Грайя. Они основали в Атлантиде два ужасных города, называвшихся Саэдд-Ом и Хомор-Ра. А еще от Грайи произошел Дом Зеленого Дракона, а от Рика — Дом Рыси. И слава Всеблагому Лэну, что они изгнаны, но… — Ты сказал, что видел потомков Доната, — с тревогой прошептала принцесса. — Ты видел представителей этих домов… Кого же?.. — Чаир, дочь Армели из Дома Зеленого Дракона, и Кая, сына Армат, из Дома Рыси. Лера вскрикнула и закрыла лицо руками. *** — Лера?.. Она задумчиво разглядывала потолок покаянной комнаты. Собственно, покаяние уже окончилось, и Ноот, верховный жрец Лэна в Чарне, отпустил ей все грехи. Но она не торопилась уходить, задумалась. — Что тебя еще беспокоит? — Ничего… ну просто… немного недомогание… физически… Я не знаю, что со мной. Может быть, я бы пошла к целителю, но вроде и не беспокоит ничего особо. Просто я ощущаю, как будто… по моему телу проходит что-то, чужая магия, ток жизни, дрожь… Я не знаю, что это. Как будто меня околдовали! — Я был целителем прежде, чем стать жрецом, — сказал Ноот. — Давай, я посмотрю, что с тобой. Он вытянул руку, подержал ее над головой Леры, затем осторожно коснулся ее шеи, закрыл глаза и сосредоточился. Да, девочка не врала. Он в самом деле почти сразу ощутил ток новой жизни и наличие чужого Дара, прямо внутри принцессы. Но все это могло означать только одно. Принцесса беременна. — Лера… ваше высочество… вы… носите под сердцем чадо… — Что?! — она побледнела, содрогнулась, с губ ее гневно слетело: — Как вы смеете лгать мне?! — Я не лгу. Она прижала руки к груди. До нее только сейчас дошло, что она находится в очень опасном положении. Сказать матери? И что тогда? Родить тайно… Спрятать ребенка… А если когда-нибудь он взойдет на престол?! Она робко взглянула на жреца и побелевшими губами спросила: — Что же теперь делать?.. Жрец тоже думал. Как целитель — он знал, что можно сделать в таком случае, самое простое. Но это был грех, невероятный, смертный грех. И все-таки королевству грозила опасность! — Дитя мое, — мягко произнес жрец, — тебе нужно лечь, об остальном я позабочусь. Она прошла с ним в комнату, легла на убогую деревянную кровать. Какое-то тупое оцепенение охватило принцессу. И тут внезапно Ноот сделал замысловатый жест рукой и произнес незнакомое заклинание, короткое и зловещее. Лера закричала от дикой боли, пронзившей ее чрево, схватилась руками за живот, выгибаясь дугой. Боль прекратилась также резко, как началась. Принцесса вскочила, хотя ее ноги дрожали: — Что вы… что вы со мной сделали?! Ноот не смотрел на нее, он сжался где-то в углу, закрыв лицо руками. — Ребенка больше нет, ваше высочество. — Ребенка… моего ребенка… вы… уби… — До нее наконец дошло. Юное лицо исказила гримаса бешенства, она подскочила к жрецу, мгновенно взмахивая обеими руками. — Да будьте же вы прокляты!!! Граэм… — Арно!.. Он успел поставить защитное поле, и холод впервые произнесенного Лерой разрушительного заклинания повис в воздухе, медленно рассеиваясь. Лицо Ноота было бледно; он смотрел на нее молча. Принцесса развернулась, зарыдала и быстро пошла прочь.