Триумф герцога Кая

Маленькая девочка лет двадцати восьми ждала его у мраморной статуи, изображающей медведя. Стоящая в центре небольшого дворика, мощенного булыжником, статуя указывала лапой на асимметричную небольшую крепость из разноцветного камня. — Ты послала птицу?.. Или мама? Она еще жива? Кай тряхнул плечом, и голубь взмыл в небо. — Я послала. Но записка мамина. В свете закатного неба русо-золотистые волосы девочки казались почти рыжими. Динна была дочерью Каук и племянницей Кая. — Папа умер прошлой ночью, а мама сегодня днем, — быстро заговорила девочка. — Ночью у нас гостил принц Йон, герцог Зеок распорядился его запереть, но ночью его освободили, а кроме того похитили Джая. Папу нашли в покоях Джая мертвым. Потом дядя Донгрин забрал маму. Потом мама написала записку, привязала к голубю и попросила меня отправить к тебе. И просила, чтобы я пустила тебя в дом. До сих пор она говорила спокойным голосом, но затем внезапно закрыла лицо руками и разрыдалась. Кай погладил ее по волосам. — Динна… — Мама убии-ла себя ножом… — зашептала девочка сквозь рыдания. — Она сказала, что дети Рыси не мооо-гут стерпеть такого позора… — Она на словах еще просила что-нибудь передать мне? Девочка молча протянула дяде янтарный кулон с изображением стремительно несущейся большой дикой кошки. — Да, — сказал Кай с оттенком горечи, — это я подарил ей… Но теперь это твое. — Он застегнул кулон на шее племянницы. — Ты больше не принадлежишь к Дому Медведя, Динна, дочь Каук, наследница Дома Рыси. Динна повернулась и пошла в сторону крепости. Бесшумными шагами хищной кошки Кай следовал за ней. — Да, еще вот что. — Динна повернула к нему заплаканное личико. — Мама сказала, чтобы ты забрал у Донгрина то, что он у нее. Я не знаю, что это. — Ясно, — сказал Кай. — Ладно, я придумаю, как это сделать. Динна первая вошла в холл. — Уйдите отсюда! — крикнула она подбежавшим слугам. — Туда, — она указала Каю в арку справ от лестницы. — Он там. Кай подошел к арке, на ходу бесшумно извлекая сабли. Навстречу выскочило несколько испуганных слуг. «Онур», — тихо произнес Кай, чуть приподняв правую руку. Он прошел осторожно, бесшумно и быстро через полегшие от болевого шока стенающие тела. Дверь в покои, которые занимал граф Донгрин, была полуоткрыта, сквозь нее был свет множества свечей. Кай толкнул дверь ногой и вошел в полукруглую комнату, освященную факелами. Донгрин сидел слева от двери у стены над какими-то свитками. Он недовольно обернулся. В свете факелов он увидел, что волосы вошедшего отливают золотом, и лютый страх моментально охватил его. Донгрин испуганно вскочил и бросился к противоположной стене. — Кай, не надо! — кричал он. — Я все объясню! — Не надо ничего объяснять… — Кай, ты не понимаешь! Я не хотел этого! Я не хотел причинить ей вреда! Я ее любил! Я хотел, чтобы она вышла за меня, я думал, так будет лучше. А она… — Защищайся, трус, — сказал Кай, играя саблями. Бледный Донгрин прижался спиной к стене, поднял руки и, несколько секунд сосредоточенно глядя на противника, произнес заклинание смерти. Кай равнодушно пронаблюдал это действо. — Если бы я хотел уничтожить тебя с помощью магии, — сказал он, — я бы сделал это быстро и без труда. Донгрин быстрым движением снял со стены меч и медный воинский обруч, который немедленно надел на голову. Люди для защиты головы в бою использовали шлемы, гроо же использовали заговоренные медные обручи, блокирующие любые физические и магические удары в голову. Кай приблизился к нему бесшумными кошачьими шагами. Первое нападение Донгрин отразил. Кай почти физически ощущал, как рука его противника дрожит от страха. Он почти не нападал, только защищался. Атака Кая становилась все более яростной. Он наносил удары один за другим, не останавливаясь, обходя противника со всех сторон. — Давай решим вопрос мирным путем! — крикнул Донгрин. — Может быть, твоему дому нужно золото или… — Нет, моему дому нужна только твоя смерть, — ответил герцог. …Кай склонился над умирающим врагом. — Больно? — спросил он почти ласково. — Умираешь? Прислушиваясь к хриплому, судорожному дыханию Донгрина, Кай осторожно разорвал край его слипшейся от крови и прилипшей к телу рубашки и осмотрел оставленную саблей глубокую рану на груди. Его пальцы прикоснулись к ране; он ощутил изломанные вибрации Силы; еще немного — и будет поздно. В пальцах слабо покалывало. Внезапно Донгрин слегка пошевелился и слабо, хрипло произнес: — Кай… не делай этого… пожалуйста… — Не делать? — Герцог мягко и доброжелательно улыбнулся. — Твоя сестра… отомщена… Довольно…того… что я… умру… Я хочу… умереть… как гроо… — Каук тоже хотела жить и умереть, как гроо, — ответил герцог. — Но ты ей этого не позволил. Так что извини. Кай медленно расширил края раны и просунул в нее руку почти по локоть. Донгрин тихо застонал, на большее, видимо, у него уже не хватало сил. Почти мгновенно покалывающие вибрации превратились в широкие и сильные энергетические потоки. Кай слегка прикрыл глаза, ощущая, как теплые волны Силы проходят по его руке и скатываются по позвоночнику сверху вниз. Столь знакомое чувство могущества и власти. Непередаваемое. Сильное. Неимоверно приятное. Дождавшись, когда сквозь его тело пройдут последние силовые волны, Кай нащупал все еще бьющееся сердце в груди своего ослабшего противника и сжал его своими стальными пальцами. Короткая агония — и все было кончено. Кай вынул окровавленную руку, встал и обернулся. У дверей неподвижно стояла Динна. Полуоткрыв рот, она наблюдала за Каем. — Все, — тихо произнес Кай. — Пошли. Белая, как мел, девочка быстро шмыгнула за порог. Герцог пошел следом. Девочка помчалась через коридор и, не добежав до холла, громко крикнула: — Кай, осторожно! Там засада! Кай, впрочем, ожидал, что братья Зеока или другие его родственники, которые уже давно нашептывали Зеоку, что нужно избавиться от представителя Дома Рыси в Чарне, захотят помериться с ним силой. Джад, младший из родных братьев Зеока, и два его кузена, Янэл и Мэй, уже поджидали мстителя в коридоре, обнажив мечи. Кай быстро ринулся вперед, поднимая клинки. Коридор вместил в себя Янэла и Мэя, Джад стоял за спиной у Янэла. Мэй поднял меч, рассчитывая обрушить его на голову Кая, но тот во мгновение ока поднял саблю, отбив удар, а другая сабля, зажатая в левой руке, перерезала горло Янэлу. Джад заметно поколебался, затем ринулся вперед. Однако ни Джаду, ни Мэю было не уследить за реакцией противника, и вскоре они оба лежали уже мертвые. Неожиданно в коридоре показался герцог Зеок; Кай развернулся к нему, все еще держа в руках окровавленные сабли. — Приветствую, — холодно сказал Зеок, бросая взгляд на трупы, лежащие у ног Кая. — Я понимаю, зачем ты это сделал, но… Иногда мне кажется, что тебе просто нравится убивать, нравится причинять боль. Это так? Кай поднял голову. — Не надо отвечать, — быстро сказал Зеок. — Жаль, — ответил Кай, убирая сабли, — что ты так редко бываешь дома. Мне пришлось самому заняться перевоспитанием твоих братьев. Извини. — За это не стоит извиняться. — Зеок помолчал. — Я знал, что сделал Донгрин, но, когда я узнал, было уже поздно. Надеюсь, ты не винишь меня в смерти своей сестры? — Не виню, — сказал Кай. — Я хотел бы с ней проститься, если не возражаешь. — Конечно, — сказал Зеок. — Но сначала я хотел бы познакомить тебя с принцессой Арэт. Ей есть, что тебе сказать. Кай кивнул, и жрец молча повел его куда-то сквозь лабиринт арок, комнат и коридоров. Они остановились перед дверью, затянутой зеленым шелком. В прекрасном кресле из белой свиной кожи, отделанной вставками из драгоценный камней, гордо восседала наследница Дома Золотого Дракона. Серебряная корона чарнийской принцессы сверкала на ее голове, темно-зеленое платье было схвачено на груди огромной брошью в виде бабочки. Кай даже не поклонился, словно у него не гнется спина. Принцесса Арэт повернула голову. Увидев Кая, она изобразила на своем лице приветливую, но холодноватую улыбку. — Ваше высочество. — Приветствую вас, герцог. Она оценивающе оглядела его с головы до ног. Он почти физически ощущал, какая большая работа мыслей сейчас происходит в ее голове. Наконец она начала: — Давайте будем говорить прямо, герцог. Вас, конечно же, как и меня, интересует корона Чарна. Некогда из-за нее спорили четыре дома, и ваш в том числе. Она досталась Дому Золотого Дракона. Я — дочь короля Уриэна Мудрого и сестра-близнец короля Ура. Я думаю, у вас не возникает сомнений в том, что я более достойна короны, чем безродная человеческая девушка, на которой женился мой племянник Геллен? Но я готова поделиться с вами властью, если вы поможете мне. Я назначила бы вас своим советником или первым министром. — Не надо, — ответил Кай. Она пытливо посмотрела на него, затем задумалась, вздохнула и сказала: — Сын Армат, я не сомневаюсь, что вы происходите из очень древнего дворянского рода, ведь вы — наследник герцога Ярна по прямой линии. Если бы мы поженились, мы могли бы править Чарном вместе — вы и я! Кай улыбнулся и покачал головой: — Благодарю за честь, ваше высочество. Воистину, вы прекрасны. Но я ничего в браках не понимаю, я ведь дикарь и изгнанник, и в Доме Рыси другие порядки. Принцесса озадаченно возвела глаза к потолку. — Чего же вы хотите, герцог Кай? — С этого и надо было начинать, ваше высочество. В свое время Чарном правил король, весьма выгодный вам. Мы вам благодарны, что вы воспитали Роя, который правил недолго, но немного пошатнул Чарн изнутри. Он, правда, делал переворот по-дилетантски, что довольно странно при столь мудрой тетушке. Но ведь вам и не нужно было, чтобы Рой правил долго, правда? Расчет был очевиден: Роя в конце концов должны убить, а поскольку наследующие ему брат и сестра были лишены Дара — о чем вы также позаботились, в чем я даже не сомневаюсь — вы остаетесь прямой наследницей и восходите на престол Чарна. Грандиозная и блестящая задумка. Вы не учли только одного — что у Роя будет ребенок от Роук. И таким образом корону Чарна наследует ребенок Роя, а не вы. Но вот с этим добропорядочные чарнийцы никак не могли смириться, в итоге королевой стала девушка из народа, которой в разгар грозных событий, потрясших королевский двор и весь Чарн, удалось выйти замуж за поруганного принца. Итак, Лера, дочь Роя — законная наследница чарнийского престола и королева, угодная Дому Рыси. И я не желаю ей столь недолгого правления, какое пожелали своему племяннику вы, принцесса. — Я еще одного не учла, — печально произнесла принцесса. — Кроме Леры, у Роя был еще сын от его наложницы Джаббит. Я как-то не уследила за этим. Этот мальчик, Джай, был воспитанником Зеока. Прошлой ночью его похитили или он сбежал сам. — Хотите, чтобы я его убил? — спросил Кай испытующе. — Ну зачем же так сразу. Не будем расстраивать Зеока. Но Джай никогда не должен стать королем. — Ваше высочество, — сказал Кай, — вы сами предложили говорить прямо, поэтому давайте обойдемся без намеков. Если вы считаете, что я способен изъять Дар у ребенка, который к тому же мне ничего не сделал, вы ошибаетесь. Меня многие считают свирепым разбойником, но я все же дворянин. — Я ничего такого не имела в виду, — ответила принцесса. — Я сказала всего лишь, что в ваших интересах — и в моих тоже — чтобы Джай никогда не стал королем. Если вам удастся заставить его отречься в пользу сестры — ради Лэна, я не возражаю. И потом, вы должны учитывать, что Лера — девочка, она не совершеннолетняя, стало быть, если вы намерены захватить Чарн в ближайшем будущем, она не может стать полноправной королевой. Нужен регент. И я, как ближайшая родственница Леры, к тому же чистокровная дочь королевского рода… — Я понял, — сказал герцог. — Но разве вам хватит десяти лет правления?.. — А вы думаете, что Лера, едва войдя в возраст, сможет достойно править Чарном и всем Аром? Сомневаюсь! Ей нужен пример, ей нужно, у кого поучиться. Я думаю, на это уйдет не менее пятидесяти лет… К тому же, герцог, откуда у вас такое мнение, что Лера выгоднее Дому Рыси, чем я? Вы не откроете мне свои карты? — Не открою, — ответил Кай. — Скажу лишь, что вы умело управлялись с Роем; с Лерой у меня также проблем не возникнет. — Ха! — Арэт улыбнулась, обнажив белые острые зубки. — Рой был моим племянником, рос на моих глазах, воспитывался мною и был в меня влюблен. Леру воспитывают Роук, Геллен и Аннуи в лучших традициях чарнийских жрецов Лэна. Где гарантии, что она будет вас слушаться? К тому же, она, говорят, не в меру строптива. Кай пожал плечами. — Я уже высказался по этому вопросу, — сказал он. — Дому Рыси угодна королева Лера. Я не передумаю. — Она влюбится в какого-нибудь благородного гроо из благородного чарнийского Дома, — прошептала Арэт почти нежно. — И он будет иметь куда большее влияние на нее, чем вы и ваши родственники. Потом она выйдет за него замуж, и он станет королем. Вы ведь не думаете, что королевы Чарна живут безбрачно? Надо как-то и престолонаследие обеспечить. — Я как-нибудь разберусь с чарнийским престолонаследием, — ответил Кай. — А вам — десять лет регентства. По меркам людей, которые составляют большую часть населения Чарна — это очень много. Арэт задумчиво оглядела герцога с головы до ног. — Хорошо, — сдержанно произнесла она. — И не пытайтесь плутовать и интриговать за моей спиной, ваше высочество, — добавил Кай, слегка кланяясь и отходя к дверям. — Да хранят вас боги от этого неразумного поступка. Когда Кай вышел от принцессы, Зеок молча повел его вниз. В подвальном этаже Дома Медведя Кай мог в последний раз проститься со своей злосчастной сестрой. Она лежала на белом мраморе, вся в цветах, рассыпав золотисто-русые волосы, с полузакрытыми янтарно-желтыми глазами. — Я хочу, чтобы ее предали огню по обычаю Дома Рыси, — сказал Кай, прикасаясь к руке сестры. — Хорошо, — ответил Зеок. Он стоял в дверях и ждал. …Во дворе крепости, принадлежащей Дому Медведя, Кай попрощался с Зеоком и собирался уже уйти. Жрец стоял совсем близко от него. Когда герцог из Дома Рыси повернулся к нему спиной, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух и размышляя о том, успеет ли он слетать в Алайат прежде, чем отправиться к Аваук, Зеок внезапно дотронулся до его шеи, тихо сказав: «Карраиур!..» Кай дернулся. Его рука мгновенно потянулась к рукояти сабли и тотчас замерла. Воля сына Рыси сопротивлялась заклинанию внушения столь сильно, что Зеок с трудом удерживал его. Сопротивление вызвало сильную боль в голове; Кай застонал, опуская голову. — Я не желаю тебе зла, — тихо сказал Зеок, напрягая все силы своего сознания, чтобы удержать волю Кая в повиновении. — Но убитые тобой сегодня гроо все же были моими братьями. Поэтому… — Зеок напрягся, сжимая руку и учащенно дыша, потому что сознание Кая сделало новый рывок к сопротивлению. — Поэтому получи Стрелу Амрока и, если вдруг выживешь — возвращайся, я буду твоим союзником навсегда, а не выживешь — я позабочусь о твоем Доме, обещаю. А сейчас не сопротивляйся… Кай приподнял голову и тотчас снова безвольно опустил ее. Он сопротивлялся Зеоку, несмотря на нестерпимую боль, которую порождало сопротивление. Не теряя времени, Зеок слегка толкнул Кая между лопатками, произнеся древнюю зловещую формулу «Сарватур найтари амро!». Он отпустил Кая, прекращая действие заклинания внушения, и тотчас произнес защитное заклинание «арно», подняв руку в магическом жесте защиты. Кай в ярости обернулся, наполовину извлекая саблю из ножен, но увидел защитный жест, и лицо его изобразило разочарование. Не опуская руки, Зеок повернулся и быстро скрылся в дверях крепости. Кай отпустил саблю и медленно побрел через двор, чувствуя неприятное онемение между лопатками. Стрела Амрока была одним из самых неприятных магических проклятий. Секретом использования этой магической формулы без ущерба для себя владели только жрецы Амрока, бога ночной силы, или жрецы всех богов, каким был Зеок. Медленное действие этого проклятия зависело во многом от личной сопротивляемости организма каждой конкретно взятой жертвы. Не сомневаясь в своей силе, но и не преувеличил ее, Кай рассчитал, что он скорее всего потеряет Дар через пару часов, а жизнь — через 5-6 часов. Конечно, были единичные случаи выживания после Стрелы Амрока, но это требовало колоссальной силы тела и воли и происходило крайне редко. Единственным способом выжить и не утратить Дар был ритуал обращения к богу дневной силы, противостоящему Амроку — Ландеороду. Впрочем, жрецов Ландеорода в Чарне наверняка уже больше не осталось… И вдруг из тумана воспоминаний Кая выплыло лицо маленькой Аль, его троюродной сестры. Дочь Дома Единорога, она не побоялась отправиться в далекую школу целителей Эскрол, находящуюся далеко на севере. Там учились люди и гроо, и рослые северяне — потомки смешанных браков, там учились бок о бок лэнопоклонники, язычники и неверующие. Эта странная девочка, родившаяся в Чарне и пользующаяся большим доверием своих родителей, с детства посвятила себя богу дневной силы. Ее целительские и магические знания были обширны, и в Эскроле она училась едва ли не лучше всех. Но пришло время — и она вернулась в Чарн, а со временем, как стало известно Каю через родственников, отреклась от языческой веры и стала жрицей Лэна, и теперь к ней надо было обращаться не иначе как «дева Аль». Прежде частая гостья в Алайате, она порвала все связи с Домом Рыси и жила теперь уединенно на краю города к западу от королевского дворца в бедности, как простая крестьянка, помогая всем больным и раненным, обращающимся к ней. Дева Аль сидела между плотно зашторенным окном и камином за пряжей. Недалеко на мягкой подстилке у камина уютно развалилась кошка с густой черно-белой шерстью. За окном слышался легкий шелест дождя, на печи уютно разогревался горшок с картошкой. Аль почти дремала, веретено едва-едва вертелось в ее руках. В последние годы к ней мало кто приходил, предпочитая прославленных целителей из Домов Черной и Белой Лошади. Да и жила Аль далековато от центра Чарна, путь к ее скромному жилищу был не близок. Она сознательно выбрала почти отшельническую жизнь. Ей нравилось проводить время в уединении в труде и молитвах, довольствуясь обществом лишь своей кошки и иногда заглядывавшей к ней, чтобы пересказать пару-тройку городских новостей, девы Аннуи, которая приходилось дочерью кузины ее матери. Внезапно Аль услышала легкий стук в дверь. Она сильно удивилась, поднялась, потягиваясь и оправляя свое длинное белое жреческое платье, подошла к двери и отперла засов. Перед дверьми под холодным осеннем ливнем стоял какой-то путник в темно-сером дорожном плаще с низко надвинутым на глаза капюшоном. — Что бы ни привело вас ко мне, господин, добро пожаловать в мое скромное жилище во имя Светлого Лэна, — произнесла Аль, сложив руки на груди и довольно низко поклонившись. Затем она жестом пригласила гостя войти и закрыла за ним дверь. Она прошла вперед, указывая дорогу вглубь своего скромного жилища, где камин мог согреть нежданного гостя, который шел следом за ней. — Узнаю твою неосторожность, Аль, — раздался за ее спиной красивый мужской голос, показавшийся ей знакомым. — А если бы я был вором и убийцей? Я ведь даже еще лица не показал, а ты уже провела меня внутрь. Девушка вздрогнула, оборачиваясь. Гость откинул капюшон. Длинные его волосы, мокрые от дождя, зазолотились на свету, как колосья спелой пшеницы. На красиво очерченном лице играла легкая полуулыбка, глаза отливали невероятной желтизной, которой славился лишь один из родов гроо — изгнанники из Дома Рыси. Да, это был тот самый странный мальчик, озорник из целительской школы Эскрол, которого трижды чуть не выгнали из школы не столько за проказы, сколько за его феноменальную честность, с которой он отвечал за свои проступки. У него было очень немного друзей, да и девочками он лет до пятидесяти не интересовался. Он жил в каком-то своем мире, загадочном и непостижимом, а когда пришло время — он сдал экзамены самый первый и лучше многих. Аль вздохнула. Мать этого мальчика, Армат, была язычницей и приходилась потомком легендарному герцогу Ярну Желтоглазому по прямой линии; в свое время с ней встретился целитель Лорн из Дома Черной Лошади, троюродный дядя Аль. Он принял языческую веру и остался в Алайате. Должно быть, он женился на Армат, во всяком случае, жил с ней во грехе, потому что в Доме Рыси, как помнила Аль, браки были не приняты. Цээн, бог войны и красоты, покровительствовал Дому Рыси, они считали, что ведут свой род от этого бога — но Аль знала, что этот род восходит к Рику, сыну Лилит, зачатому в ночь ее грехопадения с Донатом, мятежным Посланником, отвергшим Лэна. Разумеется, печально думала Аль, Кай до сих пор верит в Цээна, и в Великую Богиню Аймэ, мать всех богов, и в бога-озорника Шаэна, который, говорят, некогда обещал ему покровительствовать. Ну что ж, все мы были дураками, думала она, ведь я сама когда-то потеряла много времени и сил, изучая культ бога света Ландеорода, пока не поняла, что истинный Свет — это Лэн, и нет других богов, кроме Него. — Мир тебе, Кай, сын Армат, — сдержанно произнесла Аль. Очень сдержанно, чтобы не выдать охватившего ее волнения: она помнила и любила Кая уже очень давно, но он ничего не должен был знать об этом. — Что привело тебя ко мне спустя столько лет? Если ты, как в свое время я, раскаялся в своих убеждения и желаешь принять Свет, Истину и Любовь, с этим лучше обратиться к Нооту, верховному жрецу Лэна, хотя я всегда готова помолиться за тебя, если тебе нужна моя помощь. — Мне в самом деле нужна твоя помощь, — ответил Кай. — Но не молитвами. Я получил Стрелу Амрока. Аль удивленно подняла брови, делая шаг назад. Секунду она сомневалась в истинности его слов, затем вспомнила, что Кай никогда не лжет. — И как же это случилось?.. — прошептала она упавшим голосом. Кай вздохнул. — Ты ведь знаешь, что Зеок — жрец всех богов… Аль кивнула. — Я получил Стрелу от него. За убийство его братьев, я полагаю. — И за что ты убил своих братьев по вере? — чуть насмешливо спросила Аль. — Смывал пятно позора с Каук и всего моего рода. — Ладно. — Аль махнула рукой, приглашая Кая сесть на жесткую деревянную скамью, стоящую у противоположной стороны от прялки. — Садись на эту скамью или у камина на ковер, как тебе будет удобнее. Подробности твоих кровавых похождений меня сейчас меньше всего интересуют. Как я поняла, ты все еще язычник и стоишь на ложном пути… Не возражай! — отрезала она, видя, что Кай собирается что-то сказать в ответ. — И чем я могу помочь тебе? Хочешь, чтоб я помолилась Лэну за твою душу? — Ну, молиться Лэну за мою душу ты могла бы в какой-нибудь другой день, если хочешь, — ответил Кай, садясь на коврик у камина и скрестив ноги. — А сегодня я бы просто хотел, чтобы ты помогла мне выжить. Кошка мяукнула и радостно прыгнула на ноги Каю. Он погладил ее, и кошка заурчала, трясь о его руку. — Я не умею исцелять от столь темных чар, — ответила Аль. — Ты можешь провести обряд, взывающий к силам дня. — Между мной и Ландеородом все кончено! — гневно воскликнула Аль с таким видом, как если бы Ландеород был некогда ее возлюбленным, а не богом, в которого она верила. — Значит, я умру, — спокойно сказал Кай, продолжая ласкать кошку. — Я… — Аль встала. — Я помолюсь за тебя… Она отошла в один из углов, в котором стояло вырезанное из дерева изображение Лэна с перерезанными руками, встала на колени и, сложив руки, горячо что-то зашептала. Кай гладил довольную кошку, разочарованно поглядывая на жрицу. — Только недолго, пожалуйста, — тихо сказал он. — Мне осталось очень мало, наверное. Я бы предпочел последние часы жизни просто пообщаться, если уж ты не хочешь помогать мне. Аль встала с колен, занервничала, прохаживаясь по комнате и напряженно о чем-то думая. — Кай, — сказала она серьезно, — Лэн тебе не поможет, если ты не покоришься Ему. Ты это хоть понимаешь? Это все из-за твоей проклятой гордыни. Ты должен раскаяться в содеянном. — Почему я должен отчитываться перед Лэном? — спросил герцог, пожимая плечами. — Смирись, — прошептала жрица. — И ты спасешь свою жизнь и свою душу. — Дети Рыси никогда не гнулись перед вашим Лэном. Аль гневно посмотрела на него, сжав кулаки, и снова зашагала по комнате. — Мне надо осмотреть твою рану, — сказала она наконец со вздохом. — Сними-ка рубашку и покажи, куда вошла Стрела. Кай покорно снял рубашку, несмотря на неудовольствие кошки. Аль взглянула на него и ненадолго зажмурилась. — Да простит меня Лэн, — сказала она, — слушать твои речи — искушение, видеть тебя — не меньшее искушение, потому что твое тело совершенно, как тела языческих богов, в которых ты веришь. — Она слегка передернула плечами, пожалев о том, что сказала. Кай слабо улыбнулся. — Стрела вошла между лопатками, — сказал он. Аль приблизилась и, встав на колени позади Кая, осторожно положила ладонь на его спину между лопатками. Кай вздрогнул, как если бы она прикоснулась к клинку, который сидел у него в спине. Изломанные вибрации Силы целительница ощутила сразу же, как и высокое сопротивление организма Кая. Кожа обжигала ее ладонь. Девушка почти потеряла самообладание, осознав до конца, какая опасность грозит Каю. — Уже очень скоро ты потеряешь Дар, — тихо сказала она, — а затем и жизнь. — Слова давались ей с трудом, через силу. Она знала, что она может сделать, и знала, что именно этого делать она не должна. Во всем положиться на Лэна, только на Него… И никаких других вариантов!.. — Спасибо за правду, — ответил Кай. — Кай, — взмолилась Аль, — смирись перед Истинным Богом, Он простит тебе все. — Мне не нужно Его прощение, — ответил Кай. — В конце концов, я сам виноват, что повернулся спиной к врагу. Оставь, не мучайся, давай просто пообщаемся, если ты не можешь ничего для меня сделать. — О, эта кара воистину достойна тебя! — воскликнула Аль патетично. Она почти ненавидела Кая в этот момент, ненавидела его за его упорство, за силу и несгибаемость, за красоту, за годы своего одиночества и отчаяния, за боль, с которой его образ вошел когда-то в ее сердце. — Язычник, мятежник, убийца! Я знаю, я догадываюсь, что твое появление в Чарне сулит большую беду всем нам! Какая судьба ждет Чарн? Что вам не сидится в Алайате?! — Она ходила по комнате, не сдерживая ярости. Кай спокойно наблюдал за ней. — Молись! — закричала жрица. — Молись Лэну, Единственному, Истинному Богу, молись Тому, Кто тебя сотворил из хаоса и праха! Молиться? Он?! Она знала, что он не будет молиться… — Меня сотворила моя мать, — тихо ответил Кай, — и мой отец… — О Лэн! — Жрица до боли сжала руки. — Прости этому язычнику, что он не знает всей правды о Тебе, прости ему, что он грешил, что он отнимал жизни, дарованные Тобой, что он пользовался благами и правами, которые Ты назначил только в Таинствах… Она повернула к нему усталое серое лицо. Кай едва заметно улыбался. — Ты смеешься над Лэном, — хриплым от гнева и досады голосом прошептала жрица. — Аль, скажи, — тихо заговорил Кай. — Ты же любила бога солнца. Я же помню, я знаю, я видел, как ты его любила. Аль, что с тобой случилось. Почему?.. Аль закрыла лицо руками. — Да, — вздохнула она. — Я любила Ландеорода и Светлых Богов. — Лэн, Он же Лан, — с улыбкой проговорил Кай. — Он даже имя у Ландеорода украл… — Прекрати!!! — Молчу. В воздухе повисла неловкая пауза. Аль отошла к камину, она смотрела на огонь. — Я любила Ландеорода, потому что я любила добро — я и сейчас люблю добро и свет, — заговорила Аль. — Я верила, что Светлые Боги несут добро, свет и милосердие. Но я поняла, что нет. Я поняла, что иногда они одобряют убийство. Пусть даже это убийство на дуэли, так называемые ваши честные поединки — это все равно ужасно и отвратительно. Они одобряют много чего такого, что не одобрил бы Лэн. Но я тогда была моложе, я любила радость, радость жизни, звонкую, веселую и легкую. Я любила танцы в ночи и прыжки через костер, я любила купаться обнаженной в свете луны. Я любила игрища на летнее солнцестояние — в день, посвященный Ландеороду, я любила… любила огонь, страсть, любила радость и боль, слитую воедино, тепло и свет солнца — и солнечные ожоги и зной, ливни, для полей плодотворные — и град смертоносный, пламя согревающее — и огонь роковой, уничтожающий. Я не хочу, не хочу вспоминать, какой я была тогда! Язычество — это ложь, и все дороги, все пути веры ведут к Единому, ведут к Лэну. Всё на свете ведёт к Лэну, все правые приходят к Нему, потому что Он — это правда. Я знаю, Кай, как ты любишь и ценишь правду. Ты избран Лэном, я знаю, я хочу, чтобы ты пришел к Нему! Кай внимательно слушал ее. Руки его холодели, ледяные волны прокатывались по спине. Одна мысль о том, что он потеряет Дар раньше, чем жизнь, вызывала в нем сильный протест. Но он смотрел на жрицу и слушал ее, она была ему интересна — нет, не то, что она говорила, потому что на этот счет у него было свое мнение — ему была интересна эта личность, хрупкая и сильная одновременно. — Ты создана для радости, — твердо сказал Кай. — Для радости, Аль! А не для одинокой старости в стенах этого склепа. Аль застонала. Встав на колени перед невидимым Богом, она простерла к Нему руки: — О Лэн, я знаю, что Ты испытываешь меня! Прости этому язычнику то, что он сказал, ибо он не ведает, что творит! Тяжелая коса упала ей на плечи. Она невольно потрогала ее, удивляясь силе и упругости своих волос. …Время шло. Аль молилась, Кай играл с кошкой. Теперь руки его совсем занемели, тело почти перестало слушаться. Каждое движение давалось с трудом, пронизывающая боль периодически прокатывалась по позвоночнику. Аль смотрела на Кая, его страдания не могли укрыться от нее. — Лэн, за что? — шептала она в отчаянии. — Я знаю, что Ты испытываешь меня, но я больше не могу! Нет ничего важнее жизни, ничего дороже жизни! Помоги ему, Лэн! Помоги!.. Многолетняя любовь внутри нее вставала во весь рост, делая ее одновременно небывало сильной и небывало слабой. Любовь била ее изнутри, как родник бьется сквозь землю, обрушивалась на железные стены ее самоконтроля, как морские волны в бурю обрушиваются на каменные скалы на берегу. А Лэн молчал, и жрица знала, чувствовала, остро ощущала, что Он испытывает ее, что ей надо претерпеть до конца, что она должна смириться с Его волей, смириться с тем, что Кай даже умрет, если это будет угодно Его воле. Но она не хотела этого. Протест, ярость, мятеж уже назревал в глубине ее сердца. И где-то на дне сознания мелькнули веселые воспоминания — ночные огни, пляски, посвященные богу солнца… Аль вскочила, тряхнув головой. Кай лежал на ковре, кошка лизала его белое, как мел, лицо. Глаза его были закрыты. — Зачем ты пришел, зачем ты пришел ко мне сегодня?! — закричала Аль. — Разве нельзя было умирать где-нибудь в другом месте, а не на моих глазах? Я не могу больше, не могу, нет, не могу, нет! Ее голос сорвался на крик, из глаз брызнули слезы. Кай приоткрыл глаза, пытаясь встать. — Прости меня, Аль, — тихо сказал он. — Мне в самом деле не надо было этого делать. Ты — жрица Единого, и зря я пришел к тебе. Я могу уйти… Он сделал усилие, садясь. — Нет! — закричала Аль. — Никуда ты не уйдешь! Никуда, никуда я не отпущу тебя, пока не исцелю! — Ты не можешь целить столь темные чары. — Я могу сделать обряд, взывающий к силам солнца. — Она помолчала. — Я… я… я создана для радости… Кай внимательно взглянул на нее. — Спасибо, Аль, — сказал он. — Я даже не надеялся. Аль отошла к окну, достала откуда-то кусочек мела и поманила Кая к себе. Он встал, что далось ему, правда, не без труда, и подошел к ней; недовольная кошка с громким мявом лениво отошла в соседний угол. Аль скинула белоснежное одеяние жрицы Лэна, оставшись в простой льняной рубашке, быстро распустила косу. Каштановые волосы жрицы упали на спину тяжелой волной. На полу девушка разложила пучки каких-то трав, потом попросила у Кая нож и тоже положила его на пол. Дрогнувшими пальцами она взяла кусочек мела и начертила на полу печать Ландеорода — солнечный диск и древние символы вокруг него. — Светел ты, Сын Янтарного Полудня… — прошептала она испуганно. Затем голова ее запрокинулась, руки поднялись вверх и робкий и тихий голос (она привыкла всегда говорить очень тихо и сдержанно) вдруг набрал небывалую силу — она почти кричала, обращая взоры в пространство. — Светел ты, Ландеород! И велико твое могущество! Власть твоя над миром простирается, о Царь живых! Светел ты, кому принадлежит мир живых от первого крика новорожденного до последнего стона умирающего, до последней, предсмертной агонии, которая есть — последняя Борь за жизнь и последняя дань тебе, бог жизни. Светел ты, выходящий из океана, сын солнца и моря, ты, воссоздавший, сотворивший нас от крови своей и огня своего, начало всех начал, любовь мировая, светел ты! О чадо пламени, о сын огня и радости земной, всегда живой, всегда горячий, дух летнего зноя, всегда любящий, всегда жаждущий, ты, чьи волосы струятся по ветру, как знамена чистой страсти! Ландеород! Ты слышишь зов своей жрицы, своей дочери и супруги, посвященной тебе, я зову тебя — слышишь ли?.. Она произносила какие-то незнакомые заклинания, сводя и разводя поднятые руки, голос ее набрал уверенность и силу; она то переходила на шепот, то кричала. Кай ощутил, как внезапно все вокруг начало светиться странным янтарном светом; свет исходил от стен убогого жилища, от камина, от ковра на полу, от скамейки, от прялки, от печи и стоящего на ней глиняного горшка, даже от кошки. Золотистый свет вторгся в пространство, и вот уже вся комната светилась нестерпимым солнечным сиянием. Аль замерла и замолчала, как будто прислушиваясь к чему-то. Наконец она опустила дрожащие руки, прошептав: «Я прошу за Кая, сына Армат… Извлечь из его тела Стрелу Амрока и изгладить весь причиненный ею вред…» Еще несколько секунд она стояла неподвижно, потом закрыла лицо руками. «Нет!» — закричала она. — Что случилось? — быстро спросил Кай. — Он хочет… он хочет, чтобы я… Она отняла руки от лица и испуганно посмотрела на Кая. Лицо ее было смертельно бледным, из глаз струились слезы. — Чего он хочет? — спросил Кай. — Чтобы ты пожертвовала жизнью? — Нет! Но он хочет другой жертвы. Он хочет моей любви и верности, навсегда. И чтобы я отказалась от Единого и Истинного Бога. — Как твой Бог может быть единым и истинным, если ты только что разговаривала с другим богом? — осведомился Кай. — Но… — По-моему, то, чего он требует, весьма справедливо. Ты некогда посвятила себя ему — а потом предала его. Аль вздрогнула. Она быстро нагнулась, подняв с пола нож. — Ландеород! — крикнула она в пространство, подняв руки. — Да будет так, как ты хочешь! Она полоснула себя ножом по руке, кровь ее пролилась на пол, вернее, на куст каких-то синих цветов, который она разложила на полу перед началом обряда вместе с другими травами. Внезапно куст вспыхнул сиреневым огнем, пламя поднялось и стало ростом с Аль, а затем и с Кая, красиво-переливающееся неземное пламя окружало их. Аль вздохнула, затем прикоснулась к руке стоявшего рядом герцога. — Иди в огонь, — шепнула она, — не бойся… Это пламя дневной силы, оно сокрушит темную печать Амрока. Кай бесстрашно вступил в полосу сиреневого пламени. Оно ласково поглотило его, облизывая его тело, щекоча, но не причиняя боли. Онемение между лопатками стало проходить, затем Кай ощутил, как будто у него в спине растаял кусочек льда, и теплая талая вода скатилась вниз по хребту. Все исчезло также внезапно и быстро, как началось. Ни сиреневого пламени, ни янтарно-золотистого света в комнате уже не было. Только на полу еще белела вычерченная мелом печать Ландеорода, и обессиленная дева Аль лежала на полу, тяжело дыша. Кай подошел к ней. — Все хорошо? — Да… Он помог ей подняться. — Там, на печи, ужин… — тихо сказала Аль. — Аль, — позвал Кай. — Спасибо… — Да не за что… Они поужинали, затем Аль принесла солому и теплые одеяла. — Ты не обидишься, если я постелю тебе на ковре перед камином? — спросила она. — У меня нет кровати. — Мне приходилось спать и на сырой земле, — ответил Кай. — Кстати, я намерен встать утром пораньше, у меня на рассвете поединок. — Я тебя разбужу. Но… поединок… до смерти?.. — Он так хочет. — И кто же это? — Граф Иэн из Дома Оленя. — Не убивай! — воскликнула Аль. — Дай мне слово, что не сделаешь это! Кай очаровательно улыбнулся. — Я и не собирался. Правда. Аль покраснела, опуская глаза. — И это… сам не умирай… Кай уютно устроился на соломе, накрылся теплыми одеялами и повернулся лицом к камину. Кошка тотчас проскользнула под одеяла и с мурчанием легла на руку герцога. — А как же ты, Аль? — спросил Кай. — Я тебя, надеюсь, не сильно стеснил? Где собираешься спать? Аль улыбнулась. — Я лягу рядом, — сказала она. — Только сначала подожду, когда ты заснешь. Кай рассмеялся, погладил кошку и вскоре сладко заснул. Аль смотрела, как танцует огонь в камине. Эта ночь изменила всю ее жизнь, воззвала ее к жизни и радости, словно сняла с нее пелену тумана и слепоты. Эта ночь призвала ее жить и любить, трепетать и терпеть до конца, и умереть — не в глухой одинокой старости, а во славу жизни и счастья. Отдать всю себя, отдать свою радость и боль, отдавать до конца, бесконечно, по капельке крови, по капельке души, всю себя только для двоих — для бога жизни и для любимого. В темной осенней дождливой ночи полуденный солнечный свет знойного лета светлился в груди жрицы, которая вернулась к своему богу, с которым начинала свой путь, и к самой себе, от которой долго убегала и пряталась. Невозможно было заснуть, несмотря на усталость, и невозможно было преодолеть радость, рвущуюся наружу, как победный клич звенящего ручья в пустыне. Аль посмотрела на ровно дышащего спящего Кая, на его спокойное безмятежное лицо. Сердце жрицы сжалось от нежности. Она подошла, легла рядом и слегка обняла его. — Спи спокойно, спи теперь, жизнь моя, радость, любимый. Никакая беда никогда не коснется меня. Я буду тебе щитом и сберегу твой сон. …Кай не хотел просыпаться, несмотря на оглушительное мырлыканье над ухом. Затем его грубо потрясли за плечо. — Вставай, — бесцеремонно сказала Аль. — Я помыла твои сабли от крови и завтрак приготовила. Отправляйся на свой поединок, надеюсь, тебя там не убьют, а то я зря старалась прошлой ночью. Кай молча перевернулся, уткнувшись в солому лицом. Кошка настойчиво ходила по его спине, играя спутавшимися золотисто-рыжими локонами. — Кай, хватит уже спать, сегодня ко мне придет моя родственница, дева Аннуи. Будет не очень красиво, если она узнает, что одинокая целительница принимает у себя темными осенними ночами всяких бродяг-язычников… — Интересно, что подумает?.. — сонно пробормотал Кай, не меняя положения тела. Аль сердито стащила кошку за хвост. Недовольно мяукнув, кошка слегка оцарапала спину герцога. Кай лениво пошевелился, но не поднял головы. — Ты будешь сегодня вставать?! Аль осторожно похлопала Кая по спине. Он повернулся на бок, не открывая глаз. — Отлично, — сердито сказала жрица. — Можешь валяться тут хоть до полудня. Твой противник подумает, что ты не пришел на дуэль, потому что ты трус. — Чтооо?! Кай продрал глаза, вскакивая. Аль улыбнулась. Кай подходил к Одинокому мосту, когда навстречу ему вышла фигура в длинном белом платье. С плотно сомкнутыми губами и со следами бессонницы на лице, Аваук сердито приближалась к нему. Они встретились, когда он начал идти через мост в направлении Ласгарда. — Мерзавец! — закричала Аваук так громко, что белоснежный голубь вспорхнул с ее плеча. — Я тебя ждала, а ты всю ночь гулял по своим блудницам! — Извини, — устало сказал Кай. — Вообще-то я мстил за сестру, потом получил смертельную рану, пошел к целителю… От Дома Лебедя целитель тот живет очень далеко, так что я при всем желании забежать не мог. В другой раз как-нибудь. — Лжец! — крикнула девушка. — Я не верю ни одному твоему слову! Разбойник! И зачем я вообще с тобой связалась?! Сейчас ты идешь убивать благородного графа Иэна, и мне стыдно, что я тебе помогала! Ты хочешь опозорить мое честное имя и всех дворян в Чарне! И ради такого подлеца я чуть было не предала мою королеву! — У меня была не лучшая ночь в моей жизни, а сейчас предстоит поединок. Шла бы ты домой, Аваук… — Как ты смеешь указывать мне?! — Она схватила его за руки, мешая пройти. — Знаешь, у меня больше нет сил терпеть твои издевательства! Мне нужно повиниться перед моей королевой и рассказать на Совете Домов, что ты замышляешь и где тебя можно найти. Только так я смогу спасти мою честь! — Ты бы лучше передумала, — спокойно сказал герцог, освобождая руки. — Пошла бы домой, выспалась бы и привела себя в порядок. — Ах, так? Я все расскажу про тебя, — зашипела она, продолжая стоять на дороге. — Тогда у тебя пять минут времени, чтобы убежать, — сказал Кай. — А если нет?.. — Тогда мне придется тебя убить. Прости. Аваук привстала на цыпочки, заглядывая в знакомые янтарные глаза, в усталое лицо герцога Кая. — Ты лжешь, — сказала она. — Ты думаешь, я испугаюсь? Как бы не так. Я останусь здесь и буду здесь, сколько захочу. Кай с равнодушным видом извлек саблю и повертел ее в руке. Кровь отхлынула от лица Аваук, она сделала два шага назад, споткнулась, мотнула головой и, подобрав подол платья, моментально убежала. Иэн, Аранмир и Солгрин отправлялись утром рано к месту дуэли, и у каждого на сердце было очень тяжело. Граф Иэн не боялся смерти. Но его сильно беспокоило другое. Чувствуя, как леденеют руки от отчаяния, он думал о том, как просто было бы вызвать на дуэль Кая и убить его, если бы точно знать, что все зло, существующее в Аре, сосредоточено только в этом гроо. А если нет?.. Если Кай посеял недобрые семена в сердцах многих гроо, исконно живущих в Чарне?.. Теперь Чарн стал казаться графу Иэну ничтожно-маленьким и хрупким островком добра, со всех сторон обдуваемым злыми и свирепыми ветрами враждебных сил. А что, если у Кая много союзников в Чарне? Если он смог каким-то образом растлить четырнадцать благородных девушек из знатных семейств, наверняка он мог также произвести хорошее впечатление на их братьев и родичей. Еще бы!.. Всю силу обаяния и харизмы Кая Иэн уже испытал на себе. Внешнее благородство манер, жизнерадостный, отважный и гордый характер, твердое следование нормам рыцарской чести и совершенно потрясающая честность подкупали и располагали к Каю. С замиранием сердца Иэн пытался себе представить, кто придет на дуэль в качестве секунданта Кая. А вдруг это будет кто-нибудь из Дома Лебедя — отец Аваук или один из ее братьев или дядей, полностью уверенный, что это не Кай, а он, Иэн, обидел их родственницу? Иэн глубоко вздохнул. Кай, конечно, лучше сражается на саблях и наверняка одолеет его на поединке — и тогда… Иэн посмотрел на своего брата, герцога Оленей, и на своего кузена Солгрина, который всю ночь тренировал его и готовил к смертельному бою. И тогда — его родственников постигнет огромное горе, и конечно, он, Иэн, будет в этом виноват, потому что не смог смолчать. А если ему все-таки удастся убить Кая? Ведь не зря же он провел всю ночь в тренировках, в то время как Кай наверняка развлекался с Аваук. Но тогда — как он посмотрит в лицо Зите?.. Он на миг представил себе белое лицо сестры, недоверие, испуг в ее лице, может быть, даже ненависть… Может быть, она его любит, подумал Иэн, сжимая кулаки до боли. Но возможен еще один расклад… Может быть, Кай победит его, но не убьет? И это — это будет самое худшее из всего возможного. Потому что тогда — все зря. И в любом случае, убьет ли его Кай сегодня утром, или это он убьет Кая, или если Кай его ранит, а убивать откажется — в любом случае все будет плохо, очень плохо. Любой исход — боль, одна бесконечная боль. Иэн посмотрел в низкое серое рассветное небо, вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух и как будто интуитивно почувствовал, что над Чарном нависли тучи — тучи, которые уже не разогнать ни его собственными слабыми силами, ни силами всего Дома Оленя, ни силами Четырнадцати Домов Чарна. Чарн обречен, подумал Иэн с тоской. Чарн — не весь Ар, а только один маленький город, сосредоточенный на своих внутренних проблемах и давно забывший, что вокруг, в мире, есть другие народы, другие проблемы, что некогда в Аре высадились на своих громадных кораблях, как выяснилось, не четырнадцать, а шестнадцать домов гроо. А вдруг дева Аннуи еще не все знает? Вдруг не шестнадцать, а двадцать, тридцать, сорок домов? Сколько еще злобных язычников обитает за пределами Чарна? Сколько таких, как Кай, в самом Чарне? Сколько в Чарне союзников и шпионов у Кая? Как и кем управляется неведомая армия, которую Кай собрал на деньги Дома Оленя? С Роем было легче справиться, подумал граф Иэн, грустно улыбаясь собственным мыслям. Рой был одинок и показал себя как самое что ни на есть черное зло. Он был жесток и насмешлив, и настроил против себя всех, кого только мог. Но Кай!.. Иэн вспомнил еще раз жизнерадостную и мягкую улыбку своего противника, его шокирующую искренность, его слова, дышащее благородством, честью и уважением к собеседнику. Это самое ужасное зло, какое только возможно вообразить, подумал Иэн. Вот оно — зло с благородными и прекрасными манерами. Зло, на которое вешаются девушки. Зло, перед которым раскланиваются мужчины. …Галагрин был уже на месте. Его нетерпение переходило в тревогу, когда он наконец увидел своего сюзерена. Впрочем, как выглядел сюзерен, ему не понравилось — усталый и мрачный вид герцога сильно встревожил юного Галагрина, который привык видеть Кая довольным, полным сил и жизнерадостным. Сыны Дома Оленя и сыны Дома Рыси встретились в условленном месте и церемонно раскланялись. Иэн быстро, но внимательно оглядел спутника Кая и с облегчением вздохнул, увидев совершенно незнакомое лицо и аккуратно вышитый золотом на белой рубашке уже знакомый ему герб Дома Рыси с девизом «Шестнадцатый Дом станет Первым». — Приветствую благородный Дом Оленя! — высокопарно произнес Кай, разглядывая герцога Аранмира. — Приветствуем Дом Рыси, — мрачно ответил Аранмир, — в благородстве которого мы, впрочем, сомневаемся. Кай весело переглянулся с кузеном. — Имею честь представить вам моего кузена Галагрина, который получит герцогскую диадему в случае моей смерти. При последних словах желтые кошачьи глаза Кая устремились на бледного Иэна. Граф поймал взгляд совершенно бесстрашный и самоуверенный, полный доброжелательности и даже какой-то мягкости. Но на этот раз обаяние противника не открыла сердце Иэна — он только сжал кулаки и нахмурился. Галагрин слегка опустил голову, когда зеленые глаза Аранмира бесцеремонно изучили его. — Не хотелось бы также, чтобы надо мной посмертно висели какие-то долги, — со странной улыбкой произнес сын Армат. — Поэтому я принес то, что должен был графу Иэну. — С этими словами Кай бросил удивленному Аранмиру мешочек, в котором звякнуло золото. Лицо Аранмира на какой-то момент перестало быть суровым, брови изумленно поднялись, зеленые глаза недоверчиво устремились в желтые. Затем герцог Дома Оленя осторожно подошел к Каю и также медленно и осторожно, всеми силами стараясь избежать соприкосновения, вручил ему оставленный под залог герцогский перстень, который Кай, впрочем, тотчас отдал своему кузену. Секунданты отошли в сторонку, обговаривая условия поединка. Кай и Иэн стояли неподвижно, смеривая друг друга взглядом. Кай загадочно и лучезарно улыбался, Иэн хмурился, закусив губу. Благородные манеры противника его почему-то сильно раздражали. — Мы все обговорили и порешили вот на чем, — торжественно произнес Аранмир, когда секунданты вернулись. — Дуэль длится до смертельного исхода. Но, если граф Иэн погибнет, герцога Кая вызовет на поединок граф Солгрин — и эта дуэль также длится до смертельного исхода, а если погибнет граф Солгрин, то против герцога Кая выйду я. Также, в случае смерти герцога Кая, граф Галагрин имеет право вызвать на поединок графа Иэна. Если она из сторон в сражении поступит бесчестно, секунданты другой стороны имеют право выйти и убить его все вместе, но мы сошлись на том, что доверяем чести обеих сторон. В случае гибели обоих представителей Дома Рыси Дом Оленя считает себя обязанным предать их погребению и отправить голубя герцогине Армат. Также Дом Рыси обязуется предупредить наших родителей в случае гибели всех представителей Дома Оленя, которые здесь присутствуют. Если у кого-то есть возражения… Иэн и Кай покачали головами, показывая, что возражений никаких нет. — В таком случае, — сказал Аранмир, — мы с Солгрином немного поговорим с графом Иэном перед началом дуэли. Граф Галагрин также выказал желание поговорить со своим кузеном до начала сражения. Иэн и Кай снова согласно кивнули. Аранмир и Солгрин приблизились к Иэну, сердце которого учащенно билось. — Ты знаешь, что я был против этого поединка, — тихо произнес Аранмир. — Я бы хотел, чтобы вместо тебя выступил Солгрин, привычный к саблям, но ты настоял на том, чтобы это был ты. Солгрин отомстит за тебя, если ты погибнешь. — Герцог вздохнул и обнял брата. Иэн тоже глубоко и тяжело вздохнул, опустив голову, чтобы не смотреть в зеленые глаза своего сюзерена. — Да поможет тебе наш священный Олень, — тихо добавил Солгрин. — Наш предок — благородный олень — с огромными рогами, на которые надо насадить маленькую дерзкую рысь… с копытами, которые будут попирать пятнистую кошку… Пусть Лэн и Его благодать пребудут с тобой. — Я не верю в Лэна, — вздохнув, ответил Иэн, — ты же знаешь. А у маленькой дерзкой рыси, хоть и нет рогов и копыт, зато есть когти и клыки. — А я верю в Лэна, верю в Оленя и верю в тебя, — ответил кузен. …Кай в это время в полголоса пересказывал Галагрину все события минувшей ночи. На сердце у юного кузнеца становилось все тяжелее и тяжелее. Смерть Каук шокировала и глубоко опечалила его, но еще сильнее опечалило его известие о полученной Каем от Зеока Стреле Амрока, о том, что Кай уже был недалек от смерти этой ночью и вот теперь снова собирается рисковать жизнью. Невыспавшийся и усталый. Галагрин скрывал и от Кая, и даже часто от самого себя, что относится к герцогу куда теплее и нежнее, чем должно относиться к кузену и сюзерену. Он обожал Кая, преклонялся перед ним, любил его всей душой, и мысль о возможной смерти златовласого герцога приводила его в состояние тяжелейшего отчаяния. Кай взглянул в его сосредоточенное бледное лицо и внезапно широко улыбнулся. — Ты боишься за меня, Гал?.. — просил он лукаво и быстро добавил: — Только не лги. Впрочем, лгать Каю Галагрин бы и так никогда не осмелился. — Боюсь, — смущенно ответил он, опуская голову. — А зачем боишься?.. Думаешь, я легко не справлюсь со всеми троими?.. Знаешь, я ведь даже убивать не буду. — Не будешь? Но почему? — Не хочу. Во-первых, я обещал деве Аль, но даже не в это дело. Дело в том, что… — О, дева Аль! Я ее готов чтить почти как богиню! Она спасла тебе жизнь!.. Кай коротко рассмеялся. — Ты лучше скажи матери и Чаир, чтоб принесли большую жертву Ландеороду, богу солнца. Галагрин послушно склонил голову. — Граф Иэн мне нравится, — тихо произнес Кай, с улыбкой глядя на своего противника, стоявшего в окружении своих родственников. — И он дал мне золота в долг для моей армии. И вообще он гроо добропорядочный и благородный. Неужели ты хочешь, чтоб я его убил?.. — Тебе все нравятся, — недовольно проворчал кузнец, — то Иэн, то кто другой… Ты обо всех, как тебя не спросишь, говоришь «хороший» или «хорошая». — Я изначально хорошего мнения обо всех людях и гроо, ты же знаешь. — Кай разглядывал Иэна вдалеке; Солгрин что-то горячо объяснял графу, показывая на саблю. — В общем, Гал. Я готов к поединку. Ты — не переживай так сильно. Не мальчик же ты уже. Иэн уже подходил к центру небольшой поляны за фонтаном, на которой было решено провести дуэль. Кай скинул плащ на руки своему кузену и, слегка потрепав его по щеке, пошел навстречу Иэну. Галагрин слегка зарделся от прикосновения герцога. Схватка началась. Должно быть, Солгрин натренировал Иэна достаточно хорошо: граф заметил, что движения, которые прежде казались ему достаточно трудными, удаются теперь хорошо и даже профессионально. На лице противника ясно читалось уважение и одобрение. Между тем, снисходительно-мягкая доброжелательная улыбка, столь сильно раздражавшая графа Иэна, все никак не покидала лица герцога из Дома Рыси. Временами графу казалось, что его противник дает ему фору и сражается в полсилы. Тогда его охватывала особенная злость. Секунданты внимательно следили за ходом дуэли. В какой-то момент Иэн сделал удачный обманный маневр левой рукой, и его сабля, зажатая в правой руке, чуть было не полоснула Кая по горлу — но герцог быстро увернулся. После этого ход сражения тотчас переломился, движения противников становились все быстрее. Кай перестал доброжелательно улыбаться и теперь скалился острыми белыми зубами, нанося один за другим удары, которые Иэн едва успевал отбивать. Скорость и проворство герцога превзошли всякое понимание Иэна. Руки устали, мышцы плеч тупо ныли, но Иэн все продолжал отбивать и наносить удары. В какой-то момент он не смог уследить за движением Кая. Последнее, что он успел увидеть — хищно оскалившееся лицо герцога, который слегка поддержал его, прежде чем дать упасть на землю. Низкое серое небо нависло над глазами, как будто собиралось упасть на него. Нечто холодное и липкое противно растекалось по животу. «Это смерть», — подумал Иэн, закрывая глаза. …Аранмир вздрогнул и закусил губу, увидев, как Иэн упал. Солгрин с горячностью бросился вперед. — Я не убил его! — громко сказал Кай. Солгрин подбежал, наклонился над Иэном. Граф в самом деле был жив, хотя и получил неприятную рану в живот. Аранмир уже тоже подошел и склонялся над графом с другой стороны. — Он умрет! — прокричал Солгрин. — Истечет кровью! — Нет, — ответил Кай. — Отнесите его домой и покажите целителю. Он не умрет. Солгрин схватил лежащее на земле оружие Иэна и вскочил. — Я вызываю вас на поединок! — закричал он. — Защищайтесь! Кай спокойно стоял поодаль, опустив руки, в которых все еще держал окровавленные сабли. — Не надо, — проговорил он холодно, и в его голосе послышались властные интонации. — Я не убил вашего родственника, но вас я точно убью. Аранмир тем временем встал, убедившись, что жизни его брата в самом деле ничего не грозит. — Так что ж? — кричал Солгрин. — Я не боюсь смерти! Я убью вас, герцог Кай! Защищайтесь же! Или вы струсили? Кай смотрел на Иэна, полуопустив голову. При этих словах он поднял голову, и его янтарные глаза устремились на Солгрина. Солгрин хотел броситься ему навстречу, но рука Аранмира внезапно сзади с силой сжала его плечо. — Он не лжет, — тихо сказал Аранмир. — А мне какое дело?! — зарычал Солгрин. — Он тебя убьет. Я это знаю. Я ЧУВСТВУЮ. Уйдем, Солгрин. Иэна не убили, но ранили, и ему нужна помощь — и на этом я считаю дуэль законченной. Я так считаю как секундант! — громко провозгласил он. — Согласны ли вы с этим решением, граф Галагрин? — Вполне! — ответил юный кузен Кая. — А я против! — с отчаянием крикнул Солгрин. — Ты в меньшинстве, — коротко ответил Аранмир. — К тому же ты пока еще — мой вассал. Солгрин покорно вздохнул и расслабил напряженные мышцы плеч. Аранмир вышел вперед и поклонился Каю. Кай и Галагрин ответили легким поклоном.